Аромат предназначения

Благовещий Мао, главный помощник судьи в бейджинском ямыне, возлежал на кушетке и размышлял о странном. Сквозь распахнутое окно в кабинет лился ласковый солнечный жар с ароматом цветущих лотосов, нотками свежести от декоративного прудика с карпами и шелестом листвы плакучей ивы, склонившей главу к воде. В ветвях ивы лениво посвистывала иволга, сбивая плавный ход мыслей благовещего на совсем уж непристойный лад. Вместо насущных и даже крайне необходимых дел, думалось больше о предопределении да предначертании, о судьбе, связующей двоих, что предназначены друг другу, нитями из красного шелка.

В предначертания Благовещий Мао верил свято и истово, без грана сомнений, как ни секунды не сомневался в собственном праве повелевать окружающими (кроме разве, самого судьи). И, похоже, предопределения так же свято верили в Благовещего Мао, из-за чего подстерегали на каждом шагу. Особенно усердствовали нити: не далее, как сегодня на рассвете, одна из них обнаружилась на любимой подушке помощника судьи. Длинная алая шелковинка дважды обвивала левую пятку, переливчато сверкая, стекала по покрывалу и исчезала в тени под ложем. Дальше – больше. Красные нити преследовали Мао повсюду: змеились в дорожной пыли и траве лужаек, мелькали в кронах, осыпались с ограды и рукавов служанок. Порою, Мао казалось, что даже запахи и звуки свиваются в алое, преследуя, будоража потаенные глубинные чувства. Да-да, на утренней прогулке где-то в районе рыбного рынка ноздрей Мао коснулся восхитительный, ни с чем несравнимый аромат, от которого выше вздернулась голова, сама собой изогнулась спина, а тело пронзила чувственная дрожь предвкушения. Перед глазами полыхнуло рассветным багрецом судьбы… но паланкин качнулся, унося благовещего дальше, божественные знаки растаяли в воздухе, оставив неясное предощущение.

Теперь же, Мао, томно раскинувшись на кушетке в кабинете судьи, размышлял о предначертаниях и предопределениях, о красных нитях, настойчиво манящих к предназначенной судьбой встрече, и предчувствие той самой, предназначенной, росло и крепло в нем. Солнечный жар лился в распахнутое окно навевая дрему, посвистывала иволга, ветерок шелестел листвой ивы и кружевные тени плясали на лаковых ширмах. Невесомая паутинка цвета свежей киновари скользнула перед затуманенным взором, проплыла колыхаясь, просочилась сквозь щель под дверью. На миг почудился непередаваемый, божественный аромат. Нет, не почудился! Благовещий Мао вскочил, отряхнув остатки сна. Ноздри его раздувались, усы топорщились, уши прядали, взгляд полыхал нефритом.  Сомнений не было: со стороны парадной столовой едва уловимо, но отчетливо тянуло восхитительной свежепойманной и свежеизжаренной рыбой!

Благовещий Мао, любимый кот бейджинского судьи, мощным прыжком перемахнул на письменный стол, оттуда, опрокинув тушечницу, на подоконник, и дальше в сад. Белой молнией метнулся по дорожке меж любовно ухоженными клумбами, на миг застыл на пороге обеденного покоя. Его вожделеющему взору открылся убранный к обеду стол, посередине которого, на большом серебряном блюде, в окружении зелени царственно возлежал ОН – Угорь В Кисло-Сладком Соусе. Огромная, не менее пяти чи в длину, рыбина умопомрачительно благоухала драгоценными индийскими специями, хвостовой плавник украшал кокетливый красный бантик…

С утробным мявом, больше похожим на боевой рык рыжебородых северных варваров, Благовещий Мао взметнулся в воздух. Жалобно звякнули приборы. Блаженно урча, любимый кот бейджинского судьи впился сахарными клыками в нежное мясо. Он был счастлив, как никогда.

Поистине, предназначенная судьбой встреча!