Тысячеглазый. Часть третья. Глава 5

5

        Ещё через месяц - получается, что в конце июня, - в Москву доставили первый номер «Метронома». Опять собрались на квартире в Перове и стали рассматривать журнал. Он был двухцветным, синий с белым, с красивой обложкой, заполненной автографами авторов номера, разбросанными по всему полю как бы случайно и без всякого замысла. Но замысел тем не менее был. Автографы пересекались, и буквы пересечения были значительно ярче общего тона шрифта. Если приглядеться внимательно, то из выделенных букв складывалось слово «Метроном».

        Это было красиво и значимо.

        Обсудили, как организуется распределение номера между читателями. Тираж составлял тысячу экземпляров, а заявок на номер было в три раза больше. Этому радовались и уже надеялись, что тираж постепенно удастся увеличить. Как – этого пока не знал никто, но сошлись на том, что хорошее дело само найдёт для себя выход.

        Тем же вечером на квартире у Цветных устроили небольшой банкет для своих. Собрались пять "метрономовцев" и ещё с десяток неизвестных Лере людей. Хозяин, Данила Иванович, представил каждого Каракосову, но тот почти никого не запомнил.
Впечатление произвела лишь одна немолодая актриса с очень красивыми руками, унизанными кольцами, и обворожительным голосом. Она заразительно смеялась и хвалилась дачей, которую купил муж-режиссёр. Когда пришло время творческих посиделок, актриса вдруг надела широкополую дамскую шляпу с вуалью и стала читать рассказы новомодной московской писательницы Петрушевской, слегка пародируя мимику её лица и голосовые фиоритуры. Все закатывались. Потом немного пел под гитару Саша Корн, а Цветных читал свои новые стихи.   

        В два часа ночи часть гостей ушла, а другие разбились на группки. Ариоль подошла к Лере и вдруг прошептала: «Пойдём к тебе. Только незаметно».  Лера ушёл первым и несколько минут ждал Ариоль, сидя в квартире Омского за письменным столом, то трогая пишущую машинку, то листая новый журнал с первой частью своего романа.

        Наконец она появилась с явно освежённой косметикой на лице и в очень простом платье из бледного хлопка. Платье украшали частые тонкие карминового цвета полосы от воротника до подола. Полосы изгибались и резко подчёркивали фигуру девушки. Войдя к Каракосову, она скинула туфли-сабо и с ногами забралась в кресло.

        Каракосов старался не смотреть на её голые коленки, светившиеся из-под хлопкового обрамления. Он листал журнал и не знал, о чём говорить.

        Ариоль по-детски вздохнула и вдруг спросила:

        - Ты так ничего и не понял, Лера?

        Он отложил журнал в сторону и угрюмо переспросил:

        - Насчёт чего?

        Девушка едва улыбнулась.

        - Почему Лубянка так быстро вычислила твоё имя и причём здесь Стас Клёнов?

        - Нет.

        Ариоль чуть приподнялась в кресле и посмотрела на дверь комнаты. Потом опять уселась поглубже и глаз от Леры уже не отводила.

        - И никаких предположений у тебя на этот счёт не имеется?

        - Никаких.

        Девушка закрыла ладонью правый глаз и левым долго разглядывала Леру, словно целилась. Потом опустила руку и поскучнела. Она играла в странную игру, которая всё больше и больше не нравилась Лере. Он решил, что из приличия потерпит ещё немного, а потом заговорит жёстче.

        Но Ариоль его опередила.

        - Впервые вижу такую наивность среди таких серьёзных людей, - сказала она, удивлением разбавляя свою иронию. – Ну ладно. Если меня спросят откровенно, то и я буду откровенна. Ясно?

        - Ясно.

        Теперь сердиться и терпеть не стоило, а надо было просто спрашивать. Он и спросил:

        - Ну и кто же этот доносчик?

        Оленьи глаза сверкнули восторгом и звонкий женский голос пропел:

        - Я.

        Это было похоже на то самое «я», сказанное её отцом, когда он признался, что тоже является информатором КГБ. Семейка пела под одну дудку, так что ли?

