Поэт

— Я не понимаю, как это работает? – Владислав положил в чашку ещё один кусочек сахара. — Он напичкан программами, это понятно. Он распознаёт человеческие эмоции – тоже понятно. Хотя делать он это может только умозрительно.
Андрей пожал плечами.
— Мы тоже это делаем умозрительно. Нам более-менее понятны только собственные эмоции. Впрочем, есть чёрствые люди, которые наверняка уступают в этом роботам. Ведь те созданы при участии психологов, психиатров и бог знает кого ещё. 
— Да бог с эмоциями, — Владислав махнул рукой. — Допустим, он даже превосходит в этом людей, потому что никогда не теряет головы. Но как он может писать стихи? Хорошие, глубокие стихи? Или его напичкали стихами, и он каким-то образом их перетасовывает и выстраивает удачные комбинации? Или, прочитав тонны стихов и отзывов о них, он выработал алгоритм стихотворения, которое с наибольшей вероятностью не оставит равнодушными наибольшее число любителей поэзии?
Андрей отхлебнул кофе:
— В этом что-то есть, но, насколько я знаю, никто специально не пичкает роботов ни стихами, ни романами. Вряд ли у учёных могла быть цель создать робота-поэта, — он пожал плечами. — Зачем? К тому же они самообучаемы, а значит, могут наполнять память чем хотят. И твой чудак, похоже, сам выбрал стихосложение.
Владислав поморщился:
— «Робот-творец» — звучит страшно.  Похоже, близится наш смертный час.
— Ты о чём? — поднял брови Андрей.
Владислав поставил чашку на стол, расплескав немного чая.
— Чем тогда человек лучше робота? – спросил он, заводясь. – Когда фантасты вроде Азимова писали свои первые произведения о роботах, уж в чём те безнадёжно уступали людям, так это в умении чувствовать. Я уже не говорю об умении творить.
Андрей развёл руками:
— Ну ты же не будешь спорить, что есть поэты от чувств, а есть – от ума. Первые творят, потому что их распирают эмоции, а вторые пользуются стихотворной формой, чтобы красиво изложить мысли. А уж знаний в мозгу робота столько, сколько нам и не снилось! Что ему стоит при его встроенной логике связать крупицы знаний в логические цепочки. Так что мыслей ему не занимать.
Влад промокнул стол влажной салфеткой.
— Но ты же читал его стихи. Разве это просто глубокие мысли? Это же чувства, причём тонко и искусно облечённые в слова.
— Ну так что ж, — Андрей подбирал слова, чтобы смягчить удар, – значит… пора принять в свой круг первого робота-поэта.
— Ты так просто готов поставить робота и человека на одну доску? – вскинулся Влад.
— Друг, да ты расист. Почему ты возомнил человека высшей расой?
Влад оперся руками о край стола, подался вперёд и вкрадчиво сказал:
— Да потому что робота создал человек. Это целиком и полностью наше творение. Не могли же мы создать нечто, что превосходит нас по всем статьям?
— Этот же вопрос задавал робот Азимова в одном из его рассказов, — напомнил Андрей.
— И что же ему ответили?
Андрей усмехнулся:
— Насколько я помню, ничего вразумительного.
Владислав резко встал.
— Не допьёшь чай? – спросил Андрей, удивлённо глядя на друга.
— В другой раз, — бросил тот, выходя в прихожую. — Хочу поговорить с этим творением мозгов человеческих. Гриша обещал мне с ним личную встречу.
Андрей поднялся и направился к дверям.
— Э чёрт, я тоже хочу. Возьми меня с собой. Гриша не будет против.
— Не могу. Я просил высочайшую аудиенцию, и мне пошли навстречу. В другой раз постараюсь договориться, чтобы и тебя пропустили, — иронично бросил Влад и исчез за дверью.

