Страда

До семи лет деревенской жизни я не знал. Мать с отцом выйдя на пенсию, переехали в одну из уральских деревень, завели свое хозяйство. Потихоньку оно росло. Семья втягивалась в ритм сельских работ, которые напрямую зависели от смены сезонов года.
Через год купили первую корову, черную как смоль ведёрницу, по кличке Чернуха. Привели ее из соседней деревни глубокой осенью.
А зимой отец выхлопотал покос и собирался следующим летом сено косить.
О покосе я только знал, что это место такое, где сено собирают. О самой покосной жизни не ведал. Не понимал и того, почему старухи покос страдой называют и почему так много говорят об этом. Но вскоре пришлось узнать и эту сторону сельской жизни.
Вообще покос для села – это особый период. Крестьянская душа в уже в конце мая ждет периода заготовки сена на зиму для домашнего скота. Хозяин в этот период часто заходит в сарайку, осматривает свой инвентарь: литовки, грабли, вилы. Ощупывает все руками. Литовки еще с осени были подготовлены, у какой-то лучок на косовище заменен на новый, черемуховой корой пахнет, все отбиты и наточены, машинально большим пальцем дотрагивается до каждой, пробует большим пальцем поперек лезвия. У граблей зубья в колодке все хорошо держатся. Вилы трехрожковые славные, чисто берут сено, подскребать после них почти ничего не останется. Убедившись, что все в порядке возвращает инструменты на свои места. Скоро они уже в дело пойдут, воздухом подышат.
Вот наступает июль. Почти вся деревня начинает выдвигаться в поля. В самой деревне тише становится. В разные стороны от деревни идут работники, у кого где покосы были.
К покосу приступали, когда ведренное время наступало. Работы на покосе могли затянуться и на месяц-полтора. Это очень хлопотный, тяжёлый и напряжённый по срокам труд. Нужно было заготовить сено на долгую зиму пока погода стоит. Местными жителями эту пору называли страдой или страдным временем. Пошли на покос работать – страдовать, окончили покосные работы – отстрадавались.
Сено косил отец вручную литовкой. Слишком неудобное место было для техники, неровное место и много кустов ивняка. Косить начинал засветло, по росе. Влажная от росы трава облегчала скольжение и ход литовки, требовалось реже ее затачивать. В первые дни отец сам управлялся. Я только обед ему на велосипеде из дома привозил, да несколько раз в день за водой бегал до ближайшего родника.
Через несколько дней на покос пошли уже всей семьей. Отец взял с собой грабли, вилы, топор, мать несла обед. Я понес маток веревки и ещё одни грабли.
Грабли – это был первый инструмент, которым я овладел, работая на покосе.
Скошенная трава в жаркую погоду за два-три дня просыхала полностью, начиналась гребля и метание сена.
Сухую траву граблями мы с мамой сгребали в длинные гряды или как их называют валки, переворачивая нижнюю часть пласта скошенной травы вверх. Валки сена ворошили, растрёпывая их рукоятками граблей для того, чтобы сено ещё лучше просушивалось. Сухое сено, лежащее в волках, отец подцеплял специальными большие деревянными вилами с широко разведёнными в стороны рожками, сваливал в большие плотно уложенные кучи – копны. Устраивал их на основание из двух-трех срубленных и перекрестно уложенных молодых деревьев на возвышенном месте, чтобы исключить подтопление полыми водами. Большие стога, которые в нашей местности называют зародами, в этот год мы не ставили.
Навильник за навильником отец укладывал сено в копну. Мы с мамой
в это время подгребали остатки сена, делая новые валки.
Укладка копны – дело очень ответственное, сено должно лежать равномерно и плотно, чтобы не развеялось ветром и не промокло дождём, сено уплотняли или как говаривали, топтали. Для этого на копну садили молодых девок или ребят.
Вот и меня отец посадил на копну, велев прыгать на ней, сено утаптывать. Я прыгал от края до края, успевая при этом уворачиваться от наваливавшегося со всех сторон сена. 
Постепенно куча сена подо мной росла, становилась все выше и выше, все дальше стало видно, даже крыши стоящих в деревне домов и конюшен.
Стог все больше заостряется. На нем уже все меньше становится места. Приходило время спускаться. Но это было сделать непросто: стог высокий, покатость его крута. Тогда отец горизонтально втыкал в копну вилы, а черенок клал себе на плечи. Я осторожно вставал на черенок вил, обхватывал его руками и спускался с копны.
 Заканчивали метать сено, закругляли вершину. Наконец копну очесывал граблями, чтобы та была гладкой и выглядела опрятно. Для исключения сноса вершины копны отец с матерью закидывали переплетенные между собой верхушками березовую или осиновую поросль, таким образом, чтобы стволы их спускались вниз вдоль стены копны. 
Работали мы так около двух недель, поставили в первый наш покосный сезон около десятка копён.
