Смерть Свидура. Отрывок из романа Восьмой дракон

 Спрыгнул Свидур Синеусый в воду и побрёл к берегу, грозно потрясая оружием. Пять храбрых сынов и их воины пошли за ним следом. Могучие ярлы Трада и Хаббард уже на стенах. Корабли великана Хрольфа с сотнями воинов спешат присоединиться к битве.
 Не дадут никому пощады яростные сыны севера. Уже помыли чашки для небесного пира прекрасные дочери одноглазого бога - ждут героев, но город будет покорён. Богатые дары унесёт жаркое пламя к престолу могучего Одина. Камня на камне не останется от ненавистного города. Пусть видит неистовый бог, как служат ему его дети.

 За поворотом стены возник шум, словно вешняя вода продирается сквозь твёрдые камни, вначале едва слышно, потом всё громче, увереннее и смелее. Из-за круглого бока пузатой башни на берег повалила франкская конница, заблестела на солнце броня.
 «Щиты, щиты вперёд!» - страшно закричали храбрые люди с Вест-фольда и Хордаланда, смелые воины из каменистой Норвегии и благословленной Дании, гордые готландцы и исландцы.
 Раненым медведем заревел храбрый ярл и бросился навстречу опасности. Если сейчас ударить по не успевшей выстроиться для атаки коннице, сомнут храбрые сыны севера трусливых франков, закидают меткими дротами, побьют из смертоносных луков незащищённых коней, подрубят острыми секирами тонкие, лошадиные ноги, перережут глотки упавшим рыцарям.

 Цветные фигурки с круглыми щитами оказались неожиданно близко. Прилетела стрела и ткнулась в пластину хауберта. Граф Балдуин дал шпоры Ворону. Конь понёс, всхрапывая широкими горячими ноздрями и скаля длинные белые зубы. Земля испуганно загудела, затряслась в узкой прорези шлема.
 Норманны кинули лёгкие дротики, огородились щитами, двинулись было навстречу, но остановились, смешались, отступили к кораблям. Лишь какой-то сумасшедший, тяжело увязая ногами в песок, продолжал бежать, размахивая жалким мечом.

 Когда Ворон, вскидывая крупом, проносил мимо бегущего дана, Балдуин поднялся на стременах и ударил в шлем тяжелой палицей. Затылочная пластина дорогого шлема с лицевой, богато украшенной маской и кольчужной брамицей, проломилась. От сильного удара глаза бегущего человека выпали из орбит, череп внутри шлема лопнул, горлом хлынула кровь. Мёртвое тело упало ничком под ноги коней.

 Скоро всё было кончено. Вдавленная конскими копытами в кровавый песок норманнская пехота покрыла телами отмель. Вода в реке покраснела от крови.


 Забилась, закричала маленькая рабыня, когда внесли сыновья холодное тело Свидура Синеусого в осиротевший шатёр. Тяжёлой, франкской палицей разбита мудрая голова, как гнилой орех. Рыжей, жёсткой от засохшей крови тряпкой свисает седой чуб с бритого черепа. Не спас ярла драгоценный шлем старой работы.
 Тёмная баба не знает, что надо веселиться и праздновать смерть хозяина, ушедшего к яростному богу, которого так чтил при жизни покойный. Пришлось ярлу Хакану — старшему сыну Свидура Синеусого немного поучить дурочку. Скоро будет пить счастливый отец хмельной, старый мёд в Вальхалле — высоком чертоге одноглазого Одина, жрать жирное мясо огромного, как гора, вепря Сэримира. Каждое утро убивают погибшие герои волшебную свинью и жарят её, и варят, делают лакомые колбаски с салом и чесноком, но за ночь вырастает чудесный вепрь и делается прежним, таким большим, что его мяса хватает всем воинам, погибшим в кровавых битвах от начала времён. И будет так до последнего дня нашего мира. Не болят больше кости у старого ярла. Зазывно улыбаются покойнику дочери Одина, красотой и умением в любовных играх превосходящие земных дев, как высокое небо превосходит грязную землю.
 
 По велению ярла Хакана вырыли холодную и глубокую яму-могилу для дорогого батюшки, его временное пристанище, обложили внутри деревом. Положили в могилу сыны крепкого вина, лука, хлебов и мяса, пусть сытно будет отцу в трудной дороге. Поставили у головы любимую арфу, чтоб не скучал дорогой покойничек.

 Жрица Одина большая и толстая, как лесная медведица, остригла мёртвому ногти, чтобы не чем было делать корабль смерти Нагльфор, который доставит армию злобных великанов на последнюю битву богов, людей и чудовищ в страшный день Рагнарёка. Вложила выпавшие от удара палицей глаза в глазницы.

