Мурманская командировка

(Письмо от В.Беспалого)
Вот еще один отрывок к теме "Авиаторы севера". В ней мы с Вадимом были в составе одного экипажа.
 
С первыми днями августа в однообразие наших челночных рейсов между Полярным Уралом и Чукоткой ворвалась свежая струя в виде длительной командировки на Кольский полуостров. Это была уже грядка не из нашего огорода. Воздушная охрана госграницы вдоль западного участка Севморпути являлась прерогативой отдельной пограничной эскадрильи, базировавшейся в Петрозаводске.
Но в конце 1976 года круг обязанностей наших карельских коллег расширился охраной акватории Баренцева моря в прибрежной полосе шириной двести морских миль. Декабрьский Указ Президиума Верховного Совета СССР по факту ввел исключительную экономическую зону, в которой рыбный промысел, разработка природных ресурсов, научные исследования, а также ряд прочих действий подпадали под особый правовой режим, определяемый нашим государством. Нарушителям режима грозили штрафы от десяти до ста тысяч рублей, что по тем временам составляло внушительную сумму. А контролировать его соблюдение поручили морским и авиационным частям погранвойск Союза.
Поручить-то поручили. Но количество личного состава и вверенной ему техники осталось на прежнем уровне. Естественно, что через некоторое время наши петрозаводские собратья начали пробуксовывать. Народная мудрость гласит: если груз не по тебе – громче крякай при ходьбе. Авось, кто-нибудь сжалится и поможет. Чем петрозаводчане и занялись.
Проблемы подобного рода на Руси-матушке издавна решались апробированным методом дедушки Крылова. На Тришкином кафтане урезалось одно место и дотачивалось другое. Не стала исключением и данная ситуация. Слегка просевшую боевую мощь карельской эскадрильи решили усилить наемными варягами, ближайшими из которых оказались воркутяне. Командиром экипажа усиления назначили капитана Козлова. Он раньше служил в Петрозаводске. Тамошний район полетов для него был не в новинку. Стало быть, ему и карты в руки. В переносном смысле. А в прямом – их всучили мне.
Местом базирования нам определили «Угрюмый», то есть Североморск-2, исчезнувший ныне с лица земли военный аэродром, располагавшийся почти на окраине одноименного заполярного городка в одиннадцати километрах северо-восточнее Мурманска. Неприветливый северный пейзаж, окружавший аэродром, вполне соответствовал его радиопозывному. Низкое серое небо, холодное серое море, безжизненные серые сопки. Суровые малолюдные места, дышащие громкой боевой славой не столь уж давней войны. С самого ее начала здесь дислоцировался гвардейский авиационный полк морской авиации под командованием легендарного Бориса Сафонова. Отсюда в мае сорок второго года он ушел на «Киттихауке» в свой последний вылет на прикрытие морского конвоя РQ-16. Теперь над этими местами предстояло летать нам.
Втиснуться в толчею воздушного пространства над Баренцевым морем оказалось не так-то просто. В те времена Кольский полуостров в авиационном смысле представлял собой большое осиное гнездо. Вокруг одного лишь Североморска насчитывалось три военных аэродрома. И все исправно работали. Плавсостав Северного флота тоже не скучал без дела. Одни учения сменялись другими, нагромождая в морском и воздушном пространстве зоны, запретные, как для плавания, так и для полетов.
Лишь на третий день по прибытию дошла очередь и до нас. Получив «добро» на вылет, мы, сразу после отрыва от полосы, правым креном вписались в главный фарватер Кольского залива и, брея на малой высоте пологие гребни медленных волн, направились между его скалистыми берегами к выходу в Баренцево море. Впереди, чуть правее, из-под водной глади  начали медленно вспучиваться мрачные холмы  острова Кильдин. В устье залива отработали контрольную связь с пограничниками Кувшинки и, чуть погодя, подвернули влево к полуострову Рыбачий, такому же неприкаянному и неуютному, как и Кильдин, спрятавшийся за кормой самолета.
