Страсть часть 2

                Глава 17.
        Волны поднимаются всё выше и выше, а Эдна всё стоит у перил корабля и смотрит, как волна бьётся о борт и, ударяясь, разбивается и исчезает. За этой волной уже следует другая, которая возникает, словно из глубины моря.
        Эдна смотрит вдаль. Тяжёлые свинцовые волны поднимаются вверх, словно стремятся соединиться с тяжёлыми свинцовыми облаками, которые нависают над ними.
         В какие-то мгновенья, Эдне кажется что всё сейчас соединится в единое и эта вся серость втянет корабль в своё нутро, а там, внутри…
         Эдна оглядывается вокруг. Она на палубе одна. Её охватывает ужас и мысль о том, что она так легко поддалась чужому влиянию и приняла внезапное решение ехать вместе с ним в далёкий, чужой край, отдалась болью в сердце.
          Это было временное затмение разума.  Он, даже не поехал с ними. Он даже не пришёл в порт, чтобы сказать… А, что она ждала, что он скажет? Что он должен ей сказать, если он обманывал её с самого начала.
          Волна бежала к кораблю издалека. Она набирала силу по пути приближения к своей цели. Она поднялась вверх, вложив все свои силы, и обрушилась на корабль.               
         Эдна наблюдала за приближением волны. Она видела, как волна поднимается. Она не могла оторваться от перил.
         Волна поднялась перед Эдной словно кобра с раскрытым капюшоном, затем кобра превратилась в какое-то чудовище с раскрытой пастью и ей показалось, что она уже в пасти серого, бушующего чудовища. Она почувствовала, как её сжимают чьи-то крепкие объятия, и неведомая сила тащит куда-то. Она услышала сильный хлопок, так похожий на защёлкивающуюся пасть.
       Эдна открыла глаза. Рядом с ней стоял матрос.
 - Мадам, шторм, не выходите на палубу.
      Они стояли у закрытой двери, а в дверь колотила волна, требуя жертву. Волна охала и вздыхала, исходя белой пеной, которая растекалась по палубе.
       Эдна шла к себе в каюту. За ней по ковровой дорожке коридора, тянулись куски чудовища, так и не захватившего свою жертву. С одежды Эдны стекала вода. 
       Эдна открыла дверь каюты.
  - Мама, ты, где была? Я волновался. 
  - Шторм, мой милый, шторм…
       Эдна погладила сына по голове, заглянула ему в глаза. В одно мгновенье перед ней возникла картина волны, которая поднималась вверх и тут же промелькнула мысль, что Томми мог остаться один, совершенно один на корабле, а может и во всём белом свете.
        Эдна внезапно почувствовала себя слабой, беззащитной и такой одинокой. Она вновь увидела перед собой волну, которая так похожа на кобру с распущенным капюшоном, затем кобра превратилась в чудовище с раскрытой пастью и она явственно услышала, как щёлкнули челюсти чудовища. Эдна вздрогнула.
 - Мама, что-то случилось?
 - Нет, милый, ничего не случилось. Я пойду, переоденусь.
      Эдна вошла в смежную комнату, открыла чемодан и принялась искать подходящее платье. Она перекладывала платья из чемодана на стул и не находила подходящего. Выложила все платья. На дне чемодана лежал пакет. Эдна схватила пакет, отошла от чемодана, высыпала содержимое пакета на столик и замерла.
 - Они остались здесь… Он, не знал, где они… Он забрал у меня всё, кроме этого…
       Эдна заволновалась. Она сложила всё содержимое пакета обратно и остановилась. Она оглядывала каюту в поиске места, где бы она могла спрятать пакет. Эдну терзала мысль, что он сможет добраться до неё. Она увидела себя одиноко стоящую на палубе у перил, но теперь не волна-кобра, а он, именно он поднимался над ней из пучины моря.
       Эдна бросила пакет на дно чемодана и завалила его платьями.
 - Это не принадлежит мне! Это принадлежит Том-ми!
       Она взяла платье, которое лежало сверху, и стала переодеваться.
        Они сидят в каюте. Томми читает книгу, а Эдна смотрит на него и лишь думает о том, как она будет жить дальше, ведь все деньги, которые были у неё за проданный дом, вместе с мебелью он вытащил.
        Вытащил ли? Нет, он ничего у неё не вытаскивал. Она сама отдала их ему в руки, как залог их будущей совместной жизни. Залог. А, разве для любви нужен залог? Нет, это был не залог. Это было её желание, показать, что она ему доверяет. Ему она доверяет, а кто он? Кто он такой и откуда он свалился ей на голову, и так быстро всё произошло, что она не успела опомниться, как оказалась перед трапом корабля. Она поднималась вверх по трапу и всё ещё вертела головой и искала его в толпе.
    Она стояла одна на палубе. Она всё ещё ждала его.
 

     Солнце стоит в зените. Пассажиры корабля плотно сбились у перил и напряжённо всматриваются в полоску берега. Все молчат.
     Корабль, наполненный эмигрантами, приближался к своей конечной цели. Кто-то закричал:
 - Америка! Америка!
     Пассажиры засуетились, словно каждый только и ждал какой-то сигнал.
     Кто-то заспешил оторваться от перил и пробраться в свою каюту. Он расталкивал локтями плотно сбитую толпу. Толпа противилась любому движению, которое мешало видеть такой вожделенный берег, берег Америки.
       Корабль пришвартовался. Матросы сбросили сходни. Поток пассажиров, в полном молчании тёк и растекался к столам, за которыми стояли чиновники и проверяли документы.
   
       Эдна не спешит. Её пугает мысль, что она сейчас ступит на чужую землю и никогда больше не сможет вернуться в Венгрию. В её голове мелькают мысли – А, может, остаться? А, может вернуться? Вернуться немедленно и попросить прощения у Ференца. Он хороший. Он добрый. Он всё ей простит.
         От этих мыслей Эдна чувствует себя защищённой. Она быстро открывает сумочку и достаёт деньги, которые остались, пересчитывает их.
         Подсчитав деньги, Эдна понимает, что вернуться она не сможет.
         Дверь в каюту распахнулась.
  - Мадам, прибыли. Америка.
        Эдна выходит из каюты, держа за руку Томми. Они спускаются по сходням корабля в полном одиночестве, лишь за ними идёт матрос, который несёт два баула в руках.
        Они подходят к столу чиновника, и Эдна представляет документы. Чиновник смотрит на Эдну и задаёт ей вопросы. Она отвечает на вопросы чиновника, даже не задумываясь. Чиновник отходит в сторону. Эдна стоит в ожидании. Чиновник вернулся и протянул ей эмиграционную карточку.
 - Мадам, Вы должны обратиться в ведомство на улице…
        Эдна смотрит на чиновника.
 - Мадам, Вашему сыну нужно идти в школу…
 - Да.
 - В карточке Вы найдёте…
 - Хорошо.
         Эдна выходит за ворота порта и попадает в круговорот народа, который знает куда идёт и что ему делать. Эдна не знает, куда ей идти и что делать.
 - Томми, давай немного посидим. Я хочу обдумать. Нам предстоят не лёгкие времена.

        Они усаживаются на баулы, и Эдна погружается в бессмысленное блуждание по городу, который она не знает. Мысли  носят её по каким-то нищим местам, где она сможет найти приют. Эти мысли её пугают и она перемещает своё блуждание по местам богатых людей, где она смогла бы получить работу и приют. Эдна поднимается с баула и смотрит на бурную толпу, которая так никуда и не исчезла. Хотя ей казалось, что все они знают куда идти и что делать.
          Эдна вновь усаживается на баул. Она понимает, что ей не под силу тащить эти баулы  по неизвестности.
         Эдна смотрит на толпу народа, который, как ей кажется, никуда и не разошёлся, а наоборот всё прибывает и прибывает.
         Солнце стало клониться к закату. Площадь перед портом не затихает. Эдна сидит и уже никакие мысли не роятся в её голове. Она просто смотрит на чужих людей, чужую страну.
         Мужчины, проходя мимо, посматривают на элегантно одетую даму, которая сидит на бауле. Некоторые возвращаются к ней и стоят рядом какое-то время. Никто ей ничего не говорит. Никто ничего у неё не спрашивает.
         Эдна открыла эмиграционную карточку. Из карточки выпал маленький листочек бумаги. Эдна даже не обратила на это внимание. Она смотрит в карточку и не видит ничего, что там написано.
         Томми смотрит на озабоченное лицо мамы и не хочет ничего говорить, чтобы не беспокоить её. Он наклоняется, поднимает упавшую у мамы бумажку, смотрит на то, что написано, там и протягивает ей.
 - Мама, это упало из карточки.
         Эдна берёт бумагу из рук Томми и машинально вкладывает её обратно в эмиграционную карточку.
         Томми удивлённо смотрит на маму.
 - Мама, ты даже не прочла, что там написано. Может это что-то важное? Там адрес…
         Эдна достаёт бумажку из карточки и читает. Её лицо розовеет.
 - Это адрес… Мы должны добраться на улицу…
        Они смотрят друг на друга и улыбаются.
 - Томми, Америка приняла нас.
       Солнце улыбнулось им оставшейся к обзору своей частью тела и погрузилось за горизонт.
       Эдна включилась в жизнь, проявляя все свои способности к выживанию и через час, они уже стучали в дверь дома указанного на бумажке.    
        Дверь долго не открывалась, затем послышались шаги, кто-то приоткрыл дверь и старческий голос, без всяких отражений в нём пола спросил:
 - Кто тебе нужен?
         Эдна растерялась. Она думала, что по этому адресу находится государственное заведение для ночлега.
 - Извините, мне нужен Эдвард Кароль.
 - Это я.
 - Извините, мне этот адрес дал чиновник в порту…
 - Вы только что прибыли?
 - Да.
 - Откуда вы прибыли?
 - Из Венгрии.
  Дверь распахнулась.
 - Входите.
        Эдна и Томми прошли в холл дома.
 - Мой сын даёт мой адрес тем, кто более всех нуждается в помощи. Он помогает не только тем, кто прибыл из Венгрии. Проходите, усаживайтесь. Я вам с дороги приготовлю бутерброды и чай.
         Старик удалился в кухню.
        Эдна слышала, как он наливает в чайник воду, затем чиркнула спичка, и зашумел огонь, за всем этим пошли приглушённые звуки, и через какое-то время на пороге холла появился старик с тарелкой в руке. На тарелке лежало два кусочка хлеба, покрытые, словно плёнкой каким-то жирком.
 - В Америке сейчас трудные времена. На вашу долю выпало не лёгкое время.
      Старик вернулся в кухню и занялся приготовлением чая. Он внёс в холл тарелку, на которой стояли два стакана с горячей, цвета чая, водой и поставил на столик.
 - Прошу, ужинайте.
        Старик уселся на стул.
 - Прошу, ужинайте.
        Томми осторожно взял с тарелки кусочек хлеба и посмотрел на старика.
 - Тебя, как зовут?
         Томми не донёс кусочек хлеба до рта.
 - Томми.
 - Томми, красивое имя. – Старик посмотрел на Эд-ну. – А, как зовут мадам?
 - Эдна.
 - Эдна… Это не венгерское имя.
        Эдна осторожно посмотрела на старика.
 - Не пугайся детка. Для меня вовсе не важно, какой ты национальности. В Америке живут люди со всех концов света. – Старик внезапно рассмеялся. – Я думаю, что уже не осталось ни одного представителя какой-то национальности, которой нет в Америке. Америка манит всех своим богатством, но никто не думает о том, что богатство любой страны это люди, которые там живут.
 - А, Вы давно в Америке?       
 - Всегда. Я здесь родился, но мои родители из Венг- рии. Я никогда там не был, хотя знаю очень много  об этой стране.
 - Но, Вы же говорите по-венгерски.
 - Да. Так говорили у нас дома все члены семьи. Мы сохранили язык и много чего из культуры своего народа. Вот и дом, этот, построил мой дед. Он построил его так, как строят в Венгрии. У нас была не большая семья… - Старик посмотрел на Томми. – О, пора отдыхать, а я что-то разговорился… Идите за мной, у нас есть комната для гостей.
        Старик провёл их по коридорчику в дальнюю комнату и открыл дверь.
 - Входите. Туалет у нас во дворе. Всё осталось таким, как было в те времена. Я стар и мне ничего не хочется менять.

        Они вошли в комнату. Комната дышала покоем, который исходил от старой мебели, занавесок, ковриков у кроватей, нежного поскрипывания половиц.
         Эдна почувствовала, как она попадает в плен, мягкий, сладкий. Ей вдруг показалось, что это её родной дом, в который она просто вернулась из дальнего путешествия. И этот старик, казался ей знаком. И этот голос старика, который звучал и в начале показался ей бесполым, вдруг приобрёл пол.
 - А, как Ваше имя?
 - Гарри.
 - Это не венгерское имя.
 - Я же здесь родился. Я американец.
 - Да. Как-то всё в жизни переворачивается.
 - Ничего в жизни не переворачивается. Всё стоит на своих местах. Каждый человек продолжает ту жизнь, которую он начал с детского возраста. Поэтому, эмигрантам, прибывшим в возрасте более сложно проходить путь в чужой стране, так как им надо приспосабливаться к реальности, которую они часто не понимают и всё ещё продолжают жить той, своей прежней жизнью, ведь их мышление не может мгновенно перевернуться и настроиться на другое. Хотя многие едут в другие страны с уже намеченной целью и им не нужно менять мышление, они готовы на всё, ради своих целей.
 - Целей… У меня нет целей.
         Старик посмотрел на Томми.
 - Ребёнок засыпает. У нас будет много времени поговорить о разном. Отдыхайте.
         Старик вышел из комнаты.
         Томми разделся и юркнул под одеяло.
 - Мама, спокойной ночи.
 - Спокойной ночи, мой милый.
           Эдна села на стул и задумалась. Она внезапно подумала о том, что это она выронила бумажку из эмиграционной карточки и не заметила, а Томми увидел, поднял и прочёл.
 - Томми подарил мне этот дом. Я чувствую, что я здесь останусь… навсегда.
        Эдна поднялась со стула, переоделась и легла на кровать.  Её  глаза слипались, когда ей привиделась кобра, которая скрутившись лежала на коврике у её кровати. Голова кобры была поднята вверх, и она гипнотизирующим взглядом смотрела Эдне прямо в глаза. Эдна смотрела в глаза кобре и вдруг увидела, что это не кобра, а он, он лежит на коврике и умоляющим взглядом просит её о чём-то. 
 - Вот так и лежи. Сторожи. Ты теперь никому не причинишь зла.
 
       Это видение ещё какое-то время оставалось в её памяти. Оно не тревожило ей душу. Оно просто говорило ей о том, что с ним что-то происходит.   
       Эдна вдруг подумала о том, что всё то, что было, теперь от неё так далеко, за дальними морями и океанами.
       К Эдне вернулось чувство защищённости, то самое чувство, которое она испытывала живя с Ференцем.
        На Эдну накатила волна тёплых чувств и слов благодарности чиновнику, который оказал ей помощь. Она вспомнила, как она сошла с трапа корабля и перед ней стояли три стола, и она пошла именно к этому столу.
      Эдна воздала хвалу Богу, за то, что не оставил её.
      
  Мысли исчезали. Сквозь сон Эдна услышала, как где-то хлопнула дверь и сквозь тяжесть сна ей почудился голос старика. Он говорил с кем-то и тот кто-то что-то отвечал старику. Звуки голосов вызвали в Эдне тревогу, но сон всё крепче сжимал её в своих объятиях.
          Тревога не уходила. Тревога будоражила мозг. Эдна попыталась открыть глаза. Тяжесть век не давала им разлепляться. Эдна повернула голову, напряглась и слегка приоткрыла глаза.
           На коврике перед её кроватью лежала скрученная в кольцо кобра. Кобра поднимала голову, поднимаясь всем телом вверх. Вот она уже поднялась к уровню кровати и смотрит прямо Эдне в глаза. Эдну парализовал страх. А, кобра поднимается всё выше и выше. Вот она уже поднялась высоко, распустила свой капюшон и, высунув ядовитый язычок, направляет его на Эдну.
       Эдна почувствовала боль в сердце и провалилась в чёрную пустоту.

         Солнце поднималось, оно выходило на работу без опозданий и люди сверяли своё время по его движению на небосклоне. Люди спешили. Люди всегда куда-то спешат, и только солнце не спешит никуда, оно движется по установленному кем-то распорядку.
         С восходом солнца, пустырь за синагогой оживал. Счастливчики торговцы, спешили к своим клиентам, наёмные работники к своим рабочим местам и только все остальные, которых было большинство, никуда не спешили, они топтали и растаптывали дорожки по пустырю в разные стороны – они искали работу.  Шёл 1930 год.
         Сквозь сон, Эдна услышала разговоры, которые доносились до неё, как сквозь металл. Среди разных голосов она пыталась распознать голос старика, но голоса были чужими, резкими и какими-то кричащими.
         Эдна открыла глаза и увидела над собой солнце. Она улыбнулась солнцу и провела взглядом вокруг – пустырь. Она не сразу вспомнила, где она была вчера и почему она находится здесь на пустыре. Она вспомнила о Томми и поднялась с земли. Томми лежал в нескольких шагах от неё. Томми спал.
          Эдна подбежала к сыну и принялась его тормошить. Томми никак не хотел просыпаться. Проснулся и удивлённо посмотрел на Эдну.
 - Мама, что случилось?
 - Мой милый, кажется, действительно, что-то случилось.
 - Но, почему мы здесь? Где Гарри? Мы ведь были у него дома. Я помню! Я всё помню!
 - Кажется, Америка не хочет нас принимать…
 - Мама, и что теперь? Мы поедем обратно в Венгрию?
 - Нет, мой милый, мы будем сами пробивать себе путь. Америка, это ведь только земля, а на этой земле живут люди, и каждый осваивает это пространство как умеет. Сначала, мы приведём себя в порядок. – Эдна осмотрела свой ночной наряд и рассмеялась. – Ну, и куда я в таком наряде?
 - Мама, а может наши вещи где-то здесь? Пойдём искать!
 - Нам ничего не остаётся делать.

         Они увидели свои баулы в ценности и сохранности в нескольких метрах от них ночлега, что привело Эдну в восторг.
 - Мой милый, мы проложим себе путь на этой земле.
        Эдна открыла баулы и принялась выбрасывать из них одежду. Пакета не было ни в одном из них.
        Эдна села на ворох платьев и задумалась.
 
           Пустырь наполнялся народом, который всё ускорял своё движение в разных направлениях. Время подходило к обеду, а Эдна всё никак не могла прийти в себя и принять решение – Что делать?
 - Мой милый, я думаю, что нам надо выйти на дорогу и поговорить с людьми. Может кто-то, что-то подскажет…
 - Мама, а где наши эмиграционные карточки?
         Эдна только теперь вспомнила о документах. Она вновь выбросила всё из баулов и принялась тщательно обыскивать всю одежду.
          В кармане зимнего пальто она нашла паспорт, эмиграционную карточку и все документы Томми. Она дважды проверила карманы во всех вещах и больше ничего не нашла. Эдна сложила все вещи обратно в баулы.
 - Мой милый, мы идём.
 - Куда?
 - В синагогу. Вот только надо спросить людей – Где находится синагога? Ты сиди тут, а я пойду на дорогу и расспрошу людей.
 - Мама, я не хочу один оставаться здесь.
 - Мой милый, ты теперь единственная помощь мне в том, чтобы мы правильно выбрали свой путь по жизни в Америке. Оттого, как мы с тобой вместе будем проходить этот путь, зависит твоё и моё будущее. Тебе десять лет и ты раньше срока вынужден быть взрослым. Надеюсь, ты меня понимаешь?
       Томми смотрел Эдне в глаза. Он ничего не понимал, но он верил тому, что говорит мама.
 - Да, мама, я понимаю.
 - Мой милый, если мы не будем поддерживать друг друга в трудную минуту, то нам обоим будет трудно выжить. – Эдна словно вновь почувствовала защищённость от слов Томми. – Спасибо. Надеюсь, что я найду правильное решение. Я ухожу. Жди меня. Не вступай ни с кем в разговоры, пока я не вернусь.
 - Хорошо.
       
          Эдна шла по тропинке через пустырь и только теперь начинала понимать, что произошло самое ужасное – исчез конверт. Мысли Эдны ещё путались в каком-то тумане, и она плохо ориентировалась в реальности, но то, что у неё теперь нет денег, определяло направление мыслей. Все её мысли были направлены на того, кто сможет оказать ей помощь, и это было единственное место – синагога.
         Она не случайно вспомнила о синагоге. Её память сохранила всю её жизнь в доме родителей, и теперь она вернулась к памяти прошлого.
         Она помнит жизнь в богатом доме родителей, к которым всё время приходили религиозные люди. Они подолгу беседовали с её отцом. Потом она подросла и стала понимать, что религиозные люди приходили к отцу за пожертвованиями в синагогу. Отец всегда жертвовал большие суммы денег, но очень редко ходил в синагогу сам.
          Эдна была единственным ребёнком в семье и отец, хотя и любил её без меры, был всегда опечален тем, что нет настоящего наследника, кому бы он мог передать свои дела.  Он иногда брал Эдну с собой на бумажную фабрику. Он пытался объяснить ей, как работает фабрика, как он получает сырьё, куда отправляет продукцию, как важны рынки сбыта, как вращается колесо бизнеса, как много зависит от расходов на производство и как это всё влияет на  оплату рабочим за их труд.   
        Память остановила своё продвижение на мысли об оплате рабочим за их труд.
        Мозг Эдны напрягался. Туман в мозгах рассеивался.
 - Деньги… теперь и мне придётся узнать об этой оплате за труд.    

       Эдна не заметила, как миновала пустырь и вышла к дороге. Она стояла и смотрела на редко проезжающие машины, на людей, которые, не спеша, куда-то брели.
       Перед ней проходили чужие ей жизни, и каждый что-то искал, что-то делал, куда-то двигался.
       Она вспомнила своих родителей, которые уже никуда не двинутся. Пожар на фабрике унёс отца,  следом за ним и маму, которая не выдержала полного разорения. А она, Эдна, от отчаяния вышла замуж за Ференца. Он был старше неё, но он был так добр к ней.
         Эдна опустилась на обочину дороги от мысли о муже.
 - Какая глупость! Какая глупость! Как я могла?!
      Она внезапно вспомнила о Томми и подскочила.
 - Сама виновата, сама и выпутывайся!
      Она шла к людям, ругая себя за то, что поддалась чувствам к…
 - К кому? Ради чего? Чего мне не хватало?
       Она подошла к проходившей по дороге бедно одетой женщине. 
 - Прошу… извините… где здесь синагога?
       Женщина посмотрела на элегантно одетую даму, и кривая усмешка заиграла на её губах.
 - Синагога?
 - Да, да, синагога!
 - Так она вот! – Женщина указала рукой на стоящее в нескольких метрах здание. – Вот синагога.
      Эдна посмотрела в сторону, куда указывала женщина. На краю пустыря, у дороги стояло старое, не больших размеров здание.
 - Спасибо.
    Эдна повернулась и направилась в сторону здания.

       Дверь в синагогу была открыта, но Эдна не хотела входить в здание. Она остановилась в нескольких метрах возле входа и стала ждать.
       Она стояла долго и терпеливо. То ли от голода, то ли от каких-то чувств к ней подкатила тошнота, закружилось в голове. Мысли отступали, отдавая её во власть чувств. Ощущение полного одиночества завладело Эдной.
 - Никто никому не нужен в этом мире. Каждый сам за себя.

       Мужчины, одетые в чёрные туфли, чёрные брюки, чёрные сюртуки и чёрные шляпы, группой подходили к синагоге. Они ни о чём не говорили между собой.
       Чуть-чуть в стороне от всей группы шёл невысокий мужчина у которого из-под полей шляпы, лишь виднелась чёрная борода и развивались пейсы.
       Эдна шагнула к нему навстречу.
 - Прошу… Прошу…
       Мужчина остановился и посмотрел на Эдну, затем повернул голову в сторону группы мужчин и, кивнув кому-то, прошёл мимо Эдны.
       К Эдне подошёл мужчина из группы.
 - Следуй за мной.
       Эдна последовала за мужчиной. Они обошли синагогу, и подошли к узкой двери с задней стороны синагоги. Мужчина открыл дверь.
 - Входи и жди.
        Эдна вошла в маленькую комнату, осмотрелась и села на один из стульев, стоящих в ряд.
        Стены создавали ощущение защищённости, и Эдна немного успокоилась. Вдруг она вспомнила о том, что Томми сидит на открытом месте, и её охватил ужас, что кто-то может причинить ему вред. Она резко встала и направилась к двери. Дверь перед ней отворилась, и в двери появился мужчина, который шёл, чуть-чуть в стороне ото всех. Эдна отступила, и мужчина вошёл в комнату. Мужчина сел на стул и посмотрел Эдне в глаза.
 - Рассказывай, что привело тебя в синагогу в такое время?
 - У меня нет ничего. Моему сыну десять лет…
 - Ты пришла попросить, чтобы мы приняли его в ешиву на обучение?
 - Да.
 - Давай документы.
     Эдна достала из кармана документы свои и документы рождения Томми.
 - Придёшь завтра.
     Мужчина поднялся со стула и направился к двери. У двери остановился.
 - Где ты живёшь?
 - Мы… на пустыре… за синагогой.
      Мужчина стоял и что-то обдумывал, затем как-то странно посмотрел на Эдну.
 - Где твой муж?
 - Он остался в Венгрии.
 - Остался в Венгрии… - Мужчина продолжал как-то странно смотреть на Эдну. – придёшь с сыном сюда, когда зайдёт солнце.
        Мужчина вышел из комнаты. Эдна осталась стоять, словно под гипнозом его чёрных глаз. В её голове, отсутствовали даже позывы хоть каких-то мыслей. 
     Она вышла из синагоги и направилась к Томми.

