Бабушка Манана

Всегда, когда приезжаю к бабушке Мане, чувствую себя, как на празднике жизни.
Вообще-то её зовут Манана, что в переводе с арабского означает "милостивая". Но для России это имя чужое, непонятное, поэтому её даже в семье звали Маня, а дедушка ласково звал "Манюня моя". Она не обижалась, потому что, действительно, была милостивая и очень гостеприимная. Сказывались  корни. Её мама была грузинкой, отец русским, а прожила она до замужества в Абхазии. Муж, мой дедушка, кстати, тоже был русским. Её мама шутила, мол, вытесняются грузинские корни.

Рассказывала, что в доме её отца всегда были гости. Не было такого дня, чтобы кто-нибудь не зашёл. То, как водится, зайдут за спичками, а просидят до глубокой ночи за чаркой домашнего вина. То забежит соседка за куском сулугуни в долг, а через час идёт с миской дымящихся хачапури.
И всегда было место ежедневному празднику. Ведь жизнь одна, поэтому и жить её надо так, как будто живёшь в последний раз, говорил дед бабушки Мананы, истинный грузин.

Она очень хорошо говорила по-русски, но с каким-то особым акцентом, не здешним. Её хотелось слушать с закрытыми глазами, представляя горы, подпирающие своими вершинами небеса. Среди камней которых бежит ручеёк со студеной, кристально чистой водой. К нему спускается стройная девушка. Она опускает белоснежную руку в воду, и её смех сливается с журчанием ручья. А где-то вдали раздается тягучая грузинская песня, которая эхом разносится по ущельям, прячась в камнях и пещерах, чтобы через сотни лет слиться с другой мелодией грусти и печали.

А как она вкусно готовила, это не передать словами.
Дед, когда она повязывала свои черные как смоль волосы косынкой, чтобы начать творить на кухне свои кулинарные шедевры, всегда уходил на двор.
- Иначе я изойду слюной, и помру молодым и красивым,- шутил он, с нежностью глядя на окно кухни, где его Манюня гремела кастрюлями.

С детства я помню непередаваемый аромат Аджапсандали, которым пахло моё лето. Она, единственная в деревне, умела выращивать мясистые баклажаны. И они у неё, действительно, были баклажанами, а не "синенькими" замухрышками.

И это она научила всех родственников деда, которые в один голос кричали, что воняет клопами, есть кинзу пучками.
- Да вы что,- удивлялась она,- это же трава долголетия и мужской силы.
И  щедрой рукой бросала её в Аджапсандали, от чего это блюдо приобретало умопомрачительный аромат и вкус.

А её хачапури, с которыми я бегала по деревне, дразня ребят, были просто легендой.
- Лида, нельзя так,- строго говорила баба Маня, и раздавала каждому по большому пирогу.
- Ох, Маня, балуешь ты этих оглоедов,- качала головой соседка, тетя Шура,- всех не накормишь.
- Ну и пусть не накормлю. Зато, смотри, какие у них мордахи счастливые,- отвечала она, улыбаясь
 своими ясными, красивыми глазами.

Эти воспоминания всегда грели мою душу, когда было тяжело на сердце. И хотелось быть такой, как она, милостивой и доброй. Чтобы не поддаваться унынию и жить каждый день так, будто он самый последний в жизни.

- Ну, здравствуй, моя бабуленька! Вот я и приехала,- говорю я, дотрагиваясь до теплого мрамора.
Я протираю от пыли её фотографию, ту самую, на которой она смотрит на мир своими ясными глазами и слегка улыбается.
- Прости, что так долго не была у тебя,- шепчу я, опускаясь на лавочку, возле её могилы.

Сижу молча, слушая стук своего сердца. И так хорошо, так покойно на душе, будто она сейчас подойдёт сзади, и нежно погладит по волосам своей маленькой, но сильной рукой.

И я знаю, что она не обижается на меня. Потому что, она была милостивая и очень добрая.
Моя бабушка Манана.