На траверзе Рыбачьего прямо по курсу экран бортового локатора густо усеяла пестрая россыпь ярких точечных засветок. Согласно масштабным меткам до входа в этот «Млечный путь» нам оставалось около полусотни километров. Подойдя к ним на расстояние визуальной видимости, мы обнаружили сотни полторы разнокалиберных судов и суденышек, болтавшихся на волнах мелководья Рыбачьей и Кильдинской банок, как мухи в супе. Считывать наименования и бортовые номера каждого рыболовного корыта, а затем еще и сличать их с длиннющими списками судов, имеющих разрешение на добычу водных биоресурсов, было просто нереально. Поэтому мы, покружив над ними около часа, определили координаты наиболее плотных сгустков водоплавающего железа, зафиксировали их на пленке аэрофотоаппарата и, передав информацию на берег, ушли на север вглубь экономической зоны.
Там количество судов резко уменьшилось, но зато каждое из них, в отличие от рыбацкой мелочёвки, имело весьма солидное водоизмещение. В основном это были одиночные морские сухогрузы, важно шествовавшие на восток и запад по размашисто-широкой колее Севморпути. Чем глубже мы погружались в безбрежную водную пустыню, тем сильнее ощущали свое одиночество в этом затерянном мире. Не самый ласковый пейзаж за бортом осязаемо иллюстрировал начало ветхозаветной книги Бытия:
–  Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.
Куда не кинь взор – одна и та же безрадостная картина. Внизу – свинцовая тяжесть холодной воды. Вверху – чуть более светлая свинцовая тяжесть серого неба. Когда мы для увеличения радиуса радиолокационного обзора набрали высоту порядка тысячи метров, то бесконечные гряды волн растворились в общей монотонности, превратив море и небо в две симметричные серые полусферы, соединенные серой размытой линией горизонта. О далеком мире людей напоминала тонкая вибрация эфемерной паутинки  радиосвязи, оборваться которой не давали хитроумные манипуляции Вадима, нашего бортового радиста. Если бы не она, то можно было бы подумать, что мы не сухопутный экипаж, беззаветно геройствующий над морскою хлябью, а единственная искра живого разума, медленно пульсирующая в сером космосе сюрреалистического небытия.
 Если бы не привычные показания приборных стрелок и успокаивающий гул двигателей, то можно было бы подумать, что мы не сухопутный экипаж, беззаветно геройствующий над морскою хлябью, а единственная искра живого разума, медленно пульсирующая в сером космосе сюрреалистического небытия.
Высокий полет философской мысли в самом ее апогее был прерван прозвучавшим в наушниках голосом командира:
–  Мужики, не расслабляться. Поглядывайте по сторонам. Зуб даю, что нас уже вычислили.
Осмотрительность и в самом деле была не лишней. Дело в том, что в данной зоне сюрреалистического небытия любили философствовать не одни лишь потомки славных сталинских соколов. Аналогичному хобби здесь предавались и их заклятые друзья из пресловутого Североатлантического альянса. Свежий радиопозывной пограничного борта, вышедшего на работу в Баренцево море, несомненно, вызвал у наших любознательных соседей прилив нездорового интереса. Наверняка, у них возникло желание познакомиться с нами поближе.
Предчувствия не обманули неоднократно здесь летавшего Анатолия Егоровича. Вскоре прозвучал возбужденный голос Сени Клепицкого, нашего не только самого усатого, но еще и самого глазастого правого пилота:
–  Вот он, курепчик… Справа на встречном.
Над самой линией горизонта справа навстречу нам перемещалась едва заметная темная черточка. Семен, вооружившись биноклем, приблизил ее и опознал в ней силуэт норвежского берегового патрульного самолета Р-3 «Орион».
–  Молодец, Семен! Поглядывай за ним. Сейчас он попытается прощупать новичков.
И опять командир не ошибся. После расхождения бортов норвежец лег в пологий правый вираж, рассчитывая незаметно выйти к нам в хвост. Мы продолжали лететь в прежнем режиме, старательно изображая из себя беспечных зевак.
–  Володя, твоя очередь… Лезь в свой «пузырь» и следи за вражиной.