        Он долго рассматривал крышку стола, переживая приступ физического отвращения. «Я» напоминало «квак» лягушек, которых он с приятелями в детстве расстреливал из самодельных луков на пруду. Когда стрела пронзала пузо серо-зелёной маленькой твари, он издавала этот предсмертный «квак» и потом долго сучила лапками в агонии.

        Никакого логического объяснения тому, что девушка была осведомителем КГБ, он не находил. Конечно, жизнь его складывалась так, что прежде с органами он дела не имел. Виной тому, что он теперь реально стал ощущать неприятную робость перед тем, что эти самые государственные органы правопорядка существуют и действуют жёстко и непредсказуемо в отношении, казалось бы, самых безобидных людей, а именно пишущих и сочиняющих, была его удача с романом «Бунтарь». Роман получился, его напечатали – и Лера стал мишенью для странного зверя, носящего пустое имя «органы». Только пустота здесь значила не отсутствие чего-либо вообще, а конкретную пустоту мертвецкой с холодком льда на трупах и запахом формалина.

        Каракосов понял, что начинает воображать что-то лишнее, и посмотрел на Ариоль. Она чувствовала, что молодой писатель близок к панике. Признание того, что она и есть осведомитель, парня смяло. Он тяжело дышал и всё время хватался за воротник рубашки. Ещё немного, и он должен был закричать какую-нибудь глупость.

        Надо было приводить его в чувство, пока не поздно.

        Девушка поправила причёску, подол платья, словно перед выходом на сцену, и задала Лере вопрос:

        - Ты помнишь, что я сказала при первой нашей встрече?

        - Примерно, да.

        - Ну?

        Лера немного помолчал и потом восстановил в памяти:

        -  Что успех здесь может стоить мне жизни.

        Ариоль одобрительно кивнула и добавила:

        - Память исключительная. Теперь будем надеяться, один из авторов скандального «Метронома» правильно совместит узлы аппарата и поймёт, что наша цель – донести журнал до читателя, а не сложить головы на этой покрытой красным кумачом плахе.

         Каракосов осмелел:

        - Клёнов тоже узел?

        - Ложный манок, уводящий в сторону. Только он об этом не знает. И ты пока держи это при себе, Лерочка.

        Она вдруг чуть склонила голову вправо, и он почувствовал, что всё-таки млеет от этих оленьих глаз, голых коленок и карминовых полос, буквально рисующих под платьем её гибкую фигурку.

        Лерочка! Чего стоят все «Бунтари» рядом с этим уменьшительно-ласкательным суффиксом!

        Где тут Порфирова и несчастная Талбо-Возницки, лишь приоткрывшие ему путь к этим бесстыдно-предательским глазам и сумасшедше-соблазнительным извивающимся полоскам!   

        Зазвонил телефон. Лера снял трубку и услышал голос Данилы Ивановича:

        - Время позднее. Поторопи Ариоль, пусть не засиживается.

        - Твой отец просит тебя домой, - сказал он девушке, положив трубку. – Спокойной ночи.

        Когда она ушла, он сварил себе крепкий кофе и уселся работать. Ему было беспокойно, ему хотелось заняться тем, что лучше всего разглаживает нечаянные складки души. Он взялся за рассказ, который давно задумал. Идея была неплохая.
Лера давно уже обратил внимание на то, что у писателей-фантастов никогда нет в рассказах или повестях каких-либо зверей, обитающих на выдуманных ими планетах рядом с гуманоидами. Ну кого-то вроде земных кошек или собак. Скорее всего, фантасты на эту тему даже не задумывались. Хотя это было невероятно! Целые миры, лишённые уютной, маленькой живности! Такого быть не могло, и Лера хотел устранить этот недостаток.

        Сюжет истории виделся ему так. Некий гуманоид Ларр тяжело заболел и лежит дома. Он одинок, рядом с ним никого нет, кроме маленького шоютика по кличке  Юль. Юль на языке гуманоидов означает Друг. А шоютики похожи на собачек, только без густой шерсти. И вот однажды Ларр замечает, что своим поведением Юль подсказывает ему, как надо себя вести: гимнастика, еда, сон, свежий воздух. Гуманоид следует подсказкам Друга и выздоравливает.  Четвероногое существо оказывается умнее двуного и выручает его из беды.