      Томми бродил вокруг баулов и что-то высматривал на земле.
 - Мой милый, что ты ищешь?
 - Мама, смотри, какой красивый камешек я нашёл! Смотри! – Томми протянул Эдне руку закрытой ладонью вверх и перед Эдной раскрыл ладонь. – Мама, смотри, как сверкает!
       Эдна посмотрела на ладонь.
 - Да, очень красиво.
 - Мама…  - Томми вдруг заговорил шёпотом. – Мама… это не простые камешки… Я такие камешки видел у папы в мешочке…
       Эдна обняла Томми за плечи и прижала к себе.
 - Мой милый, у папы были дорогие камешки, а это…
 - Мама, это такие же камешки… я помню…
 - Хорошо, хорошо, если ты так считаешь, то продолжай их искать.
 - Мама… - Томми продолжал шептать. – Мама, я сначала нашёл мешочек… пустой… вспомнил о мешочке у папы и начал искать… Вот!
      Томми протянул Эдне мешочек.
 - Подставь ладонь.
       Эдна подставила раскрытую ладонь, и Томми высыпал на ладонь камешки.
 - Мама, их ровно десять…
 - Как лет тебе… Томми…
 - Мама… может это поможет нам? Возьми мешочек, а я буду ещё искать.
       Эдна положила мешочек в карман. Томми продолжил свой поиск.
       Эдна села на баул и задумалась о том, что происходит в её жизни. Она подумала о том, что именно Томми поднял бумажку с адресом, и они попались. Теперь эти камешки. Она вспомнила, как Ференц из плаванья привозил бриллианты и рассказывал ей о том, что огранщик алмазов, ставит свой знак на каждом камне, но его не увидишь простым взглядом, это видно только через лупу.
        Она подумала о том, что если это действительно бриллианты, то с ними иметь дело опасно. Не просто так мешочек оказался на пустыре. Если на камнях стоит знак огранщика, то определят путь камней и неизвестно, как всё может повернуться.
 - Меня могут обвинить...  Никто, не поверит, что на пустыре ребёнок нашёл бриллианты.
       Эдна посмотрела на Томми. Томми усердно рассматривал землю, внезапно наклонялся и что-то расчищал рукой на земле.
 - Мой милый, иди ко мне. Я хочу тебе что-то сказать.
 - Иду.
 - Мой милый, сегодня мы пойдём в синагогу, когда зайдёт солнце.
 - В синагогу?
 - Да.
 - Я надеюсь, что тебя возьмут в школу…
 - Мама, но эти камешки, как у папы, может они помогут нам?
 - Я должна проверить эти камешки. Может это просто стекло…
 - Мама… Я так усердно их искал только после того, как нашёл мешочек… Я думал… Я всё время думал… Если нашёлся мешочек, значит где-то рядом должны быть и камешки… Я всё время помнил такой мешочек у папы.               
 - Давай договоримся, что ты об этом будешь молчать, а я проверю…
 - Мама, я так надеялся…
 - Мой милый, надо сначала проверить. Главное, никогда, никому, ни о чём не говори. Это может закончиться так же, как и наше пребывание в доме Гарри. Надеюсь, ты понимаешь. 
 - Да, мама, понимаю.
 - О чём бы мы с тобой ни говорили вдвоём, никогда, никому ни о чём не говори! Не говори! Только ты и я, мы можем говорить обо всём.
 - Да, мама.
 - Спасибо, Томми. Молчание – это единственное, что поможет нам выжить! Ты будешь учиться в школе среди разных мальчиков. Среди них, обязательно будут хорошие мальчики, но среди них всегда найдутся и плохие.
 - Да, мама. В Венгрии, в школе было много хороших мальчиков, но были два… очень плохих… очень…
 - Ты мне ничего не говорил.
 - Мама, я не хотел тебя расстраивать. Они били меня. Они дразнили меня.
 - Почему ты мне ничего не сказал?
 - Я давал им сдачи! Я отстаивал своё имя!
 - Отстаивал своё имя? Как они дразнили тебя? Почему?
 - Потому, что ты еврейка.

       Эдна схватила Томми в объятия, прижала к себе.
 - Мой милый, я ничего не знала… Я ничего не знала… В этой школе, в ешиве, тебя никто не будет дразнить. Здесь все еврейские мальчики.
 - Я надеюсь, что среди них даже не будет плохих мальчиков.
 - Да, да Томми, я тоже надеюсь, но всё равно, помни, что молчание – золото! А, теперь, давай будем потихоньку перебираться к синагоге. У нас тяжёлые баулы и их надо дотащить до синагоги, а пустырь очень большой.
         Они притащили к дороге рядом с синагогой свои баулы и сели на них, поджидать заход солнца. Мимо них проходили люди с уставшими, опущенными вниз головами, поникшими плечами.
         Эдна смотрела на людей и думала о том, что как только ей удастся устроить Томми в ешиву, она сразу отправится искать работу. Она думала о том, что одна, она как-то сможет устроиться с работой. 
      Солнце опускалось всё ниже и ниже к горизонту.
 - Пора. Идём.
       Они вновь потащили свои баулы, но теперь остановились рядом с синагогой.

        Едва солнце скрылось совсем, к ним подошёл мужчина, с которым Эдна встречалась и говорила в синагоге днём.
 - Вот твои документы. – Мужчина отдал Эдне документы и посмотрел на Томми. – Томми… Ты пойдёшь со мной. Эдна, а ты иди в комнату, где была днём. С тобой поговорит Сара.
       Эдна посмотрела на баулы.
 - За свои вещи не беспокойся. За ними присмотрят. Иди.
        Эдна пошла в заднюю комнату синагоги. Она шла и думала о том, что она безропотно выполняет все указания. Она думала о том, что она не может отказаться от того, чтобы не идти к какой-то Саре, потому, что у Томми будет крыша над головой, он будет сыт, получит образование.
 - Образование… какое образование? Что они там учат в ешиве?
        Она вновь вспомнила отца, который всегда давал пожертвования в синагогу, но сам так редко ходил  туда. Она попыталась думать о том, что образование в ешиве даст Томми дорогу в будущее, что после ешивы Томми сможет поступить в университет и дальше…
       Мысль о хорошем будущем Томми успокоила Эдну и привела к настрою, позаботится о себе. Она решительно открыла дверь в заднюю комнату синагоги и переступила порог.
  У окна стояла молодая женщина, одетая в длинную юбку и кофту с длинными рукавами. На голове мо-лодой женщины красовалась шляпка. С левой сто-роны на ленте шляпки были три больших цветка.
  Молодая женщина оторвала взгляд от окна, посмо-трела на Эдну и улыбнулась.
 - Проходи. Я Сара. Тебя зовут Эдна. Раввин Яков попросил меня помочь тебе… Рассказывай…
   Эдна смотрела на молодую женщину, и ей вдруг не захотелось ничего ей рассказывать.  Эдне что-то не нравилось во всём облике Сары, в её манере го-ворить, держаться.
 - Мне нужна работа.
 - Но, ты должна рассказать о себе, чтобы я могла обдумать, как тебе помочь. Я не знаю твоих способ-ностей. Какое у тебя образование, хотя по твоему виду, могу судить, что ты образованна, воспитана…
 - Мне нужна любая работа.
 - Это понятно, но зачем усложнять себе жизнь, если ты сможешь работать более, легче, чем другие. Ты красива, образована, воспитана…
 - Но, какое это имеет отношение к работе?
 - Прямое. Не смотря на экономическое положение в Америке, здесь достаточно богатых людей, которые желали бы иметь в доме образованную, воспитан-ную…
 - Прислугу?
 - Ты можешь заниматься воспитанием детей.
        Эдна внезапно расслабилась. Она даже не думала об этом. Она посмотрела на Сару более внимательно и теперь, Сара не казалась ей такой, как показалась на первый взгляд.
 - Да.
 - Вот и хорошо. Ты можешь прямо сейчас отправляться по адресу…
        Эдна занемела. В её мыслях вновь проскочило время, которое она провела по адресу.
 - Тебе не надо волноваться. Я тебя отвезу на место, и мы всё обговорим с хозяевами. Это мои друзья. У них две очаровательные девочки.

        Эдна всё время попадает впросак. В её мыслях крутится одно, а на деле всё оказывается другим и мысль – Кому верить? Всё время сбивает её.
 - Хорошо. Я согласна.
 - Так едем?
 - Да.
        Они вышли из задней комнаты синагоги и направились к автомобилю, припаркованному на дороге.  Из машины вышел водитель и заспешил им навстречу.
 - Цви, возьми вещи мадам Эдны. Мы едем к Трие-стам.
 - Да, мадам.
         Шофёр упаковал баулы Эдны в багажник машины, сел на своё место водителя, мотор заурчал, и машина плавно тронулась с места.

        Эдна сидела вместе с Сарой на заднем сидении автомобиля. Она внезапно сунула руку в карман и нащупала мешочек, который нашёл Томми. Эдна вздрогнула и резко вынула руку из кармана.
 - Не волнуйся. Это очень хорошие и обеспеченные люди. Тебе понравятся их девочки. Нет причины для волнений. – Сара положила свою красивую, узкую руку на руку Эдны. – У них свой дом, большой сад. Тебе будет хорошо и приятно жить у них.
       Сара говорила тихим и нежным голосом, а Эдне чудился голос старика Гарри. Он тоже говорил тихо и мягко. Сара говорила так, словно Эдна ехала не работать воспитателем детей, а просто отдыхать и Сара описывала место приятного времяпровождения.
 
         Машина стала подниматься вверх. Луна,  перемигивалась со звёздами, словно соревнуясь, кто светит сильней. 
          Эдна посмотрела в окно. Где-то внизу, сверкал и переливался огнями город Нью-Йорк, который казался Эдне громадным чудовищем с раскрытой пастью.
         Эдна сжалась. Ей показалось, что она вот-вот услышит, как защёлкивается пасть у этого чудовища.   
      
        Машина остановилась у ворот усадьбы, окружённой высоким, железным забором.  Из будки у ворот вышел мужчина и подошёл к машине, заглянул во внутрь.
 - Добрый вечер, мадам Сара.
 - Добрый вечер, Симон.
         Симон распахнул перед ними ворота, машина въехала на территорию усадьбы. Эдну охватило странное возбуждение. Она почувствовала, что она въезжает в пасть чудовища. Внезапно Эдна услышала, как чудовище защёлкивает свою пасть.
        Симон закрыл ворота.               
        В полутьме, громадный дом, вокруг которого ничего не росло, казался Эдне поднимающимся из земли столбом.
         Этот поднимающийся из земли столб был совершенно голый, сверкая стёклами окон, освещёнными лунным светом.
  Сара не успела позвонить в дверь, как дверь открылась.
 - Добрый вечер, мадам Сара.
         Мужчина в расшитой серебряными нитями ливрее стоял перед ними, склонив голову.

        Они вошли в холл. Холл, вызывал ощущение сдавленности своими небольшими размерами по площади. Высота холла создавала ощущение, стремления вверх, в бесконечность. Эдна почувствовала себя пылинкой, которая случайно влетела в дверь и лежит на полу, всматриваясь в бесконечность. Она подняла голову и увидела где-то там, в той бесконечности, сквозь сетку тумана,  свет.
       Сара наблюдала за Эдной.
 - Поражена?
 - Мне кажется, я никогда не видела такой высоты в домах…
 - Это сделал для Элен, её муж. Ей всё время кажется, что на неё упадёт потолок, так чтобы ей ничего не казалось, он и выстроил этот дом.

        Где-то сбоку, что-то зашумело. Они повернулись на звук. Женщина, неопределённого возраста, на которой вся одежда была чёрного цвета, катила к ним инвалидную коляску. В коляске сидела молодая женщина. 
   Сара бросилась к ней.
 - Элен, как самочувствие?
 - Хорошо, Сара, хорошо. Дело идёт на поправку.
 - Я очень рада. Вот, - Сара указала рукой на Эдну. – я привезла для девочек воспитательницу.
         Элен посмотрела в сторону Эдны. Она открыто её рассматривала, словно примеряясь к чему-то.
         Сара напряжённо смотрела на Элен.
 - Она тебе не нравится?
 - Сара, этого никто не может знать…
         Они посмотрели друг другу в глаза, и Элен подняла руку и махнула Эдне.
 - Подойди ко мне.
          Эдна почувствовала себя униженной, словно она стоит на лобном месте и выставлена на продажу. Ей вдруг захотелось повернуться и уйти прочь из этого дома, но мысль, что она здесь только потому, что Томми взяли в ешиву, удержала её на месте. Мысли закрутились в голове Эдны одна страшнее другой и все её размышления о том, что Томми получит образование и устроится в жизни – летели в туманность той самой бесконечности, которая висела над ней.
    
        Эдна подошла к Элен и стала рядом.
 - Меня зовут Элен. Моих девочек зовут…
 - Элен, пойдём и на месте познакомимся. Пусть девочки сами о себе всё расскажут.
 - Сара, пожалуй ты права. Будет лучше, если они сами найдут общий язык со своей воспитательницей.

         Элен сделала знак рукой, и женщина, неопределённого возраста покатила коляску из холла. Они миновали широкий, короткий коридор и Сара открыла дверь в комнату. Они вошли.
         Эдна увидела двух девочек, сидящих на диване. Они держались за руки и выглядели испуганными. Эдну охватила жалость, и она быстро пошла к ним.
 - Меня зовут Эдна, а как зовут тебя? – Эдна указала на девочку, которая выглядела постарше.
 - Мэри.
 - А, тебя, как зовут? – Эдна указала на девочку, которая выглядела совершенно затравленной.
 - Гила.
       Эдна хотела погладить младшую Гилу по голове и поднесла к ней руку. Гила сжалась. Эдна отступила.
 - Я буду с вами. Вам не надо меня бояться. – Эдна повернулась к Саре.
 - Я думаю, что на сегодня, знакомство можно закончить. – Элен подняла руку, подав знак женщине в чёрном одеянии.
       
        Женщина в чёрном одеянии покатила коляску из комнаты. За ними шли Сара и Эдна.
        Они вошли в комнату. Вдоль одной стены в комнате тянулись шкафы, наполненные книгами. У стены, с тремя большими окнами стоял мягкий диван, оббитый золотистого цвета тканью. Вдоль третьей стены стояли вазоны с цветочными растениями. Два крайних растения вились по деревянной лесенке вверх, а затем спускались, словно свисая из самой бесконечности. Многие цветы цвели цветками красного и жёлтого цвета.
        Перед стеной с книжными шкафами, стоял большой письменный стол. За столом в кресле сидел старик и что-то писал на листе белой бумаги. Он оторвал взгляд от своего занятия и посмотрел на вошедших.   
 - Элен, почему ты не в постели? Уже позднее время. Врач рекомендовал тебе в это время отдыхать.
 - Дональд, у наших девочек… новая няня…
        Дональд окинул всех вошедших взглядом.
 - Добрый вечер, Сара.
 - Добрый вечер, Дональд. Эдна только вчера прибыла в Америку. Я пригласила её…
 - Новую няню зовут Эдна?
 - Да.
 - Эдна, подойди ко мне.
     У старика был приятный голос и манящий взгляд. Эдна без колебаний и безо всяких мыслей в голове пошла к столу, за которым сидел старик. Она остановилась теперь ним и спокойно посмотрела ему в глаза.
 - Ты откуда прибыла?
 - Из Венгрии.
       Старик смотрел в открытое и спокойное лицо Эдны.
 - Ты одна прибыла в Америку?
 - С сыном.
 - Дональд, её сын будет учиться в нашей ешиве. – Сара сделала движение подойти к столу.
   - Хорошо. – Дональд, знаком руки остановил движение Сары. – Я хочу поговорить только с Эдной, надеюсь, что её документы вы уже проверили?
 - Да. – Сара вернулась к двери.
 - Я сказал, что хочу поговорить только с Эдной. – Голос старика стал твёрдым и жёстким.
        Женщина в чёрном одеянии покатила Элен в коляске за дверь. За ними последовала Сара.    
 - Эдна, пройди и сядь на диван.
        Эдна пошла к дивану.
 - Нет! Сначала подойди к цветам и полей их. Лейка стоит у стены с правой стороны.
       Эдна шла выполнять указания старика и ни о чём не думала. Её завораживал голос старика.
       Ещё не доходя до стены, она увидела лейку. Подошла к ней, наклонилась, взяла в руки и принялась поливать цветы. Старик, не отрываясь, наблюдал за каждым движением Эдны.
 - А, теперь сядь на диван.  Эдна поставила лейку на место и пошла к дивану, села.
 - Ты напряжена?
         Эдна посмотрела в сторону старика и увидела перед ним на столе кобру. Кобра поднимала голову и раскрывала свой капюшон. Эдна закрыла глаза, открыла и не увидела никакой кобры. Она улыбнулась.
 - У тебя красивая улыбка.
       Эдна сделала серьёзное лицо.
 - Тебе известна почасовая зарплата в Америке?
  - Нет.
  - … доллара в час.
        Лицо Эдны выразило недоумение.
 - Мало. Знаю, что мало, но такие времена. Я буду платить тебе за работу… тысячи долларов в месяц…
       На лице Эдны вновь появилось недоумение.
 - Мало?
 - Я не знаю… я ещё не понимаю…
 - Это большие деньги, очень большие! Теперь, когда Америка в экономическом кризисе и многие вообще не имеют работы, это очень большие деньги.
 - Спасибо.
 - Надеюсь, что на эти деньги ты будешь работать с полной отдачей.
        Странная мысль проскочила в голове Эдны, но она тут же вспомнила о сыне и кивнула в знак согласия.
 - Иди к Элен. Она покажет тебе твою комнату и ра-сскажет о режиме работы.
         Эдна поднялась с дивана и пошла к двери. Взгляд старика провожал её до момента, пока не закрылась дверь.
      Старик посмотрел на лист бумаги, на котором он начал писать. Отложил его в сторону и задумался. Цепкий взгляд старика всё ещё хранил в памяти все движения Эдны.


       Эдна проснулась. Она лежала в тёплой, мягкой постели и вдруг рассмеялась, что реальность никуда не пропала, и она после сна не оказалась на пустыре или в каком-то другом, более ужасном месте.
       Она вспомнила о двух девочках, увиденных ею вчера и подумала о том, что они как-то плохо выглядят. Она вспомнила об испуганном виде Гилы, когда она хотела лишь погладить её по голове и мысль о том, что здесь, в этом доме, не всё так просто, как рисовала Сара, зависла занавеской, за которой что-то происходит.
   Эта мысль подняла Эдну с постели.


      Томми тяжело вживался в сообщество учеников ешивы. Мальчики легко общались на каком-то непонятном ему языке, и он оставался оторванным от всего происходящего вокруг.
       Молчание, сделало Томми обособленным, отдельным от всех. Изучение иврита придало сил Томми жить в такой обособленности. Он проникал в чужой язык легко из-за того, что ему больше нечем было заниматься. Он всё время проводил за книгами и через месяц, уже вместе со всеми учениками читал Тору.
        Учитель отметил успехи Томми перед всеми учениками и призвал всех брать с него пример в обучении. Похвала учителя послужила плохим примером. Томми стал ещё более изолированным ото всех. У мальчиков, были свои, какие-то дела. У Томми только книги. Томми стойко переносил свою изолированность, так как всегда помнил, что молчание поможет ему и маме выжить и найти свой путь в Америке.
       Томми наблюдал за учениками и как-то само собой, в процесссе наблюдений к нему пришла мысль о том, что мальчики разделены на группы и каждая группа занимает разные позиции и по разному относится к учителю и внешнему миру.
        Одна группа мальчиков слепо верит в каждое слово учителя. Они всегда рядом с ним, они всегда готовы отстаивать только его точку зрения перед всеми, они готовы стоять насмерть в споре. Другая группа подвергает сомнению всё сказанное учителем и вынуждает его отвечать на тысячи вопросов, которые часто не имеют никакого отношения к Торе, но имеют прямое отношение к жизни евреев в общем пространстве мироздания.
 

        В доме Триестов всё шло по давно заведённому, хозяином дома, распорядку.
         Эдна вставала в шесть часов утра ежедневно. Приводила себя в порядок и ровно в семь часов утра она появлялась в комнате Мэри и Гилы.
         Эдна склонялась над каждой из девочек и тихо шептала слова пробуждения. Она говорила так, как она говорила это своему сыну, когда ему не хотелось вставать по утрам.
         Девочки открывали глаза и протягивали к Эдне руки. Она поднимала их с постели, и начиналось утро нового дня.
        Жизнь Эдны вошла в ритм, изменить который не мог никто, и ей казалось, что время остановилось, что всё вокруг замерло.
 

     Чудесный сад Триестов, о котором говорила Сара, находился в нижней части усадьбы. Эдна уводила девочек в сад, и они подолгу сидели в беседке, где она учила девочек рисовать.
       Рисунки Мэри были наполнены светом и яркими красками. На них она пыталась отобразить сад и всё, что виделось вокруг усадьбы, которая располагалась на холме. Каждый рисунок Мэри представлял собой законченное произведение.
       Рисунки Гилы поражали Эдну тёмными цветами, грустным пейзажем, на котором обязательно присутствовали увядающие цветы со склонёнными вниз головками, и за всем рисунком не виделось законченное произведение. Всё выглядело так, что стоит только продолжить начатый рисунок и будет видна страшная картина.
       Создавая свои произведения, Гила всегда была напряжена и прежде, чем нанести очередной штрих, она долгое время что-то обдумывала. Она всегда смотрела на чистый лист бумаги и осторожно подносила карандаш к листу, словно боялась, что-то, что она нарисует – оживёт. 
         Эдна раздумывала над рисунками Гилы. К ней приходили разные мысли, и всё чаще её посещала мысль о том, что надо сказать об этом Элен, но её останавливало то, что Элен видела эти рисунки и молчала.
          Эдна начинала понимать, что за молчанием Элен лежит какая-то тайна, которая известна Гиле и повлияла на неё слишком сильно.
          Эдна приняла решение, не вмешиваться ни в какие тайны семьи Триестов. Она подумала о том, что ей достаточно того, что она зарабатывает огромные деньги, которые не тратит никуда. Она собирает деньги. Она ждёт, когда придёт время, и она сможет жить с сыном самостоятельно и ей не нужны ни чьи тайны, которые будут тащиться за ней и возможно мешать жить.
           Эдна не видела Томми три месяца. Она ничего не знает о его жизни. Она встаёт в шесть утра и возвращается в свою комнату в после десяти часов ночи. Вся её жизнь поставлена в зависимость от работы, за которую она получает деньги. Её вполне устраивает то, что она почти не соприкасается с жизнью Элен и Дональда. Она лишь раз в месяц входит в кабинет Дональда за получением зарплаты, которую он выдаёт ей в конверте, как заведено с первого раза, Дональд принимает Эдну в кабинете после того, как Эдна уложит детей спать, в десять часов вечера.

         За время, которое Эдна провела с детьми Триестов, Гила стала больше улыбаться. В её рисунках стали появляться менее тёмные тона, хотя их цвет оставался прежним. Она просто меньше жала на карандаш, чтобы выделить его цвет. Рисунки Гилы приобретали какую-то бесцветность. Это было достижение, которому Эдна радовалась больше всего.
         Девочки долго не хотели укладываться в постели и радостно возились с игрушками. Они, как-то по-особому, сегодня смеялись, и Эдна чувствовала себя хорошим воспитателем, хотя раньше, даже не думала о такой своей способности.
      Она наконец-то уложила их в постели и вышла из комнаты.

       Эдна вошла в свою комнату, остановилась у зеркала, поправила причёску, осмотрела свой внешний вид и отправилась в кабинет Дональда.
        Она стояла перед дверью в кабинет и прислушивалась к звукам, доносящимся из кабинета. Она слышала лёгкие шаги Дональда.
         Эдна постучала в дверь.
 - Войди. – Голос Дональда был нежным.
         Эдна вошла в кабинет и посмотрела Дональду в глаза.
 - Входи… - Взгляд Дональда был зовущий. – Иди… иди ко мне…
          Эдна замерла. Она боялась пошевелиться, а мягкие шаги, нежный голос, зовущий взгляд Дональда приближались к ней всё ближе и ближе. 
         