На всех самолетах нашей арктической эскадрильи верхний аварийный люк пилотской кабины был заменен астрокуполом. Конструктивно он представлял собой выпуклый прозрачный колпак из плексигласа и предназначался для работы штурмана с астрокомпасом. Из него открывался отличный обзор верхней полусферы. Поэтому обнаружить заходящее сзади громоздкое четырехмоторное изделие для меня не составило особого труда.
–  Командир, супостата наблюдаю. Пока в правом развороте.
–  Хорошо… Докладывай его маневры и удаление.
Замысел нашего супротивника был шит белыми нитками. Пользуясь значительным преимуществом в скорости и полагаясь на русское ротозейство, он намеревался скрытно зайти с кормы и, пройдя над нами с небольшим превышением, загнать нас в спутную струю. За каждым летательным аппаратом тянется турбулентное воздушное течение в виде вихрей, сходящих с крыла, фюзеляжа, стабилизатора и работающих двигателей. Чем больше вес и размеры аппарата, тем мощнее его спутная струя. Попадание в нее оборачивается ударным возникновением сильной болтанки и в отдельных случаях даже может нарушить управляемость вплоть до ее потери.
С учетом того, что «норвежец» был тяжелее нас раза в три, эти его намерения не сулили нам ничего хорошего. Всё могло окончиться, как в известном анекдоте:
–  Дурак ты, боцман! И шутки у тебя дурацкие.
Но мы обладали перед «шутником» одним неоспоримым преимуществом. Оно заключалось в нашей маневренности. Анатолий Егорович решил воспользоваться им в полной мере. Выйдя из крена, «Орион» пристроился за нами чуть выше и начал помаленьку  к нам подкрадываться. Но «кошка» не догадывалась, что «мышка» ее видит и готовится поменяться с нею местами.
Как только расстояние между бортами сократилось до какой-то сотни метров, мы резко вильнули влево и, уйдя из-под спутной струи, тут же вернулись на прежний курс. Бортовой техник Саня Чуркин двинул РУДы вперед и теперь уже мы начали настигать нашего недавнего преследователя. Но так, конечно же, долго продолжаться не могло. Вскоре за «Орином» потянулись четыре темные полосы дымного шлейфа, обозначившие переход его двигателей на форсажный режим, и беглец начал быстро удаляться от нас. Что было вполне предсказуемо. Разница в нашей энерговооруженности порядка десяти тысяч лошадок давала «норвежцу» целых двести километров преимущества в максимальной скорости.
Прекратив бесполезную игру в догонялки, Саня вернул нашим двигателям крейсерский режим. Главную задачу мы выполнили. Самонадеянный супостат был посрамлен. Он лишний раз убедился, что бдительных советских пограничников невозможно застигнуть врасплох. «Орион», завернув размашистый левый вираж, опять пристроился к нам. На сей раз уже вполне культурно, справа, на почтительном расстоянии. Некоторое время мы шли рядышком, активно щелкая друг друга всеми имеющимися на бортах фотоаппаратами. «Норвежец» даже вышел в эфир на нашей частоте и, сильно коверкая русский язык, попытался изобразить нечто приветственное. Анатолий Егорович на солидном оксфордском акценте вежливо ответил:
–  Йес, йес! ОБХСС!
Похоже, что перспектива встречи с ОБХСС экипаж «Ориона» не обрадовала. Наши временные попутчики прощально покачали плоскостями своего аэроплана и развернулись на запад. Мы тем же манером расшаркались в ответ и взяли курс на юг, в направлении воспетого фронтовыми песнями родимого Рыбачьего.
Через какое-то время на экране бортового локатора тонко высветилась извилистая береговая линия. Я определил до нее расстояние, промерил путевую скорость, и выдал расчетное время выхода на материк. Сеня Клепицкий, среди прочих достоинств коего был еще и приятный голос настоящего белорусского «песняра», прочувствованно затянул:
    Хорошо из далекого моря
Возвращаться  к родным берегам,
Даже к нашим неласковым зорям,
К нашим вечным полярным снегам…
Весь экипаж дружно его подхватил. По завершению хоровой партитуры командир на всякий случай удостоверился:
–  Эй, певуны! Кнопку «Радио» никто не нажал?
