Киты и чайки

Бухта надежд воняла. Лопасти винта мололи водоросли вперемешку с дохлыми медузами, оставляя позади бурую кашу. Мотор чихал и чавкал, толкая баркас вперед. Крутя сплюнул за борт и привычно спрятал нос в растянутый ворот свитера. Смесь гнили с тухлятиной пропитала обшивку и снасти, намертво въелась в дождевик.
Над водой парили чайки - пернатые крысы, вечные конкуренты местных рыбаков и Крути. Наглые твари наматывали круги, то и дело норовя нагадить на штурвал, с воплями ныряли на палубу, лезли к выловленным тушкам. Приходилось бросать руль и отгонять дармоедов веслом.
Улов не радовал: ведро мелкой халявки на засолку, парочка жирных похудалок и один космонавт. Крутя нашел его в мотке рваных сетей, когда напоролся на плавучий мусорный островок. Тощие прозрачные рыбины давно перестали заплывать в бухту, уступив место красочным пузанам и богачикам. Филе космонавта, с масляным запашком, ценилось среди гурманов, но популярностью не пользовалось. То ли дело - сладковатый сиськоглаз или костлявые пузанчики, что так хороши к пиву.
Море воняло, прело, навело тоску. Крутя не сопротивлялся и хандрил, запивая печаль остывшим кофе, гоняя чаек и поплевывая в лупоглазых рыбоежей. Те возмущено пыжились и долго пялились его суденышку вслед.
Не найдя ничего приличного, коптящий солярой баркас повернул к груде камней с гордым названием «Пик судьбы». Мотор пыхтел, чайки верещали, кофе заканчивался, и Крутя чуть не проморгал риф. Корявый зубец прошел рядом, за малым не задев корпус. О днище царапнули камни, баркас тряхнуло, разворачивая бортом, и тут же отпустило. Крутя перевел дух и выкрутил руль, обходя островок.
Если бы не цвет, то он бы прошел мимо, решив, что это камень или дохлый дельфин. Яркое пятно мелькнуло среди целлофановых пакетов, пенопласта и пустых бутылок «Балтика темное». Вспыхнуло и пропало за обмотанной илом корягой. В груди защемило, и баркас задрожал, натужно взбивая воду винтом. 
Кит развалился верх брюхом в зарослях багрянки. Массивная туша покачивалась на воде, в окружении вздувшихся желторотиков и пузанов, словно мухомор средь поганок. Подчеркивал сходство необычный цвет - розовый, с ядовито-ярким оттенком китайского пластика.
Облепленный тиной и засранный чайками, кит напоминал резиновую игрушку размером с малолитражку. Такой же пухлый, с маленьким пожеванным хвостом, вместо плавников жалкие культяпки. Должно быть, при жизни у кита была идиотская улыбка на пол морды, а на пузе пищалка. Вдобавок, этот кислотный цвет.
Розовые попадались и раньше, но не больше локтя в длину. На рынке за них давали нормальную цену - не торгуясь - особенно за китовый ус и плавники. Розоватый жир хорошо брали для лампад - за ровное теплое пламя с ярко-алым багрянцем. И мясо у китят было нежное, сочное - будто и не рыба вовсе, а вырезка с материка.
Предвкушая барыши, Крутя сбавил обороты и аккуратно притерся к увязнувшей среди водорослей рыбине. Увешанный покрышками борт прошелся по розовой шкуре, с хрустом срывая полипы. Баркас развернуло, и фигурка танцовщицы на приборной панели задергалась, в истеричном припадке тряся юбкой. Кит зашатался и перевалился на бок, выставив к небу скрюченный плавник.
Мотор надрывно прочихался и заглох. Крутя подхватил багор и осторожно ткнул лоснящуюся тушу. Розовая кожа натянулась, спружинила. Крутя ухмыльнулся. Свежий. Можно и баркас подлатать, и лебедку с краном поставить… а там и бортпроводницу нанять, чтоб кофе подогревала.