        Занятый своей выдумкой, Каракосов сидел за пишущей машинкой до самого утра. Он писал фантастическую историю, не видя, что рождена она ситуацией, в которой он теперь оказался. Лера как бы разбирался с действительностью, перекладывая её на другой художественный язык. Он пока не замечал, что имя Ларр почти повторяет его имя, а кличка Юль – имя его новой знакомой.  То есть Ариоль в конце концов должна была помочь Лере преодолеть тяжёлое заболевание, рождённое, скажем так, наивностью его натуры. Вот что было впереди и вот что было интересно.

        Закончив рассказ, Каракосов назвал его «Юль» и убрал в папку с рукописями. Теперь беспокойным он себя не чувствовал. Он принял душ, переоделся, сварил себе геркулесовой каши, густой и пахнувшей здоровьем, позавтракал и после завтрака вышел из дома.

        Возле станции метро «Библиотека имени Ленина» его окликнули. Он обернулся и увидел, что из толпы к нему торопится незнакомый молодой человек в тёмно-сером костюме и с неприятной улыбкой на лице. Так улыбаются укротители перед тем, как щёлкнуть кнутом над головой дрессированного зверя.

        Лера остановился, предчувствуя неприятность. Молодой человек подошёл почти вплотную. Улыбка на его лице погасла ровно за один шаг до остановки рядом с Лерой.

        - Товарищ Каракосов? – глаза его, несмотря на то, что принадлежали молодому и очевидно крепкому парню, блестели каким-то болотистым, нездоровым цветом. Плечи распирали пиджак, так как он был им явно мал.

        - Да, - ответил Лера.

        - Пройдёмте со мной.

        - Куда?

        - Сюда, на станцию метро. Надо кое-что уточнить. Прошу вас.

        В вежливом приглашении была скрытая настойчивость. Лера двинулся к стеклянным дверям входа на станцию, стрельнув глазами по потоку прохожих. Их должно быть двое, этих молодых с болотистыми глазами. Так и есть, вот он второй, у троллейбусной остановки. Второй выше ростом, чем первый, но более напряжённый.

        Ниже званием, понял Лера. Сейчас пойдёт следом, но догонять не станет.  Прикрывает старшего и стремает моё поведение. Если попытаюсь убежать, нагонит в два прыжка и завалит. Я, само собой, могу его опередить, предотвратить удар или хватку. Только это ничегошеньки не даст. Здесь, конечно, не тронут, но потом, в какой-нибудь «мыловарне», огребу по полной.

        Эх, товарищ старшина, незабвенный Бейбулак Рахматович Зигматуллин, ваша школа будет сидеть во мне вечно!

        В метро они не пошли к эскалатору, а свернули от него направо. В мраморной стене оказалась дверь и все трое вошли в плохо освещённое помещение.  В маленькой комнате за маленьким столом сидел милиционер. За ним квадратными слепыми глазами ела полумрак железная дверь-решётка. Милиционер вскочил, гремя ключами открыл дверь и щёлкнул выключателем. Лампочки под потолком высветили длинный коридор.

        - Сюда, - сухо сказал тот серый, что постарше званием. Лера беспрекословно зашёл в коридор и приостановился. За ним вошли его спутники. Сзади грохнула запираемая дверь.

        - Идите за мной, - старший пошёл вперёд.

        Лера шёл, не оборачиваясь. Сзади топал второй сопровождающий. Тоннель был низкий и узкий. Он медленно спускался вниз. Через несколько минут слева возникла железная дверь. Старший вежливо постучал в неё и после этого посмотрел на Леру, как бы приглашая и его быть вежливым.

        - Входите, - голос за дверью был полон жизнелюбия.

        «Бить не будут, - понял Каракосов. – Тут люди на серьёзной службе. Дерьмом не занимаются».

        Дверь с визгом открылась и в глаза ему ударил яркий электрический свет.