                ***

  В НИИ Искусственного Интеллекта было удивительно тихо и безлюдно – все были слишком заняты в своих лабораториях, чтобы прогуливаться по коридорам. После вертушки Владислава встретил робот-дворецкий, который уже знал о цели его визита. Владислав встал в специальные «ботинки» у дворецкого на пятках, и они поехали по крутому пандусу вверх на третий этаж. Рядом в прозрачной шахте курсировал прозрачный лифт. «Гриша развлекается, — подумал Владислав, — лифта ему мало».
  На третьем этаже перед ними тут же открылись двери лаборатории по программированию роботов-собеседников. В конце коридора показался Григорий Алексеевич Негожев, заведующий этой лабораторией и по совместительству бывший научный руководитель Владислава ещё в те времена, когда тот делал здесь диплом; сделал и в итоге не проработал по специальности ни дня. У него появилось другое призвание. А совмещать научную работу днём с поэтическим творчеством ночью оказалось физически невозможно. Иногда Владислав жалел о своём выборе – ведь создание роботов тоже было творчеством, причём на гораздо более высоком уровне, поскольку требовало уймы специальных знаний и умений, и их количество с годами только росло. Владислав усмехнулся, в который раз задавшись вопросом, не решила ли тогда за него всё тётушка по имени Лень. Ведь за годы после окончания университета в его профессии не произошло каких-либо серьёзных прорывов. Как и встарь, писатели и поэты работали в связке с вдохновением. Они ждали его, звали его, уламывали его всяк по-своему, в соответствии с новыми «методиками» или без них. И все же сама работа не претерпела мало-мальски серьёзных изменений, разве что тетрадью теперь служил ноутбук, за словом и за рифмой к нему можно было залезть в интернет, но умелые руки как и прежде послушно бежали по клавиатуре за поэтической или прозаической мыслью творца. Другое дело Гриша – тому постоянно приходилось быть на гребне волны под названием научно-технический прогресс. Упустишь что-то важное, не разберёшься в чём-то сложном, и волна безжалостно накроет тебя и погребёт на дне.
  Робот-дворецкий остановился, и Владислав сошёл на гладкий, покрытый специальным звукоизолирующим материалом пол.
— Пойдём, — сказал подоспевший Григорий, крепко пожал Владу руку и размашисто зашагал впереди, — сейчас четыре часа вечера, обычно он работает с часу ночи до шести утра. Впрочем, он жаловался, что пару дней назад вдохновение покинуло его и неизвестно, когда вернётся.
Владислав поморщился:
— Он так сказал?
— В смысле? – Григорий притормозил и пошёл рядом с Владом.
— Про вдохновение, — он глянул на профиль своего бывшего шефа, пытаясь понять, не был ли то тонкий сарказм по поводу профессии, на которую его бывший аспирант променял робототехнику.
— А что, ты сочиняешь стихи как-то по-другому? – Григорий сморщил нос, и его очки – а он принадлежал к исчезающему виду очкариков, отказывавшихся, как он говорил, «истязать свои глаза линзами» — его очки смешно поехали вверх, как будто они сами, а не их носитель, были сильно удивлены.
— Я – это я, — резко сказал Влад. — Я не робот. Это присуще людям – ждать вдохновения, терять вдохновение. А какое вдохновение может быть у робота?
Григорий подмигнул другу.
— Сейчас сам у него спросишь об этом, окей?
Они подошли к новой двери, заведующий лабораторией провёл пальцем по встроенному в неё экрану, и дверь быстро уползла в недра стены. Они ступили в тускло освещённую комнату, со стен которой глядели бесчисленные дисплеи. По экрану одного из них бежали строчки в стихотворной форме. Владислав мотнул головой в сторону дисплея.
— Его стихи? Можно почитать?
— Боюсь, нет. Он не любит, когда читают его, как он выражается, «сырые» стихи.