Багор заработал, освобождая добычу от цепких полос багрянки. Мечтательно щурясь, Крутя оценивал состояние шкуры. Вот шрамики юности - белые, почти не заметные – так, царапины. А тут – косые порезы от соперников в борьбе за самку. Вмятина под плавником, похоже, оставлена рогом разгневанного нарвала. Жеванные уродливые шрамы на пузе - подарок рыбы-пилы. Обломок гарпуна – не лучшее дополнение к товарному виду – торчит в боку кривой занозой, болтая обрывком цепи.
Крутя ухватил ржавое звено, уперся в борт. Дернул раз-другой, поднажал. Зазубренное лезвие чавкнуло, неохотно покидая плоть. Гарпун в руках задрожал, дернулся. Ноги оторвались от палубы, и Крутя полетел, мимоходом опрокинув ведро с халявками. Серебристая мелочь расползлись по доскам, трепеща и подпрыгивая. Радостно заверещали обезумевшие птицы. Болтающийся баркас наполнился гоготом, скрипом и мокрыми перьями.
Крутя спихнул с груди жирную чайку и сел, сжимая ржавый гарпун в руках. Розовая туша судорожно взбрыкнула хвостом и выбросила фонтан мутно-зеленой воды вперемешку с ошметками крабов и мелкой рыбешки. Теплый поток обдал Крутю с головы до ног. Скользкое древко выпало из ладоней. Прелость и вонь бухты перебил мощный запах перегара.
Отплевываясь, Крутя стряхнул с головы остатки жеваного кальмара. Розовый барахтался за бортом, фонтанируя мощно и тяжко: давясь, хрипя и пуская бульбы. На палубу летели расплывшиеся сигаретные пачки, скрученные носки, недопитые бутылки, пара дохлых чаек. Последним вылетел набухший памперс, что распластался на досках, красуясь желтыми цветочками.
Крутя подобрал багор и медленно шагнул вперед.
- Так ты у нас симулянт. Да?!. Хочешь лишить меня горячего кофе?.. И новой лебедки?!
Кит притих. Голубой глаз вылупился, словно огромная блестящая линза, и Крутя невольно опустил оружие. Розовый расплылся в широкой улыбке. Два ряда острых – далеко не игрушечных – зубов блеснули на довольной морде. Кит добродушно поморщился и развернулся, ударив баркас хвостом, и Крутя, гремя костями, покатился по палубе. Судно черпнуло воды и закачалось, переворачивая незакрепленные бочки, ящики. Мимо пролетел полупрозрачный космонавт в сопровождении трех чаек. С плеском исчез за бортом багор.
Цепляясь за трос, Крутя кое-как встал. Застывшее море волновалось. Розовый продирался сквозь заросли гнилых водорослей. Короткие плавники лопатили упругое месиво, хвост хлопал по воде, подбрасывая тушу кита вверх. Все ближе к выходу из бухты, где начинались волны и чистое море.
- Да чтоб тебя медузы обглодали, алкаш хренов! – заорал Крутя вслед уходящей добыче. – Ты еще сюда вернешься! Слышишь?! Никуда не денешься! Все вы здесь будете. Все!
Розовый гордо проплюхал последние метры и с плеском исчез в глубине, оставив на воде грязное пятно. Розовая спина всплыла еще пару раз и скрылась среди белошапочных волн.
- Живучая инфантильная скотина, - сплюнул Крутя и вернулся к штурвалу.
Мотор болезненно заурчал. Взбалтывая жижу, замолотил винт. Баркас дрогнул и пополз, набирая ход. Крутя окинул взглядом загаженную палубу и напрочь испорченный улов. Бухта надежд все так же воняла, наверху скрипели вечно голодные чайки.
Крутя скривился и потянул руль, выворачивая на широкий проторенный след. Баркас недоверчиво дернулся, выскочив на чистую воду, и резво рванул вперед.