Не успели мы окончить страду как отец начал готовиться к следующему сезону. Уже в августе того же года он взял меня с собой в Среднюю Редку, покос осмотреть, да заготовки для сенных вил нарубить. Высматривал самые подходящие молодые берёзы – по толщине и стройности ствола и по развилистости вершины. Подрубив несколько берез с трехрогими макушками, быстро очистив топором гладкие стволы от небольших веток, сгрузил на плече три заготовки, придерживая их правовой рукой, а левой рукой нес топор. Мне досталась четвертая заготовка покороче, с небольшим развильем, про которую отец отметил, что из неё получатся хорошие мои первые вилы. Я очень обрадовался тому, что у меня будут свои собственные вилы.
Придя домой, отец принялся мастерить вилы, сказав, чтобы я повторял все его действия со своей заготовкой. Ошкурили ножом черенки. Свежая кора легко снималась длинными лентами. Затем отец принялся за развилья, придавал им необходимый изгиб и направление, используя шпагат и короткие деревянные брусья. Между какими-то рогатинами он вставлял брусья разной длины, другие перетягивал между собой шпагатом. С моей заготовкой он поступил также. Окончив работу, мы положили наши заготовки на навес под крышу для просушки.
После полной просушки заготовок отец вытащил из них брусья-распорки, развязав шпагат. Потом принялся работать рубанком чтобы придать поверхности будущих вил прямой вид и сгладить неровности. Местами работал ножом соскабливая лишнее. Мне же он поручил поработать наждачкой. С особым старанием шлифовал я свои вилы. В окончании всего мы достали баночку краски и окрасили в синий цвет концы рогатин наших вил: чтобы на покосе свои вилы не путать с чужими.
Время шло и хозяйство наше сильно расширилось.
На покос мы ходили уже не втроем, а с помощниками. Отец нанимал мётчиков из нашей же деревни, и меня под вилы поставили. В помощь матери сгребать сено приходила соседка тетя Валя со своей дочерью Нюркой, которая была меня младше всего на год.
Нюрка была светло-русая худенькая девчонка с веснушками на носу, щербинкой между зубами и большими темно-синими колючими глазами. В деревне мы общались часто, вместе в школу ходили, но особо я на нее не обращал внимания. На покосе и вовсе некогда разговоры вести, успевай работу делай.
С помощниками мы возводили на покосе уже не копёнки, а огромны зароды. Работа кипела. Я уже хорошо управлялся со своими небольшими вилами. Опытные же мётчики использовали в своем арсенале полустоговые вилы, когда начинают «вершить» зарод, брались за стоговые, с очень длинной рукоятью.
Занятие мётчика показалось мне намного сложней, чем просто подскребать граблями сено. Палящее солнце, осыпающееся за воротник колючее обмелье и десятки назойливых паутов и слепней кусающие тебя именно в тот момент, когда обе руки заняты, напряженно держат высоко над головой тяжелый навильник сена.  А к вечеру, когда жара спадала мошкара начинала донимать сильнее, все лицо искусав до крови.
Небольшое облегчение приносил с собой ветер. Но если дуть начинал он сильнее, то причинял больше неудобств: сено с навильника и с верхушки зарода сдувал. 
Видя мою усталость от еще не привычной работы метчика, отец время от времени просил меня делать перерывы и залазить на копну и топтать её. Туда же и Нюрку подсаживали. После носки тяжелых навильников топтать сено казалось легким и даже веселым занятием. Вместе мы с хохотом прыгали на вершине зарода.
Обедали мы на покосе обычно всегда на одном и том же месте, у старой березы, что росла на краю нашего покоса, отделяя его от полей. В этом месте росло большое количество васильков – синих звездочек.
После обеда мужики курили, обсуждали дела, мама с соседкой убирали съестное. Я молчал сидел и слушал мужиков. А Нюрка в это время вила
из васильков венки, один из которых одела себе на волосы. Глаза у Нюрки
от этого стали еще синее.  Второй венок она нацепила на меня, незаметно подкравшись сзади. Я молча снял с себя венок и небрежно бросил его рядом не девка в венках ходить. Нюрка в ответ на это только засмеялась.
После обеда работа продолжилась. К вечеру уже завершали очередной зарод. Через несколько дней страда подходила к своему завершению. Заготовленное сено часто оставляли на покосах до первого снега.
После затяжных осенних дождей мы с отцом ещё наведывались на покос, осматривали наши зароды. Подходя к каждому из стогов, отец глубоко зарывал в сено руку, проверял сухость и температуру сена, «не горит» ли оно.
В начале зимы, когда снег ещё не глубокий, прицепленные к трактору копны и зароды медленно плыли по заснеженным полям в сторону деревни.
Наши зароды привезли по первому снегу. За несколько дней с отцом перекидывалось сено на сеновал. Так сено сохраннее будет, а скотине теплее и на корм ей сено скидывать легче.
Обязанностью моей по хозяйству было подавать сено с сеновала коровам и овцам.
Однажды, разворошив пласт сена, обнаружил в нем сухой темно-синий венок из васильков. Взяв его в руки, присел в душистое сено и начал рассматривать хрупкие синие звездочки. Вспомнил страдную пору, яркое солнце, зеленые поля и темно-синие Нюркины глаза.