Яростный стройотряд, 3

      По бригадам их распределили как-то не по-людски. По-другому не скажешь. Раскидали так, что в каждой бригаде оказалось не более двух одногруппников. Как будто трое – это уже какая-то опасная критическая масса, что особенно характерно для русского человека. И кому это не знать, как их будущему командиру с «исконно-русской» фамилией Меллер. Учиться эта масса ещё, худо-бедно, в состоянии, но работать – ни в какую. Тем более, топором. Видимо, вместо этого она, эта масса, тут же начинает точить какие-то загадочные лясы об эти самые топоры, чем тупит их бесповоротно. А эти трое, явившиеся позже других и не успевшие ещё как следует просохнуть не только снаружи, но и внутри, наверняка должны быть разведены на расстояние пушечного выстрела друг от друга.

      Меллер с какой-то яростью и садистским удовольствием принялся в очередной раз тасовать свой личный состав с учётом вновь открывшихся обстоятельств. И кто этих командиров только искусству управления учил, этому менеджеризму? Это новомодное словечко тогда только появлялось в обиходе некоторых педагогов, подспудно тяготеющих к свободомыслию и диссидентству. Официально же к нему относились с некоторым пренебрежением, как к западному аналогу давно известной здесь науки партийного руководства. А один институтский приятель Олега, выпускник спецшколы с углублённым изучением иностранных языков, и вовсе утверждал, что слово «менеджер» происходит от итальянского «mennaggiare» – обрабатывать, или, что ещё того пуще, искусство управлять лошадью.
      Олегу «повезло» больше остальных – он в бригаде и вовсе никого не знал.

      Проводы поезда, в котором ехал районный стройотряд, состоявший из десятка линейных, сопровождались исполнением недавно прозвучавшей в одной из телепрограмм и сразу же ставшей популярной песней Градского «Яростный стройотряд». Это странное словосочетание мгновенно подхватывается его будущими бойцами и становится, что сейчас называется, «мемом». Яростный командир, яростный бригадир, яростный мой-до-дыр. Это – про полосатый, с прорехами, тельник под стройотрядовской курткой, ещё один предмет гордости его обладателя. Потому, что он «мой», и, судя по заштопанным дырам, уже не первый год. Основной же предмет этой гордости – сама курточка со значком ВССО, символизирующим принадлежность к чему-то большому и важному - к Всесоюзному студенческому строительному отряду. Желательно тоже потёртая.

      Название посёлка, где им предстояло жить и работать, несло в себе лёгкий романтический флер, символ комфорта и безмятежности, что совершенно не располагало к труду. Янега. Произнесённое протяжно, – Я-нега – оно как бы приглашало подремать и беспечно понежиться в лучах теплого солнца, оставив в стороне мирские заботы.   

      Барак, где они разместились, стоял на самом краю посёлка. Это видавшее виды строение приняло их, как старых знакомых. Здесь проводило лето уже не одно поколение трудовых десантников, и, похоже, их повадки были ему хорошо знакомы. Главное – прикрывать двери за собой и не оставлять сквозняков, уходя на работу, и не сильно ворочаться по ночам на панцирных матрасах – этим только дай волю. Мне же много не надо: живите себе по-людски и в постелях не курите, и будет вам покой.

      Так, казалось, немного ворчливо, по-старчески увещевали его половицы, поскрипывая под ногами новосёлов. И бойцы, словно вняв его уговорам, старались строго придерживаться этих негласных правил.

      Работами на объекте руководил Пантелеймон, прихрамывающий на одну ногу пожилой дядька из местного леспромхоза. Хмурый и неразговорчивый, он уже на следующее утро, на общем построении, провёл первый инструктаж. Он пояснил устройство лежневой дороги – а именно этот объект был их основной заботой – и в двух словах описал правила подбора и затёса стволов для неё.
      – Снизу продольно идут слани – пукИ из тонких хлыстов (это он про стволы без веток), которые можно на болотину лОжить прямо с ветками.

       С грамотностью у Пантелеймона было всё в порядке.
      – Поперёк на них шпалы из толстых хлыстов, – продолжал он, затянувшись подобием самокрутки, – в которых делаем два пропила для колёсоводов. В них и ложим хлысты пожиже, но перед этим их сверху затёсываем. Комли чередуем с вершками.
      – Куда хоть дорогу то строить будем? – поинтересовался один из бойцов.
      – А никуда.
      – ???
      – Это просто дорога к лесосекам. Рядом с ней будут делянки под вырубку.

      Строить дорогу в "никуда" никого не вдохновило. Это как строить тот же коммунизм. Ты его строишь, идешь к нему неустанно, а он от тебя отдаляется, словно горизонт. И уже вроде бы, подошли обещанные времена его наступления, а он всё там же, где и был – в розовой дымке заката. Почему заката? Да потому, думал Олег, что мы всё время пытаемся догнать и перегнать этот пресловутый запад, ориентир прогресса, а он всё время на шаг-другой впереди остаётся. Это как в парадоксе про быстроногого Ахиллеса и черепаху, только здесь каждый мелкий черепаший шаг оборачивается гигантским качественным скачком. Не успели мы освоить производство транзисторов и немного расслабиться, как те уже перешли на микросхемы. Добрались до микросхем, а там уже монокристаллы для квантовых компьютеров. В общем, когда нет конечной, чётко различимой цели, движение вперёд, как и работа, утрачивает свой побудительный мотив.

      Что и говорить – озвученная перспектива удручала, и производительность труда страдала вместе с этим, даже не успев набрать обороты. Лучше бы свинарник поручили строить, что ли…

      Что делает наш человек в подобных условиях? Правильно, ищет утешение известным образом. И вот уже на третий день по прибытии в посёлок, даже не успев толком обустроиться в бараке, все решают в одном из его помещений организовать бар.
      Дело берут в свои руки «офицеры» – несколько пятикурсников, уже сдавших госэкзамен по военной кафедре. Руководит и организует дело Скробат – крупный улыбчивый добряк с богатым набором русских народных прибауток и грузинскими корнями в анамнезе. Он лично выбирает самые крупные стволы сосен, из которых предстоит напилить брёвнышки для стойки бара и для сидений.

     Пантелеймон с грустью наблюдает, как в кузове машины исчезают отборные заготовки для шпал. «Салун», говоришь? Ну, раз надо, так надо.
И вот уже через день «Saloon» принимает первых гостей.

      За стойкой бара, понятное дело, Скробат. В руках – черпак, под стойкой – молочная фляга с пуншем. Из динамиков доносится July Morning от «Uriah Heep». Символично: за окном – это самое то время и есть. Стоимость выпивки – один рубль. В желающих недостатка нет. Дело пошло.


      Продолжение следует.