Успение. Глава третья

  Серый день угас, превратившись в темень. Т-72 командира взвода Александрова стоял, замаскировавшись в посадке. Недалеко находилось четырехэтажное здание. В подвале дома, возле небольшого костра грудились усталые и молчаливые люди. В котелках, висящих над огнем, булькало варево, нетерпеливые ели холодные консервы с лезвия ножа.

  Торец дома был снарядом снесен, и вход в подвал проходил через огромную дыру, в которую закатили военный автомобиль «Урал». В кузове грузовика, накрытые брезентом, лежали двухсотые. Хоронить их решили со всеми почестями, на городском кладбище, в городе Антраците, ибо надеялись вырваться из окружения.  Пробившись к расположению батальона ополченцев, взвод разведчиков, кроме погибшего экипажа танка недосчитал «Бизона».

  … - Это все брат пустяки, - облизывая лезвия ножа, сказал ополченец. – Вот случай был, когда я Грозный штурмовал.
   -  Ты что и там успел повоевать? -  удивленно спросил другой ополченец, нанизывая на нож кусок тушенки.
   -  Да, во вторую чеченскую, в сводной мотострелковой бригаде, был пулеметчик. Так вот, стрелял я, стрелял с РПК в разбитой до нет «хрущевке» из какого-то подъезда с проема. Хирак, патроны-то кончились, а чичи все прут. Я кричу во все хайло: «Мужики, не дайте загнуться! Маслята кончились!»  Разве услышат в таком грохоте. Короче говоря, обороняться не чем. Все кранты. При себе нож на ремне и лимонка. Стою, прощаюсь с жизнью. И вот, перед моей мордой, будто с неба свалившийся - негр. Здоровый такой. Стоит сука, смотрит на меня и так глазками сверкает, ухмыляясь, думая при этом: «Вот сейчас я тебе «дитя Ленина» уши отрежу и повешу на шею виде ожерелья». Он ставит к стенке свой СВД  и так борзо хватает меня своими ручищами за глотку. «Все, кранты мне», - думаю я. Но еще не уплываю, держусь из последней мочи, и тут меня осенило: нащупываю рукой свой нож, висящий на ремне, с трудом вынимаю из ножен, приноравливаюсь, и всаживаю ему в брюхо. Чувствую, что зашел мягко… Он тут же обмяк сука и как статуй завалился вместе со мной на спину…, - он вдруг замолчал, стал о чем-то думать, покачивая головой.

   -  А дальше что, Заур? – осторожно спросил ополченец и чуть улыбнулся.
   -  Дальше? Я хватаю СВД, кидаю лимонку под ноги духам, они уже по лестнице подымались, и ныряю в проем окна. Благо, не очень высоко было, только пятки отшиб.

  Рассказчик остановился. Несколько ополченцев сидевшие чуть в стороне, все время слушали его в мертвенном молчании, не шевелясь, не спуская с него глаз.

   -  Я под Иловайском видел убитого нигера – лежал на краю балки, застреленный в живот; огромный, хорошо экипированный. Его черную рожу, уже доедал опарыш, - подхватил один из тех, который сидел чуть поодаль.


  « Этого парня с позывным - Заур где-то, по-моему, я видел, - подумал Макс. – Вспомнил: мы  вместе начинали воевать в интербригаде, да, под Луганском».

  Пименову, как и многим приезжим из России, задавали вопрос: «Зачем ты здесь?»

  Он думал не о том, что будет с ним, а о том, что будет с его родителями, которые проживают на луганщине, что будет с женщинами, девушками, детьми и остальными, если Донбасс потерпит поражение, тем, кто стоял за него, не будет житья. Может быть, это не так? Армия АТО не станет лить кровь собственному народу. Нет, именно так, он достаточно насмотрелся на территориях, занятых ВСУ. Жесткие зачистки, сопровождаемые пытками, расстрелами жителей.



                ***



   Взводный не дождавшись Бизона, который отстал от группы разведчиков при марше от вокзала, до батальона ополченцев, решил по темноте сделать вылазку и найти «Бизона» живого, или мертвого, прихватив собой Макса и Егеря, но еще навязалась Соленова, с намерением: кое-что уточнить, разведывать.

  Александров упорствовал, сказал, что вообще-то лучше сходить одному, мол, меньше гомону и вони. Но услышав в ответ, кучу отборных слов, отступился.

  Они броском перешли ручей, плюхнулись на приплесок, с весны вымытый до синей глины, отдышавшись и оглядевшись, крались в темени вверх по петляющему ручью. Дальше, переползли дорогу, не шевельнув ногами ниток проволоки, уже воткнувших растяжек, устремились вверх к окраине частных домов.

   -  Вроде здесь, его и потеряли, прошептал взводному Егерь.

  Прощупали огрызки и обрубки кустарников, цепляя на разгрузочные куртки репьи, колючки. В логу, совсем почти  под  краям огорода, из земли торчала железная труба, из нее на землю сочилась хилая струйка воды.