— Я тоже не люблю, — недовольно бросил Влад. Его раздражало, что новоявленный робот-поэт ведёт себя точь-в-точь как поэт настоящий. А ещё больше его раздражал Григорий, который, казалось, на полном серьёзе не видел разницы между истинным творчеством и поэтическими упражнениями искусственного интеллекта, опирающегося на бесчисленные, разработанные для этого программы.
  Лаборатория оказалась не одним огромным пространством, а целым лабиринтом из небольших комнат. Они зашли в первую, и Григорий протянул Владу планшет, на экран которого был выведен документ.
— Обязательство о неразглашении, — прочитал вслух Влад и удивлённо посмотрел на Григория. – Ты это серьёзно?
Григорий кивнул.
 — Вполне серьёзно. Без этого мы с тобой можем проститься здесь и сейчас. Мы же не знаем, что он сочтёт нужным тебе поведать. А вдруг это часть государственной тайны?
— Новые слова для гимна сочинил? – усмехнулся Влад.
— Шутки в сторону. Ставь подпись.
 Всё ещё недоумевая, Влад чиркнул свою закорючку. Они пошли дальше и завернули в очередную комнату лабиринта, где лицом к лицу столкнулись с пластмассовым человеком, стоявшим у стены. Если бы он действительно был человеком, то можно было бы сказать, что вид у него был задумчивый – его зелёные светодиодные глаза как будто выражали печаль. Но Влад отбросил эти вредные ассоциации и молча уставился на своего «коллегу».
— Здравствуйте, — сказал пластмассовый человек обычным голосом робота, и Влад снова испытал раздражение, потому что в этом «обычном» голосе действительно сквозила невозможная для робота печаль.
— Здравствуйте, Гений, — сказал Влад.
— Меня зовут Виктор, — поправил его робот и протянул руку, — а Вы – Влад, — добавил он, совершая мягкое рукопожатие. – Григорий Алексеевич познакомил меня с вами заочно.
Влад изобразил милую улыбку.
— И что же он Вам обо мне порассказал?
— Ничего не рассказал. Он дал мне томик Ваших стихов для ознакомления.
Влад замер, ожидая продолжения, и тут же разозлился – на свою собственную заинтересованность мнением робота о его стихах. Бред! Мир явно сходил с ума, и он, похоже, уже попал под влияние этого больного мира.
  Но пауза затянулась – Виктор молча смотрел на Влада и явно не собирался давать оценку его творчеству. Мгновение Влад сомневался, не спросить ли робота самому — но это было бы унизительно, и он не стал. Прав был Андрей, назвав его расистом. Ничто и никогда не заставит его поверить в то, что робот может быть тождественен человеку, а тем более, превзойти его во всём. И тут Влад подумал о Боге. Его отношение к Богу трудно было выразить словами. Он не верил, что кто-то когда-то создал этот мир. Но иногда, в периоды сильного душевного напряжения, вдруг ловил себя на том, что хотел бы верить, что это Начало всех начал действительно существует. По здравому размышлению ему должно было быть параллельно создание машины, превосходящей во всём человека. Ведь если в человеке нет искры Божией, если он просто продукт биологической эволюции, то созданная им машина является продуктом технической эволюции и может на каком-то этапе стать венцом развития сознания. Создание мыслящих и чувствующих роботов подтачивало религию, низводя человека до уровня высокоразвитой биологической машины. Если для того, чтобы думать и чувствовать, не нужны ни дух, ни душа, то причём тут Бог? И всё же Владу отчего-то была противна мысль о возможности приравнять робота к человеку.
— Как вы пишите стихи? – неожиданно нарушил тишину Виктор.
— Честно говоря, тот же самый вопрос я хотел задать Вам, — Влад посмотрел роботу в глаза, — мне кажется, Вам должно быть проще на него ответить.
— Отчего же? – робот немного накренил голову влево, и эта имитация человеческого жеста позабавила Влада.