       Дональд схватил Эдну, сжал в объятиях и потащил к дивану. Он срывал с неё одежду и его взгляд становился всё безумнее и безумнее.
        Эдна впала в шок. Перед Эдной замелькали картинки Гилы с тёмными цветами, затем цвета на картинках стали меняться до едва заметного цвета.
          От страха перед безумным взглядом старика Эдна оказывала слабое сопротивление, а старик всё рвал и рвал на ней одежду.
         Эдна почувствовала озноб и увидела, что она совершенно голая. Она вскочила с дивана и бросилась к столу, забежала за стол и замерла. На левой стороне стола лежали разложенные одна к одной марки, её марки из конверта, который пропал в доме Гарри. Она знает их все на память, все до единой. Она часто сидела с Ференцем рядом, когда он вот так раскладывал марки на столе и рассматривал их. Мысли закружили вихрем в её голове. Она переместила взгляд на правую сторону стола. Там лежал лист бумаги и ручка. На листе бумаги с левой стороны шла нумерация. За каждым номером шла какая-то запись. В волнении Эдна ничего не могла прочесть.
         Эдна смотрела на стол. Мысли в её голове продолжали кружиться вихрем. Тело обмякало. Она подняла голову и посмотрела на старика.    
 - Иди… иди ко мне…
         Старик шагнул ей навстречу, а она, выйдя из-за стола, уже шагала к нему в раскрытые объятия.
         Старик был ненасытен. Эдна потворствовала его прихотям и подбирала всю власть над стариком в свои руки.
         Она шла к намеченной цели, и теперь никто не помешает ей осуществить задуманное.
         Теперь всё чаще Эдна заходила в кабинет после десяти часов вечера.  Старик налетал на неё коршуном, она сопротивлялась и всё больше втягивала старика в состояние ожидания чуда.

 

      Элен появилась в детской комнате внезапно. Она отпустила сиделку и стала рассматривать рисунки Гилы.
 - Гила делает успехи…
      Эдна внимательно посмотрела на Элен.
 - Я думаю, Эдна, что это твоя заслуга. Тебе удалось сделать то, что не смогла сделать я. Я поговорю с Дональдом, чтобы он прибавил тебе жалованье.
      Эдна слушала Элен и не могла понять, что толкает её говорить с Эдной о прибавке ей жалованья, если нет сомнения, что она знает об их связи в кабинете.
 - Позови сиделку.
       Эдна вышла в коридор, но сиделки там не оказалось. Она вернулась в комнату.
 - Элен, сиделки нет в коридоре.
 - Сходи в мою комнату и позови её.
       Эдна отправилась за сиделкой в комнату Элен, подошла к двери, открыла дверь и замерла на пороге.
   
    В комнате Элен не было ничего, кроме кровати, двух стульев и стола. На одном из стульев, положив голову на стол сидела сиделка.
    Эдна позвала сиделку. Сиделка подняла голову. Эдна отпрянула назад. Ей внезапно показалось, что она ошиблась дверью, что она никогда не видела этой женщины в доме.
 - Ты кто?
 - Я – никто.
 - А, где…
 - Элен позвала меня? Я сейчас иду. – Старуха поднялась со стула, подошла к зеркалу. Она долго всматривалась в своё отражение. Потом поправила платок на голове, одёрнула платье. – Идём.
   
       Эдна шла не спеша, и всё время слышала за собой старческие, шаркающие шаги. Ей хотелось повернуться и сказать что-то доброе, приятное идущей за ней старухе, но она боялась повернуться. Она боялась заглянуть в глаза старухе. Она боялась, что она сможет там увидеть что-то такое, что может изменить её путь к достижению цели. Эдна вновь подумала о том, что в этом мире, каждый сам за себя.
       Они вошли в детскую комнату. Элен сидела в кресле. Девочки сидели тихо на стульях. Комната была наполнена напряжением. Эдне показалось, что от этого напряжения даже стёкла в окнах вот-вот лопнут.
      Старуха покатила коляску с Элен из комнаты. За ними закрылась дверь. Ощущение напряжения осталось.
 - Девочки, я предлагаю нам сейчас отправиться на прогулку за пределы усадьбы.
       Девочки как-то странно на неё посмотрели.
 - А, в чём дело? Уже скоро год, а мы ни разу не вышли за пределы усадьбы. Мы ни разу не погуляли по открытым холмам и не увидели красоту…    
 - Нам  запрещено выходить за пределы усадьбы.
 - Мэри, кто запретил?
 - Де… Дональд…
 - Тогда мы… тогда мы…
 - Пойдём в беседку. Я хочу рисовать!
 - Гила! Я рада. Идём немедленно. – Эдна в восторге посмотрела на Гилу. Это было впервые, что Гила сама захотела куда-то идти и что-то делать. – Гила, возьми сегодня не карандаши, а краски.
 - Да. Я хотела именно это.
       Гила встала со стула и стала основательно готовиться к выходу в беседку на урок рисования. Она взяла коробочку с красками, бутылочку с водой, стаканчик и долго подбирала себе в папку листы белой бумаги. Внезапно повернулась к Эдне.
 - Я хочу взять холст…
 - Холст?
 - Да.
       Эдна засуетилась и стала выискивать в куче холстов наиболее маленький.
 - Эдна возьми большой холст. У меня есть план.
       Они шли в беседку. Гила шла впереди всех. Она несла краски, воду в бутылочке и стаканчик. Гила впервые шла с высоко поднятой головой.
       Эдна установила холст. Гила приступила. Она не задумывалась перед тем, как поднести кисть к холсту.
        Эдна наблюдала за Гилой. Сейчас Гила не была для неё семи летней девочкой. Перед холстом стоял взрослый, уверенный в себе человек, который переносил все свои чувства в цвета и хотел представить всем свой мир.
        Гила не спеша, проводила кисточкой по краске и подносила кисточку к холсту, проводила какие-то разрывные линии, окунала кисточку в стаканчик с водой, вновь проводила по краске и вновь окунала кисточку в стаканчике с водой.
        Эдна не смотрела на холст. Она наблюдала за Гилой со стороны. Эдна хотела увидеть картину целиком.
        Гила закончила. Окунула кисточку в стаканчик с водой, вытерла её о салфетку, положила в коробочку с красками и посмотрела на холст. Она, смотрела на холст, не отрываясь.
       Эдна подошла и посмотрела на холст. Она смотрела не отрываясь. Затем наклонилась к Гиле.
 - Как? Откуда? Где ты такое видела?
  - Я видела это, но не помню где и когда. Это всё было всё время у меня в голове, но я никак не могла выразить…
 - Гила…

       Эдна посмотрела ещё раз на холст.
      На переднем плане холста, словно, откуда-то сверху свисают лианы, и чья-то рука их раздвигает, открывая картину небольшого дворика. В центре дворика маленький домик с какой-то причудливо изогнутой крышей. В дворике зелёная трава, кусты, осыпанные цветами разных окрасов. Важная птица, в виде павлина, распустила хвост и смотрит на того, кто раздвинул лианы и наблюдает за двориком.
 - Я помню, что я видела это, но не помню где и когда. 

    Они вернулись в дом. Эдна едва дождалась, когда уложит девочек спать, и отправилась в свою комнату. Она была взволнована рисунком Гилы. Она думала о том, что где-то это было на самом деле, и детский мозг оставил у себя в памяти рисунок увиденного и чего-то произошедшего там.
 - Старик, старуха, калека Элен, две девочки… - Эдна повторяла всё время в одной последовательности эти слова, но ничего не связывалось.
        Дверь распахнулась внезапно. Старик налетел на неё коршуном.
 - Иди ко мне… Иди ко мне…
      Эдна всё ещё пребывала в своих мыслях и не успела опомниться, как старик стал срывать с неё одежду.

      К Эдне вновь пришла мысль, что каждый сам за себя и хотя ей очень жаль и калеку Элен и старуху и девочек, но у неё свой план, своя цель и она должна её добиться.
     Эдна обхватила старика за ноги и повалила на кровать. Глаза старика засверкали в предчувствии чуда. Эдна нависла над ним как коршун и зашептала:
 -  Иди, в кабинет… я приду… следом…
      Эдна навалилась на старика, обхватила его руками и прижалась к нему всем телом.
       Глаза старика потускнели, голос захрипел.
      Что-то проскочило в мыслях Эдны. Она выпустила старика из объятий, рванула на нём рубашку, схватилась за ремень.Старик судорожно забился под её руками. Эдна резко поднялась и стала у кровати. Её нежный голос долетал до старика воркованием голубки.   
 - Иди, в кабинет… я приду… следом…
        Старик поднялся. Он был как в тумане в состоянии предчувствия чуда. Глаза старика вновь засверкали.
 - Иди ко мне…
       Эдна прижалась к старику и тихо повела его из комнаты.
      Она стояла у двери и прислушивалась к лёгким шагам старика. Скрипнула дверь.
      Эдна шагнула в коридор.
      В ней отсутствовали все мысли. Память оставила только потускневший взгляд старика и его хрип.

       Он стоял, притаившись за дверью, и едва она вошла, он набросился на неё и потащил к дивану. Эдна сопротивлялась. Старик прилагал все силы. Эдна сопротивлялась. Старика возбуждало её сопротивление. Он яростно рвал на ней одежду.
        Эдна стояла освещённая лунным светом. Старик дрожал. Его глаза сверкали. Эдна обхватила его ноги, повалила на диван, налетела на него коршуном, обвив его своим гибким телом. Её объятия становились всё крепче и крепче. Прикосновение её тела обжигало старика. Руки Эдны, бегали как щупальцы.
       Глаза старика тускнели.
       Эдна замерла.
       Эдна поднялась с дивана и посмотрела на старика. Он лежал и улыбался блаженной улыбкой.
       Эдна одела свою изодранную одежду и пошла к столу. Она ориентировалась без света. Она точно знала, что и где лежит.
       Она достала ключ в верхнем ящике стола и открыла нижний ящик. Достала пакет со своими марками. Взяла листок, составленный Дональдом с описью всех её марок, закрыла нижний ящик стола, положила ключ на место в верхний ящик стола и вышла из кабинета.
       В коридоре, у двери Дональда стояла старуха у инвалидного кресла, на котором сидела Элен.
 - Что с ним?
 - Его больше нет.
 - Идём в мою комнату. – Элен сделала знак сиделке. Сиделка покатила кресло по коридору. Внезапно Элен, остановила сиделку знаком. – Едем в кабинет!
      
       В полумраке кабинета Элен смотрела на Дональда. Потом плюнула ему в лицо и встала с инвалидной коляски.
 - Закончились наши мучения.
 - Элен…
 - Это долгая история. Сейчас надо вызвать полицию.
 - Элен…
 - Тебе нечего бояться. Я всё возьму на себя!
 - Зачем? Он умер естественной смертью.
 - Мама, что скажешь?
 - Я думаю Эдна права. Вот только его надо одеть, пока он не окоченел…
 - Я не смогу. – Эдна отвернулась. – Я не смогу!
 - Это сделаю я. Ведь это мой муж. Эдна, иди в свою комнату я всё сделаю сама.
         Эдну охватило волнение от всего происходящего. Она уже ничего не понимала, кто кому кем приходится. Она шла в свою комнату и шептала:
 - Старик, старуха, калека Элен, девочки… Какой-то страшный день… Гила нарисовала картину… Старуха назвала старика мужем… Элен встала с инвалидной коляски…

       Эдна вошла в свою комнату и села на кровать. Она всё ещё сжимала пакет с марками, о которых совсем забыла от слов старухи и того, что Элен вовсе не калека.
       Эдна разгладила на колене пакет.
 - Томми, это принадлежит тебе. Я это потеряла. Я это вернула. Только бы никто, никогда не узнал, каким способом я это всё вернула.
 
       Эдна переоделась в пижаму и легла на кровати. От усталости и нервного напряжения сон не приходил. Мысли завертелись. Эдна подскочила с кровати и принялась лихорадочно искать место, куда бы спрятать разорванную одежду. Мысль о том, что приедет полиция и в любом случае будет расследование, а возможно и обыск привели её к шоку. 
      Она отбросила изорванное платье и схватила пакет с марками.
 - Куда спрятать? Куда?
       Эдна заметалась по комнате. Потом выскочила в коридор и побежала в комнату к девочкам. Сунула пакет в пачку бумаги с рисунками и выскочила обратно. Едва она закрыла дверь своей комнаты, как раздался звонок в дверь.
 - Полиция…
       Эдна замерла под дверью. Её взгляд упал на разодранную Дональдом одежду, и весь мир сжался до пределов её комнаты. Она успокоилась внезапно. Взяла изодранную одежду, одела на себя, а сверху одела пижаму. Она выглядела толстой, рыхлой. Эд-на подошла к зеркалу. Распустила волосы, взлохматив их рукой. 
       Из зеркала на Эдну смотрела старуха.

        Эдна лежала в постели и ждала появления полиции в её комнате. Время шло, но никто к ней не приходил. Напряжение в Эдне ослабевало, глаза закрывались, сон уносил её куда-то в пустоту.
       Эдна открыла глаза. Мэри и Гила стояли у кровати и смотрели неё.
 - Проснулась? Мама беспокоилась о тебе и прислала нас смотреть за тобой…
 - Зачем смотреть за мной?
 - Чтобы помочь тебе…
 - А, что мне надо помогать?
 - Мы не знаем. Я побегу к маме и скажу, что ты проснулась. – Мэри выбежала из комнаты.

       Элен вошла в комнату. Эдна смотрела на неё и только теперь увидела, как она красива.
       На Элен была узкая удлинённая юбка и обтягивающая фигуру кофта. Зелёного цвета лёгкий, воздушный шарф обхватывал шею и спускался вниз двумя концами разной длины.
 - Элен, как ты красива…
 - Быть красивой опасно так же, как иметь громадное состояние. Америка, страна эмигрантов. Все спешат разбогатеть. Каждый сам за себя…
        Эдна рассмеялась.
 - Что-то смешное я сказала?
 - Нет. Но эта мысль, что каждый сам за себя пришла мне в голову здесь, в Америке. Элен, а что там с полицией?
 - Мама уехала с ними. Она будет там, пока не окончатся все процедуры после вскрытия и не будет установлен факт ненасильственной смерти. Дональд её муж. Мне он отец…
       Эдна вскрикнула и вскочила с кровати. Элен посмотрела на Эдну и рассмеялась.   
 - Переодевайся. Пойдём завтракать.
 - Элен, я хочу у тебя спросить, почему ты всё время сидела в инвалидном кресле?
 - Он бы замучил меня своими сексуальными страстями… Доктор, единственный знал всю правду и помогал мне.
 - Но, ведь он твой отец!
 - И в этом состоит вся трагедия. Мэри и Гила его дети.
       Элен повернулась и пошла к двери. У двери она остановилась и повернулась к Эдне.   
 - Я жду тебя к завтраку… освободительница…
 - Но, ведь ты могла…
 - Я ничего не могла. Мне нечем доказать, что это его дети и что он, он мучил меня столько лет.
       Элен вышла.
       Эдна вспомнила картину Гилы и подумала, что детская память слишком сильна, чтобы ребёнок смог что-то забыть о том, что с ним происходило. Эдна подумала о том, что Элен и её детям придётся жить с этим всю жизнь и оттого, как они смогут относиться к тому, что происходило в их жизни, зависит их будущее.               
      Эдна подумала о Томми и, о том, как ему живётся в ешиве?
 - Мой милый, я не видела тебя почти год. Теперь я свободна и поеду к тебе. Мы снова будем вместе.             
       Эдна переоделась, умылась и отправилась завтракать.
      
       Они сидели за столом друг против друга. Элен допивала чай, а Эдна только приступила к завтраку.
       Омлет был больной и пышный, а внутри омлета бекон. Эдна посмотрела на Элен.
 - Бекон?
 - Да. – Элен улыбнулась. – Теперь мы едим всё, что захотим. Теперь нас никто не контролирует ни в чём. Теперь, я буду получать от жизни только удовольствия. Я не хочу даже вспоминать прошлое…
 - Но, ведь…
 - Да, дети будут напоминать мне об этом, но я научусь с этим жить. Это легче, чем жить в постоянном насилии.
 - Прошлое… - Эдна задумалась о прошлом. Она вспомнила, сколько глупостей она совершила в прошлой жизни, да и то, что она сделала с Дональдом. Эдна опустила голову. – Мне тоже придётся научиться жить с тем, что…
      Элен вскочила со стула и подбежала к Эдне, обняла её.
 - Эдна, каждый сам за себя! Но, ты подумай то, что ты сделала, послужило освобождением для нас всех.
 
     Перед Эдной возник образ старика, потом она увидела себя голую, потом она увидела марки, разложенные на столе, потом глаза старика начали тускнеть, голос хрипеть и увиденное, именно это увиденное, привело её сознание к действию.
      Эдна внезапно подумала о том, что она вовсе не собиралась причинять вред старику. Она просто хотела, улучив момент, взять то, что принадлежит Томми, но когда она увидела, как от её объятий тускнеют глаза у старика, что-то проскочило в её мыслях. Она даже не успела понять, что именно за мысль, а потом это что-то, что появилось в мыслях, толкнуло её на действие.
 - Я не хотела этого…  я хотела лишь вернуть то, что принадлежит Томми.
 - Эдна, ты, о чём говоришь?
 - О жизни…
 - О жизни?..
 - Элен, скажи, ты знаешь, чем занимался твой отец?
 - Да. Он занимался антиквариатом. У него есть брат в Венгрии…
      Эдна только теперь подумала о том, что она уже слышала где-то фамилию Триест.
  - Его брат занимался марками?
  - Да, но и не только марками. У него есть ещё один брат, который живёт во Франции. Они все вместе занимаются одним делом.
        Эдна теперь вспомнила, что слышала фамилию Триест от мужа. Какие-то мысли закрутились в её голове. Мысли блуждали по памяти её приезда в Америку.
 - Так, кто же мог знать, что у меня марки? А, ведь кто-то же знал и так ловко меня подвели к дому Гарри. А, может, это лишь совпадение… совпадение всех случайностей.
 - Эдна, ты о чём?
       Эдна посмотрела Элен в глаза. Она хотела найти поддержку хоть в ком-то, ведь ей даже рассказать о том, что с ней происходило, некому. Но, она вдруг вспомнила, что молчание – золото!
 - Элен, я кое-что понимаю в антиквариате и филателии…
 - Да?
 - Да.
 - Тогда быстро доедай, и идём в кабинет, я тебе кое-что покажу.
   Эдна отодвинула тарелку.
 - Я уже сыта. Идём.

       Они вошли в кабинет. Элен подошла к книжному шкафу, открыла дверцу, толкнула вперёд полки. За полками была дверь в комнату. Элен повернулась к Эдне.
 - Идём.
 
     Эдна заворожено смотрела в освещённое светом пространство и думала, что старик был тоже себе на уме. Как бы он к ней ни относился, а о своём деле не сказал ей ни слова. Он даже ни разу не проговорился в любом тылу, о том, чем он занимается. И Элен держал у себя и делал с ней всё, что хотел. И эта старуха, его жена. Дети. Всё, какое то странное, запутанное. А, Элен знает обо всём, чем занимался Дональд. А, может, они это проворачивали вместе? А, что они проворачивали? Какая роль Элен в его деле? А, может она вовсе и не дочь ему? Может, они просто поджидали случай расправиться со стариком и захватить его дело в свои руки. А, Гила, ведь она что-то помнит. Значит, она что-то всё-таки видела.
       Эдна стояла перед открытым книжным шкафом за которым свет манил к себе.
 - Эдна! Входи!
      Эдна переступила порог книжного шкафа и попала в комнату, ничем не примечательную.
 - Элен, и что здесь?
 - А, вот, смотри.
       Эдна подошла к Элен и посмотрела на одну из полок установленных у всех стен.
 - И, что здесь? Ерунда какая-то…
 - Ерунда?
 - А, что это? Элен, я думала, что здесь и правда какие-то антикварные ценности.
 - Ты считаешь, что это всё ерунда?
 - Да. Я немного разбираюсь в этом.
 - А, откуда ты разбираешься в этом?
 - У м… У меня были достаточно богатые родители.
 - А, где твои родители?
 - Их уже нет.
 - Сочувствую, но осталось после них всё то о чём ты
говоришь.
 - Нет. Ничего не осталось. Пожар.
  Элен потеряла интерес к беседе.
 - Если ты считаешь, что здесь ничего ценного нет, то выходим.
 - Выходим.
      Они вышли из комнаты. Элен закрыла дверь книжного шкафа.
 - Эдна, я теперь могу сама справляться с девочками. Я заплачу тебе за работу и помогу найти другое место…
 - Спасибо Элен. Я только хочу, пока ещё живу здесь, поехать и навестить Томми. Если, ты не против?
 - Хорошо, но потом ты оставишь наш дом.
 - Спасибо. Я поеду прямо сейчас, чтобы завтра оставить твой дом.
 - Хорошо. А, я помогу тебе с работой.
 
      Странное поведение Элен вызывало у Эдны много вопросов. Она шла в свою комнату, и всё время думала о том – Для чего Элен пригласила её в закрытую комнату? Для чего она показывала ей то, что там находится?
         Эдна вспомнила то, что там находилось, и подумала, что все предметы, которые находились там, имеют ценность. Она удивилась сама себе, как же это так, что с её языка сорвались слова о том, что там находится всякая ерунда.
      Вдруг она вспомнила. Всё время к ней приходит мысль, что молчание – золото!

       Эдна вошла в свою комнату, осмотрелась. Всё на местах. Она вспомнила о конверте с марками, который вчера вечером от страха, что полиция будет обыскивать её комнату, она отнесла конверт в комнату к девочкам и сунула его среди рисунков.
       Эдна села на стул.
 - Надо идти в комнату к девочкам. Но что я им скажу? Как я буду рыться в рисунках и как вынесу конверт? Они обязательно увидят. Элен обязательно спросит.
        Эдна поднялась со стула и пошла к шкафу. Она стала перебирать свою одежду. Она делала это бессознательно. Она нашла свой паспорт, эмиграционную карточку и мешочек. Положила всё на пол, потом сунула паспорт и эмиграционную карточку в карман, хватила в руки мешочек, высыпала содержимое на кровать.
 - Все десять камешков на месте.
        Она собрала камешки в мешочек, быстро сунула его в карман платья и пошла в комнату девочек.
        Она не думала ни о чём. Она знала одно, что она должна забрать то, что принадлежит Томми.
         Эдна вошла в комнату. Комната была пуста. Она быстро взяла среди рисунков конверт и вышла.
 - Эдна! – Элен стояла в конце коридора и звала её.
   Эдна шла на зов Элен. В ней отсутствовали все мысли.
 - Эдна, ты хотела видеть девочек?
 - Да.
 - Их в комнате нет. Они теперь под моим присмотром. Хочешь их видеть? – Элен улыбалась. – Зайди.

       Эдна внезапно увидела вместо Элен кобру, которая уже поднялась и распускает свой капюшон. Кобра впилась взглядом в глаза Эдны. Эдна ощутила страх. Страх расползался по телу и парализовал её волю.
       Эдна закрыла глаза, открыла их. Перед ней стояла Элен.
 - Хорошо.
 - Иди за мной.
       Они шли по коридору, а перед Эдной крутились лица чиновника таможни порта, Гарри, Дональда, Сары, старухи сиделки и самой Элен.

         Эдна внезапно остановилась.
 - Элен, мне надо вернуться в свою комнату.
 - Зачем?
 - Я забыла документы, а я хочу, как можно скорее ехать к Томми.
 - Иди. Я подожду тебя здесь.
         Эдна едва сдерживала себя, чтобы не побежать, но, едва скрывшись за поворотом коридора, она бросилась бежать в холл, быстро его пробежала и побежала к входной двери.
        У двери никого не оказалось, и Эдна рванула за ручку. Дверь была заперта. Эдна огляделась вокруг. Холл пуст.
        Он возник за её спиной внезапно.
 - Мадам Эдна, хотите выйти?
 - Да.
        Мужчина в ливрее, расшитой серебряными нитями, склонил голову.
 - Прошу.
       Дверь распахнулась. На Эдну дохнула свобода.
  Она мчалась к воротам и шептала:
 - Только бы он был на месте… Только бы он был на месте… Только бы никто не остановил…

      Он был на месте, словно поджидал её. Эдна бежала к воротам и смотрела на Симона. Симон стоял перед закрытыми воротами.
      Она слишком спешила, споткнулась, как ей показалось, о крошечный камешек и упала.
 - Мадам Эдна, ну как же так? Вы не ушиблись?
 - Нет, Симон, нет.
 - Куда же вы так спешите?
 - Симон, открывай, открывай…
        Симон не спеша, подошёл к двери рядом с воротами и долго возился с запорами.
 - Симон… что ты так долго?
 - Сейчас мадам Эдна, сейчас…
         Эдна смотрела на четыре странных запора на калитке и перед ней вновь замелькали лица, но теперь они не мелькали в калейдоскопе, теперь они были на каждом дверном запоре, которые по очереди открывал Симон.
        Калитка распахнулась. Эдна стремглав выбежала наружу. На холме, дом Триеста один единственный. Дорога уходила вниз.
       Эдна посмотрела вниз.

       Город Нью-Йорк раскинулся как громадное чудовище. Солнце поднялось и казалось, что оно освещает все его уголки.  Эдна не увидела никакой пасти у этого чудовища и помчалась по дороге ему навстречу.
       Внизу холма, она остановила свой бег. По обе стороны дороги шла стройка. За стройкой проходила дорога. Эдна увидела остановку автобуса и направилась к ней.