        Тут был иной, не подземный мир. Стоял широкий стол из хорошего дерева, на нём сверкали пластмассовыми боками два белых телефона и высилась пачка документов. Стены были сделаны под сосну. На них висели несколько картин, которые
Лера не успел рассмотреть, и два светильника. В углу на стуле сидел офицер, другой расположился за столом. Оба были в мундирах без погон.  Тот, кто сидел за столом, курил и был старше своего коллеги лет на пятнадцать. В комнате было несколько прохладно: очевидно, где-то под потолком бесшумно работала вентиляция.

        Некурящий офицер бросил парням в серых костюмах: «Свободны!» - и они исчезли, прикрыв за собою дверь. После этого он показал рукой на стоящий у стола невысокий стул и пригласил Леру: «Садитесь!»

        Лера шагнул к столу и опустился на деревянное сиденье, обитое дешёвым казённым дерматином.

        Все немного помолчали, словно старые друзья, не представляющие, с чего начать разговор после долгой разлуки. Наконец офицер за столом аккуратно затолкал сигарету в круглую стеклянную пепельницу и представился:

        - Майор Кравцов Сергей Петрович. А вы, как я догадываюсь, тот самый Лера Каракосов, ради которого мы здесь, собственно, и собрались?

        - Лера Товиевич, если вы не против, - молодой писатель смотрел на офицера спокойно. – Не понимаю, почему я стал причиной столь серьёзного собрания?

        Майор негромко рассмеялся и объяснил:

        - Из-за вашего литературного произведения под названием «Бунтарь». Кстати, очень любопытного, – он повернулся в сторону второго офицера и спросил: - Читал, Рыбаченко?

        Тот сделал неопределённый жест вроде иностранца, не понимающего речи аборигена, но уважающего его, как местного жителя.

        - А ты почитай, почитай, - посоветовал Кравцов. – Отвлекись от «Советского спорта» и «Техники – молодёжи». Много чего нового узнаешь.

        - Например, товарищ майор?

        - Да вот, - майор наклонился и вдруг вытащил из ящика стола первый номер «Метронома». Лера вздрогнул. Кравцов перелистал журнал, потом посмотрел на Каракосова и вкрадчиво спросил: - Процитировать?

        Каракосов пожал плечами.

        - Тогда цитируем, - майор выбрал строку и прочитал: - «От жизни в этой стране под названием СССР ничем не пахло. Как будто жизнь шла за стеклом, но вас она не касалась. Всё сверкало и блестело, но было не настоящим, а выставочным, придуманным. Без настоящего цвета и запаха и вряд ли похожим на настоящую человеческую жизнь». – Он закрыл журнал и вновь обратился к Лере: - Что скажете? Хорошо?

        Лера терпеливо молчал.

        Выдержки у майора-гэбиста хватало. Молчанием его было не взять. Но молодой писатель угадал главное – отвечать значило подставлять себя под высосанные майором из пальца обвинения. Такой у него метод: ввязать противника в разговор, чтобы из непродуманных противником фраз вылепить ему уголовную статью.
Тут работало поговорка «молчание – золото». А молчать Лера умел.

        Сергей Петрович Кравцов опять закурил. Он понял, что сидящий перед ним парень сообразителен и, главное, не труслив. Сечёт, куда попал, и набрал в рот воды, чтобы не рыть самому себе яму балабольством. Характер, выдержка, опыт пограничной службы и хрен знает ещё что у этого с виду податливого на всякие ля-ля клиента. Майор таких не любил. При работе с ними он часто казался самому себе идиотом. Потому что действовал по инструкции – и тупел. А они брали верх своим гибким умом и вонючей объективностью. Наговорившись с ними, Сергей Петрович вдруг чётко видел, что в стране бардак, а он сам – вохра этого бардака. Сознание этого ворочалось в голове тупой иглой и мозги застывали от боли.

        - Значит, будем молчать? – спросил он у Каракосова, бледнея и всё больше раздуваясь от душащей его злобы. – Язык проглотили или считаете меня недостойным диалога с таким великим человеком, как вы?