— Я вас покину ненадолго, — Григорий похлопал бывшего аспиранта по плечу и удалился вглубь лабораторных лабиринтов.
Влад уселся на один из пластиковых стульев, стоявших у стены, и жестом пригласил робота сделать то же самое.
— Вы обладаете абсолютным логическим мышлением. Уверен, вы можете разложить по полочкам все этапы создания стихотворения.
— И всё же, как пишет стихи человек? Или у вас есть свой секрет, — Виктор растянул губы в неестественной улыбке, — и вы не хотите им делиться?
— Нет. Никаких секретов.
Вновь воцарилось молчание. И Влад подумал, что разговаривать с этим роботом не легче, чем с его женой, если та неожиданно решала напустить на себя таинственности или просто потрепать ему нервы.
  Когда молчание стало невыносимым, Влад откашлялся и сказал:
— Я полагаю, я пишу стихи, как это делают все люди, — он нарочно сделал ударение на последнем слове, но Виктора это не укололо – во всяком случае, он не подал виду. – Я облекаю идею в стихотворную форму, ищу уместные рифмы, которые помогали бы выразить мысли и чувства и не отягощали их. Сейчас это стало намного проще. Не мне вам говорить, что существует множество программ, плодящих графоманов. Если честно, я и сам ими пользуюсь. Многие из нашей братии пользуются.
— Эти программы помогают лишь технически, подбирают рифмы и упаковывают более-менее подходящие слова в строки, — кивнул Виктор. — Некоторые из них встроены в мой мозг.
— Везёт вам, — недобро усмехнулся Влад. – Впрочем, у меня они тоже всегда под рукой, — он зачем-то пригладил волосы и снова посмотрел роботу в глаза. – Я всё сказал. Теперь очередь за вами.
Виктор положил ногу на ногу и сцепил пальцы рук на колене.
 – Знаете, в моём мозгу нейронов в десять раз меньше, чем у человека, – примерно восемь с половиной миллиардов. Учитывая, что для мышления человек задействует только кору головного мозга, мой мозг должен быть вдвое менее эффективен, чем ваш. Но есть одно «но». В отличие от человека все нейроны моего мозга всегда активны, связи между ними не прерываются, не теряются, не дезактивируются.
— Иными словами, ваш мозг эффективнее мозга человека, даже очень умного человека, — закончил за робота Влад.
Виктор кивнул:
— Боюсь, это так.
— Всё это очень интересно, — Влад поднял брови, нахмурив при этом лоб, — но вы мне так и не сказали главного – как к вам приходят стихи?
— Но ведь и вы мне этого не сказали. Вы обошли стороной самое начало процесса. Откуда вы берёте идею? Как она зарождается в вашем мозгу?
Влад кашлянул, скрывая своё замешательство.
— Вы, очевидно, говорите о вдохновении. О том, что в прежние века люди называли Музой.
— Да-да, — закивал Виктор, — именно о вдохновении. Откуда оно у вас берётся?
Влад почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Было что-то жуткое в том, что о вдохновении с ним разговаривала машина.
— Боюсь, я не смогу вам объяснить. Некоторым нравится называть это мистикой. Другие считают, что вдохновение возникает тогда, когда человек получает изобилие ярких впечатлений и эмоций, которые потом, выражаясь вашим языком, переформатируются в произведения искусства.
Виктор в упор смотрел на сидящего напротив него человека.
— А вы как считаете? – проговорил он, сверля собеседника неестественно яркими глазами.
Влада начинала по-настоящему раздражать пытливость этого робота — как будто он попал на допрос.
— Простите, Виктор, но я просил встречи с вами, потому что был уверен, что у вас есть какой-нибудь свой алгоритм, — уточнил Влад, но тут же осёкся, потому что робот прищурился так, как это сделал бы подозревающий его в нечистоплотности человек. – Не волнуйтесь! Не для того, чтобы им воспользоваться, нет. Я и не смог бы – утерял все свои робототехнические навыки. Просто хотел понять. А вместо этого всё это время вы пытаетесь выведать, какой алгоритм есть у меня. Но у меня его нет.