       Она сунула руку в карман и замерла, вспомнив, что все деньги остались в её комнате. Конверт с марками, мешочек с камешками, документы, всё было при ней, но деньги, без которых она не могла никуда двинуться отсутствовали.
         Эдна села на обочину дороги и задумалась. За её спиной шумели проезжающие машины. Ехали велосипедисты. Шумели автобусы.
        Земля вращалась. Для кого-то она вращалась слишком медленно. Для кого-то она вращалась слишком быстро.   
         Для Эдны всё замерло с вопросом – Как быть и что делать?
         Вернуться в дом Триеста Эдна не могла, страх был слишком велик. Сознание Эдны раздвоилось на происходящую реальность и мысли, которые исходили от этой реальности.
         Эти мысли могли иметь под собой основу, а могли быть и просто страхом, перед повторением реальности.
          За спиной Эдны раздались сигналы машины. Эдна повернула голову. Водитель махал ей рукой и приглашал в салон машины. Эдна поднялась, и страх безысходности понёс её к машине.
       Хлопнула дверца. Машина тронулась с места.   
        Эдна смотрит перед собой на дорогу, которой, как ей кажется, нет конца, и она всё продолжает свой бег. Глаза Эдны впиваются в серое полотно, которое летит ей навстречу.
        Мысли Эдны бегут впереди капота машины, поглощая километры.   
 - Стой! – Голос Эдны звучал спокойно, но властно.    Она повернулась лицом к водителю. – Стой!
 - Эй, ты чего? Здесь остановки запрещены. А, что собственно случилось?
  - Я должна вернуться.
  - Вернуться? Да мы уже отъехали километров двадцать от того места, где ты была. Тебя как зовут?
 - Эдна.
 - Послушай, Эдна, я не знаю, что пришло тебе в голову, но ты…
 - В доме остались деньги… мои деньги. Это моя зарплата.
 - Сколько денег?
 - Около пятнадцати тысяч…
 - Шутишь? Да за такие деньги теперь убивают…
 - Шутишь?
 - Да ты, видать, совсем не знаешь жизни…
 - Этой, о которой ты говоришь, я действительно не знаю, но я знаю другую, и в той, другой может, и убивают, мне это не известно, но отнимают у человека то, что ему принадлежит.
 - Э, да ты, видать, уже побывала в переделке!
 - Побывала…
 
        Машина снижала скорость движения, серое асфальтное полотно уже не неслось Эдне навстречу. Мысли приобретали какие-то формы и направления.
      Водитель остановил машину, выключил мотор и повернулся к Эдне.
 - Это правда, что деньги принадлежат тебе?
 - Да.
 - Едем обратно, но за дорогу, ты мне заплатишь.
 - Согласна, но всё дело в том, что я не могу войти в дом.
 - Почему? Ты совершила кражу или какой-то другой поступок, сбежала и теперь…
 - Нет, я ничего, ни у  кого не украла, но есть обстоятельства. Я не могу вернуться в дом.
 - Так в чём дело?
 - Я имею опасения… я боюсь…
 - Так, или ты мне всё рассказываешь, и я помогаю тебе забрать твои громадные деньги или…
      Эдна смотрела на водителя и никак не могла решиться доверить ему всё, что с ней произошло. Все её колебания, завершала мысль о том, что молчание – золото!

       Водитель не торопил Эдну. Он подкурил сигарету и вышел из машины. Обошёл машину, постучав по покрышкам ногой, и вернулся в салон.   
 - Тебя как зовут?
 - Пол.
 - Пол, дело в том, что я работала няней в этой семье. Мне платили очень большие деньги, но… я обслуживала старика, отца семейства. – Эдна замол-чала и посмотрела на Пола. – Понимаешь?
       Пол кивнул головой и более внимательно стал приглядываться к Эдне. Он не заметил, чтобы Эдна находилась в возбуждённом состоянии. Она говорила спокойным, ровным голосом, выражение её лица ничего не выражало. Пол подумал – Или она ловкая актриса и всё врёт, или она умеет держать себя в руках. А, если она умеет держать себя в руках, значит с ней можно иметь дело.
 - А, как ты собираешься взять свои деньги из комнаты? Ты уже продумала, как ты сможешь попасть в комнату? Может, через окно? Ночью?
 - Через окна не возможно. Этот дом построен, как гладкий столб. Большие окна, которые никогда не открываются. Балконов, или чего-то ещё, за что можно зацепиться и влезть в дом – нет!
 - Так это какая-то тюрьма…
 - Может и так, но я думаю не об этом. Я думаю, что проникнуть в дом, можно только через входную дверь. Один охранник всё время у ворот. Второй всё время у двери. Я никогда не видела, чтобы он отсутствовал там.
 - А, он, что никогда не спит?
 - Не знаю. Я ночью никогда не выходила за пределы дома.
 - Так я же говорю – тюрьма!
 - Мне всё равно, что это. Я хочу взять свои деньги.
 - Эдна, надо подумать. Я готов взяться за это дело, но…
     Эдна смотрела Полу в глаза и ждала его условий.
 - После… делим деньги пятьдесят на пятьдесят.
      Эдна вновь подумала о том, что каждый сам за себя.
 - Согласна.

      Пол включил мотор, развернулся, и машина помчалась в обратном направлении. Они сидели молча. Каждый обдумывал план действий.
 - Там есть подвод воды?
 - Не знаю. Вокруг дома нет ни одного строения.
 - Так, а откуда они берут воду? У них наверняка есть ванна.
 - Да. У них есть канализация, вода… но я никогда не думала о том, что ты спрашиваешь. Мне не приходило в голову, что так могут сложиться обстоятельства и мне придётся покинуть дом. Я никогда, даже не была за пределами усадьбы.
       Пол расхохотался.
 - Так я же говорю – Это тюрьма!
 - Но, в этой, как ты говоришь тюрьме, мне хорошо платили. И давай не будем больше это обсуждать.
 - Не будем. Я думаю, что мы сделаем, вот, что…
      
     В глазах Пола вдруг заискрились огоньки и в мыслях Эдны появились признаки сомнения – А, нужно ли ей это вообще? А, если, он возьмёт деньги и с ними скроется? Для чего я здесь теряю время? А, может, Элен вовсе и не собиралась ничего со мной делать? А, может, я бы всего лишь попрощалась с девочками? Она ведь могла видеть меня в окно, но меня никто не остановил! Почему?
 - Пол, я думаю, что, может, мы вдвоём войдём в дом?
 - Вдвоём?
 - Ну, да, вдвоём. Ты будешь служить мне… охраной…
 - Охраной?
 - Я возьму деньги, и мы уйдём.
 - Эдна, что-то ты стала крутить. Но мне это не важно. Мне важно, чтобы я получил половину из того, что будет в твоих руках.
 - Но, Пол, за охрану, половины много…
 - Так вот в чём дело! Ты вдруг стала жадная. Так может, пойдёшь сама и возьмёшь всё?
      Всё возвращалось на свои места и Эдна начала понимать, что ей не обойтись без помощи Пола.
 - Пол, извини, я никогда не была в такой ситуации, и мне не приходилось…
 - Понимаю. Всему надо научиться.
 - Лучше, если бы можно было бы прожить без этого.
  Пол рассмеялся.
 - Эдна, в жизни люди друг без друга ничего не стоят, но за всё надо платить!
 - Да, за всё надо платить… и за собственную глупость тоже.
               
         Машина неслась. Солнце клонилось к закату. Пол осторожно подъезжал к дому. 
 - Остановись, здесь. Мы пойдём пешком. Я не хочу, чтобы кто-то видел, что мы прибыли  на машине.
       Пол остановил машину и задумался.
 - Что-то не так?
 - Слушай, я вот думаю, а что, если въехать на машине прямо во двор?
 - Это плохая мысль. Нас могут просто не выпустить.
 - Думаешь, что до этого может дойти?
 - Я не знаю, до чего может дойти, но надо как-то предусмотреть и это.
 - Пожалуй…
 - Выходим и идём. – Эдна внезапно почувствовала защищённость, её голос был спокойный и твёрдый. – Пол, будь рядом со мной в любом случае…
 - А, что там может случиться?
 - Я не знаю, но может быть, тебя очарует молодая хозяйка и тебе что-то придёт на ум…
       Пол усмехнулся.
 - Боишься, что я променяю её на твои деньги?
 - Я ничего не знаю, но я хочу чувствовать себя в полной безопасности.
 - Давай лучше подумаем, что ты скажешь охраникам о своём возвращении, может, твоя молодая хозяйка уже дала им указание не впускать тебя?               
 - Я ничего не знаю. Я покинула дом лишь от ощущения страха. Мне показалось, что-то неестественное в её поведении. И все они какие-то странные.
  - А, как же ты там прожила столько времени и ничего не видела?
  - Она была всё время такая тихая, и всё время сидела в инвалидной коляске.
 - Это уже на что-то похоже…
 - Вот так и я подумала.
       Пол подошёл к багажнику машины, что-то вынул оттуда и хлопнул крышкой. Эдна вздрогнула.
 - Пол, потише, мне не хочется, чтобы они видели нас издалека и успели подготовиться…
 - Даже так?
 - Я не знаю чего ожидать от людей, которые встают с инвалидной коляски. Прошло слишком много времени… - Эдна замолчала. К ней внезапно пришла мысль, что может, Элен уже давно нашла деньги в её комнате и тогда все их действия напрасны. Эдна ощутила волнение и чтобы скрыть его от Пола, быстро пошла вперёд.
       Пол какое-то время оставался у машины, а затем догнал Эдну. Он шёл позади неё и любовался Эдной. Он только теперь рассмотрел, как она хороша.
 - Эдна, остановись.
       Эдна остановилась.
 - Слушай, давай на всякий случай договоримся о знаках, которые мы сможем подавать друг другу в случае опасности.
       Эдна вдруг улыбнулась, а затем рассмеялась.
 - Мы сейчас похожи на подростков, которые идут впервые кого-то грабить. Столько всякой глупости, столько всяких слов, а может, на деле всё оказаться значительно проще и Элен не будет препятствовать мне.
 - Может и так, а может и не так. – Пол сунул руку в карман и что-то там ощупал. – Когда идёшь в чужой дом, надо всегда быть осторожным, так как ты не можешь знать намерения хозяев дома, тем более не знакомых. Что скажешь?
        Эдна в одну секунду вспомнила дом Гарри, бутерброды и чай, а потом пустырь.
 - Бутерброды и чай, а потом пустырь… Да, Пол, надо быть осторожным. Ничего не пить, ничего не есть там.
 - Ты думаешь?
 - Я же тебе столько раз сказала, что я могу только думать, но знать, я ничего не могу знать. А, кто может знать? Ты?
       Пол посмотрел на Эдну, и ему показалось, что она что-то знает, но не хочет говорить, и это его предположение забилось тревогой где-то в уголке мозга. Пол не любил когда кому-то он не доверял.
       Остаток пути до ворот, они прошли молча.
       Эдна ещё издали увидела Симона у ворот. Он стоял и ножом резал кусочек дерева. Он был слишком увлечён своим занятием и не заметил, как к воротам пошли Эдна и Пол.
 - Симон!
       Нож в руках Симона соскочил и острым концом уткнулся в палец. Симон вывернул из себя поток слов и затряс рукой. Вскочил в будку.
 - Симон, я тебе помогу…
      Симон рычал в будке так, словно ему отрезали палец.
 - Симон, это же царапина! Открывай дверь.
 - А, вот и не открою! Я поранился из-за тебя.
 - Симон открывай! Я сейчас буду звать Элен и она…
 - Будешь звать Элен? Зови! Кричи хоть до утра!
 - Симон…
 - Нет Элен дома. Укатила со всем семейством.
 - Куда?
 - А, мне господа не докладывают о своих делах.
       Эдна посмотрела на Пола. Пол подошёл к воротам.
 - Открывай, полиция.
 - А, может у тебя и значок есть?
       Пол сунул руку в карман. Эдна замерла.
 - Открывай! – Пол сверкнул значком полицейского.
 - Так бы сразу и сказал, а то буду кричать, буду звать.

     Симон долго возился с четырьмя запорами на двери. Открыл.
 - Прошу, но в доме никого нет.
     Они пошли по широкой дороге к дому. За стеклянной входной в дом дверью, маячило лицо мужчины, и блестела расшитая серебряными нитями ливрея.
      Входная в дом дверь отворилась, как только они приблизились к ней.
 - Прошу.
       Мужчина стоял, склонив голову, и пропускал их в холл. Они вошли в холл, им навстречу шла высокая красивая дама, лет шестидесяти.
 - Эдна, ты так быстро вернулась. Мы ожидали тебя только завтра.
       Эдна смотрела на женщину и не могла узнать её.
 - Проходите. Я сейчас приготовлю чай.
 - Я вернулась за вещами…
 - Ты иди и собирай вещи, а твой спутник…
 - Он пойдёт со мной и поможет мне вынести вещи.
        Эдна сделала знак Полу. Пол ответил.
 - Мадам… Я помогу Эдне, а потом мы будем пить чай, если Вы этого хотите.
 - Идите, собирайте вещи, я приготовлю чай.

     Эдне показалось, что она слишком быстро идёт по коридору в свою комнату. Она не слышала за собой шагов Пола и боялась оглянуться. Она боялась, что его нет.
    Пол вошёл следом за Эдной в комнату.
 - Не бери никаких вещей. Только деньги! С такими деньгами ты купишь себе новую одежду. Быстро. В этом доме что-то нет. Я ещё не понял что, но чувствую это. А, кто эта дама?
 - Пол, я не знаю.
 - Деньги!
      Эдна подбежала к шкафу и стала рыться в нём. Вытащила откуда-то пакет и подняла его высоко над головой.
 - Есть!
 - Уходим! Уходим не спеша.
      Они вышли из комнаты, и пошли в холл, пересекли его и подошли к двери.
 - Мадам Эдна, уходите?
 - Да.
 - Мадам Сорель велела мне вас не выпускать. Она готовит чай.
 - У нас нет времени на чай. Мы спешим. Нас ждёт автобус.
 - Но, мадам Эдна… - Мужчина замолчал внезапно.
      Пол стоял сзади мужчины в ливрее расшитой серебряными нитями, его указательный палец, как дуло пистолета упёрся ему в спину.
      Эдна посмотрела на Пола. Пол сделал знак. Эдна вышла за дверь.
       Они не спеша, возвращались к воротам. Симон стоял и смотрел, как они приближаются. Палец Симона был обёрнут носовым платком.
 - Симон, уже не болит?
 - Вам смешно, а я теперь не смогу какое-то время резать…               
 - А, что ты режешь?
 - Посмотрите. – Симон указал рукой на столик в будке.
       Эдна заглянула. Весь стол в будке был уставлен фигурками птиц и зверей, вырезанными из дерева.
 - Как, красиво! Симон, да ты мастер.
      Симон широко улыбался от похвалы и отпирал задвижки на двери, рядом с воротами.

        Они вышли за ворота и заспешили по дороге вниз. Быстро сели в машину и Пол, совсем неожиданно, рванул с места.

      Машина неслась вниз на бешеной скорости. Пол ловко крутил руль на поворотах. Машина выскочила на основную трассу в разрыв между потоком машин и помчалась вперёд.
     Пол совершал необдуманные обгоны. Они всё время были в ситуации, когда машина вот-вот вылетит за пределы ограждения трассы.
     Машина внезапно снизила скорость, съехала на обочину и остановилась. Мотор продолжал напряжённо шуметь, постепенно успокаиваясь, и Пол повернул ключ зажигания.
      Они сидели молча несколько минут, и каждый смотрел перед собой. Эдна крепко держала на коленях пакет. Вот её руки начали развязывать шнурок на пакете, затем она принялась медленно разворачивать бумагу.
       Они, оба, напряжённо ждали – Что же в пакете? Не произошла ли подмена?
       Эдна развернула пакет. Ровной стопочкой в бумаге лежали доллары. Она принялась их пересчитывать. Пересчитала, затем принялась что-то отсчитывать из всей стопки, отсчитала и протянула Полу.
 - Это твоё. Ровно половина.
      Пол не стал пересчитывать. Он сунул деньги во внутренний карман пиджака.
 - Спасибо, Эдна. Куда тебя отвезти? Через пол часа мы въедем в Нью Йорк.
 - Пол, я не знаю, где находится это место. Может, это в другой стороне, может в Нью Йорке…
 - Ты не знаешь, куда ты едешь?
 - Я знаю, но я не ориентируюсь с этого места, где мы находимся сейчас.
 - Скажи адрес и я отвезу тебя туда.
      Эдне вдруг вновь пришла мысль о том, что молчание – золото! Она посмотрела на Пола.
 - Подвези меня к гостинице… где-то в центре.
 - Тебе нужна дорогая гостиница или что-то дешевле?
 - В дешёвую, Пол, в дешёвую, но не совсем…
 - Я понял.

     Машина покатила по дороге  и Эдна задумавшись, не заметила, как они въехали в город. Она не заметила, как уверенно вёл машину по городским улицам Пол. Она ничего не замечала вокруг. Она уже находилась в состоянии встречи с Томми.
     Машина остановилась.
 - Эдна, прибыли.
      Эдна посмотрела в окно машины и увидела небольшое здание, на котором не было никакой вывески.
 - Это гостиница?
 - Это как раз то, что тебе нужно.
 - Ты уверен, что именно это нужно мне?
 - Да. Выходим. Я пойду с тобой и помогу тебе устроиться.
 - Спасибо Пол, не надо, я сама.
 - Ну, как хочешь... но у меня такое чувство, что мы ещё встретимся.
       Эдна смотрела на Пола, а в её голове кружили его слова  о том, что люди друг без друга ничего не стоят.             
 - Пол, спасибо.
 - А, ты можешь сказать мне, куда ты направляешься?
 - К сыну. Я не видела его с тех пор начала работать у Триестов.
 - Счастливо, Эдна, но мне кажется, что мы скоро встретимся вновь.
 - Да, возможно, ведь Нью-Йорк очень маленький город, ну совсем крошечный и здесь все знают друг друга. – Эдна улыбнулась, вспомнив всё, что с ней произошло. Ей пришла мысль, что по цепочке знакомств передаётся информация, и мысли человека направляются соответственно той цепочке в которой он находится. Она посмотрела Полу в глаза. – Пол, ты в другой цепочке.
 - Нет сомнения, что я не принадлежу к тем, у кого ты побывала поэтому, я и привёз тебя к этой гостинице.
 - Спасибо, Пол. Счастливо тебе.
        Эдна зашагала в сторону гостиницы. Машина Пола скрылась из вида. Эдна вернулась на дорогу и махнула проезжавшему такси. Она села на заднее сидение и назвала водителю адрес.
 
      Она стоит у ворот ешивы. Волнение от пережитого за последние сутки только теперь, перед явной встречей с сыном, стало проявлять себя, а ей так хотелось, чтобы Томми видел её уверенную и спокойную.
       Эдна перешла на противоположную сторону дороги и вошла в кафе. Ей показалось странным, что в такое  позднее вечернее время, кафе было почти пустым.
        Она заказала себе чашку чая и булочку с шоколадом. Официант как-то странно посмотрел на неё и удалился. Поджидая заказ, Эдна принялась рассматривать помещение кафе. Она смотрела на давно требующие ремонта стены, на старые обшарпанные столы и подумала о том, что она не знает, как живёт народ Америки. Она вспомнила слова Гарри о том, что Америка переживает сейчас трудные времена. Она заглянула, в принесённое официантом меню и её пробил озноб. Цены на блюда были мизерные. Она запустила руку в карман и ощупала пакет с деньгами. Перед её глазами возникла пачка денег, в которой все купюры были по сто долларов. Она испугалась, что может привлечь к себе внимание крупной купюрой.
       Официант принёс заказ. Смахнул невидимую пыль со стола салфеткой и поставил чашку чая и на тарелочке булочку с шоколадом.
 - Что-то ещё?
 - Я хочу поговорить с хозяином.      
 - Да, мадам.
     Официант удалился. Эдна видела, как он подошёл к человеку за стойкой бара и что-то стал говорить ему и тот смотрел в сторону Эдны.
      Эдне показалось, что они о чём-то сговариваются. Её охватил страх. В мозгах завертелись слова Элен, что обладать красотой опасно так же, как опасно обладать богатством. Ей не приходили ни какие мысли в голову, а хозяин кафе уже приближался к её столику.
 - Мадам хотела меня видеть?
 - Да.
 - Слушаю.
 - Я давно не видела сына, он учится в ешиве. – Эдна замолчала.
 - Слушаю мадам.            
 - Я тяжело работала. Собрала сто долларов и хочу что-то сделать для мальчиков ешивы.
 - Вы хотите купить для них еду?
 - Не думаю, что еда это то, что как раз нужно для такого случая. Я подумала о сладостях.
 - Булочки с шоколадом?
 - А, что бы Вы могли предложить ещё?
 - Из сладостей?
 - Да, для детей.
 - Но, они не такие уж и маленькие дети…
 - А, разве Вы не были в возрасте десяти, двенадцати лет и разве Вам не хотелось сладкого?
 - Я не люблю сладкое, а вот мой брат, так он просто обожал и ел всё подряд, только бы было сладкое.
 - Ну, вот. А, что любил Ваш брат?
 - Торты и конфеты…
 - У Вас есть что-то из этого?
 - Если мадам подождёт пол часа, то получит большой торт…
 - И целую кучу конфет.
 - Хорошо.
 - Попрошу дать мне счёт сейчас и отнести это всё в ешиву.
 - Хорошо.
       Хозяин удалился. Эдна наблюдала, как он отдаёт кому-то распоряжения. Спустя несколько минут на стойке бара появилась коробка, а за ней небольшие коробочки. Хозяин высыпал из коробочек конфеты на весы, взвешивал и высыпал в коробку. Внезапно он остановил работу и направился к Эдне.
      Эдна следила за его приближением и чувствовала волнение.
 - Мадам, я хотел спросить.
 - Да.
 - Мы не оговорили. На какую именно сумму Вы делаете заказ? 
      Волнение ушло, и Эдна улыбнулась.
 - Я думаю, что заказ не должен превышать семидесяти долларов, включая чаевые за доставку в ешиву.
 - В таком случае, мадам, мне придётся сделать две коробки с конфетами.
 - Как Вам удобно, для меня это не имеет значения. Я слишком долго не видела сына и надеюсь, что все мальчики ешивы с ним обращались по-дружески и все заслуживают сладости.
 - Да, мадам, надеюсь, что Ваш сын подтвердит Вам Ваши надежды на дружеское к нему отношение.
 - Подготовьте мне счёт. Ешива через дорогу.
 - Да, мадам.
 - И скажите… где у вас туалет?
 - Мадам, вход в туалет нашего заведения с улицы.
      Эдна посмотрела в темноту за окном и охнула.
 - Извините, мадам, наш район не из престижных. Будьте осторожны.
 - Вы так говорите, как будь то, здесь часто что-то случается. 
 - Случается… иногда.

       Эдна поднялась и пошла к выходу. Ей вовсе не нужен туалет. Она просто хотела в закрытом месте достать из пачки стодолларовую купюру. Она принялась ругать себя за то, что единственную самую мелкую купюру она отдала за такси.
 - Такси! А, ведь он мне дал сдачу. Как я могла забыть, может, этого хватило бы на чай и булочку и мне ну пришлось бы придумывать расходовать деньги на сладости для мальчиков ешивы.
       Эдна внезапно засуетилась. Она смотрела в разные стороны в поиске туалета, не зная, в какую сторону идти. Она сунула руку в карман, развернула пакет и достала сто долларов.
      Юбка на Эдне была широкая, за колени с прорезными карманами. Эдна вздохнула.
 - Ну, хоть на это хватило ума. Что-то я никак не вольюсь в эту новую жизнь. Как же мне трудно привыкнуть к этому всему другому.
       Она вернулась за свой столик в кафе. Посмотрела на требующие ремонта стены и вспомнила, как к ней пришло ощущение в доме Гарри, что она, как будь то, вернулась домой, такой приветливой и доброй была вся атмосфера в доме.
       Хозяин кафе вновь шёл к ней.
 - Мадам, хотите послать записку с…
 - Нет.
      Хозяин ушёл. Посыльный вышел из кафе с коробками в руках и направился через дорогу. Хозяин кафе заторопился со счётом в руках к Эдне.
 - Счёт, мадам.
       Эдна посмотрела только на сумму и положила на стол сто долларов.
       Хозяин взял в руки купюру и принялся её ощупывать. Он делал это на глазах Эдны, её вновь охватил страх и мысль, что может деньги фальшивые – промелькнула мгновенно. Она смотрела на руки хозяина, едва сдерживая себя, чтобы не выхватить деньги и убежать.
  - Я сейчас принесу сдачу.
       От этих слов Эдна ослабла, словно она сама изготовила фальшивую купюру и с опасением теперь пытается её реализовать.
       Хозяин принёс сдачу. Эдна вышла из кафе и направилась к воротам ешивы. Она вошла во двор и замерла перед дверью в размышлениях – Не поздно ли она пришла? А, может, мальчики уже отправились спать? С кем говорить? Как позвать Томми?
       Из двери ешивы вышел посыльный и заспешил в кафе. Эдна помчалась за ним.
 - Извини, я не знаю, как мне войти в ешиву… 
 - Ты хочешь, чтобы я кого-то позвал?
 - Если тебе не трудно, пожалуйста.
       Эдна почувствовала себя совершенно потерянной в этом мире, в котором другие ориентировались легко и свободно.
        Дверь отворилась. Из помещения ешивы вышел мужчина.
 - Это ты просила поговорить с кем-то?
 - Да. Мой сын, Томми…
 - Сегодня уже поздно, все мальчики пошли спать. Приходи завтра.               
 - Я завтра не могу…
 - Завтра. Тебе известно, который теперь час?
 - Который?
 - Полночь!
 - Полночь?!
 - У тебя хороший сын. Приходи завтра.
       Дверь ешивы хлопнула.

