Аркашины этюды

- Ты знаешь, когда мы были в Ялте, он выглядел по-другому. Его спина выпрямилась, я не слышала о болях в мышцах и о любых симптомах глубокой зрелости. Дети отговаривали нас ехать в Ялту, мол вы уже стары для отдыха, где нужно хоть как-то напрягаться. То, что мы уже второй десяток на пенсии не делает нас немощными старикашками. Аркаша, сразу поддержал мою идею, и мы взяли путёвки в Интурист. Я знала, что в детстве, он часто ездил в Крым с родителями и всей их большой семьёй, больше походившей на табор, чем на многочисленное семейство. Просто у них было принято если ехать, то ехать всем вместе, а это 3 поколения и у каждого семеро по лавкам.
Обычно они снимали дом, где-то под Ялтой и проводили там не меньше месяца. Пока Аркаша был маленький, ему вполне хватало программы: море, книги и семейные развлечения. Постарше, он начал интересоваться девочками, а все самые интересные из них конечно же отдыхали с родителями в Интуристе, поэтому у Аркаши очень тёплые воспоминания об этом месте, что когда-то так сильно волновало его сердце.

Мне кажется, только выйдя из самолёта, он сразу помолодел лет на 15. Крымский воздух влил в него детские воспоминания и подростковый задор. Аркаша настоял, что бы мы обязательно жили в Интуристе, осуществление той советской детской мечты. Прыжки через забор, воровство поцелуев украдкой и танцы до рассвета. Интурист был для него знаковым местом.

«Дорогая, а вот, вот то самое дерево, на которое я залезал что бы попасть камушком в Шурочкино окно. Мне было 16, ей 14, она была из Улан-Удэ и её завораживала вся эта тропическая зелень. После экскурсии в дендрарий она прожужжала мне все уши про местные деревья и цветы. А мне так хотелось, чтобы она помолчала, ведь она так прекрасно целовалась.

А в этом переулке, лет в 13, мы с ребятами украли ящик инжира. Мне кажется, я тогда впервые увидел гневного отца, и как же было стыдно на следующее утро идти извиняться и нести деньги, учитывая, что мне в наказание, пришлось это делать перед всей семьёй.

Помню на Морвокзале баба Люся продавала чурчхелу. Моя любимая была с фундуком в гранатовом соке. Она была самая дорогая, от того возможно и самая вкусная, мама не хотела её покупать и мне приходилось днями её упрашивать, делать все дела по дому, присматривать за младшими, только чтобы она купила мою чурчхелучку.

А здесь, на набережной, мне поставили первый в жизни фингал!
Это было последнее лето перед институтом. Последнее лето, когда мы отдыхали всей семьёй. В тот год дамой моего сердца была Мариночка, из Ленинграда. Её бабушка и дедушка были блокадниками и им полагались путёвки. Поэтому она отдыхала без родителей, но под строгим дозором бабушки Лидии Михалны, которая ещё помнила как вчера, как бегала по Невскому проспекту от возлюбленного Васечки, ныне Василия Петровича.
С Мариночкой мы обползали все местные горы, она хотела получить значок альпиниста, и была в этом очень упорная. Сложно, я тебе скажу угнаться за девушкой, так ещё и в гору!
А как же были восхитительны пирожки Лидии Михалны, забравшись на гору, они были и обедом, и вознаграждением за очередной рост над собой. С гор открывался умопомрачительный вид: Ялта лежала на ладони, море было бесконечно, а мы были молоды и абсолютно без здравого смысла и любых страховок.»

Я видела, как снова горели его глаза. Они снова переживали эти юношеские моменты. Черное море омывало его ноги, прошедшие потом и Афган, и Чечню. Суровый мужчина так знакомый мне, был сейчас рыжеволосым мальчишкой с веснушками и зеленых шортах, несущийся по старым улочкам Ялты гоняя местных кошей. Прибой приносил ему всё новые и новые воспоминания и Аркаша улыбался, той самой улыбкой счастливого советского ребенка.