–  Егорыч, если бы нажали, то дыня с берега уже была бы на борту.
А меня поджидал еще один персональный сюрприз. Чисто штурманский. Береговая черта на экране локатора, не иначе, как войдя в опасный резонанс с нашими экзерсисами в вокализе, начала разваливаться на отдельные фрагменты. А затем и вовсе рассыпалась мелкими точками. Вместо нее с верхней части экрана начала сползать вниз еще одна светящаяся линия аналогичной конфигурации. Но уже более четкая. Оказалось, что я издалека принял за береговую черту скопище рыболовецких судов, над которыми мы кружились всего лишь три часа назад. Пришлось под прицельными залпами дружеского огня экипажа заняться уточнением расчетного времени.
До следующего вылета мы опять долго, но не скажешь, чтобы скучно, болтались в режиме ожидания. Вынужденное безделье заполняли изучением Мурманска и его окрестностей. Поглазеть было на что. Первым делом осмотрели недавно открытый мемориал защитникам Заполярья, именуемый «мурманским Алешей». Доминанта этого комплекса – постамент с бетонным монолитом фигуры солдата общей высотой порядка сорока метров. Оттуда, с вершины сопки Зеленый мыс, открывался изумительный вид на город и значительную часть Кольского залива с его гигантским портом. В те времена все полтора десятка его причалов были плотно окружены густыми зарослями корабельных и судовых надстроек. Особенно красивым залив становился в вечернее время, когда на ветвях этих железных джунглей вспыхивали гирлянды разноцветных огней, зеркально отражавшиеся в водной глади залива.
Несколько раз вечерком сходили в ресторан «Бригантина», находившийся неподалеку от нашей гостиницы «Полярные зори». В первое же посещение стали там свидетелями бескомпромиссного турнира двух рыбацких экипажей, вернувшихся с моря на берег. Нам как-то сразу показался странным репертуар ресторанных музыкантов. Он явно не баловал посетителей злачного заведения своим разнообразием. И это очень, даже, мягко говоря. Едва усевшись за свой столик, мы услышали с эстрады:
–  Экипаж сейнера (такого-то) приветствует экипаж траулера (такого-то) и дарит ему песню «Как провожают пароходы».
Мелодичный шлягер, весьма доходчиво и познавательно повествовал о том, что проводы пароходов имеют существенные различия от проводов поездов, а заодно разъяснял, что морские и железнодорожные пути сообщения – это не одно и то же. Сразу по окончанию песни с эстрады прозвучало:
–  Экипаж траулера (такого-то) приветствует экипаж сейнера (такого-то) и дарит ему песню «Как провожают пароходы».
Когда эта шарманка прокрутилась раз шесть подряд, мы не выдержали и подошли к кабацким менестрелям:
–  Мужики, а вы еще что-нибудь сможете изобразить?
–  Легко... Нам и самим уже поднадоело. Заплатите больше – будем ваши.
Узнав таксу, мы благоразумно решили воздержаться от музыкального заказа. Его цена была сопоставима с оплатой за вечерние посиделки всего нашего экипажа. Но, для общего развития, мы поинтересовались, почему наши загулявшие рыбаки так упорно дарят друг другу именно эту песню? Ведь есть и другие на ту же тему. Та же «Звезда рыбака». Нам, не ударяясь в подробности, кратко ответили:
–  Дело не в самой песне. Дело в ее припеве.
Слегка поразмыслив, мы допёрли, где «собака порыла». Слова припева гласили:
  Вода, вода, кругом вода,
Вода, вода, шумит вода…
То есть, рыбачь – не рыбачь, а в неводе сейнера, так же, как и в трале траулера – одна лишь вода. Этакая доброжелательная рыбацкая подковырка. Оказывается, не только авиаторы, но и рыбаки не прочь при удобном случае подкузьмить ближнего своего. Да и дальнего тоже. Если неосторожно приблизится.