     Эдна осмотрела чистый, пустой дворик. Зашла за угол здания и села возле стены на землю. На неё навалилась усталость. Она закрыла глаза и ей показалось, что кто-то уносит её в какие-то дали. Она силилась открыть глаза и посмотреть – куда же и кто её уносит, но силы вдруг исчезли. Она перестала напрягаться и отдалась чьей-то мягкой, тёплой власти.

      Эдна открыла глаза, почувствовав, что всё тело прибивает холод. Осмотрелась вокруг. Она находилась в том же месте, где легла вчера под зданием ешивы. Эдна улыбнулась.
 - Я на том же месте и никто меня никуда не уволок! 
      С этими мыслями к ней пришло состояние бодрости, и она поднялась с земли. Рукой отряхнула одежду и направилась к двери ешивы. Она решила не ходить в кафе за чашечкой горячего чая – она сделает это с Томми.
       Дверь ешивы распахнулась, и мальчики гурьбой вылетели во двор. Эдна наблюдала, как они носятся по двору и подумала о том, что видимо эта беготня для них единственное физическое развлечение. Она разглядывала мальчиков, пытаясь увидеть среди них
Томми.

       Томми вышел из здания ешивы и остановился на пороге. Он смотрел на мальчиков, носящихся по двору друг за другом, и внезапно перевёл взгляд на женщину стоящую чуть в стороне от дверей.
       Томми вглядывался в лицо женщины. Она была так похожа на его маму, но эта женщина выглядела как-то по-другому, чем его мама.
        Эдна посмотрела на мальчика, стоящего у двери. Он был так похож на Ференца.
 - Томми…

       Она сжимала его в объятиях, отстраняла от себя и смотрела ему в лицо, потом вновь сжимала в объятиях.
 - Мой милый… уходим… уходим…
 - Мама, мне надо сказать учителю…
 - Мой милый, теперь, мы будем только вместе…
 - Мама, я должен сказать учителю.
       Твёрдость слов Томми, его одежда чёрного цвета и какая-то новая манера в поведении привели в чувство Эдну. Она смотрела на сына и не могла поверить, что это её Томми, её сын.  Эдну охватила печаль о т мысли, что Томми так изменился, что она не узнаёт своего милого мальчика.
      Эдна опустила голову.
 - Ты был без меня слишком много времени. Тебя научили другому пониманию жизни. – Она подумала о том, что возможно, она уже потеряла право на воспитание собственного ребёнка. Её состояние печали перешло в состояние грусти. Грусть перешла в состояние огорчения, огорчение перешло в состояние обиды, состояние обиды перешло в злость. Все изменения её состояний проходили мгновенно, она даже не заметила, как это происходило в ней. Она внезапно ощутила лишь чувство злости. – Мой милый… уходим…
 - Мама, я пойду, предупрежу учителя.
       Томми вошёл в ешиву и вскоре вернулся с мужчиной, с которым Эдна говорила в полночь. Мужчина даже не поздоровался с ней.
 - Ты хочешь взять сына на прогулку?
 - А, разве это запрещено? Разве он находится в тюрьме и не свободен в своих действиях? – Злость распирала Эдну. Она вспомнила слова Пола – Это же тюрьма! Её мозг выхватывал всё негативное, что она видела и с чем столкнулась. Она едва сдерживала себя, чтобы не нагрубить учителю. – Это школа, а не тюрьма! Я мать! Я имею право на ребёнка, а не ты! У тебя нет права распоряжаться его жизнью!
      В глазах мужчины засверкали огни.
 - Если ты будешь так вести себя, то он останется здесь…
 - Нет! После твоих слов, он тем более не останется здесь! Мы уходим! Томми!
        Томми стоял и смотрел на двух взрослых людей и в его голове замелькали темы из Торы, 613 заповедей для иудеев, речи раввинов,  которые они произносили на праздники.
         Томми не понимал в чём причина разногласий между мамой и учителем. Он смотрел то на одного, то на другого.
         Эдна и учитель притихли и посмотрели на Томми.
 - Он один из лучших учеников. Возможно, самый лучший. Подумай, - Что ты можешь ему дать? Он будет учиться в муниципальной школе, в которой собраны дети со всего мира. Будет ли ему там хорошо? А, здесь, он будет со своим народом…
 - Он, со своим народом… А, я, его мать, где и с кем буду я! – Эдна почувствовала, что слова учителя ещё больше её злят. К ней внезапно пришла мысль, что от обстоятельств безысходности она отдала Томми в ешиву и теперь, теперь его забирают от неё навсегда. – Мой милый, ответь мне, - Что тебе важнее…
         Томми молчал. Он ждал маму. Мама не приходила к  нему  слишком  долго, и он смирился. Томми подумал о том, что возможно, он и не смирился. Возможно, он просто хочет, чтобы мама почувствовала его состояние в среде, с которой он никогда не был и ничего о ней не знал. Он подумал о том, как трудно и одиноко ему было всё время в ешиве среди мальчиков, для которых такой образ жизни был привычным и естественным. Он подумал о себе, как о комнатном растении, которое пересадили на улицу, пытаясь вывести новый сорт, устойчивый к воздействию внешней среды, но цветку трудно. Цветок хочет вернуться в дом.
 - Мама, я пойду…
       Эдна и учитель напряжённо наблюдают за Томми.
 - Мама, мне не надо никуда идти. Здесь нет ничего моего… одежда, книги всё принадлежит ешиве.
        Эдна сунула руку в карман и ощупала пакет с деньгами.
 - Мой милый, мой Томми…
               
      Они уходили из ешивы, заверяя друг друга, что они никогда больше не расстанутся.
 - Мой милый, мы уедем из Америки…
 - В Венгрию?
 - Нет. Мы уедем в другую страну. У нас есть средства для переезда.
        Эдна решила не ждать такси на дороге возле ешивы и они пошли по улице вдоль забора ешивы.
       Мальчики во дворе ешивы затихли. Они смотрели, как уходит Томми, самый лучший ученик. Кто-то из мальчиков что-то крикнул и все зависли на заборе. Они что-то кричали, свистели, но Эдна и Томми даже не оглянулись.

      Океан спокоен. Яркое солнце в зените. Эдна и Томми стоят у поручней и смотрят на приближающийся берег.
 - Мой милый,  здесь, на этом новом берегу, мы продолжим свою жизнь, но я теперь учту все ошибки прошлого.
 - Мама, нам придётся, учить новый язык?
 - Да, мой милый, придётся, но не забывай, что и ты и я мы владеем тремя языками.
 - Мама, я ещё владею языком Торы…
 - Я думаю, что об этом лучше не говорить никому.
 - Почему?
 - У меня нет ответа, но я так думаю.
 - Хорошо.
      
       Эдна обняла Томми. Корабль входил в порт. За портом, поднимался вверх зелёный массив. Дорога из порта вилась между деревьями и исчезала на вершине холма.
                Глава 18.   
       Шон пришёл в себя и увидел, склонённое над ним лицо. Лицо расплывалось в какой-то круг, за которым ярко горел свет.
 - Пришёл в себя? Вот и хорошо. Это ничего. Это пройдёт. Это от слабости организма.
      Лицо, возникшее перед Шоном, стало приобретать черты, и он обнаружил, что над ним склонилась старушка.
 - Бабушка, а где моя куртка?
 - Не волнуйся. Куртка твоя в сохранности. Я её выстирала.
       Шон застонал.
 - У тебя что-то болит?
 - Нет. Я слаб.
 - Подожди, я сейчас придам тебе силы.

      Старушка исчезла и вскоре вернулась с пакетом и конвертом.
 - За подкладкой куртки я обнаружила документы и конверт.
 - Бабушка… - Шон не мог выразить свои чувства. Он взял старушку за руку и прижал к своему лицу. – Бабушка…
 - Я то неграмотная, вот и подумала, что раз ты что-то прятал за подкладкой куртки, значит, это что-то очень важное.
 - Бабушка… - Шон почувствовал прилив сил и встал с кровати. – Бабушка…
 - Не вставай. Лежи. Русские хотя и не причиняют нам никакого вреда, но солдаты рыщут по домам и уносят из домов ценные вещи. Я твои пакеты сберегла. Я подумала, что у каждого свои ценности.
 - Бабушка, то, что Вы сделали для меня… это… это…
 - Вот и хорошо. А, уж если ты встал, то пойдём к столу. Русская доктор, которая квартирует в моём доме,   приносит мне свой паёк. Она питается в госпитале, а вот мне говорит, чтобы я из продуктов готовила обед. Я готовлю, но она ничего не ест, всё оставляет для нас. Тебе и мне. Пойдём к столу.
      Шон почувствовал, как к нему возвращаются силы.
 - Бабушка, может, надо что-то сделать? Может что-
то почистить, убрать, наколоть дрова?
 - Ничего не надо. Доктор присылает солдата и у нас полно наколотых дров. Я хоть и старая, да управляюсь с хозяйством сама. Тебе нужно набраться сил. Иди, умойся и  к столу. 
       
     Шон умылся и вернулся к столу. Старушка поставила на стол чугунок и взяла разливную ложку.
 - Ты как любишь, погуще, или пожиже?
 - Я всё люблю, и густое и жидкое! Всё люблю!
       Настроение Шона поднималось. Его пакеты лежали на стареньком комоде, и он не спускал с них глаз.
       Старушка насыпала Шону густое варево из чугунка в тарелку и поставила её на стол.
 - Ох, забыла! Возьми ложки тебе и мне на полочке у печи.
        Шон поднялся и пошёл к полочке. Дверь в комнату открылась внезапно, и вошли два русских солдата. Один остался у дверей, а второй вошёл в комнату и стал осматривать всё вокруг. Они о чём-то говорили между собой. Солдат порылся в шкафу, обшарил комод, остановился, что-то сказал своему напарнику, тот ответил. Солдат увидел пакеты на комоде. Шон насторожился. Всё в нём напряглось, и завертелась мысль только одна единственная, что он не отдаст своё богатство, даже если ему придётся умереть, защищая его.
      Солдат раскрыл пакет, вынул документы, повертел их в руках и положил обратно на комод. Затем он взял конверт, открыл его. На пол из конверта посыпались марки.
       Солдат наклонился и стал с высоты своего роста рассматривать их. Шон приготовился наброситься на солдата, если только тот вздумает взять хоть одну.
       Солдат, стоящий в дверях внезапно свистнул, и они оба выскочили из комнаты.
       До Шона донёсся чей-то командный голос. Голос что-то говорил. Затем послышался топот удаляющихся шагов и в комнату вошёл, по всему видно, что военный чин. На погонах его кителя сверкали звёздочки.  Военный чин подошёл к столу и стал что-то говорить старушке. Старушка кивала ему на каждое слово.  Военный чин вышел из комнаты и Шон услышал его удаляющиеся шаги.
      Шум и всякое движение за пределами дома прекратились.
      Шон смотрел на марки, лежащие на полу и не мог двинуться с места. Старушка подошла к маркам, склонилась над ними и принялась собирать их. Шон опомнился и присоединился к старушке.
       Они собрали марки, сложили их обратно в конверт, конверт положили в пакет. Шон стоял с пакетом в руке и подумал о том, что видимо это не первые солдаты, которые входят в дом, но старушка сберегла его пакет.             
 - Бабушка, положи пакет туда, где ты его хранила.
       Старушка взяла пакет в руки.
 - Идём. Я покажу тебе место. Никто не может знать, что будет с нами завтра.
 - Бабушка, не говори так.
 - Старая, я уже. Много лет живу одна. Живу себе и живу… и нет у меня никого… и власть поменя-лась… и никто не знает, что теперь будет… Пойдём кушать, а то всё уже остыло. А, может подогреть?
 - Не надо…          
      Старушка посмотрела на пакет, который держала в руках.
 - Ну, так идём, я тебе покажу место…

       Они вернулись в комнату, сели за стол и принялись за еду. Шон ел медленно. Перед его глазами всё ещё стояла картина русского солдата, который склонился над рассыпанными на полу марками.
 - Тебя как зовут?
 - Шон.
 - Шон, а где твои родители?
 - Папа уехал на заработки, писал нам письма. Я его никогда не видел. Он уехал, когда мне было два месяца.
 - А, где твоя мама?

     Шон задумался. Он вспомнил, как Май сказал ему, чтобы он уходил из дома немедленно. Он убежал, а мама осталась там.
 - Я не знаю где мама и что с ней. Мы растерялись…
 - Шон, оставайся у меня жить. У нас хорошая школа.  А, когда установится какой-то порядок – мы будем искать твою маму.
 - Бабушка, я иду в Буду.
 - У тебя там есть родственники?
 - Нет. У меня там есть друг…
 - Друг, это хорошо. Но, сколько же лет твоему другу?
 - Я не знаю. Он старше мамы. Он может знать что-то о маме или о Мае. Он очень нам помог.
 - Тогда это настоящий друг, если в такое трудное время помог. Ну, что ж, живи сколько захочешь, а когда надумаешь идти в Буду, я дам тебе адрес, на всякий случай. Это адрес монастыря. Я все годы жертвовала деньги для них. Писать и читать я не умею, но у меня есть знак для них и они тебе помогут.
 - Спасибо. Бабушка, а война ещё не закончилась?
 - Я не знаю. По всей видимости, дело идёт к концу. В госпиталь поступает всё больше раненых. У нас ведь тут проходит железная дорога.
 - А, я и не знал.
 - Значит, ты всё время находился то другую сторону этой железной дороги. А, сколько же времени ты плутаешь по месту?
 - Я не знаю. Я вышел из дома, когда была осень.
 - Так теперь уже весна. А, осень то, была какого года?
 - А, теперь какой год?
 - Теперь 1945 год.
      Шон задумался. Он никак не мог понять, сколько же времени он плутал по лесам и дорогам.
 - А, сколько же тебе лет?
 - Так я родился в 1930 году. – Шон задумался. – Так выходит, что мне скоро будет пятнадцать лет. Бабушка, я даже не помню, когда я перестал учиться…
 - Ох, война всем прервала человеческую жизнь.Тебе надо учиться.
 - Я пойду учиться, как только найду Ференца.
 - Кто знает, живой ли твой Ференц? Может, его уже и нет на этом свете.
 - Бабушка, он живой! Я знаю, он живой.
 - Хорошо бы.
       Они закончили обед. Старушка унесла тарелки. Вынесла чугунок, накрыв его деревянным кружком.
       Шон почувствовал, что его клонит в сон. Старушка заметила это.
 - Ты ложись на постель, поспи. Тебе надо много сил. У тебя впереди целая жизнь.
        Шон лёг на кровать. Перед ним замелькали рассыпанные по полу марки. Он сквозь сон вглядывался в них и уносился в свой мир, окрашенный в разные цвета. Но, вот в эти разные цвета его мира, стали проникать какие-то другие краски. Они вливались струёй, словно кто-то всё время запускал какую-то муть, и эта муть растворялась в его красочном мире, изменяя картинку.
      Во сне, Шон почувствовал, что ему видится не то, что всегда его успокаивала, а видится что-то другое, тёмное, мрачное. Он всегда во сне по цветам различал свои марки, а тут, тут он не видит марок совсем. Он видит только разные цвета, которые разбавлены чёрным цветом. Он пытается отогнать чёрный цвет от своего красочного мира, но чёрный цвет всё прибывает и прибывает. Шон всматривается в расплывчтый рисунок чёрного цвета. Рисунок всё время меняет свою конфигурацию, и чёткость линий становится всё заметнее.  Линии складываются в рисунок. Рисунок перемещается с место на место, вот он переместился к красному цвету и на его фоне остановился.
        Из чётких, чёрных линий сложился рисунок. Шон увидел лицо мамы на красном фоне и закричал со всей силы:
 - Мама!
     Старушка влетела в комнату и бросилась к Шону. Она села на кровать и стала гладить Шона по голове.
 - Это только сон… это только сон…
 - Бабушка, я видел маму…
 - Значит, мама жива и, Слава Богу! Это знак тебе.
 - Бабушка, я видел маму не живую. Я видел её лицо, которое сложилось из отдельных чёрных линий. Бабушка, её лицо было на красном фоне, на ярко-красном фоне. Я испугался.
 - Это предзнаменование…
 - Она… её уже нет?
      Старушка встала с кровати и отошла в угол комнаты. Она отвернулась от Шона и стала что-то шептать. Потом она сделала, словно кому-то, какой-то знак рукой и повернулась к Шону.
 - Ты должен знать, где находится мама. Ты должен вернуться туда.
 - Я не знаю, как туда добраться. Я столько времени уходил от того места, что запутался совсем. Я ведь ничего не знаю.
 - Ты должен вернуться туда, где ты её потерял.
 - Я вернусь! Я вернусь! Как мне найти это место?
 - А, как называлось то место, где ты был? 
 - Вальд.
 - У кого ты был с мамой в Вальде?
 - Я не знаю. Её все называли Матушка.
 - Она ещё жива?
 - Нет. Её не стало за день до того, как Май сказал мне, что бы я уходил из дома… немедленно.
       Старушка повернулась и вышла из комнаты. Она вышла во двор и пошла в сарай. Она долго рылась в каком-то ящике, перекладывая из него на землю всякие предметы, которые уже пришли в негодность, но она всё не хотела их выбросить. Держала, как память.
       Вот она достала из ящика старый, деревянный круг, которым она накрывала чугунки, вместо крышки. С одной стороны круга была искусно выполненная резьба. Она сложила всё обратно в ящик, взяла круг в руки и пошла в дом. Остановилась посреди двора и посмотрела на резьбу.
 - Матушка, долго же ты прожила… Старая ведьма.
      Старушка вспомнила время своей юности.
 - А, нас замуж выдавали… хочешь не хочешь – иди. А, он заприметил её ещё тогда, на празднике. Жениться на ней не мог – был женат, старый был. Взял её в дом прислугой. Отдал замуж за брата. И, как она всё подобрала, и никому из его детей ничего не досталось – все сгинули. Вот и она сгинула. И кому теперь всё досталось? А, может, объявились наследники? Наследники…
      Старушка быстро перешла двор и вошла в дом. Шон сидел на кровати и смотрел перед собой.
 - Шон, не грамотная я, скажи, что это за бумаги, которые ты так берёг? Что в них?
 - Я не помню. Мне их дал Май и сказал, что это бумаги… Я не помню. Я не слушал его. Я только потом вдруг вспомнил, что он сказал, про бумаги, и чтобы я быстро уходил из дома.
      Старушка проворно выскочила из комнаты и быстро вернулась. Протянула пакет Шону.
 - Читай!
     Шон раскрыл пакет. Отложил в сторону конверт с марками, и взял в руки бумаги написанные Маем. Сел за стол и принялся читать.
     Старушка сидела не шевелясь. Она внимательно слушала Шона. Шон окончил чтение всех бумаг и посмотрел на старушку.
 - Собирайся. Твоя мама там. Она ещё жива.
 - Бабушка, куда мне идти?
 - Я пойду с тобой. Я знаю куда идти, это совсем не так далеко отсюда. Ты бродил по лесу на холмах. Вверх-вниз и по кругу обходил деревни. Собирайся. Я пойду к соседям и возьму у них лошадь.
     Старушка вышла. Шон сложил обратно все бумаги в пакет, завязал его, одел куртку, сунул пакет в дырку в подкладке и вышел во двор.
      Шон вдохнул чистый, прохладный воздух и зашагал к воротам.
 

     Телега ехала медленно, переваливаясь с колеса на колесо. Колёса скрипели. Старая кобыла едва перебирала ногами. Вечерело. Солнце ещё не скрылось за горизонтом и освещало им путь.
     Старушка сидела на перекладине, брошенной с одной стороны телеги на другую. Она качалась на перекладине в такт переваливания колёс, держа вожжи в руках. Кнут, без всякой надобности лежал в телеге. Старушка смотрела поверх головы кобылы, куда-то вперёд. Она не вглядывалась вдаль, она вспоминала прошлую жизнь, жизнь, которая протекла слишком быстро. Она подумала о том, что вот и Матушки нет, а ведь она младше неё.
      Старушка вспоминала Матушку.
 - А, ведь мы были, не разлей вода. И даже живя в том ужасном доме, она доверяла мне всё. Мы встречались в пещере за домом и рассказывали всё, что с ними происходит. А, может, не всё? Она… - Старушка  задумалась, пытаясь вспомнить её имя. – Я совсем забыла её имя. Как же и меня она обкрутила, что и я, как все, всегда называла её Матушкой.
       Старушка вздохнула и подумала о том, что её уже начинает подводить память, что, оказывается память, стирает прошлое, но стирает как-то странно,
не всё, а какую-то часть.
 - А, что же память оставила мне? Вспомню ли я пещеру, где мы с ней встречались? А, ведь в дом, она меня никогда не пускала. А, вот деньги, деньги давала и помогала мне всем, а то, как бы я выжила, да ещё построила дом.
      Старушка вспомнила о доме и внезапно забеспокоилась, что оставила его без присмотра. Она посмотрела на Шона, который сидел в другом конце телеги. Она увидела его скрученное тело.
 - Шон, возьми кожухи и постели на дно телеги один, а вторым укройся. Вечер, холодает, скоро ночь.
       Шон молча взял сложенные кожухи и постелил, как велела старушка. Он лежал на дне телеги и смотрел в небо, наблюдая, как уходящее в закат солнце освещает плывущие облака. Облака меняют свою форму, цвет и движутся куда-то подгоняемые  неизвестно кем.
         Шон согрелся в кожухах. Монотонный скрип колёс не менял своих звуков. Телега переваливалась с колеса, на колесо, укачивая Шона.  Шон не заметил, как глаза его закрылись, и он уснул.
       Старушка, какое-то время продолжала раскачиваться на перекладине, потом её руки расслабились, и она не заметила, как выпустила вожжи, согнулась, положив голову на борт телеги.
        Они оба проснулись от грохота. По дороге катила военная техника, а по обочине дороги, вытянувшись в длинную линию, шли солдаты.
 - Русские… Шон, смотри, русские…
 - Да, у них на пилотках звёздочки… Бабушка, а долго нам ещё ехать?
 - Дня два…
 - Как?! Ты, ведь говорила, что это рядом.
 - Так, а разве это далеко всего два дня пути? Ты он, сколько крутил по этой местности, что и сам подсчитать не можешь.
    
          Шон смотрел на солдат водителей машин. Кто-то из водителей махнул ему рукой. Шон махнул в ответ.
  - Бабушка, а русские вовсе не злые…
  - Да, если не шарят по домам и не грабят нас. У нас в городе, всех молоденьких девушек переодели в старух…
 - Бабушка, зачем?
 - Зачем, зачем… Затем… - Старушка отвернулась от колонны военных в другую сторону. – Солдат, он в любой армии солдат.
     Колонна военных всё шла и шла, и казалось ей ней конца.
 - Скоро войне конец.
 - Бабушка, а русские останутся в Венгрии?
 - А, кто их знает, как после войны поделят мир.
 - Бабушка, так выходит, что воюют для того, чтобы делить мир.
 - Кто знает, чего людям не хватает, и они не хотят жить в мире друг с другом. Вон, Матушка, чего ей не хватало? Всё у неё было, много всего было, а она всё хотела ещё и ещё.
 - А, ты знакома с Матушкой?
 - Да, знакома… все годы… знакома с ней… Мы ведь росли с ней вместе, пока её не забрали туда… в дом…
 - Я её всё время боялся. Она так смотрела, так смотрела, что мне всё время казалось, что она читает мои мысли.
       Старушка посмотрела на Шона.
 - Это так и есть… было. Её за это и называли ведьмой, но говорили об этом тихо, осторожно. Все её боялись.
      Старушка отвернулась от Шона. Она думала, о том, как они жили, себе жили, а вот, дожились.
 - Как же быстро всё пролетело. – Старушка вздохнула, подумав о том, что никто не вечен и всякие сказки о том, что есть такие, которые живут тысячи лет – выдумки.
       Колонна военных редела, и вот исчезли из виду все, а телега всё катит и катит… Вновь вечереет. Вновь солнце уходит за горизонт. Ночь.
        Старушка остановила кобылу. Набросала перед ней сена и пошла, устраиваться в телеге. Она сняла перекладину, на которой сидела и устроилась в уголке.
       Шон спал. Он не видел, как старушка достала из узла деревянный круг, подставила его под лунный свет и впилась взглядом в резьбу на круге. Она крутила круг, так, чтобы лунный свет освещал резьбу на круге без теней.
 - Совпало… - Старушка зашептала какие-то слова и посмотрела в ночное, звёздное небо.  – Совпало…
       Она отложила деревянный круг в сторону и задумалась. Все мысли старушки сейчас были направлены только в одну сторону.
 - Я наследница. Если конечно уже не отыскались другие. – Она вдруг посмотрела на Шона. – А, ведь он получил бумаги на наследство.
       Старушка хихикнула.
 - Все гоняются за богатством.
        Старушка что-то вспомнила и вновь взяла в руки деревянный круг с резьбой на одной его стороне. Она вновь стала подставлять круг под лунный свет. Она всё вертела и вертела кругом, пытаясь установить его так, чтобы на нём не было тени. Тень с круга не исчезала, и старушка опустила круг.
 - Ну и зачем мне это богатство? Ну, для чего я пытаюсь увидеть то, что мне уже увидеть не нужно. Что я могу увидеть там, кроме того, что мне и так известно.
      Старушка прислонилась к стенке телеги и уснула. Ей снилась вся её жизнь, прошедшая год за годом. Ей снилась последняя встреча с Матушкой в пещере, снились немецкие солдаты в её доме, затем пришли в её дом русские солдаты.
        Она увидела себя, одиноко стоящую на дороге. Она смотрит на дорогу перед собой, а дороги то и нет. Дорога оборвалась. За дорогой море. Она всматривается в море, оно почему-то жёлто-белого цвета. Она приглядывается к жёлто-белому цвету моря и видит, что это не море, а пустыня.
         Старушка замерла на краю дороги. Она смотрит на песок, который всё ближе и ближе подбирается к ней из пустыни. Она боится сделать шаг вперёд. Она уверена, что пустыня её поглотит.
         Старушка проснулась в предчувствии встречи с чем-то неизведанным. Её охватило волнение. Из памяти не уходил сон, в котором она видела конец дороги и подступающий к ней, песок пустыни.      
 
