Август Мила

- Мужчина должен делать первый шаг, должен быть решительным, должен обеспечивать семью! Мама, ну что за отсталые у тебя мысли? Другое время сейчас! Никто никому ничего не должен, каждый живет и выкручивается, как может! И если я вижу, что нам судьба быть вместе, почему я не могу сделать решающий шаг?
- Можешь, конечно, но есть вещи...
- Вот ты снова начинаешь! Что ты вообще знаешь о жизни, что ты знаешь о любви? Вы же с папой, как два старика уже!
- Ты себя слышишь? Не догадываешься, что я тоже когда-то была молода, да и сейчас не старуха! И любовь у меня была, как в романе. Сплошные вздохи и пылкие взгляды, да вот только она оказалась бесплодна, не началась и не закончилась.
- Ты это серьезно? Я думала, кроме папы у тебя никого не было.
- Да, ты правильно думала. Было у меня странное увлечение, я даже и сейчас не могу понять, что же там на самом деле происходило, но если бы тот мужчина оказался смелее, моя жизнь изменилась бы и, вполне возможно, на твоем месте была бы другая девочка или мальчик.
- Ого! Мам, расскажи, пожалуйста.
- Только папе не говори, пусть это будет нашим секретом, ладно?
- Обожаю секреты!
- Я тогда училась в институте. Твои бабушка с дедушкой, то есть мои родители, как раз разводились и мне было так больно и одиноко, я не знала, куда себя деть, у меня, как сейчас принято говорить, нервы были обнажены и ты знаешь, я стала чуточку ведьмой, чувствовала настроение родных и друзей, могла предсказать, кто и что сейчас скажет, такая я была маленькая ведьмочка, но не могла и не хотела извлекать выгоду из всего этого, а просто чувствовала многое. В соседнем доме жила моя преподавательница, мы с ней как-то смешно подружились: она несла домой большое ведро яблок, а сама она была маленькая, сухонькая и уже пенсионерка, мне ее так жалко стала и я ей помогла, она все отказывалась, но я настояла и эти яблоки ей занесла на четвертый этаж, а потом еще и в магазин сбегала, я уже не помню, что там купить надо было. Валентина Георгиевна жила одна, были у нее подруги и много, но ко мне она привязалась, как к внучке и когда узнала, что у нас дома сплошные скандалы и дележ совместно нажитого имущества, она меня пожалела и устроила к себе на кафедру машинисткой, чтобы я поменьше дома была и все это не видела. Я до сих пор ей за это благодарна, тогда мне и заплатили хорошо, кроме всего прочего, как сейчас помню, все потратила на новые джинсы.
- А любовь где? Не к яблокам и не к джинсам же?
- Нет, конечно, к мужчине. Если честно, я бы на него и внимания не обратила. Препод и препод, старый, как мне тогда казалось, недовольный чем-то, потный, в тот день жарко было. Он сначала так презрительно мою одежду рассматривал, а потом поднял на меня глаза и... Я не знаю, как это описать. Как удар молнии, знаешь, вот когда что-то очень неожиданно происходит и сердце так сильно бьет в грудь, вроде вырваться хочет, а потом молчит какое-то время и пустота внутри и жар разливается по телу. Вот так оно и произошло. Он в лице переменился. Оно у него такое открытое стало, детское, восторженное и почему-то грустное. Мне сразу же захотелось его по щеке погладить.
Людмила Васильевна Кузнецова, которую все звали только Мила, такая она была милая, уютная и добрая, закрыла глаза и попыталась сдержать слезы. Ее дочь - Вика, считавшая, что мама уже довольно пожилая, и в жизни, а особенно в любви, ничего уж не смыслит из-за приближающегося склероза, удивилась. Внезапно она поняла, что очень мало знает о своей родной маме, которая, как выясняется, тоже когда-то была способна на большое чувство и что зарплата, долги, ремонт и отпуск не всегда занимали все, абсолютно все ее мысли.
- Мам, а дальше? - Вика несмело тронула Милу за руку. Она никогда не видела, как мама плакала и наивно полагала, что взрослые настолько сильные люди, что слезы - не их удел.