 С шутками и смехом внесли в холодный, подземный дом тело убитого. Пусть видит счастливая душа, как радуется её освобождению от скорбей земного существования многочисленная родня, как славит богов.

 Вечером собрались весёлые родичи и поделили всё имущество могущественного вождя на три равные части. Долго делили. Много вина и пива выпили.
 Богат был старик. Одна часть сокровищ пойдёт на пошивку погребальной одежды из драгоценной, венецианской парчи, собольей высокой шапки, серебряного пояса, богато изукрашенного цветными каменьями и прихотливым узором из золотых проволочек. Другая - на весёлую тризну. Пусть не забывает знатный родич при случае замолвить нужное словечко в уши сурового бога за заботливых родственничков. Третью поделили между собою.

 Привели зарёванную и испуганную Уну. На лице багровый кровоподтёк — след разъяснительной и воспитательной работы. Теперь баба знает, что смерти хозяина надо радоваться. Говорили ласково. Дали выпить большую чашу хмельного, сладкого вина. Закружилась голова глупой девы. Затуманились голубые глаза. Бессмысленная, непонимающая улыбка выплыла на круглое, как блин, детское лицо с розовыми, пухлыми губами и маленьким носом в мелких конопушках.
 - Уна, ты любишь своего хозяина? - спросил ласково опьяневшую девушку хитрый Хакан. Никогда прежде не был так ласков ярл с простой наложницей.
-Да, мой господин,- опасливо ответила девушка и невольно потрогала свой синяк.
- Не бойся, тебя больше никто не тронет. Ты говорила, что не хочешь с хозяином расставаться?
- Говорила.
- Ты бы хотела быть с ним всегда? - вопрос повисает в воздухе.
 Девушка растерянно оглядывает присутствующих мужчин, смотрящих ей в глаза с непонятным для неё пристальным и возбуждённым вниманием. Это её смущает и тревожит. Что от неё хотят все эти люди? Конечно, старый господин был добр к ней, очень обрадовался, когда она сказала, что ждёт от него ребёнка и подарил драгоценный браслет. Девушка бы хотела быть со своим добрым хозяином, но его убили злые люди.
- Что ты молчишь? Скажи, ты бы хотела с ним не расставаться никогда? - ещё раз вкрадчиво спрашивает ярл ласково, но настойчиво.
- Да, - едва слышно выдыхает девушка.
- Умница, Уна! - хвалит рабыню хитроумный Хакан. - Выпей ещё вина. Сейчас тебя уведут в шатёр. Ешь, пей, веселись. Радуйся, ты скоро встретишься с мудрым Свидуром, чтобы всегда быть вместе.
 Младшие братья Хакана увели пьяную девушку в шатёр и поставили крепкий караул. Больше никто добровольно со старым ярлом на тот свет идти не согласился.


 С утра пьяная, разряженная в новые одежды Уна сидела в своей палатке на низком ложе и хвасталась перед подружками нарядами и драгоценностями, которые ей вчера надарили. Девушки ели и пили. Вначале Уна показала сорочку из тонкого льна мягкую и нарядную, украшенную по вороту полоской ткани с яркой вышивкой, большие овальные броши, скрепляющие высоко над грудью платье - два куска разноцветной ткани пропущенных один над левым, другой над правым плечом, бусы из янтаря, серебряные цепочки и браслеты для рук и ног с яркими каменьями, посверкала драгоценными колечками на пухленьких, коротких пальчиках. Потом они рассматривали разные полезные каждой женщине мелочи: маленькие ножнички - постригать ногти, гребешки для волос, кошелёк из тонкой кожи, снятой с телячьей мошонки, и золотые монеты в нём.
 Подружки немного похихикали над кошельком. Завистливая и злая Хэдвиг сказала, что наверное этот кошелёк из мошонки старика Свидура, член которого был годен только на это. Уна от несправедливой обиды беспомощно, по-детски захлопала белыми ресницами, возразила, Хэдвиг возводит напраслину на хозяина, призналась, что уже третий месяц носит под сердцем дитя Свидура и беззвучно заплакала.
 Слёзы полились ручьями по доброму, круглому лицу с маленьким, курносым носиком. Выплакаться в сласть ей не пришлось. Явились посыльные от ярла Хакана и увели девушку в его шатёр.
 
 Ярл Хакан был ласков и добр к бедной наложнице, дал выпить сладкого вина, помог снять дорогие, новые одежды, приласкал, долго и умело любил на своём ложе.
 Бедная Уна не знала, что это может быть так сладко. Она изнемогала, смеялась, охала и плакала. Ярл Хакан подарил девушке дорогой браслет и перед расставанием сказал: «Передашь нашему господину, что мы это сделали из большой любви к нему».

 Вечером Уна смеялась и пела песни.