      Старушка вылезла из телеги и подошла к лошади, погладила её, посмотрела ей в глаза.
 - Знаю, я старая. Знаю, скоро уходить. А, как посмотрю на этот мир вокруг, как бы ни было, никто его не хочет покидать и не от страха, что попадёт в какой-то другой совершенно не знакомый мир, а оттого, что здесь всё живое. Всё живое! Ты понимаешь – всё живое! И вот ты, старая кобыла – живая. И деревья и птицы – всё живое!
        Старушка отошла от кобылы. Села на обочине дороги.
 - Вот  теперь, дорога не обрывается, а проходит за моей спиной, а я смотрю вперёд. Туда, куда мне и надо смотреть, а по дороге уже пойдут другие, и где-то в каком-то месте, когда-то, и они вот так же сядут у обочины и дорога останется за их спиной. Дорога жизни ведь у всех одна и нет ни у кого ничего другого. Все живут, дышат, страдают, любят, болеют и никто никого не жалеет. – Старушка вздохнула. – А, кого жалела я? Даже сейчас, в такой момент, мне пришла в голову мысль о наследстве. А, зачем оно мне? Зачем? А, если бы я была моложе?
      Старушка посмотрела в сторону телеги, в которой спал Шон.   
 - Я могла бы… Я могла бы… Ох, эта страсть к бога-тству. Одной ногой там, а всё ещё приходят мысли…
 
      Она ещё не видела солнце, но его свет уже озарил всё вокруг. Где-то вдали поднялась в небо стая птиц. Просыпалось от ночной спячки поле и травинки тянулись к свету. Всё вокруг оживало.
 - Так вот, оно богатство! Я ведь в нём прожила всю жизнь и не замечала ничего!

       Шон проснулся и, не увидев старушку в телеге, стал осматриваться вокруг. Он увидел её, сидящую на обочине дороги. Старушка не шевелилась. Шон изо всей силы закричал:
 - Бабушка!
       Старушка вздрогнула. Живой голос пробудил её от всех мыслей.
 - Вот оно богатство! Живой голос, живой человек рядом! – Она повернулась к Шону. – Иди сюда. Посмотри, какая красота вокруг.
         Шон вылез из телеги и подошёл к старушке, сел рядом.
 - Смотри! Смотри! Солнце, птицы, трава поднима-ется и тянется к свету! Шон, и рядом со всем этим, живой человек. Вот оно богатство!

      Шон смотрел на старушку и плохо понимал, о каком богатстве она говорит. Он вспомнил о марках в конверте и запустил руку в дырку подкладки куртки, нащупал пакет, и конверт и единственная мысль была у него – Это моё богатство!
 - Бабушка, ну какое это богатство?  Это же просто природа, которая вокруг нас.
 - Шон, это не просто природа. Это часть нашей жизни и может быть эта часть более важна, чем та, о чём думаешь ты.
 - Бабушка, ты умеешь читать чужие мысли?
 - Нет. Я не умею читать чужие мысли. Но я прожила длинную жизнь, много повидала и научилась видеть и думать. Жаль, что в погоне за богатством, я ничего этого не замечала. Нет, я замечала всё, но не придавала значения этой стороне жизни.
 - Ты хотела быть богатой?
 - А, кто не хочет? Ты не хочешь?
 - Я? – Шон растерялся. – Я… Я богат!
 - Вот как? И откуда же это твоё богатство? Уж, не из дома ли Матушки?

       Шон молчал. Он не знал, что ответить. Он вдруг испугался, что когда они приедут в дом Матушки, то там, у него отберут его богатство. Перед ним возник образ русского солдата, который взял в руки его конверт и марки рассыпались по полу. К нему вновь пришла мысль о том, что он будет защищать своё богатство. Он никому его не отдаст.
 - Бабушка, но ведь у каждого своё богатство и никто не имеет право отнимать то, что принадлежит другому.
 - Оно, может и так, да только в жизни всё получается не так.
 - А, ты могла бы отнять у меня то, что принадлежит мне?
 - А, что принадлежит тебе? Дом Матушки?
 - Мне он не нужен!
 - А, что тебе нужно? То богатство, которое в её кладовых?
 - Оно мне не нужно!
 - Так, что тебе нужно? Что?
    
         Шон молчал. Он не хотел даже словом навести старушку на мысль о марках, ведь это его богатство и он будет его охранять ото всех.
 - Так, что тебе нужно в жизни? Что?
 - Я не знаю. Бабушка, я ещё не знаю её самой, этой жизни.
 - Да. Многие проживают жизнь и так и не знают – Что им надо было в этой жизни? Чего они бегали, что-то искали, суетились…
 - Отнимали у других, как те солдаты…
 - Солдаты творят, что угодно. У них право завоевателя.
 - Бабушка, что ты такое говоришь? Значит, тот, кто нападает на кого-то… завоеватель. И имеет право отнять?
 - Нет. Шон тут надо разбираться. Этот, который нападает на кого-то он просто грабитель, а завоеватель – это когда одна страна завоёвывает другую и те, которых завоевали должны подчиняться.
 - А, если они не хотят подчиняться?
 - Значит, снова будет война.
 - Бабушка, значит, войнам не будет конца…
 - Так оно и есть. Войнам нет конца. Все стремятся к богатству и власти. Идём. Уже солнце встало. Нам осталось чуть-чуть и мы у цели.
 - Бабушка, а мы пойдём прямо в дом?
 - Нет, мы зайдём в дом с чёрного хода и посмотрим, что там происходит. В доме, надо быть осторожными. Там опасность может поджидать за любым углом.
 - Бабушка, а ты была там?
 - Нет.
 - И, как же мы зайдём в дом?
 - Пошли. Нам нельзя задерживаться в пути. Мы должны до заката солнца войти в дом. 
 
        Телега переваливалась с колеса на колесо, и чем выше поднималось солнце, тем тревожнее были мысли у Шона. Он всё время следил за его движением по небосклону.
        Щон увидел знакомую местность. Вот и дорога, которая бежит среди полей, по которой они ехали в карете. Вот уже виден холм с домами.
        Дорога стала подниматься вверх. Старушка сидела, задумавшись, и Шон всё не решался её спросить – Почему они едут в селение, а не к месту, чтобы войти в дом с чёрного хода?
      Словно подслушав его мысли, старушка сказала:
 - Я передумала. Если Матушки нет, то почему мы должны входить с чёрного хода? Мы войдём в дом, как положено всем гостям. 
 - Бабушка, но ты же говорила, что это опасно.
 - А, кого нам бояться – Матушки нет!          
       Шон подумал о маме, о Мае. Ему нечего их бояться, но если старушка чего-то боялась, может, есть ещё кто-то? Ведь Май сказал ему уходить быстро…
 
       Телега подкатила к калитке. Старушка привязала вожжи к крюку в каменной стене.
 - Пошли.
       Старушка открыла калитку.
 - Странно, не заперто…
        Они стали подниматься по каменным ступеням вверх. Шон смотрел вокруг и заметил, что ничего не изменилось за время его отсутствия.
         Дверь в дом оказалась тоже открытой, и они вошли.
 - Странно. Все двери открыты. Шон, я никогда не была в доме. Веди в комнату…
 - В какую?
 - Не знаю. – Старушка вдруг поняла, что она напра-сно решила ехать в такой дальний путь. Она устала. В её голове кружились поля, птицы, дороги… - Я посижу здесь, а ты иди. Ты знаешь, где может быть мама…

     Шон отправился в комнату Мая в надежде, что там он найдёт хоть кого-то.
     Шон замер перед дверью и прислушался. Из-за двери неслись приглушённые голоса. Он пытался разобрать – кому же они принадлежать, но не мог.
  Шон нажал на дверную ручку. Дверь открылась. 
               
      На кровати лежала мама. Май сидел возле кровати на стульчике. Ференц сидел у стола на стуле и что-то писал.
 - Мама!
     Шон бросился к кровати, но ему навстречу уже спешил Ференц.
 - Шон, тише, мама спит.
     Шон замер.
 - Можешь подойти к ней, но только тихо.
      Шон подошёл к маме и посмотрел на неё. Мама спала. Только теперь, подойдя близко, он увидел, как мама изменилась. Шон посмотрел на Мая.
 - Май… что с мамой?
 - Она спит. Она теперь много спит.
 - Почему?         
 - Пусть она поспит, а ты расскажи нам – Где ты был и как добрался обратно?
 - Мне нечего рассказывать. Меня привезла сюда бабушка.
 - Какая бабушка?
 - Май, всё это не важно. Я жив и здоров, а скажи мне, что с мамой? Где ты её нашёл?
 - Садись Шон. Я тебе расскажу. Не перебивай меня, если даже у тебя возникнут вопросы по ходу моего рассказа. В том, что произошло много неясного, ка-кого-то таинственного, и мы до сих пор не можем ни в чём разобраться. Как ты помнишь, я вышел из комнаты, чтобы отправиться на поиск Софии. Я бежал быстро, я торопился. Спустился в комнату, а там, то, что мне показалось окном, было картиной, освещённой светом из щели в горе. Картина была поднята вверх, и передо мной открылся вход в темноту.  Забыл свечи, но я побежал вперёд в надежде, что София далеко не отошла. Я всё время держался правой рукой за стену и продвигался в темноте.
  В темноте появился свет, и я вскоре вышел на поверхность. Следов Софии, или каких либо других вокруг не было видно, и я отправился в дом, но ощущение, что София где-то рядом не давало мне покоя и я принял решение, что пока не найду Софию никуда отсюда не уйду.
     Я лазил по горе, заглядывал под камни, мне всё время казалось, что она рядом, что она зовёт меня. Я слышал голоса, и это становилось слишком реальным, чтобы отбросить идею, что София находится где-то под землёй, рядом со мной.
  Я не знаю, сколько времени я бродил и плутал по горе и вокруг. Я был в отчаянии. И тут, на моё счас-тье, я увидел Ференца, который идёт по горе в сторону дома. Дальше я помню всё, как в тумане и то, что было дальше, расскажет Ференц. – Май повернулся к Ференцу. – Ференц, говори обо всём.
     Ференц сел на край кровати у спинки и посмотрел на Шона.
 - Ты действительно хочешь знать, что случилось?
 - Да, Ференц, да.
 - Ты хочешь знать, как и почему я оказался здесь, задержавшись надолго в другом месте?
      Шон почувствовал волнение, что-то ему подсказывало, что это связано с ним. Шон собрался с духом.
 - Да, говори.
 - Я вижу, Шон, ты стал за это время совсем взрослым. Тебе видимо пришлось много повидать…
       Чем дольше говорил Ференц, тем сильней волнение испытывал Шон. Он уже пожалел о том, что согласился выслушивать его рассказ. Шон ругал себя, так как на самом деле его вовсе не интересовало, как, где и зачем Ференц задержался.  Он думал о том, что ему нет ни какого дела до жизни взрослого человека, который знает что, и для чего он делает.
 - Так вот, я шёл в Вальд. Шёл, как обычно ходил в дом Матушки через гору. Вся эта местность мне знакома до мелочей и ничего нового я не видел, но я проходил мимо валуна и как-то отметил, что слишком много натоптано ногами вокруг него. Я не придал значение этому и пошёл дальше и тут, я увидел Мая. Я не хочу тебе рассказывать, в каком он был состоянии. Скажу только, что я никогда не видел его таким. Он не мог говорить ни о чём и только одно – София, отлетало и разлеталось вокруг. Я понял, что что-то произошло. Мы вошли в дом, и пошли тем путём, по которому шёл Май на поиски Софии. Я держал Мая правой рукой, а левую руку, всё время держал на стене, ориентируясь в темноте.
      Мы нашли её.  Она была связана тряпками. Она не произносила ни звука. В таком состоянии она находится и до сегодняшнего дня.

       Май сидел на своём маленьком стульчике у кровати Софии и держал её за руку. Он поднял голову и посмотрел на Софию.
 - Тебе ни о чём не надо беспокоиться – я здесь. Шон здесь.
       Май почувствовал, как рука Софии дрогнула в его руке.
 - Шон, она услышала! Она услышала! 
       Шон смотрел то на Мая, то на Софию. Всё, происходящее в этой комнате, казалось ему далёким и каким-то чужим. И мама, лежащая без движений с закрытыми глазами на кровати была ему словно чужая, совсем чужая.
 - Шон, что с тобой? Ты меня слышишь?
 - Слышу, Май, слышу.
       Май взглянул Шону в глаза и отвернулся.
 - София, он вырос. Он стал совсем взрослым.
       Ференц поднялся с кровати и вернулся к столу, за которым что-то писал.
 - Май, я продолжу?
 - Да. – Май ответил Ференцу и обратился к Шону. – Шон, как ты вернулся? Кто тебе помог?
 - Меня привезла бабушка.
 - Какая бабушка?
 - Я не знаю. Она меня подобрала, когда я погибал от голода и… - Шон замер, едва не проговорившись, что она спасла его марки и документы. – Она… она вернула мне жизнь.
 - Где же эта бабушка сейчас?
 - Она осталась в зале. Она старенькая и не могла идти со мной по дому. Она устала от поездки.
 - Иди и приведи её сюда.
        Шон быстрым шагом направился к двери.

 
     Старушка сидела в зале и смотрела на портреты, развешанные на стенах. Она переводила взгляд с одного портрета на другой и словно видела их всех живыми.
 - Охо-хо, сколько лет прошло. – Старушка вздыхала и охала, вспоминая рассказы Матушки о жизни их всех в этом доме. – Я осталась одна, значит…
      Старушка поднялась со стула и направилась к выходу.  Она вышла за калитку, отвязала вожжи от крюка в стене и полезла в телегу, села на перекладину.
 - Трогай, вези меня… домой.

      Кобыла тронула с места, и телега покатила, переваливаясь с колеса на колесо.
      Старушка смотрела на красивое селение Вальд, утопающее в молодой, весенней зелени. Солнце клонилось к закату.
 - Домой… домой…
       Старушка слезла с переклады. Положила перекладину в телегу. Расстелила кожухи и легла на них. К ней приходили разные мысли. Они выплывали из остатков памяти о прошлом. Старушка пыталась увидеть своё прошлое, но перед ней мелькали лишь какие-то картинки, которые менялись и не зацепляясь одна за другую проходили чередой.   
          Телега ехала по дороге медленно вдоль дворов селения. Вот остались позади дворы и само селение.
 Телега спустилась вниз, в долину и покатила по ровной дороге, которая вилась среди зеленеющего поля.

       Шон вошёл в зал и, не увидев, старушки, побежал во двор. Оглядел двор и выбежал на улицу. Он увидел, как телега движется по дороге среди полей. Странное чувство охватило Шона и он, что было силы, закричал:
                - Бабушка!!!
 
       Телега переваливается с колеса на колесо. Старушка смотрит картинки прошлого и не испытывает ни каких ощущений. К старушке, как сквозь пелену прорывается крик Шона.
  Старушка улыбается.
 - Живой голос… живой человек… он помнит обо мне…
      Старая кобыла вывезла телегу на прямую дорогу. 
 Солнце опускается всё ниже и ниже в закат, отсвечивая в глазах старушки.
      Шон стоит на улице, смотрит на удаляющуюся телегу. Он охвачен странным чувством. Шон запускает руку в дырку курточки и нащупывает там пакет, но вместо обычного чувства от прикосновения к пакету, он чувствует что-то другое.
 - Бабушка, зачем ты уехала? Это… как если бы я потерял своё богатство.

       Шону не хочется идти в дом. Он стоит на улице и, хотя уже совсем не видит телегу, которая скрылась из вида, продолжает смотреть в ту сторону.
  Солнечные лучи исчезли. Месяц обозначил своё присутствие. Свет звёзд прорывался сквозь парсеки.

     Ференц закончил что-то писать на листе бумаги.
  - Май, прочти.
      Май поднялся со своего стульчика, направился к Ференцу, подошёл к столу и, не глядя, подписал бумаги.
 - Май, почему ты не читал? Может что-то не так?
 - Мне ничего не надо. Только бы София была всегда со мной.
 - Май, я уверен, что она придёт в себя и возможно тогда…
 - Ференц, нам хватит того, что я спрятал. Войне конец и неизвестно, как будет приживаться коммунистический режим в Венгрии. Шон вернулся, и это решило многие проблемы для меня. Он останется под твоим присмотром и когда София пожелает, мы всегда сможем приехать к вам. Надеюсь, что коммунисты не обнесут колючей проволокой границы Венгрии. Но, вам надо спешить, пока они ещё не установили свои порядки. Может потом и выезд из страны будет закрыт. Они же там, в СССР, своих граждан никуда не выпускали. Спеши, вам предстоит нелёгкий путь… с грузом.
         Май направился в сторону кровати, на которой лежала София. Он подошёл, заглянул ей в лицо, уселся на свой стульчик у кровати, взяв её руку в свои.
 - Май, а ты заметил, как Шон изменился?
 - Да. Ты подумал, что тебе придётся с ним иметь проблемы?
 - Нет. С ним не будет проблем. Дело не в этом. Он стал совершенно закрытым.
 - Да, он вовсе не тот, что был раньше. Ференц, когда вы уезжаете?
 - Теперь, когда Шон нашёлся, немедленно.
 - Завтра поезжайте в Буду и постарайся отправиться сразу.
 - Май, я сделаю всё, чтобы успеть выскочить, пока коммунисты не закрыли границы.
 - Не забывай о грузе. А, куда пропал Шон?
 - Он пошёл за старушкой, которая его привезла сюда.
 - Ференц, сходи за ним и приведи его сюда. Я хочу поговорить с ним.
 - Ты хочешь поговорить с ним один на один?
 - Да.
 - Хорошо. Я сейчас приведу его.
       Ференц привёл Шона в комнату и удалился.
 - Шон, присядь. Я хочу поговорить с тобой.
       Шон простонал.
 - О, опять эти разговоры, рассказы…
 - Тебе что-то не нравится?
       Шон встрепенулся.
 - Извини,  Май, я, наверное, просто устал.
  - Я вижу… Так вот. Завтра ты отправишься с Ференцем из Венгрии.
 - Из Венгрии? Куда? Для чего?
       Май посмотрел на раздражённое лицо Шона.
 - Ференц едет искать сына, которого увезла его жена много лет назад. Мы имеем опасения, что коммунистический режим закроет границы и  тогда никто не выберется из страны.
 - Май, я видел русских солдат… - Шон замолчал. Он вспомнил русского солдата, который вытряхнул марки на пол. Шон вздрогнул. – В котором часу мы уезжаем?
 - Об этом и обо всём другом будешь говорить с Ференцем и, пожалуйста, не создавай ему проблем.
               
      Шон слушал Мая, и ему всё время казалось, что он очень изменился с того времени, как Шон покинул дом Матушки и его не видел. Но, внезапно к Шону пришла мысль – А, может, изменился я?
 - Май, извини меня. Я никак не могу привыкнуть к тому, что всё время что-то происходит, всё меняется. Всё время куда-то надо передвигаться.
 - Шон, это тяжёлое время испытаний для всех. Я и София, останемся здесь. Её нельзя никуда везти. Но, как только она поправится, мы приедем к вам.
 - Я уверен, что она поправится. Май, я буду тебе писать, писать обо всём.
 - Не надо писать обо всём. Мы не знаем, как будут проверяться письма. У нас с Ференцем установлена связь.
               
       Ференц вошёл в комнату тихо и пошёл к столу. Он собрал написанные им бумаги и сложил их в конверт. Конверт заклеил и положил во внутренний карман пиджака.
 - Ужин готов. Сейчас поужинаем и спать.
 - Ференц, в котором часу вы завтра отправляетесь?
 - С рассветом.
      Они спустились в кухню и сели за стол. Старшая повариха подала им ужин и понесла ужин для Софии в её комнату.
      Она кормила Софию и всё время приговаривала:
 - Бедняжка, ну, кто же так поступил с тобой? Кто?
            Глава 19.
       Кларк осторожно выглянул из пещеры. Голод гнал его в дом к еде. Он подошёл к двери и как обычно всунул свой ключ в замок. Ключ вошёл свободно, но не проворачивался. Он вращался в замочной скважине, как ложка в стакане с чаем.
       Кларк занервничал.               
       Он вновь и вновь вставлял ключ в замочную скважину, не веря в то, что он не может открыть дверь. Тошнота сжала пустой желудок, нервы напряглись. Кларк почувствовал, как его начинает колотить дрожь. Перед глазами Кларка поплыли цветные разводы. Тело начал охватывать холод, цветные разводы заискрились красным, синим, жёлтым цветами и словно кто-то толкнул его – Кларк побежал.
      Он бежал к пещере, а холод всё крепче сжимал его спину, со лба Кларка текли горячие капли прямо в глаза. Он вскочил в пещеру и бросился к своему саквояжу, наполненному драгоценностями, схватил его, прижал к себе.
 - Моё! Моё! Не отдам! Никому не отдам!
      Он внезапно вспомнил о Матушке.
 - Ведьма! Ничего не получишь, всё моё!
       В почти бессознательном состоянии к нему пришла мысль, что Матушка развязала тряпки, которыми он её связал и забрала все драгоценности из саквояжа. Он попытался вспомнить, когда же он был у неё последний  раз и проверял крепость тряпок, но все его мысли сбивали искрящиеся перед ним красный, синий, жёлтый цвета.
       Все мысли ушли куда-то. Трясущимися руками, Кларк рванул замок на саквояже, распахнул его.
        Из саквояжа, навстречу Кларку летели, блестя и переливаясь все цвета радуги. Кларка охватило возбуждение. Радость обладания усиливала ощущения.   Кларк издал вопль страсти.
 - Моё! Всё моё!
      Безумие толкало его к наслаждению. Он запустил пальцы в саквояж, зажал в них столько, сколько вместилось, и поднёс к глазам.
     Все блески слились в единую вспышку, за которой последовал мрак.
      Тело Кларка лежало возле саквояжа с драгоценностями. Кларк смотрел в темноту. Он не пытался что-то увидеть. Мозг Кларка отказывался воспринимать окружающее, его мозг работал в автономном режиме – для движения тела.

                Глава 20.       
        Двуколка, запряжённая молодым рысаком, катила по дороге. Ференц управлял лошадью, напряжённо держа в одной руке  вожжи, в другой руке – кнут. 
       Ференц взмахивал кнутом и раздавался свист, а затем  щёлканье. Мысли Ференца были далеко от места, в котором он находился. Он словно старался проскочить все годы, которые провёл без Эдны и Томми и теперь мчится к ним, минуя все преграды.
        Они миновали несколько мелких населённых пунктов и только, что миновали город. Дорога вплотную подходила к железнодорожному полотну.         
        Рука Ференца застыла с кнутом в воздухе, взгляд уловил какое-то движение на дороге и, хотя это происходило далеко впереди – Ференца охватило волнение.
 - Шон, посмотри и скажи, - Что ты видишь на дороге?
        Шон оторвался от своих мыслей и посмотрел вперёд. Двуколка продолжала нестись вперёд и её колебания мешали рассмотреть точно – Что же происходит на дороге? Шон напрягся.
 - Ференц, это пост… русские. Я видел такие посты на дорогах.
      Ференц ослабил вожжи. Лошадь замедлила бег. В голове Ференца заметались разные мысли.
 - Ференц, они кого-то ищут.
       Ференц натянул вожжи. Лошадь остановилась.
 - Не останавливайся! Не останавливайся! Русские подумают, что мы именно те, кого они ищут. Вперёд! Вперёд! Ференц гони!
       Ференц щёлкнул кнутом, подскочил на месте и закричал:
 - Вперёд! Вперёд!
        Лошадь подкатила двуколку к посту. У недавно установленного поста стояли русские солдаты. Они проверяли у всех документы, и очередь из повозок растянулась на сотни метров.
 - Ференц, я пойду, посмотрю.   
      Шон спрыгнул с двуколки и направился к посту. Он шёл, ни о чём не думая. Неведомая сила влекла его к русским. Шон остановился у поста. Солдаты проверяли документы у мужчины. Мужчина нерв-ничал. Солдаты подошли к его телеге и принялись рыться в узлах и тюках. Мужчина кричал им, что это лишь домашние вещи, которые остались в его доме после налёта авиации. Солдаты, не обращали внимания на крики мужчины. Потом кто-то махнул рукой, и мужчина двинулся вперёд. Подъехала другая телега.
      Проверка документов, проверка телеги. Телега отъехала.
  Шон вернулся к Ференцу.
 - Проверяют документы и повозки.
 - Как проверяют повозки?
 - Просто смотрят, что находится в повозке.
 - Развязывают тюки, раскрывают баулы?
 - Не все.
       Они стояли не так долго, как думал Ференц. Двуколка подкатила к посту. Ференц подал документы. Солдат посмотрел на паспорт, затем на Ференца и уткнулся в бумагу о рождении Шона. Посмотрел на Шона. Шон замер. Он узнал его, это был тот солдат, который вытряхнул марки на пол в доме старушки. Шон по привычке хотел сунуть руку за подкладку куртки и нащупать пакет, но внимательный взгляд солдата удержал его. Солдат смотрел на Шона, словно что-то вспоминая.
        Автоматная очередь разлилась лаем внезапно. Из телеги, которая направлялась в противоположную от Буды, сторону и стояла у поста по другую сторону ограждения, выскочили  мужчины и побежали к железнодорожному полотну. Они бежали кучно и задние, развернувшись, стреляли в сторону поста.
 - Ложись! – Ференц закричал, повалил Шона вниз и накрыл собой.
       Из будки у поста выскочили солдаты и, стреляя на ходу погнались за мужчинами.
       Мужчины перевалили через железнодорожное полотно и скрылись из виду.  Солдаты растянулись в цепь и цепью двинулись к полотну железной дороги.
      Шон не видел происходящего. Он лежал лицом вниз и не мог пошевелиться.
       Солдаты что-то закричали друг другу, и повисла тишина.
      