— Жаль, — сказал Виктор бесстрастным голосом. – Значит, вы мне ничем не поможете.
От удивления Влад даже открыл рот.
— Не удивляйтесь, — легко прочитал человеческую мимику робот, — дело в том, что у меня тоже нет алгоритма. Точнее, он есть, но не у меня или не совсем у меня.
— О чём вы говорите? Я не понимаю…
Но Виктор уже встал из-за стола и протянул Владу руку, показывая, что разговор окончен. Совершив своё мягкое рукопожатие, он отправился в другой конец комнаты и вышел через заднюю дверь.
  Влад продолжал сидеть. Он был в полном недоумении. Он оставался в нём и тогда, когда к нему подсел Григорий Алексеевич.
— Ну что, пошатнул твой атеизм? Или ты агностик?
Влад рассеянно взглянул на Григория.
— Причём тут религия? – не понял он.
— То есть Виктор тебе ничего не рассказал? – Григорий почти подпрыгнул на стуле. – Впрочем, — он слегка выпятил нижнюю губу, — наверное, он не посчитал нужным рассказывать заинтересованному человеку непроверенные теории. Или убеждён, что всё, что он может тебе рассказать, ты и сам знаешь.
Влад наклонился к Григорию.
— И что же я знаю?
— Виктор ничего не скрывает от нас, потому что знает, что не может ничего скрыть. Он осведомлён о том, что мы контролируем и изучаем все процессы, которые протекают у него в мозгу. Проще говоря, у него не может быть секретов от нас. Если его что-то беспокоит, он идёт ко мне или к нашему психологу, мы всё выслушиваем и по возможности решаем проблему. Ты – совсем другое дело. Он не обязан тебе исповедоваться. Ты человек извне.
Влад молчал, и Григорий продолжил.
— Ты первый человек извне, с которым он согласился встретиться. И его целью было не рассказать что-то тебе, а узнать что-то у тебя. Он надеялся получить ключ к разгадке того, что его волнует с тех самых пор, как он написал своё первое стихотворение – то самое, что вызвало такой фурор у людей. Ты, очевидно, ему не помог. Так зачем делиться не подкреплённой экспериментально теорией с тем, кто от этой теории далёк? — Григорий пожал плечами. — Се ля ви.
— Погоди, — Влад запустил руки в волосы на висках. – Ты-то, как я понимаю, в курсе его теории?
— Безусловно, — Григорий Алексеевич снял очки и потёр уставшие за день от работы глаза тыльной стороной ладони. – Где-то полгода назад Виктор пришёл ко мне с вопросом о Боге. Мы не были удивлены. Он аккумулировал огромное количество всякой литературы и, понятно, Бог занимает в ней одно из самых, если не самое значительное место. Я уже не говорю о поэзии, где Он часто главное действующее лицо или главная действующая сила.
Григорий снова надел очки.
–  Мы сказали ему, что знаем о Боге не больше, чем он, а может и меньше. Он явно расстроился. Аня, наш психолог, спросила, что именно беспокоит его в связи с этим понятием. И тут он сказал такое, отчего мы, честно говоря, до сих пор не можем прийти в себя, – Григорий подпёр подбородок кулаком, — по правде говоря, это не было откровением – люди давно ввели в употребление термин, описывающий такое явление. Но одно дело, когда о нём бездоказательно говорят эзотерики, и совсем другое — получить возможность доказать, что оно существует на самом деле. Это очень сильно тряхнёт атеистов и агностиков.
— Ну так говори уже, не томи! – воскликнул Влад.