- Дальше? - переспросила Мила и по-девчоночьи слизнула непокорную слезу с щеки, - дальше ничего. Я вот думаю, не придумала ли я себе это необычное чувство? Но ты знаешь, он так смотрел на меня! Так нежно, доверчиво и как-то робко. Я столько раз порывалась подойти к нему, сказать, что я тоже в него влюблена и давайте, Игорь Владимирович, все бросим и уедем, ничего, что вам уже почти сорок, это не конец жизни.
- И ты не сказала? Почему?
- Боялась показаться глупой, боялась, что неправильно его поняла, боялась разрушить его жизнь. Это только я по молодости могла жечь мосты, у него уже были жена и ребенок и стать той, кто разрушит его брак и жизнь я не могла. Он должен был сам решиться. Да и не было сказано ни одного слова, только легкие прикосновения руки, редко, слишком редко и быстро. Только учащенное дыхание и пересохшие губы.
- Вы..., - Вика застеснялась, - вы целовались?
- Нет, что ты! Как можно! Я сразу поняла, что он очень порядочный и не будет затевать со мной интрижку. Но ты знаешь, если бы он сказал хоть одно слово, я бы пошла за ним на край света. Я сильно влюбилась. Он мне казался необыкновенным. Но только казался. Он измучил меня, играл, как с маленьким котенком. Меня швыряло от обожания к ненависти, от слез к восторгу, когда мне чудилось, что он со значением на меня посмотрел или прикоснулся у моей руке. Я пыталась обуздать свои чувства, даже встречалась с кем-то из однокурсников, я пыталась убить эту ненормальную любовь, но у меня ничего не получалось.
- Мам, так почему же он молчал?
- Боялся, не хотел менять налаженную жизнь.
- Но как же так? А вот эта огромная любовь? Даже ради нее? Даже ради тебя?
- Видишь ли, мы даже не знаем, была ли эта любовь. Это все было так зыбко, так размыто, я и сама не понимала, что со мной происходит. Все это было как в тумане, я боялась, что не сдержусь и в один прекрасный момент кинусь ему на шею и скажу, что жить без него не могу. Но, с другой стороны, я знала - это не так. Смогу. И не хотела врать.
- Но если бы он...
- Да! Я готова была на все. Я знала, что у него влиятельный тесть и что если вдруг у нас будет роман, достанется и мне, но я бы пожертвовала тогда чем угодно, лишь бы быть с ним.
- Но он...
- Так и не решился. Я поняла, что еще один такой год мне не выдержать и уехала. Мама была против, а Валентина Георгиевна поддержала мое решение, она догадывалась о наших чувствах, как и вся их кафедра. Мы с ним так пылали, что это было заметно невооруженным взглядом и мне до сих пор непонятно, как меня не вызвали на ковер к декану. Уверена, это было самое умное решение за всю мою жизнь.
- Ты не жалеешь?
- Дурочка! Тогда бы не было тебя! Конечно, не жалею! С твоим папой все было по-другому, более приземленно, но...
- По-настоящему?
- Да, точно! То чувство действительно было каким-то странным и неизвестно, чем бы закончилось.
- Ты не пробовала его найти?
- Нет, а зачем?
- Поговорить, посмеяться, вспомнить, какие вы были глупые!
Мила посмотрела на дочь потемневшими от боли глазами. Она знала, что Вика не жестока, она просто еще мала и многого не понимает.
- Мам? Хочешь, я поищу его в интернете? О, извини, Мишка звонит, извиняться будет, мам, я сейчас, я поговорю с ним, ладно? А потом мы с тобой договорим. - Вика быстро вышла из комнаты.
- Одиннадцатое августа - самый несчастливый день в моей жизни, день, когда она могла бы пойти совсем другим путем, - прошептала Мила и подумала, что, возможно, и стоило бы найти Игоря Владимировича и в конце концов выяснить, что же тогда случилось, тем самым раскаленным августовским днем. Возможно и стоило бы. Миле стало страшно. А что если это странное чувство и было любовью, которая встречается одна на миллион? Что если он тоже до сих пор ее любит? Готова ли она теперь бросить все? Мила внимательно посмотрела на коллаж из семейных фотографий - подарок мужа на ее день рождения, улыбнулась, вытерла слезы и решила приготовить на ужин что-нибудь вкусное и праздничное, что-нибудь необычное.
- Уже поздно что-то менять, - сказала она своему отражению в зеркале и отправилась на кухню.