 Все следующие дни пьяную девушку водили по палаткам, где её любили разные мужчины, вначале сыновья хозяина, потом другие родственники, дарили дорогие подарки, угощали и каждый прощаясь говорил: «Скажешь господину, что мы это делаем из любви к нему».

 В канун последнего дня выкатили три бочки эля. Положили лук, хлеб и мясо. Поставили котлы с горячей, ячменной кашей на свином сале. Желающие подходили, ели и пили. Погребальный помост соорудили на берегу реки. Сшитый гибкой лозой из тонких, ясеневых досок, длинный корабль покойного ярла мужчины вынули из реки и поставили на помост, подпёрли крепкими палками и кольями. Принесли много хвороста, брёвен и досок, так что вокруг корабля образовалась деревянная платформа.
 Работали, праздновали целый день, радовались за мудрого ярла Свидура, спешащего на восьминогом коне Слейпнире на пир к одноглазому богу, и его щедрую родню.

 На десятый день рано с утра вновь явилась жрица бога Одина с двумя помощницами. Принялась командовать и распоряжаться визгливым, как у морской чайки, голосом, странным для женщины с таким большим телом. По её приказу на корму корабля поставили палатку Свидура. Внесли в неё резную скамью, покрыли яркими коврами и поволоками.

 Тело конунга вынули из временной могилы, сняли с него грубые боевые доспехи, омыли окоченевший труп и обрядили в погребальную одежду из мягкого шёлка с золотыми пуговицами, отороченную редкими, чёрными соболями. Закрыли разбитую голову высокой, собольей шапкой. Тело положили в палатку на корабле и подпёрли подушками.

 Запыхавшиеся от суеты и приготовлений слуги принесли толстой ведьме вина, благовонные травы, пиво и хлеб, мясо и лук. Жрица разложила пахучие ветки и стебли по кораблю, потому что покойничек раздулся и стал пованивать, а продукты бросила перед ним.

 Притащили на верёвке упирающуюся, испуганную собаку. Ведьма умертвила пса, разрезала тушу на две части и бросила в корабль. Двух коней ярла гоняли кнутами по кругу, пока пена не стала капать с их круглых боков, потом зарезали. Убили двух коров, обезглавили петуха и чёрную курицу. Часть жертвенного мяса — потроха, головы и ноги бросили в корабль. Поставили на берегу огромные котлы, развели жаркий огонь и стали варить в них остальное мясо для тризны, чтобы все желающие могли разделить его с погибшим ярлом.

 Из палатки хитроумного Хакана нетвёрдой походкой вышла хмельная от сладкой телесной любви и вина, улыбающаяся, маленькая, разряженная, как небесная дева, Уна. Шестеро мужчин принесли дверную коробку от шатра с расписанной яркими красками створкой и чёрной кованной ручкой и поставили её на землю. Двое воинов остались держать двери, четверо встали впереди неё. Девушка подошла, ступила на скрещённые руки мужчин. Её подняли на руках лёгкую как пушинку, так что она могла заглянуть за закрытые и запертые тройным узлом Одина двери.
- Я вижу моего отца и маму мою! - произнесла послушная Уна слова, которые попросил её сказать ласковый ярл Хакан, после того как подняли её первый раз.
- Я вижу своих родичей, - сказала она, когда сильные руки подняли её к небу второй раз. Голос девушки внезапно дрогнул. На мгновение ей показалось, что видит она добрые глаза родного батюшки, которого убил железным мечом её ласковый муж, прежде чем забрал их с матерью на свой корабль и увёз на север.
 Третий раз подняли мужи маленькую наложницу. Выше двери увидела она блестящую реку и зелёный луг с пёстрыми мирными коровами, синее небо и белые лёгкие облака, ласковое солнце, такое же как в далёком детстве на большой реке, которую она больше никогда не увидит. Слёзы навернулись на голубые глаза с белёсыми ресницами, но сказала она, то что затвердила в шатре доброго ярла Хакана:
- Вижу моего господина, сидящего в зелёной роще. Вкруг него прекрасные ликом мужи и отроки. Они веселятся. Мой господин зовёт меня, так ведите же к нему!
 Взяли под руки девушку шесть мужей, которые показывали ей загробное царство и повели к кораблю, со всех сторон окружённому толпами воинов с лучшим своим оружием.

 Жрица Одина встретила ласково. Дала выпить из священного кубка. Глотнула Уна волшебного зелья и почувствовала себя словно на небе, так легко и весело ей стало. Запела счастливая девушка прощальную песню, подарила заботливым жрицам свои браслеты и ступила на корабль.

 Великанша подала второй кубок. Сделала глоток маленькая женщина, закружилась голова от тяжёлого запаха смерти и волшебного зелья, отстранила Уна кубок, но непреклонная старуха заставила выпить до дна и подтолкнула девушку ко входу в знакомую палатку.