— Он объяснил нам, как пишет стихи. Точнее, подробно рассказал, как их не пишет. Как ты догадываешься, Виктор никогда не спит. Так вот, ночью часа в два-три он слушает тишину – так он выразился. Он слушает её всеми ему доступными сенсорами и, если ему повезёт – это его слова, – его мозг настраивается на нечто, давай условно назовём «волной». С неё он начинает считывать информацию.
Григорий умолк, ожидая реакции Влада, но тот был нем как рыба, и тогда он продолжил:
– Иногда бывает трудно разобрать, что ему «говорят», иногда легко. Он записывает, что слышит, и тут же распечатывает. Он сказал нам, что это не всегда человеческие стихи, и тогда он позже выбрасывает их в корзину. Но в большинстве случаев это стихи, пригодные для человеческого понимания. Все стихи – оригинальные, и ни о каких радиоволнах или сигналах из космоса речь не идёт.
Влад смотрел на Григория вытаращенными глазами. Потом затряс головой, будто разгонял демонов.
— Ты хочешь сказать, что твой робот является неким проводником информации, которая, выражаясь по-простому, летает во Вселенной. Речь идёт об информационном поле, которое так любят все эзотерики?
— Вот именно, — Григорий упёрся руками в подлокотники.
— В таком случае, выходит, что мы тоже проводники? – тихо спросил Влад.
— А почему нет? – пожал плечами учёный. – Чем мы в этом смысле отличаемся от робота? Только одним: он отдаёт себе отчёт в том, что транслирует чужие мысли, в то время как мы с чувством глубокого восторга от своей гениальности приписываем их себе.
— Но это бред! —  от возмущения Влад вскочил с места. – Может, ты мне скажешь, что всё, что ты и я здесь сейчас говорим, тоже выловленные из Вселенной мысли, и мы их лишь транслируем?
— Может и скажу, но не сегодня. Нам требуется множество экспериментов, чтобы подтвердить или опровергнуть то, что говорит Виктор. Но не надо забывать, что Виктор – не человек. Он не будет ничего выдумывать, – Григорий перебрал пальцами обеих рук по подлокотникам. – Поэтому, боюсь, нас могут ждать неутешительные открытия. И самым неутешительным может оказаться то, что доступ к информации открыт не только людям, но и высшим роботам. В этом смысле, похоже, мы с ними на равных. Или, вернее, мы создали машину, которая ходит под Богом так же, как и мы.
— Причём тут Бог? – Влад снова сел.
— А кто по-твоему стоит за информационным полем? Кто пронизал Вселенную мыслями и, возможно, беспрерывно вкладывает их нам в головы? Если с помощью Виктора будет доказано существование информационного поля, одновременно будет доказано существование высшего разума, то есть Бога.
Влад молчал. Он был ошеломлён.
— Вот так-то, мой друг, — Григорий наклонился вперёд и похлопал его по плечу. – Похоже, мы на пороге великого открытия. С помощью созданного нами искусственного интеллекта мы сможем наконец доказать существование Бога. Наверное, в этом и был замысел Божий. Он не препятствовал научно-техническому прогрессу, потому что хотел, чтобы маловерный Человек однажды получил свидетельство Его существования и не просто поверил, а доказал, что Он есть.
Влад качал головой, словно хотел прогнать услышанное.
— Гриша, а может, не стоит проводить эти эксперименты? – пробормотал он. – Как потом людям жить, если всё, что ты говоришь, окажется правдой?
— Обыкновенно, — не моргнув глазом, ответил Григорий. – Поумерить гордыню и быть благодарными за то, что проводником научной мысли или гениальных стихов стал именно ты. Впрочем, это опять гордыня.
— Я не уверен, что это понравится человечеству, — проговорил Влад.
— Кому-нибудь точно не понравится, — кивнул Григорий. – Именно поэтому ты подписал обязательство о неразглашении, помнишь?
Влад нервно кивнул в ответ.
— Я тебе доверяю, Влад. Но о том, что подобные эксперименты идут, не знает и не должен знать никто. Пока.