     Шон зашевелился. Он хотел поднять голову и посмотреть на происходящее, но Ференц ещё крепче налёг на него.
      Ференц наблюдал за происходящим. Он следил за солдатом, у которого остались их документы.
      Солдат остался стоять у двуколки, лицом к цепи и наблюдал за её продвижением. Цепь из солдат перевалила за полотно и скрылась из вида, спустившись в низину.
       Автоматы ругались последними словами. Гранаты взрывали себя своим собственным запалом.
        Никто не видел, что происходило по ту сторону железнодорожного полотна.            
        Всякое движение на дороге замерло. Солдаты взяли автоматы на изготовку. Они возвращались. Из шести мужчин, бежавших за полотно, привели только двоих. Солдаты вернулись к будке у поста, взяли что-то из будки и вновь отправились за полотно железной дороги. Они несли на плащпалатках русских солдат.
      Ференц смотрел на возвращённых, на плащ палатках раненых или убитых солдат и видел, как смотрели другие солдаты на них.
       Ференц подумал о том, что войне конец, а эти парни, прошедшие всю войну останутся в Венгрии навсегда. 
 - Они останутся, а мы покидаем.
      Ференц обнял Шона, сжал его.
  - Шон, они останутся здесь навсегда, а мы покидаем Венгрию.

        Шон, прижатый Ференцем, застонал:
  - Я хочу вырваться… - Шон дёрнулся. Ференц выпустил его из своих объятий. – Есть ли где нибудь на земле спокойная жизнь?! Когда, ни будь, закончатся эти войны?!
       Солдат с документами Ференца и Шона в руках повернулся к ним лицом, подошёл и протянул Ференцу документы, что-то сказал и пошёл к следующей телеге. Ференц взмахнул кнутом, раздался щелчок, двуколка покатила по дороге…

            Глава 21.            
      Америка празднует Победу.
       Народ, вышел на улицы и площади, приветствовать солдат, вернувшихся из боевого похода по дорогам Второй мировой войны.   Из парков и площадей разносится весёлая музыка.
   Ференц и Шон стоят на площади.
 - Что, там, сейчас, в Венгрии? Может быть, тоже салюты в честь Победы? Может, народ тоже веселится?
 - Ференц, ты любишь Венгрию?
 - А, почему ты спрашиваешь об этом?
 - Один старик мне сказал, что Венгрия самая лучшая в мире страна. Я его спросил – А, бывал ли он в других странах? И знаешь, что он мне ответил?
 - Что?
 - А, зачем? Я и так знаю, что Венгрия самая лучшая в мире страна!
 - Он прав. Я тоже так думаю.
 - Но, если ты так думаешь, то почему уехал из страны? Почему?
 - Многие, по разным причинам покидают свои страны, в которых они прожили долгие годы…
 - Ференц, что гонит людей из страны в страну? Вот, мой папа, уехал на заработки и… я никогда его не видел.
 - Я знаю об этом. Если он не вернулся, значит, что-то случилось. Он не мог бросить Софию и тебя, не мог. Он уехал в 1930 году. Это было тяжёлое время. Потом в Германии начали происходить изменения. Кто может знать, что и куда могло его втянуть…
 - Он писал нам письма. Потом письма стали приходить всё реже и реже, потом перестали совсем.
 - Шон, не думай о нём плохо. Шандор хороший человек, но он слабый, понимаешь, слабый. Он слабый перед обстоятельствами жизни. Он ведь не уехал на прогулку. Он уехал на заработки, а это всегда сопряжено с опасностью для того, кто не имеет гражданства страны, в которой находится…
 - Ференц, но мы получили в Америке гражданство.
 - Шон, нам помогли это сделать деньги.
 - Значит, деньги открывают дорогу во все страны?
 - Да. Деньги – это то, о чём мечтают все.
 - Ференц, я хочу у тебя спросить.
 - Слушаю.
 - Эти деньги, о которых ты говоришь, это деньги Мая?
 - Да. Его деньги помогут мне разыскать жену и сына, а тебе помогут получить образование и начать свою жизнь.
 - Значит, всё-таки, без денег никак…
 - Можно и без денег, но тогда путь будет сложный и тяжёлый. Май облегчил наш путь. Мы с тобой не скитались, не спали под заборами, не зарабатывали себе на кусок хлеба изнурённым трудом. 
         Шон задумался. Он вспомнил, как мама всё время работала в доме Марии и прибегала домой, чтобы лишь покормить его.
         Шон посмотрел на Ференца и вспомнил, как Ференц проводил с ним много времени, как Ференц учил его, подготавливая к школе. Шон вспомнил Мая, когда тот вытряхнул на стол марки. Шон вспомнил старушку, которая сберегла пакет и марки – его   богатство. Шон подумал о богатстве и слова, сказанные старушкой, - Смотри! Смотри! Солнце встало, птицы поют, трава поднимается к свету и рядом живой человек – Вот оно богатство!   

 - Природа и живой человек… Ференц, и ты, и мама, и Май, и старушка сделали для меня всё… - Шон вспомнил старушку. Он увидел перед собой зелёные поля и по дороге, которая петляет среди этих полей, движется одинокая телега. Шон закрыл глаза, в нём вновь пробудилось странное чувство, которое он испытал тогда, в тот момент, когда увидел удаляющуюся телегу.
         Это странное чувство набирало силу. Память Шона заметалась в поиске того, к чему можно прикоснуться и успокоить волну, которая готова вот-вот раздавить его.
       Шон почувствовал себя маленьким, слабым.
       Ференц смотрел на Шона  и понимал, что с ним происходит.
 - Шон, тебе грустно?
       Шон посмотрел на Ференца. Это было то слово, которое и определяло его состояние.
 - Грустно. Это грусть памяти от добрых ощущений, которые я познал. – Шон взял Ференца за руку. – Ференц, сколько же вы все сделали для меня! Я только сейчас это понял.
 - Грусть – это хорошее чувство. Оно рождается от нежности. Тебе ещё предстоит познать в жизни много ощущений.
 
        Раздались залпы. Небо наполнили десятки разноцветных звёзд. Америка праздновала Победу над самой жестокой по своей разрушительной силе, войной 20 века.
        Ференц определил Шона в муниципальную школу. Он мог бы отдать его в частную школу. Но Ференц помнил указания Мая о том, что Шон должен научиться жить в новом обществе и принять ту жизнь, которой ему предстоит жить.
         Ференц отметил, что Шон не проявляет никаких выдающихся способностей, но в то же время он усердно готовит школьные задания и считается в классе успевающим учеником.
         Ференц отметил, что у Шона нет близких друзей или хотя бы одного близкого товарища по классу. Ференц отметил, что Шон всегда один и всегда дома, его не увлекают ни школьные спектакли, ни общие праздники, ни… девочки. И это последнее, приводило Ференца к огорчению. Он посылал весточки в Венгрию Маю и получал тревожный ответ от  Мая именно на эту тему.  Подойти с этой темой к Шону, Ференц не мог придумать, как?   
           Розыск Эдны затягивался из-за того, что эмиграционные службы не могли найти её следов. Она не отмечалась на бирже труда. Она не получала ни каких пособий. Ребёнок Эдны не был обнаружен ни в одной муниципальной школе.
        Нанятый Ференцем детектив упорно трудился за хорошее вознаграждение, но отвечал всегда одно и тоже:
 - Прошло слишком много времени.

        Они сидят в кабинете детектива. Детектив доложил последние новости из мест, в которых он побывал.
 - Может, есть хоть какие следы её присутствия, в гостиницах?
       Детектив покачал головой.
 - Может, они уехали из Нью Йорка и тогда…
 - Нет. Ференц, ты не можешь себе представить работу детектива. Я не работаю в одиночку. Мы все связаны между собой и делимся нужной  информацией. Она не покидала Нью-Йорк, но и не появилась в другом месте, а это может означать, что она работала в частном доме или…
        Мозг Ференца заработал.
 - В частном доме. Она очень красивая!
 - Ты подумал о женщинах в домах?…
        Ференц опустил голову.
 - Я готов допустить, что угодно, лишь бы найти её.
 - Выбрось это из головы. Это я уже проверил изначально. Я только сейчас подумал о том, что она могла покинуть страну. Но, когда? В каком году? Она могла выехать из любого порта Америки.
 - Я удваиваю сумму вознаграждения. Найди её, как можно быстрее.
 - Ференц, это вовсе не так просто, как ты думаешь.
 - Я зайду через неделю, если раньше ты не позвонишь мне.
 - Договорились.
        Ференц вышел из кабинета детектива и остановился в приёмной, секретарша с кем-то говорила по телефону.
 - А, ты слышала… Эдна окрутила Била… теперь живёт, как… - Секретарша посмотрела на Ференца и прикрыла ладонью трубку. – Что-то ещё?
 
      В голове Ференца проскочила мысль. Он просто ворвался в кабинет детектива.
 - Она могла выйти замуж! Она могла сменить фамилию!
 - Ференц, успокойся. Она не выходила замуж. Она не меняла фамилию. Это проверено. Но, тут мне пришло в голову. Твоя жена еврейка? 
 - Какое это имеет отношение к делу? С чего это вдруг ты заговорил о её национальности?
 - Так, еврейка или нет?
 - Да.
 - Это облегчает дело. Я не сообразил сразу. Я просто думал, если ты венгр, то и… Теперь, мы её найдём, надеюсь, что она как многие еврейские женщины отдала ребёнка в ешиву на обучение. Ешива – это школа для еврейских мальчиков. Как только будут новости, а я уверен, что они будут, я тебе позвоню.
        Ференц вышел на улицу. Холодный ветер мчался по дороге, налетел на Ференца, но Ференц лишь нахлобучил шляпу на глаза. Ему было жарко от мысли, что цель близка. Он словно увидел в конце дороги Эдну, которая идёт куда-то и ведёт за руку Томми. Ференц побежал за видением.
 - Эдна! Томми!
        Он добежал до перекрёстка и остановился. Холодный ветер разогнал пешеходов и теперь только он один властвовал на улице. Ференц остановил проезжавшее мимо такси.
         Он вошёл в дом. Настроение Ференца было приподнятым. Он  почувствовал, что это правильный путь.
 - Если Эдна отдала Томми в еврейскую школу, значит, у неё нет денег. Значит, она не могла уехать из страны. Она не могла уехать из страны! Она здесь! Она рядом!
       Ференц пошёл в комнату Шона. Он открыл дверь без стука.
       Шон сидел за письменным столом и смотрел на стол.
 - Шон!
        Шон вздрогнул. Быстро схватил книгу, раскрыл её и положил на стол перед собой, повернулся лицом к Ференцу.
 - Что-то случилось?
        Голос Шона был насторожен.
 - Шон, кажется, я скоро встречусь с Эдной и Томми.
 - Поздравляю.
       Безучастность в голосе Шона к радости Ференца омрачила мгновенье.
 - Извини, я кажется, тебе помешал.
       Шон поднялся со стула и пошёл навстречу Ференцу.
 - Ты мне не помешал. Я, правда, рад. Надеюсь у тебя хороший сын.
 - Я тоже надеюсь на это. Он учился здесь в еврейской школе. Это школа для мальчиков. Она называется ешива. – Ференц внимательно посмотрел на Шона и какие-то мысли пришли к нему. – Шон, мама, когда, ни будь, водила тебя в синагогу?
 - В синагогу? Это что?
 - Ну, это… у христиан церковь… у евреев синагога…
 - А… Нет, никогда. Может, когда я был маленький, но я этого не помню. Не помню. А, какое это имеет значение?
 - Никакого. Я просто подумал… София ведь тоже еврейка.
 - Тоже, как кто?
 - Как моя жена Эдна и поэтому, она отдала Томми в эту… еврейскую школу.
 - Ференц. Я учусь в муниципальной школе. Мой возраст не соответствует моим знаниям. Я прилагаю все силы к тому, чтобы не отставать от учёбы. Меня не интересует религия. Я хочу продолжить учёбу и дальше. Я хочу получить профессию и жить в обществе наравне со всеми. Разве не для этого ты привёз меня в Америку? Разве не этого хотел Май?

       Ференц растерялся. Это были те слова, которые сказал ему Май. Май хотел именно этого.
 - Да, Шон, именно этого хотел Май, именно это он и обеспечил материально. Извини, Шон, я просто взволнован предстоящей встречей с семьёй.
        Ференц вышел из комнаты Шона и направился к себе. Он сел в кресло за столом, положил перед собой чистый лист бумаги и задумался над тем, что он должен написать Маю.   

       Мысли Ференца разлетались в разные стороны. Но, одна, что Шон стоит на пути, который предписал ему Май, сидела прочно и крепко.
       Ференц улыбнулся. Ему есть чем порадовать Мая.
      Ференц писал письмо Маю. Он писал, долго выбирая слова, которые больше всего подходили бы к тому, что происходит с Шоном. Потом он читал написанное, комкал письмо и выбрасывал его в мусор. Письмо не складывалось. Оно было каким-то ветвистым, неопределённым и неконкретным.
       Ференц изорвал несколько листов написанного письма и никак не мог понять, что же он хочет сказать Маю. Он взял очередной лист бумаги и начал новое письмо. Вновь разорвал его и выбросил.
        Он не мог написать письмо. Все мысли Ференца сбивались на скорую встречу с Эдной. И эта, волнующая его тема, всё время вклинивалась в текст, в совершенно не подходящем месте. Он оставил написание письма.
        Тревожные мысли не давали покоя.
 - А, если его уже нет в этой еврейской школе? Он по возрасту уже давно бы её окончил. А, где же в это время Эдна? Где она? Надо поехать в эту школу, в любую еврейскую школу и узнать, как ведётся обучение, когда они оканчивают школу, какое образование они там получают?
       Ференц вышел из комнаты, одел, тёплое шерстяное пальто, шляпу и вышел на улицу.
        Холод взбодрил его, освежил мысли и он остановил такси.
 - Мне нужна еврейская школа.
 - Какая школа, сэр?
 - Любая.
 - Это далеко, сэр.
 - Что значит далеко?
 - Это означает, сэр, что мы поедем в еврейский район.
 - Значит, мы поедем в еврейский район.
 - Это особый район, сэр.
 - И, что в нём особого?
 - Ничего, просто люди живут там не так, как живём мы.
 - Мне нет дела до того, как живут там люди. Мне нужна еврейская школа. Трогай!
         Водитель порывался ещё что-то сказать, но, увидев сердитое лицо пассажира в зеркальце, передумал.

         Они ехали долго, и Ференцу казалось, что этой дороге не будет конца. Пейзаж изменился. Ференц смотрел в окно машины, и ему подумалось, что он совсем не знает Нью-Йорк. Он никогда не бывал в этих районах. Он никогда не видел таких убогих и обшарпанных домов, пустырей, которые были завалены мусором и всяческими отходами человеческой переработки.
       Улицы, как показалось Ференцу, были слишком узкими. Деревья и кустарники были редкой роскошью для таких районов.
       
        Водитель  затормозил внезапно. Ференц качнулся.
 - Это еврейский район. Вот, школа.
        Ференц не выходя из машины, посмотрел на небольшое одноэтажное здание. Все окна в здании освещены. Двор пуст.
       Ференц откинулся на спинку сидения и закрыл глаза.
 - Это еврейский район, сэр. Вот, школа, сэр.
 - Я тебя слышу. А, тебе что-то известно об этих еврейских школах?
 - Какую информацию хотите получить, сэр?
 - Меня интересует обучение в этих школах.
 - Эти школы называются ешива. В этих школах учатся только мальчики. Сэр, я водитель такси. Я знаю много разных мест в Нью-Йорке, но чем занимаются там мне не известно.
          Мозг Ференца заработал в напряжённом режиме. Он никак не мог принять решение, - Выйти и пойти в школу или вернуться домой.
 - Возвращаемся!
      Водитель смотрел в зеркальце на прилично одетого пассажира и на его взволнованное лицо.
 - Сэр, тут недалеко синагога…
 - Возвращаемся.
        Ференц смотрел в окно машины на обшарпанные дома, заваленные мусором пустыри между ними и мысль, что Эдна возможно живёт в одном из этих домой, привела его в ужас. Он тут же представил себе, как она живёт в маленькой комнате, и её соседями могут быть какие угодно люди. Он представил себе, как она утром рано уходит на работу. На какую работу? Он подумал о том, что Томми возвращается со школы в эту комнату и возможно, возможно у них нет достаточно даже еды. Мысль о том, что они голодают, вызвала в нём желудочный спазм.
 - Они, наверное, голодают.
 - Извините, сэр, кто голодает?
 - Люди, которые живут в таких условиях.
 - Возможно, сэр, у Америки были трудные времена. Многие голодали, так как потеряли работу. Америка пережила экономический кризис, но теперь дело идёт в гору. Экономика на подъёме.
 - Если экономика на подъёме, то почему люди живут в таких ужасных условиях? Почему?
 - Сэр, мы с Вами не решим всех проблем. Америка страна эмигрантов. Все, едя сюда, думают, что раскопают Клондайк. А, Клондайк уже давно закрыли из-за того, что там иссякли все богатства. Нет, Клондайка! Кончился! – Водитель рассмеялся. – Но, каждый верит, что найдёт свою золотоносную жилу. Вот и роются. Вот и ищут.
 
     Ференц слушал водителя в пол уха. Он не понял, кто и где роется.
 - Я не понял, кто и где роется?  Что они тут роют в этих развалах? Разве это дома? Это трущобы!
 - Сэр, у каждого своя золотая жила! И если кто-то живёт таким способом, и не хочет ничего изменить в своей жизни к лучшему, значит – он уже нашёл свою жилу.
               
 
        Ференц задумался над словами водителя. Он посмотрел на весёлое лицо водителя в зеркальце.
 - И ты, нашёл свою золотую жилу?
 - Да, сэр. Я такой же эмигрант, как многие. Водитель такси в Нью Йорке работа опасная, но у меня есть работа, у меня есть семья, я не живу в этих, как Вы говорите, трущобах.
 - А, ты давно в Америке?
 - Да, сэр. Я прибыл сюда ещё в тридцатые годы. Это было самое тяжёлое время для Америки. Нам пришлось и голодать…
 - Голодать… Я именно об этом подумал, глядя на трущобы.

    Такси въехало в красивый район Нью-Йорка. Витрины сверкали ярким светом. Не смотря на холодный ветер, публика гуляла по бульвару и никуда не спешила.
        Ференц вспомнил Буду. Сердце дрогнуло. К нему внезапно пришла мысль, что как только он найдёт Эдну и Томми, они вернутся в Венгрию. И пусть там будут коммунисты, и пусть там будет кто угодно, они вернутся домой.

          Мысль о доме перевернула всё в его голове. Он тут же почувствовал обиду на Эдну, которая могла так легко продать дом. Обида разворошила и обострила ощущения. К Ференцу пришла злость. Перед ним возник образ Эдны. Все чувства смешались в один клубок, и этот горячий клубок сейчас катался в его мозгах и распалял страсть. Ференц застонал.
 - Сэр, Вам плохо?
 - Мне уже пятнадцать лет, плохо.
 - Я могу для Вас что-то сделать?
 - Если бы с этим можно было что-то сделать, то я бы сделал это сам. С этим ничего нельзя сделать. Она продала мой дом, увезла сына, скрылась…
 - Сэр, Вы хотите её найти, чтобы отомстить?
 - Отомстить?! Я люблю её…
 - Да, сэр, с этим ничего нельзя сделать. Женщины коварны, опасны…
 - Они глупы!
 - И, глупы тоже, сэр.
        Машина остановилась. Водитель посмотрел в зеркальце на пассажира.
 - Прибыли, сэр.
  Ференц уплатил, оставив водителю всю сдачу.
 - Сэр, желаю Вам найти Вашу жену и сына.
   Ференц ничего не ответил. Горячий клубок мыслей в его мозгах превратился в бомбу и фитиль от этой бомбы, Ференц держал в своих руках. И, слово, отомстить, сказанное водителем, горело зажжённой спичкой, пламя которой всё время то приближалось, то отдалялось от фитиля.

        Ференц подошёл к дому и остановился.
 - Месть. Я никогда об этом не думал. Месть – это такое страшное чувство. Месть – это злоба от бессилия перед другой стороной, а злоба, рождается от обиды… Обида – это что? Что же рождает чувство обиды? Эдна обидела меня, а я… я пошёл на поводу у этого чувства… Но, Эдна не обидела меня. Она совершила поступок. Я воспринял её поступок. Я обиделся? 
        Ференц не вошёл в дом, он развернулся и пошёл по улице. Он шёл и не чувствовал холод. Он не чувствовал ничего.
 - Для чего я хочу её вернуть? Для чего? Она столько лет живёт без меня. Она уже нашла свой путь. Это будет стоять между нами, и я теперь не уверен, что мне не придёт в голову… Забыть! Всё забыть! Шон! – Мысль о Шоне перевела всё, в Ференце в другую сторону. – Шон. У меня есть чем заниматься в этой жизни.
       Ференц вернулся домой. Он не успел раздеться, как раздался звонок по телефону.
 - Слушаю.
 - Ференц, я нашёл твоего сына…
 - Нашёл Томми?
 - Ну, не его самого, а ешиву в которой он учился. Он был в ешиве всего год и мать забрала его оттуда. Это было в 1931 году.
 - Отбой!
 - Не понял.
 - Больше этим делом не занимайся. Я завтра приду к тебе и уплачу, как договорились двойной гонорар.
 - Ференц! Осталось совсем немного времени и я найду их!
 - Не надо никого искать.
 - Ференц!
 - Я завтра приду к тебе. Всё. 
        Состояние мыслей Ференца приходило в норму. Чувство страсти к Эдне уходило куда-то и терялось в тумане прошлого.
 
     Ференц испытывал странное чувство облегчения, словно что-то им владело и теперь, теперь оно, это что-то, отпустило его. Мысли меняли направление и свои приоритеты. Он внезапно увидел свои прожитые без Эдны годы. Он увидел, что он совершенно забыл о своей собственной жизни в пылу страстного желания вернуть Эдну и Томми.
       Ференц оглядел свой кабинет.
 - У меня есть чем заняться в жизни.
      Ференц достал пачку писем от Мая и принялся их перечитывать. Чем больше он читал его письма, тем глубже он вникал в суть написанного Маем. Все его письма дышали страстью любви к Софии. Ференц отметил, с каким трепетом Май пишет о том, что состояние Софии становится всё лучше и лучше.
 
     Ференц читал строки письма, которые дышали наслаждением жизнью.
 - Наслаждение жизнью. Он создал это наслаждение жизнью, себе сам!
      Ференц почувствовал, как в нём внезапно из тумана прошлого показалась его прожитая жизнь. Она выплывала словно точка, которая всё время приближалась к нему, увеличивая себя в размере. Точка превратилась в картину. На картине всё ожило.
       Ференц смотрел на ожившую картину прошлого. Он просто смотрел.
 - Я не испытываю наслаждения… Почему? Почему прошлое ушло, не оставив мне даже насладиться тем, что было в моей жизни. Обида… Обида, как ба-рьер к ключу ощущений…
      Ференц закрыл глаза. Сердце бьётся ровно. Никаких тревожных мыслей. Никаких ощущений от прошлого.
       Он удобнее устроился в кресле. Положил перед собой лист бумаги и принялся писать письмо Маю. Он подробно описывал успехи Шона в учёбе, старание в изучении предметов, стремление к продолжению учёбы в университете.
       Ференц не напрягался в изложении в письменном виде всего, что он хотел сказать Маю о Шоне. Никакие другие мысли не вклинивались в текст письма.
        Ференц окончил писать письмо и задумался. Очнулся от каких-то мыслей и дописал, что он больше не ищет Эдну и Томми. Он решил вернуться к своей профессии.