        Молодой писатель посмотрел на него с сожалением и сказал:

        - Я считаю, что вы врёте самому себе, разыгрывая эту комедию. Перед государством, которое вы охраняете, я ни в чём не виноват. Мой роман – это фантастика. Относиться к нему всерьёз умному человеку не стоит. Возможно, он не совсем удачная выдумка, но выдумка есть выдумка, не более того. Так что затевать серьёзного разговора по этому поводу не стоит.

        - А я так думаю: твой роман не выдумка, а руководство к действию. «Апрельские тезисы» в новом виде. Как, когда и что в СССР ликвидировать, - майор закашлялся, помолчал, тяжело дыша, и потом перешёл на доверительный тон: - Извини, что я на ты, но по возрасту ты мне в сыновья годишься. Так вот. В журнальчике (он потряс первым номером «Метронома») до фига дури. Стишата разные, статейки, юморок. Но твоя дурь – прости, твоя выдумка – самая опасная. Ты выдумал, что СССР скоро развалится, Кавказ начнёт с русскими воевать, как при Екатерине, станет якобы нашим, но независимым, со своими законами и правителями.

        Он вскочил и в бешенстве стал быстро ходить по комнате, на ходу затягиваясь сигаретой и отплёвываясь, как простой грузчик. Его, что называется, несло.

        - Слышал, Рыбаченко? Нашим, но независимым! Ох…ть! Горби сначала посадят, а потом отпустят и он отвалит из страны, сменятся два президента, в стране начнутся войны и через 30 лет одна из таких войн отрежет от нашей страны огромный кусок. Русские будут убивать русских на этой территории и получать за это ордена от своих ополоумевших руководителей.

        Он повернулся к Лере, сидевшему на стуле с напряжённо выправленной спиной и лицом, посеревшим от волнения.

        - На этом первая часть твоей мутотени кончается, - майор стоял так, как будто сейчас наотмашь врежет Каракосову по лицу. – А что будет во второй? Взрыв Днепрогэса и взятие Кремля войсками НАТО? Говори, сука!

        По истерике гэбэшника Лера понял, что он в безопасности. Майор Кравцов молол чушь, подзаводясь и выходя на нужный градус. Сейчас можно было перебить ложную экзальтацию офицера каким-нибудь простым вопросом и уйти отсюда совершенно свободно.

        - Какие у вас ко мне претензии, товарищ майор? – внятно спросил он у Кравцова. – Обратитесь в редакцию журнала и выразите своё недовольство. Вас выслушают очень внимательно и возьмут на заметку все ваши замечания. Нам очень важно творческое сотрудничество с нашим читателем, - он встал и, не спуская глаз с майора, сделал два шага в сторону двери. Рыбаченко тоже встал, но с места не двинулся. - У вас всё? Я могу идти?

        Сергей Петрович Кравцов расстегнул верхнюю пуговицу мундира, достал носовой платок, вытер шею и подбородок, потом убрал платок в карман и негромко сказал:

        - Второго номера у вас не будет. Этот муравейник мы расшуруем до дна, даю слово.

        Потом он сел за стол и приказал Рыбаченко:

        - Товарищ лейтенант, проводите товарища писателя.         
   
        Выйдя на свежий воздух, Лера почувствовал облегчение, а потом тоску.
Вокруг него шла жизнь, куда-то торопились москвичи, шла девушка с парнем, пацан лет восьми ел мороженое и просил отца купить ему ещё одно, только шоколадное.
Шумел транспорт, смеялась молодёжь, идущая в библиотеку, чирикали какие-то птицы. У всех всё было как всегда, а у него опять через …

        Он не додумал последнего слова, потому что вдруг понял, что ему нужно увидеть или хотя бы услышать родителей. Папа и мама скажут ему что-нибудь типа: «Успокойся, Лера! Ты же лучше всех, сыночек», обнимут или хотя бы хлопнут его по плечу и улыбнутся так, как только они одни умеют, и тоска пройдёт, улетучится, растворится в пространстве, сгинет.

        Какого чёрта он не навещал их и даже не звонил им в последнее время? Что у них там нового? Как они живут и о чём беспокоятся?

        Лера порылся в кошельке, нашёл несколько двушек и, сжав их в кулаке, закрылся в телефонной будке.


                *   *   *


Продолжение следует.