Прогулки по Парижу. Эйфелева башня. Окончание

     «Инженеру Эйфелю, отважному строителю огромного и необычного творения современного инженерного искусства, от того, кто восхищается всеми инженерами, включая Великого Инженера Господа Бога» (Томас Эдисон).

     Между тем строительство башни было встречено в штыки французской интеллектуальной элитой. 300 подписей, в том числе имена Виктора Гюго, Дюма-сына, Шарля Гуно, Леконта-де-Лиля, Сюлли Прюдона, Ги-де-Мопассана стояли под письмом протеста: «Во имя подлинного вкуса, во имя искусства, во имя истории Франции, находящихся сейчас под угрозой, мы -- писатели, художники, скульпторы, архитекторы, страстные поклонники до сих пор безупречной красоты Парижа, с глубоким возмущением протестуем против сооружения в самом сердце нашей столицы бесполезной, чудовищной Эйфелевой башни и т. д.»

     Было решено, что башня будет демонтирована через 20 лет. Но установка на ней радио- и теле-антенн сняли упрёк в бесполезности. А «чудовищность», сравнения башни с «фабричной трубой», «колонной из железа и болтов» и т. п. -- это дело вкуса, «подлинность» которого всегда субъективна. Мне Эйфелева башня показалась абсолютно прекрасной. Глядя на неё издалека испытываешь эстетическое удовольствие, а чем ближе подходишь, тем яснее раскрывается красота её конструкции.
   
     Интеллектуалы, часто выступающие от имени общества – это, как правило, гуманитарии, талантливые люди, известные благодаря их книгам, картинам или симфониям. Во все времена эти «инженеры человеческих душ» с пренебрежением относились к собственно инженерному творчеству, ко «всему этому железу». Евгений Евтушенко, например, не стеснялся признаться, что не понимает, откуда берётся электричество. Но неужели трудно признать, что Эйфелева башня – продукт творчества, по крайней мере, не менее достойный, чем «Дама с камелиями» или «Милый друг»?

     Более сложный вопрос сохранения архитектурного облика старых городов. Изменения неизбежны в связи с умножением населения, благоустройством, развитием транспорта и т. д. Параллельно меняются и формируются эстетические предпочтения людей. Строительство Эйфелевой башни стало вмешательством в образ Парижа, сложившийся во время Второй империи Наполеона III (1852-70) после масштабной перепланировки, осуществлённой бароном Османом. Уважаемые парижские интеллектуалы в принципе не приняли предложенный Эйфелем выход в третье измерение из их уютного плоского города.

     Что касается эстетики, то здесь всегда есть место для спора, и только время может его разрешить. Эйфелева башня украсила Париж, стала его символом, а, например, шестидесятиэтажный небоскрёб на Монпарнасе безобразен, как чёрная клякса. Возможно, он был бы на месте в пригороде Дефанс – европейском подобии Манхэттена, но не в центре Парижа. И стеклянная пирамида, построенная в 1989 году по проекту американца Пея, по-моему, лишняя перед луврским фасадом. Сама по себе она не плоха и не хороша. Форма египетских пирамид с их углами естественного откоса давно канонизирована. Но её  вторжение в архитектурный ансамбль Лувра вызывает неприятие. Пирамида заслоняет фасад дворца и нарушает единство его архитектуры. Защитники пирамиды говорят, что она позволила расширить вход в музей. Это неправда. Вновь построенное подземное фойэ действительно решило проблему приёма тысяч посетителей, но оно вовсе не нуждалось в этом пустом пирамидальном колпаке.

     Полюбовавшись Эйфелевой башней с Йенского моста и с Марсова поля, мы, заплатив 40 франков, поднялись на первую платформу на высоте 58 м – квадрат площадью 65х65 кв.м с проволочным ограждением по периметру для защиты потенциальных самоубийц от соблазна высоты. Было слишком поздно, и лифты на верхние уровни (116 и 276 м) не работали. Но эта высота 20-ти этажного дома, вероятно, оптимальна для того, чтобы разглядеть детали панорамы ночного города. Сена с прогулочными кораблями вытянулась в обе стороны от подножья башни. Отражение в воде удваивает количество береговых фонарей. На противоположном берегу дворец Шайо сверкающими дугами обнимает парк Трокадеро. На горизонте светятся небоскрёбы Дефанса. Правее, на севере, хорошо видна триумфальная арка. А ещё дальше на северо-востоке покрывало огней приподнимается к холму Монмартр и угадывается серебристый призрак собора Сакрэ Кёр. На юго-востоке, вдали за Марсовым полем, возвышается светящаяся вертикаль монпарнасского небоскрёба, ночь скрывает его раздражающую черноту. 

     Эйфелева башня давно стала всеобщей любимицей и привычной деталью парижского пейзажа. Подъём на неё позволяет увидеть замечательную панораму Парижа во всех направлениях. Но после того, как спустишься на землю, стоит задрать голову и ещё раз взглянуть на устремлённую в небо конструкцию, на кружевные своды гигантских арок, представить себе, как 130 лет тому назад толпы посетителей всемирной выставки проходили под ними, потрясённые невиданными размерами и красотой творения Эйфеля и его команды.