    Шон усидчив. Он часами сидит за столом над учебниками и ничто не отвлекает его от изучения материала. Когда он устаёт, он идёт к чемодану, на дне которого лежит пакет. Он достаёт пакет и вынимает из него конверт, высыпает на стол марки. Он раскладывает марки на белом листе бумаги и уплывает в свой разноцветный мир. Он всматривается в марки и под увеличительным стеклом возникают даты ушедшего времени.

     Шон движется вместе с датами на марках. Он там, в том другом времени, которое для него в такие часы, настоящее время.
      Он выходит из прошлого времени и попадает в настоящее, возвращаясь к делам и своей жизни.
       Реальная жизнь в настоящем времени требует от Шона усиленной и напряжённой работы. Идёт время выпускных экзаменов в школе.
       Вот и это время уже позади. И новые усилия, и напряжённое время, время сдачи экзаменов в университет. И это время уходит в прошлое, и впереди годы учёбы.
        Ференц бродит по порту и испытывает волнение. Он уже предвкушает новое время, время, которое унесёт его в морские стихии. Он видит себя вновь на мостике капитана, и это видение  наполняет смыслом и значимостью его жизнь. 
      
      Ференц приготовил праздничный ужин.
      Он долго ходил по магазину, подбирая продукты, которые были бы похожи на продукты в Венгрии. Он подбирал приправы к мясу, которое выбирал с особой тщательностью.
      Он долго возился у плиты. Он долго сервировал стол.
       Все усилия Ференца были вознаграждены возгласом восторга, который извёрг Шон, увидев красоту на столе. 
 - Ференц, у нас праздник?
      Ференц смутился.
 - Тебе нравится?
 - Что-то подобное этому столу, я видел на столе у Мая. Он приказал всё приготовить так к обеду… для мамы. В люстре зажгли сто свечей… серебряные приборы сверкали на столе…
 - Он любит её…
 - Любит? Ференц, это слабо сказано! Это страсть!
 - Шон, ты вырос. Я вижу, что ты уже понимаешь значение слов и испытываемых при их произнесении чувств.
 - Но, ты не сказал мне, что мы отмечаем?
 - Я возвращаюсь к работе…
 - К работе? Какой работе?
 - Я вновь буду стоять на мостике капитана корабля.
 - Поздравляю.
 - Это конечно не такое судно, на котором я ходил… но, для начала и это отлично!
 - Поздравляю, Ференц, поздравляю!
    Ференц принёс из кладовой бутылку вина и, не стирая с бутылки пыль, поставил на стол. Шон удивлённо посмотрел на Ференца, но ничего не сказал.
 - На этой бутылке столько пыли, сколько собралось за все годы, которые я провёл на суше…
 - Ты тосковал?
 - Я не знаю, что со мной происходило в то время. Мне кажется, что те годы просто выпали из моей жизни, не оставив следа… 
 - Ференц, след той твоей жизни это жизнь моей  мамы и моя, которую ты защитил…

        Ференц неожиданно почувствовал, как его тронули слова Шона. Шон так редко выражал свои чувства к нему, да и ко всему происходящему. 
        Ференц подумал о том, что оказывается ему так приятно услышать от Шона такие слова и то, что он произносит их так редко, придаёт им особую значимость.

       Ференц стоит на мостике капитана и смотрит вдаль. Море безбрежно, солнце палит, жара…
        Ференц спускается с мостика капитана и идёт в обход по сухогрузу. Это его последний рейс на этом малотоннажном судне. Он переходит на другое судно, вместимость которого во много раз превышает вместимость этого маленького, как он его ласково называет Пёрышко. У него теперь прибавится работы, ведь судно не будет делать рейс только туда и обратно. Теперь, судно будет заходить в разные порты, разных стран мира без возвращения в порт приписки.
        Вечером, в кают-компании собрались все свободные от вахты. Матросы сверкали начищенными ботинками и белыми лентами. Ференц, одел, костюм с галстуком.
         Кок торжественно внёс громадный пирог. В центре пирога красовался оранжевый шар, разрисованный  линиями в разных направлениях. Кок поставил пирог на стол.
 - Здесь все наши маршруты за всё время…
 Кто-то из матросов пошутил.
 - Можно подсчитать? Ты не ошибся.
       Кок с обиженным видом развернулся уходить, вдруг повернулся ко всем.
 - Мне не положено ошибаться. Если я ошибусь – вы все останетесь голодными. Я так старался. Этот шар мне стоил немало истрёпанных нервов. Я приготовил его из тыквы и между прочим, это не просто съедобно, это очень вкусно! Приятного аппетита!
       Матросы зашумели. Всем внезапно захотелось сказать коку что-то приятное. Посыпались шутки, раздался смех.
       Ференц поднялся со стула.
 - Парни, мы вместе не один рейс. Вы хорошая команда. Мне будет недоставать вас.
        Матросы притихли, словно вспомнили, по какому случаю они собрались. Все смотрели на Ференца. Ференц сел на стул и дал команду резать пирог.
        Матросы, приуныв, молча ели пирог.
 - Что приуныли? Через два дня снова в рейс. А, сей-час… сейчас…  - Ференц поднялся и исчез за дверью.
        Дверь отворилась, и на пороге показался кок. Он держал  в руках корзину, наполненную доверху бутылками с вином.
        Следом за коком вошёл Ференц.
        Матросы вскочили с мест и вытянулись в струнку.
 - Вольно!
 - Вот, теперь, это по-нашему!
      Через три часа судно прибыло в порт. Ференц спускался по трапу.   Экипаж судна из двенадцати человек смотрел ему вслед.
       Ференц медленно шёл через порт. И мысль о том, что, не делает ли он ошибку, переходя на большое судно, преследует его. Он подумал о том, что теперь он совсем редко будет видеть Шона.
 


      В почтовом отделении Нью-Йорка многолюдно. Народ отправляет телеграммы, получает письма до востребования, отправляет почтовые переводы.
     Народ стоит в очереди. Иногда люди спорят с теми, кто пытается прорваться без очереди. Иногда возникает конфликт со служащим.    
      Кабинет Шона на галерее почтового отделения и он часто смотрит в окно на происходящее в зале, не вставая со стула. Затем он встаёт со стула и идёт к другому окну на галерее и смотрит в комнату, где происходит сортировка почты.  Он стоит и всматривается в письма, которые сортируют на столе работники  почты.
        Перед Шоном мелькают марки. Он не просто так выбрал себе профессию. Он выбрал её из-за своей страсти к маркам. Шон спускается в комнату сортировки почты и наблюдает за работой. Марки мелькают перед ним совсем близко. Шон берёт в руки письмо и смотрит на конверт. Адрес на конверте написан красивым, ровным почерком. Он смотрит на адрес отправителя. Польша. Марка на конверте ничего не говорит Шону и он возвращает конверт обратно на стол. Взгляд Шона скользит по другим маркам на конверте, но ничего не привлекает его внимание. 
       Мысли Шона мелькают, как руки сортировщика почты. Он возвращается в кабинет. Садится за стол и никак не может продолжить начатую работу. Что-то сегодня у него разладилось настроение. Он смотрит на часы и радостно удивляется, оказывается уже давно пора домой. Его рабочий день окончен.

       Шон садится в автобус и едет домой. В доме пусто. Тихо. Он готовит в кухне для себя ужин и садится прямо здесь за стол. Еда не приносит ему удовольствие. Он пьёт чай и выходит.
       Шон в своей комнате. Он любит свою комнату. В ней ничего не изменилось за все годы с того дня, как Ференц купил эту квартиру и обставил её на свой вкус.
         Шон смотрит на календарь. Вторник. Он вспоминает, что по вторникам и четвергам в дом приходит женщина лет пятидесяти и производит уборку дома. Эту женщину пригласил в дом Ференц перед своим первым отбытием в плавание.
         Шон редко видит эту женщину. Она всегда приходит утром, открывает дверь своим ключом, убирает и уходит. Очень редко она делает уборку вечером, но когда иногда она приходит по вечерам, Шон беседует с ней. Ему нравится эта женщина с  тихим и спокойным голосом, неторопливыми движениями. Что-то в этой женщине располагает к доверию.
           Шон вышел из своей комнаты и пошёл в кабинет Ференца. Открыл дверь. Свет из коридора упал в комнату и осветил диванчик. На диванчике кто-то, спал, поджав под себя ноги. Шон осторожно подошёл поближе. На диванчике спала девушка. Он легонько потряс её за плечо. Девушка открыла глаза и удивлённо посмотрела на Шона, вскочила.
 - Извините. Я уснула случайно. Я вместо мамы пришла убрать в квартире. Извините. Я просто устала и прилегла. Думала пару минут отдохнуть.            
 - Мама заболела?
 - Она плохо себя чувствует. Мы не можем потерять заработок. Мне приходится подрабатывать для оплаты учёбы в университете.
 - И какую профессию ты выбрала?
 - Я изучаю языки.
 - Какие языки?
 - Испанский, как мой родной язык и мне легко справляться с его изучением, итальянский и немецкий.
 - С этими языками я тебе ничем помочь не смогу. Я их не знаю.
 - Извините, я пойду домой.
 - Ты мне не назвала своё имя…
 - Меня зовут Летисия.
       Девушка заторопилась и исчезла за дверью.

       Шон вернулся в свою комнату, подошёл к шкафу, вынул чемодан и достал пакет.
      На столе, на белом листе бумаги, с увеличительным стеклом в руке, он проникал в прошлое время, которое было для него настоящим временем. 
               
                Глава 22.
               
        Ференц стоит на мостике капитана. Он смотрит на океан. Штиль. Полный штиль. Гладкая безбрежная, сверкающая  гладь. Глаза Ференца внезапно засле-зились от яркости, отражающегося на воде солнца.
        Откуда-то, к нему стали приходить мысли. Они кружили какими-то обрывками от чего-то. Ференц никак не мог схватить мысль. Мысли кружили в его голове, и словно натыкаясь на какое-то препятствие, разбивались об него в мелкие осколки, осколки разлетались по поверхности океана.
        Ференц внезапно почувствовал, что с ним что-то происходит. Он никак не мог сконцентрироваться на мысли. Разбившиеся на осколки мысли не складывались в единую картину. Всё перемешалось в его голове.
         Он коснулся рукой лба, затем провёл рукой по волосам, приглаживая остатки, когда-то буйной шевелюры. Рука не хотела опускаться, рука тянулась куда-то вперёд. Он посмотрел в ту сторону, куда указывала ему его рука.
        Он увидел её. Она была в открытом, летнем платье. Она почему-то всегда являлась ему именно в этом платье. Может быть потому, что это были их первые дни после бракосочетания, и он находился в состоянии эйфории. Они гуляли в парке. Фотограф не отставал от Ференца, убеждая его сделать снимок жены. Он утверждал, что никогда не видел такой красивой женщины.
 
      Они долго выбирали место, чтобы был красивый фон, на котором красота его жены, будет гармонично вписываться в общую красоту природы. 
      Фотограф долго настраивал свой аппарат. Она терпеливо ждала. Фотограф долго, слишком долго примерялся к моменту, когда он  должен щёлкнуть.
      Ференц услышал щёлчок. Он смотрел на неё  и не мог оторваться. Его взгляд заскользил по её лёгкому летнему платью, поднялся вверх к её лицу, двинулся дальше по поднятым вверх волосам, которые открывали её шею и лицо. Она смотрела в объектив и улыбалась так, как улыбалась только она, лёгким движением губ. Он посмотрел ей в глаза, в два чёрных омута.
        Ференц почувствовал дрожь. Вот она перед ним. И эти два чёрных омута смотрят ему прямо в глаза.
        Ференц сжался.
 - Эдна! Почему? Зачем? Я ничего не забыл! Я только хотел забыть! Все годы, лишь хотел забыть…

        За видением, Ференц увидел внезапно реальный башенный кран, который вертел своей длинной рукой из стороны в сторону, словно указывая ему направление.
       Судно входило в порт Венесуэлы.
       Ференц отдал управление своему помощнику, и словно управляемый кем-то, двинулся в город. Он никогда здесь не был. Он впервые в Венесуэле. Он не знает ничего, но кто-то всё несёт  и несёт его вперёд, и перед ним всё время видение Эдны.
       Она смотрит ему в глаза. Он идёт к их омуту.
        Скрипнули тормоза машины. Кто-то закричал. Ференц сидит в машине и смотрит в окно. Там, за окном, нет ничего, кроме видения Эдны. Он выходит из машины. Бредёт в какой-то мрачной тишине между плит и замирает.
         Осколки каких-то мыслей собрались в одну.
          Живое видение Эдны вдруг превратилось в каменное. Он пытается рассмотреть, но плохо видит. Он пытается ей что-то сказать, но слов нет, лишь рот его раскрывается, как в крике.

       Он вновь видит её, но она почему-то в белом платье и какая-то странная белая корона у неё на голове. Она приближается к его лицу всё ближе и ближе. Он внезапно услышал голоса. Они звучали приглушённо, но он  ясно услышал.
 - Он не выйдет…
 
       Он не чувствовал ничего. Ему казалось, что он опускается в мягкую, пуховую перину. И этот спуск в мягкую пуховую перину ему наполнил детство, когда мама взбивала перину, и он падал в неё. Лишь на мгновенье перед ним возникло лицо мамы. Оно промелькнуло и исчезло, а он всё продолжает опускаться в мягкую перину.
        Он открыл глаза. Эдна в белом платье и с белой короной на голове, тут же склонилась над ним.
        Он хотел прикоснуться к ней, но его руки не поднимались. Он искал на склонённом над ним лице два омуту чёрных глаз. Он вновь услышал приглушённые голоса. Склонённое над ним лицо Эдны исчезло.

       Ференц пришёл в себя. Молоденькая медсестра в белой курточке и белой шапочке на голове, вскочила со стула и выбежала из палаты. Она вернулась с двумя мужчинами в голубых курточках и марлевых повязках, закрывающих рот и нос.
       Мужчины посмотрели на Ференца и на приборы, установленные у изголовья его кровати. Мужчина склонился над Ференцем. 
  - Как самочувствие?
       Ференц чувствовал слабость, но изо всех сил старался не показать её.
 - Хорошо. А, что случилось со мной?
 - Сердечный приступ.
 - Сердечный… Это должно было когда-то случиться…
 - У Вас было больное сердце?
 - У меня было сердечное сердце, и оно не выдержало. – Ференц улыбнулся. – Как я думаю – это от тоски…
 - Мы сделали всё, что могли и теперь только организм должен доработать то, что мы изменить не в силах.
 - Вы имеете в виду то, что я должен сменить тоску на радость?
 - Что-то вроде того.
 - Если бы я мог это сделать… - Ференц закрыл глаза. Он увидел перед собой Эдну. Она улыбалась ему своей трогательной улыбкой, и её взгляд смотрел прямо ему в глаза. – Если бы я мог это сделать…

      Ференц чувствовал себя слабым, но к нему возвращалось его обычное мышление. Оно день ото дня укреплялось в противовес его состоянию.
       Медсестра в белой курточке и белой шапочке уже не сидела у его кровати, и он нажал кнопку вызова. Она появилась незамедлительно.
 - Попрошу пригласить ко мне главного доктора.
 - В данную минуту идёт совещание, но как только оно закончится, я его приглашу к Вам.
       Медсестра вышла. Ференц лежал и в ясном состоянии ума обдумывал то, что он хочет сделать. Его мысли не разбегались. Они были сконцентрированы. Он вновь нажал кнопку вызова.
       Медсестра вошла. На её лице не отражалось ничего.
 - Попрошу пригласить ко мне нотариуса.
 - На это потребуется время.
 - Я понимаю.
 - Я могу вызвать нотариуса по телефону, и это займёт гораздо меньше времени, чем посылать за ним человека, но в этом случае необходимо… подтвердить оплату его услуг.
 - Надеюсь, что в моей одежде не пропали мои доку-менты?
 - Я этого не знаю. Этим занимается главный врач.
 - Значит, будем ждать, когда он освободится.
        Медсестра вышла. Ференц почувствовал, что время тянется слишком медленно, гораздо медленнее, чем он угасает.

        Они вошли в палату после обеда. Главный доктор и нотариус сели на стулья у кровати и посмотрели на Ференца.            
 - Я хочу составить завещание.
       Молодой человек достал из портфеля бумаги, ручку и замер.
 - Слушаю.
 - Первым пунктом моего… последнего желания… -     Ференц посмотрел на молодого, как ему казалось, слишком молодого нотариуса. – Первый пункт. Я прошу похоронить меня здесь в Венесуэле вместе с моей женой.
      Главный врач и нотариус переглянулись.
 - Синьёр…
 - Вы запишите всё моё завещание, а потом выскажете все свои возражения. Моя жена похоронена здесь.
 - Но там, рядом может не оказаться места!
 - Я сказал не рядом, а вместе. Второй пункт. Всё, что принадлежит мне, переходит… - Ференц задумался. Внезапно к нему пришла мысль, что Томми может находиться в Каракасе. Но, тут же какая-то волна отбросила эту мысль и принесла другую – Я столько лет был там, в Венгрии, на месте… Я столько лет ждал от них весточки. Томми был взрослый мальчик и ни разу мне не сообщил о своей жизни.   
    Главный врач заметил состояние замешательства Ференца.
 - Может нужно время, чтобы обдумать?
 - Нет. Второй пункт. Всё что находится в моем личном владении, переходит Шону… - Ференц посмотрел на главного врача. – Доктор, вы принесли мои документы?
 - Да. Нотариус их уже просмотрел.
 - Тогда приступим.

      Они долго обсуждали каждый пункт завещания и наконец-то закончили обсуждать. Нотариус приступил к оформлению. Закончил.
 - И, последнее…
       Главный врач и нотариус переглянулись.
  - Это не в завещание. Это для работы нотариуса. Сообщить о моей…
 - Но пока ещё ни чего не случилось и как мне, потом знать что…
 - Записывайте то, что я говорю. О моей... Хотя правильно, не надо ничего писать. Просто отправьте авиапочтой это завещание в два адреса. Одно в Америку. Второе в Венгрию. Оба завещания доставить с посыльным. А теперь обговорим условия оплаты услуг нотариуса и прочих расходов моей последней воли.

      Покончив со всеми делами, Ференц почувствовал, что уходят последние силы. Он остался один в палате и вдруг почувствовал  себя забытым всеми.
 - У всех свои дела. У каждого своя жизнь. И у меня своя.  У тебя, Эдна, тоже была своя жизнь. Она проходила вдали от меня, но, как видишь, все мои мысли были всегда с тобой и это они привели меня к тебе. Эдна, наконец-то мы встретимся…
       
                Глава 23.               

       Неделя, как Шон мается от странного состояния. Он всё чаще вечерами заходит в кабинет Ференца, садится в его кресло за столом, сидит и смотрит перед собой ничего не видящим взглядом.
       Он внезапно открывает нижний ящик в столе. Ящик наполнен письмами. Он берёт первое попавшееся под руки письмо и начинает читать. Закончил и посмотрел на дату. В письме стояла дата перед последним выходом Ференца в море.
        Шон вынул ящик из стола, поставил его на стол и принялся читать. Он читал письмо за письмом без остановки.
       Стемнело. Шон включил свет и продолжил чтение. Закончил. Сложил все письма по датам их написания и замер.
 
     Все письма, были адресованы Эдне. Он всё время рассказывал Эдне о своей жизни. Он писал ей всё то, что чувствовал к жизни.  Он писал так, как если бы он говорил ей об этом.
        Шона втащило в водоворот ощущений Ференца и мысль, что он ни на минуту не забывал о ней, обрушилась на Шона водопадом. Вода гремела и клокотала, где-то вверху, над Шоном. Он внезапно почувствовал, что вся его одежда мокрая, а вода всё клокочет и льётся на него.
  Шона пробил озноб.
 - Ференц, я никогда не испытал такое чувство. Это страсть! Страсть! Ты должен был искать её. Ты должен был найти её!

     Шон услышал звонок в дверь и посмотрел в окно.
  За окном светло. Новый день, как кусок новой жизни пришёл к нему.
    Он поднялся и пошёл к двери. Открыл. За дверью стоял посыльный и протягивал ему пакет.
  - Распишитесь, сэр.
      Шон расписался на бланке, взял в руки пакет и закрыл дверь.  Озноб в теле усиливался. Он вернулся в кабинет Ференца, положил перед собой пакет. Адреса куда и откуда, марки на пакете расплывались перед ним. Им овладело предчувствие, что это пакет с известием.
     Перед Шоном закружились лица мамы, Мая, Ференца. Он всматривался в их лица.
     Шон застонал, предчувствуя трагические известия. Он боялся открыть пакет. Он боялся прочесть слова, за которыми вся его жизнь измениться.

       Шон чувствовал главное, что все они, независимо от расстояния, на котором находились – были рядом. Они были рядом с ним всегда, и эта мысль создавала ощущение защищённости.
       Шон вскочил с кресла. Он закружил вокруг стола, держа в центре своего взгляда пакет. Движение мыслей остановилось. В его голове наступила тишина, и руки сами потянулись к пакету. 
            
       Он достал из пакета все бумаги. Положил их на стол и, не глядя, взял верхний лист. Это было пись-мо от нотариуса. Нотариус сообщал всё, что произошло с Ференцем. Он сообщал, что Ференц покинул этот мир в день составления завещания и на следующий день был предан земле, по его последней воле, в могиле с женой.
 - Ференц, ты её нашёл?! Ты с ней встретился! Ты остался с ней навсегда! 
        Шон даже не почувствовал, что слёзы уже давно текут по его лицу. Он лишь ощутил, что всё время шмыгает носом.
 
       Шон не стал смотреть завещание Ференца. Его мысли сейчас блуждали в далёком прошлом, в том прошлом, в котором он, маленький мальчик и Ференц, который рассказывает ему о дальних странах. Они говорят обо всём. Они стоят в саду усадьбы Марии. Сад в бело розовом цвету. 

       Шон внезапно ощутил запах цветения сада.
   А, потом, потом он, Шон, проникает в дом старика Мюрея и берёт его марки, а потом, потом прибегает Ференц и уводит их из дома и они встречают Мая.   
 - Вся моя жизнь связана с ними! – Шон закричал. – Мама!      

      Он бросился к телефону и заказал разговор с селением Вальд. Венгрия долго не отвечала. Чем дольше не устанавливалась связь, тем сильней волновался Шон. Он всё время прижимал трубку к уху и кричал:
 - Да… срочно… Да, срочно!
      В трубке раздался щелчок. Шон услышал голос Мая.
 - Май…
 - Шон, мы получили пакет от… из Венесуэлы…
 - Май… как ты? Как мама? – Он только теперь сообразил, что подумал о них, как о стариках. – Май… У меня нет никого, кроме вас. Никого!
       Шон говорил сумбурно, взволнованно, не отдавая отчёт своим словам. Все слова Шона шли от чувств, которые он сейчас испытывал. Возбуждение в Шоне нарастало.
 - Май, Я люблю вас! Люблю!   
 - Я сейчас поднесу трубку телефона к Софии, пусть она услышит это… - Голос Мая дрожал.
         А, Шон, всё продолжал кричать в трубку.
 - Мама я люблю тебя и Мая! Мама… - Шон замер. Он вспомнил, в каком мама состоянии. Она так и не пришла в себя. Она слышит, она понемногу двигается, но она так и не заговорила. – Мама! Я люблю тебя!
       Шон услышал какие-то шорохи и звуки в трубке. Раздался взволнованный голос Мая.
 - София плачет… Она, впервые за все годы плачет…
 - Май, спасибо тебе… спасибо…
 - Шон, сын, я люблю её и тебя…

       В трубке что-то защёлкало, запищало. Телефонистка сообщила, что связь с Венгрией прервалась.
       Шон положил трубку на аппарат телефона. Он смотрит на телефон, как на чудо. Он побывал в Венгрии. Он прикоснулся к жизни мамы и Мая. Прикоснулся…
        Шон провёл взглядом по кабинету Ференца. В кабинете ничего не изменилось с тех пор, как Ференц купил эту квартиру.
       Мысль о Ференце вернула Шона в реальность. Он почувствовал себя одиноким. Это чувство стало внезапно расползаться в его мозгах и занимать всё больше и больше пространства.
 - Почему, мы думаем о тех, кто рядом с нами лишь тогда, когда они уходят? Почему, мы не замечаем их жизни, которая проходит рядом с нами? Почему?..
         
       Шона охватила тоска. Она сжимала его в своих тисках всё крепче и крепче. 

            
                Глава 24.
- Летисия, ты сегодня выглядишь особенно красивой.
        Летисия подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение.
 - Шон, иди ко мне.
         Шон подошёл и стал рядом.
 - Шон, ты сегодня выглядишь особенно красивым.
        Они улыбались друг другу в отражении зеркала.

        Шон повернулся к Летисии лицом. Он всматривался в лицо молодой, красивой девушки и гнал от себя прочь мысль – А, буду ли я любить её, как Май любит маму? Как Ференц любит Эдну? 

         Шон попытался вызвать в себе хоть какие-то чувства, которые хотя бы были похожи на ощущение любви, но ничего не приходило.
         Шон взглянул на часы.
 - Нам пора.
        Летисия ещё раз крутнулась перед зеркалом, придерживая длинный подол подвенечного платья рукой.
        Шон подал ей руку. Она положила свою ладонь в белой перчатке, на протянутую Шоном руку.

         Шон открыл дверь. Они вышли в холл. Их приветствовали немногочисленные гости, собравшиеся по случаю бракосочетания Шона и Летисии.