Утренние ритуалы

Сонное шуршание календарной бумаги: очередной переход, переезд в новое время тягучего, точно нуга, года. Утренние лучи, словно заспанные дети, спросонок любознательно заглядывают в мою комнату. Вновь новый переезд, перелёт, но в этот раз всего-навсего в новое время суток. Ночью лил дождь. Сырой надзиратель неустанно следил за тем, чтобы вокруг не было ни души, ибо его задача – очищение неодушевлённой составляющей этой планеты и лишние пульсирующие, ходячие, моргающие элементы его отнюдь не интересуют, поэтому должны быть удалены из поля зрения, дабы не раздражали понапрасну.
Следствие ночного очищения – густой, по-утреннему разболтанный чад. Именно вид его странной, развеянной консистенции напомнил мне же о моей каждодневной обязанности. А если учесть, что я был весьма ответственным джентльменом, то и в это промозглое, мало обещающее утро, я собирался храбро нырнуть в пучину страстей, несомненно, с благословения божественной Эос… Хотя сие предприятие и не вызывало во мне чрезвычайного религиозно-фанатического порыва.
Недалеко, буквально рукой подать, находился дом Татьяны – доброй знакомой из детства. Несмотря на сгоревшие годы, её лицо по-прежнему сохраняло сахарно-мягкую мимику, которая не посмела за это время умереть или прискорбно измениться. Наши отцы когда-то держали книжные лавки и таким образом были заядлыми конкурентами. Данное удалое соперничество, впрочем, не мешало им вести прекрасную дружбу и частенько прожигать, и без того быстро бегущие часы, участвуя во всевозможных сабантуях и изрядно сомнительных денежных авантюрах, о печальных подробностях которых мы умолчим. Благодаря тесному взаимодействию наших отцов все члены семьи довольно близко друг с другом общались и мы с Татьяной, естественно, не стали возмутительным исключением.
Танечка (да будет позволено мне так называть эту милую душу) обладала изумительными внешними данными: средний рост, огромные лунно-нежные глаза, светлые волосы, которые были подобны шелковистому, сладко пахнущему полдню, аккуратно приподнятые холмики по ту сторону блузки… Ей-богу, Мнемозина не предала меня, воспоминания спиритически оживают.
Тёплая аура молодого женского тела погружала в сон. Осторожная девичья рука безмятежно перебирала на невинной голове волосы. Запах дерева растянуто, не спеша сплетался с треском печки, которая хлопотливо согревала и дарила приют этому счастливому союзу.
Возможно, сейчас я способен к идеализации наших духовных (и не только) сношений, ибо с годами образы обретают более благовидные черты, в силу отсутствия оных в настоящем времени. Но нам было спокойно и легко, мы находились под надёжным навесом, в то время как округа орошалась выделениями небесной груди. Многие годы, месяцы, дни, часы разлуки – не стали разъединением для нас, напротив: спаянный союз был бескомпромиссен по отношению к искушающим переменам бытия.
Моя фигура, дружественно уживаясь с ярко-коричневым пиджаком и брюками в клетку, проплывала неторопливо мимо ладно торчащих лесных зубочисток. Наша с Татьяной традиция: мой утренний визит – попытка придать её последующему дню торжественный привкус. Деревья сбрасывали мешающее золото, подобно той щедрой антилопе, что ударами собственных копыт поощряла жадность небритого раджи. Ветер задиристо надувал в мои податливые панталоны, но его бесшабашному потоку не была пока свойственна осенняя колючесть. Приятно фланировать по сельской дороге, несмотря на восклицающие недостатки: уродливая горбатость, грубая ухабистость. Хотя и по-цыгански подкупают солнечные крапинки погибших, точно солдаты в бою, листьев.
Конечно, я чувствовал к этой женщине кроткую любовь. Каждым прикосновением к её рукам я пытался передать человеческую благодарность. Наши встречи, ночные объятия, сцены ревности, забота друг о друге во время всяческих болезней и недомоганий – разве мог я забыть этот кордебалет переживаний, чувств, происшествий?
Постепенно ползучее понимание амбивалентности положения вдавливало в меня сомнения: несчастный Ромео осознал, что вместе с упоительными, приятными волнениями всегда сплочённо, рука об руку, будет следовать болезненная, ненасытная зависимость. Эта отрава окажется зловредной для наивного, ничего не подозревающего, любовника. Однажды поэт посоветовал «закрыться шкафом от Эроса», видимо, сия рекомендация не была праздной. С приходом любви жизнь человека обретает не только порывы сердца, ласковые благовония, трепет, восхитительные встречи, но вместе с этим любовно-героиновым удовольствием вторгается коварная, требующая разрушения, зависимость, которая в будущем свою расслабленную жертву покорит удушливым объятием.
Необходимо было уничтожать какую-либо связь с тем созданием, к которому я, удивлённо подняв голову, столь стремительно, так сказать без оглядки, летел. Быть может, летящему не хватит воли прекратить «утренние ритуалы»? Стоит ли человек, как существо смертное (а от того и непостоянное), любви? Способен ли объект этой пресловутой любви перенести всю тяжесть урагана данного чувства, когда сей ураган адресован ему? Почему род человеческий не может довольствоваться любовью к чему-то более постоянному, следовательно более надёжному? Неужели, например, произведения искусства (или скажем природа во всей её поразительной красоте) не заслуживает получить наше внимание, нежность и так далее?
Все эти вопросы кололи, крепко язвили моё нутро всю дорогу. Путь от моего дома к дому моей белокурой Венеры был, в сущности, недолог: ровно 1000 шагов, 800 из которых я смиренно осуществлял по неизменной прямой, а далее шёл резкий поворот направо и мои ноги, обутые в стоптанные терракотовые туфли, были почти у заветной цели…
Нетрудно догадаться об успешности очередного визита. «Эх, пора готовиться к переменам, так дальше продолжаться не может», - неугомонно твердил внутренний, уставший от бессмысленной (хотя и приятной) утренней тавтологии, голос, когда чуть за полдень представитель семейства гадюковых возвращался в своё змеиное логово, бесстыдно лишившись драгоценного яда.
«Что ожидает нас в будущем? Все эти милые приключения когда-то кончатся: кто-то из нас первый совершит прощальное Па в пасмурную могилу, а оставшийся лишь увязнет в болоте скорби и задвинет портьеру души от мирского света. Стоит ли овчинка выделки?» - не уставал тот же надоедливый баритон, эхо которого дребезжало где-то за грудиной…Количество трудноразрешимых вопросов зрело, и эта гнусная компания житейских дилемм фривольно прогуливалась перед моими глазами, помахивая утончёнными тросточками.
Хладнокровная земля с большим аппетитом, даже с изрядным хрустом, поглощала бедные листья. Нежные краски бытия уходили от нас, на прощание наблюдая тихий закат бдительного солнца. Закат лучших своих дней внимательно созерцал и я.