 Девушка вступила в нагретый солнцем полумрак, задохнулась от дурманящего запаха трав и мёртвого тела. Следом влезла жрица и все шесть дюжих, краснорожих от жары и выпитого эля мужей. Старуха заставила встать маленькую женщину коленями на скамью, лицом к трупу. Двое мужчин взяли Уну крепко за руки, двое схватили за лодыжки и раздвинули ей широко ноги. Сзади подошёл муж, задрал на спину сразу ставшую мокрой от пота тонкую, новую сорочку. Грубо и сильно вошёл. Громко задышал, задвигался.

 Лицо молодой женщины утратило осмысленное выражение, глаза закатились, так что были видны одни белки, рот раскрылся. «Крепче, крепче еби, - закричала возбуждённым голосом толстая жрица,- покажи богу своё старание и силу, что ты её словно пёрышком гладишь! Начини её семенем, как хозяйка начиняет фаршированную рыбу. Насаживай, как на кол. А ты, дева, подмахивай. Покажи, как любишь господина! Не закрывай глаза. Гляди на него!»

 Уна подмахивала, содрогалась от горячих движений в её теле, стонала, кричала, старалась смотреть в незнакомое, синее от смерти, равнодушное лицо трупа в дорогой одежде и краем сознания ни на мгновение не переставала думать о своём сыночке, который теперь никогда не родится. От чего-то она была уверена, что беременна мальчиком.

 Мужчины менялись. Белая сперма стекала из красного от долгого совокупления лона на нежные, мягкие ляжки маленькой, славянской женщины. Уна кричала. Снаружи стали громко бить оружием о щиты и петь священные гимны. Девушка почти теряла сознание от зелья и долгого совокупления, когда мужчины оставили её лоно. Жрица поцеловала её в уста и уложила рядом с трупом. Четверо, ещё возбуждённые и горячие от духоты и недавнего старания послужить богу, взяли женщину крепко за руки и за ноги. Ведьма накинула на шею Уны тонкую верёвку из моржовых кишок, дала её концы в руки свободным воинам. Те сильно потянули, девушка забилась, захрипела. Выкатились голубые глаза. Посинело лицо. Подол льняной, тонкой сорочки потемнел от мочи.

 Жрица выхватила длинный нож со сточенным от долгого употребления лезвием и в неистовом исступлении, страшно вращая глазами, вонзила его между рёбер несчастной жертвы раз, другой, третий. Кровь брызнула из тела, попала на руки, лицо толстой ведьмы. Жрица выкрикивала визгливым голосом древние и тёмные слова гимна, посвящённого одноглазому богу, пока не обессилила, и помощницы не забрали у забрызганной кровью старухи страшный клинок.
 Когда перемазанные кровью жрица и её подручные спустились с корабля, помост облили маслом. Вперёд вышел ярл Хакан в длинном до полу плаще. Повернулся спиной к кораблю. Ведьма подала горящий факел. Ярл взял факел правой рукой, левой сдёрнул плащ с голого тела.

 Был ярл сух и силён. От осознания, что на него смотрят сотни глаз, мужское достоинство ярла торчало как на статуэтке бога плодородия и телесных радостей Фрейра. Хакан прикрыл задний проход ладошкой, чтобы не оскорблять живой огонь видом своего срама и принялся пятиться к кораблю. Богиня смерти не должна видеть лица и одежды старшего в семье, чтобы не знать, чья очередь первому уходить в мир иной следом за батюшкой Свидуром.

 Допятился голый человек до корабля. Факел с невидимым от яркого солнечного света пламенем упал на сухие дрова, рассыпавшись колючими искрами. Так же, не оборачиваясь к огню лицом, ушёл ярл Хакан. Стали к помосту подходить родичи, бросать горящие факелы в дрова. Потом пошли все остальные согласно родству и званию. Нестрашные, прозрачные, весёлые язычки пламени побежали по сухим веткам, вспыхнуло масло. Запахло домашним очагом.

 Пламя окрепло и вдруг рвануло высоко к небу, заревело грозным зверем. От жара загорелись лёгкие доски корабля, вспыхнула, распалась ткань палатки, открыв её жуткое содержимое. Задымились подушки, драгоценные одежды и волосы на мёртвых людях. От страшного жара труп старого ярла зашевелился, как живой. Толпа ахнула. Жрица радостно и громко закричала: «Покойник благословил остающихся перед уходом!» Тело ярла раздулось, лопнуло, потёк прозрачный жир. Пламя заметалось, завыло, рвануло кверху столбом. Люди отпрянули от нестерпимого жара. Скоро в пламени не стало ни длинного, лёгкого корабля, ни мудрого ярла Свидура, ни маленькой славянской женщины с её не рождённым ребёнком, который должен был стать властелином мира. Из неба посыпался белый пепел.