Невозможно не влюбиться

Влюбилась в него, конечно. Невозможно не влюбится. Красавец, высокий, стройный, черты летящие, стать, порода чувствуется – аристократ, «голубая кровь». Вижу, что не простой, знаю, что и отношения простыми не будут – то холодом обдаст, то посмотрит прямо в душу, глаза серые, свинцовые, каким бывает небо перед грозой, или вода в холодной реке – сразу в жар кидает. Злюсь на себя, а на свиданья всё равно бегаю, волнуюсь, как девчонка. Кладу с собой запасные тёплые носки в сумку, никогда не знаю сколько будем гулять, и как быстро мои ноги промокнут.

К пятидесяти судьба интересует больше, чем внешность, хотя внешность у него такая, что дух захватывает, да я уже рассказывала.
Начинал тяжело, по головам мог пройти, по трупам. Только вперёд, размах, имперские амбиции, власть. Давно это было, но пахнет, пахнет от него и властью, и вольнодумством, и силой. Сейчас спокойный, обычный такой, даже обыденный, молодёжь любит. Вертятся вокруг него молодые гении, признанные и непризнанные, со всеми вежлив, доброжелателен, помогает – меценат, хотя сейчас это слово редко услышишь.
Однажды набралась смелости, так и спросила:
-   Как ты живёшь с этим? Куда свою силу, свой бунт подевал? Загнал внутрь или растерял за годы?
Щурит глаза, улыбается
-   Сейчас мне не это интересно.

Не ответил, конечно, но я же вижу за всем этим внешним спокойствием и основательностью огонь. Искру, которая может стремительно развернуться в пожар. Хотелось бы мне быть подальше, если это случится, я боюсь огня.
-   Пойдём пирожки есть?
Я киваю, и мы идём.

Он любит кормить, вкусно и порции огромные, я всегда жадничаю, беру, что хочется и не могу всё съесть, а он смотрит на меня улыбается, и всегда добавляет десерт.
Я знаю, однажды очень давно он пережил сильный голод, болел и хоронил родных. Я никогда не спрашиваю его о том времени, сам он не рассказывает, а я уважаю его право молчать о страшном.
Он рассказывает мне другие истории, у него их много в запасе, он прекрасный рассказчик, коллекционер, о своих картинах может говорить часами.

Перед отъездом сижу, укутавшись в его объятия, пью кофе.
-   У тебя имя сложное, я не выговариваю, как мне тебя называть?
-   Зови как хочешь, я имя три раза менял.
-   Как это? Три раза?
-   Слишком немецкое. Пришлось переделывать. А потом время изменилось, и вернул настоящее.
Улыбается, невозможно не улыбнуться в ответ.
-   Хорошо, буду звать тебя Питером.