Но не всё же бездельничать. Наконец-то нам опять представилась возможность размять перышки на крылышках нашего застоявшегося археоптерикса. Снова – темные берега, низкое небо, рыболовная сутолока на прибрежных банках и серая тоска безбрежной пустыни открытого моря.
Проболтавшись над волнами почти три часа, мы уже было вознамерились лечь на обратный курс, как вдруг опять отличился наш глазастый Семен.
–  Володь, а это что за хрень светится?
–  Где?
–  Где, где… Посмотри в свою трубу.
И точно, в правом верхнем углу на экран локатора жирной мухой выползла яркая светящаяся точка.
–  Спроси что-нибудь попроще… Судя по яркости – заблудившийся авианосец.
–  Командир, может, сходим?.. Посмотрим?
Прикинули удаление засветки от берега, сопоставили его с остатком топлива и пришли к общему выводу, что можем себе позволить удовлетворить любопытство нашего правого пилота.
Вскоре на темном фоне экрана проявилась еще одна засветка. Эта уже значительно мельче и километров на тридцать поближе к нам. Ну, раз по пути, то почему бы и ее не осмотреть? Вот и она. Снизились до «преступно малой» высоты, прошли вдоль борта. Однако… В южном направлении, зарываясь носом в пенистые волны, упрямо корячился против ветра двухмачтовый средний рыболовецкий траулер. Надпись на борту – «Теодолит». Что этот рыбак здесь потерял? Почему решил искать свою удачу в гордом одиночестве на отшибе от многочисленной стаи своих собратьев? Впрочем, поиск ответов на эти вопросы не входил в круг наших обязанностей. Поэтому, сфотографировав странного морского анахорета, а также записав его координаты и параметры перемещения, мы ушли к более интересной цели.
Её-то уж мы опознали издалека. Величественные размеры, специфическая форма, высокие округлые черные борта, ярко-оранжевые прямоугольники многоярусной судовой надстройки. Всё это, еще до прочтения наименования судна, не оставляло никаких сомнений – перед нами атомный ледокол «Арктика». Все новостные телепрограммы были переполнены его изображениями. С каждого электроутюга захлебывающиеся от восторга голоса дикторов вещали о новом великом достижении страны победившего социализма. Впервые в истории человечества Северный полюс был покорен судном, пробившимся к оному через многолетние льды в режиме надводного плавания.
Мы были первыми представителями материка, лично приветствовавшими экипаж атомохода после успешного завершения им своего громкого морского похода. Закрутив вокруг него пару энергичных виражей и покачав плоскостями в ответ на приветственное размахивание руками высыпавшего на палубу народа, мы ушли домой. А официальное торжество встречи покорителей полюса началось в Мурманске лишь утром следующего дня.
Кстати о «Теодолите». Гораздо позже вышеописанного события мне стало известно, что это был такой же траулер, как мы – лайнер «Аэрофлота». В первой половине шестидесятых годов на верфях ГДР была спущена на воду целая серия разведывательных кораблей класса «Океан». Мореходные качества позволяли им работать в любой точке мирового океана, свободной от многолетних льдов. По своей конструкции и внешнему виду они ничем не отличались от траулеров. Только лишь паутина дополнительных антенн на мачтах выдавала их принадлежность к кораблям, выполнявшим задачу морской радиоэлектронной разведки. Естественно, что в их трюмах никогда не водилось, ни рыбьих хвостов, ни рыбьей чешуи. Зато с избытком хватало загрузки иного рода.
Как только где-нибудь затевались какие-либо морские учения стран НАТО, тут как тут, объявлялись эти «рыбаки» и начинали путаться со своим «законным промыслом» под винтами боевых кораблей супостата. Наши «партнеры» прекрасно знали, что это за суда и понимали, чем они реально занимаются, но не имели формального предлога воспрепятствовать этим занятиям. Позже на смену «рыболовным» судам пришли «гидрографические». Но «ученые» всего лишь продолжили дело «рыбаков».
Показать цитирование
С уважением,
Vladimir Bespaloff