   -  Кто-то вон там лежит, - прошептала Соленова и кивком головы показала взводному в сторону огорода.

   Поперек картофельной грядки, сломано задрав ноги, лежал Бизон с уже вывернутыми карманами, под ним образовалась лужа загустевшей крови. В светлых волосах уже рылись, хмелели от крови, увязывая в ней, муравьи.

   -  Да вы че бля, оболдели! Сейчас же убрать фонарь, - гаркнул взводный.
   -  Этот боец прикрывал нашу группу при отходе. Видимо до последнего стоял, - сказала женщина, не отрывая взгляда от убитого Бизона.
   -  Нужно его отсюда вытащить, прошептал взводный.
   -  Потащим в батальон к двухсотым? – спросил Егерь.
   -  Что же, твою мать, его здесь бросать?! – выругалась Соленова. – Нужно найти, что-то такое, на чем можно его нести. Может быть какую-нибудь большую тряпку?

  Взводный вдруг заметил отсутствия Пименова и как бы очнувшись, пощупал лоб, помял голову.


   -  Макс! Макс! Где он?  Кто послал? Зачем?..

  Почти в панику впавши, взводный схватил за шиворот Егеря и, хрипя, звал:

   -  Кувалда! Глеб! Крючек! Нестер! Вернуть Макса! Немедленно! Бегом, бегом! Свирепая остается! А вы бегом!
  -  Очнись командир, какой нахер Глеб, Нестер?! Вон возвращается Макс, - возмутился Егерь, убирая от себя сжатые кисти взводного.
   -  Макс! Корешок,  твою мать! – шипел Александров. – Ты хочешь сдохнуть, а? Хочешь?

  Пименов взнял спокойное лицо:

   -  В той хате, где свет от керосинки, укропы пируют.
   -  Бухают?
   -  Точно не рассмотрел.
   -  Много их там?
   -  Я видел троих.
   -  Командир, может, попробуем внезапностью, и без пальбы?

  Взводный сел на ботву, почесался и уставился на женщину.

   -  Кишки вспорем этим сукам, за «Бизона», - поддержал Егерь.



                ***



  На высокое дерево на ночь полез корректировщик Богдан Примак. У него там, на вершине, среди густой листвы устроена засидка – крышка от минометного ящика, привязана. Командир минометной роты разрешил ему ночевать там, чтобы с утра не мешкая, вести наблюдение и корректировку огня.

  Как и всякий хохол – западенец, любящий выпить до болдяжа, плотненько пожрать и сладенько поспать, Богдан Примак привязался ремнем к стволу дерева и стал обдумывать о своем отпуске. За хорошую службу в АТО, командир походатайствовал о коротко срочном отпуске  с выездом на родину в город Винницу.  «Теперь уж точно еду к своей Ганочке», - мечтал Примак. – А там уже Виннице он сможет притвориться не годным к военной службе – последствие ранения.

  Богдан Примак любил притворяться. Он занимался этим почти всю жизнь. Он еще со школьной поры ухитрялся разыгрывать  из себя тупого балбеса, с балбеса и спрос не велик, а как уже, будучи студентом, умел притворяться больным, чтобы преподаватели, жалея его, вырисовывали в зачетке положительные оценки.

  Под Иловайском оказавшись в губительном котле, он сразу сообразил, что тут в окружение долго не прокантуешься; в очередном минометном обстреле, уже хитро подставился, и террорист – москаль, дай ему Бог жизни и здоровья, положил мину так, что крохотный осколок вошел,  будто по заказу – в бедро, не повредив кость. Кровище много вышло, нужно срочное вливание крови. «Колорады» предоставили коридор, для эвакуации раненых и Примак был из окружения эвакуирован. Но отпуск по ранению ему не дали: хирург посчитал, что рана легкая, и с такой раной можно было, с песнями и  скачем «гопака» бить врагов.

  Ганка звонила ему, сказала, что очень ждет и сильно соскучилась. Мама тоже звонила и только не скромно спросила его: «Богдан, ты привезешь  оттуда, более-менее рабочий холодильник, ибо у меня он старый и уже плохо морозит?». Он приедет и, не заходя домой к матери, сходу в теплую, чистую постель, к горячему телу. Ганка умеет приласкать.  Приперло, ох как приперло; и он получит избавление от тяжести в низу живота, что роженица.

  Примак вспомнил, как при зачистки поселка, уже и название его забыл, в саду, обнаружил прячущуюся в кустах малины девчонку, которую тут же смял. Она хныкала, обтирая кровь по ногам, клочком порванного платьица, а в нем все торжествовало, пело-заливалось – такое настроение его охватило, удовольствием это называется, потому, как лучше ничего не бывает.

  Он сейчас спустится с дерева, зайдет в уборную и тихо опустошится. Решил Богдан Примак и стал развязываться.

  Спустившись с дерева, он прошел вдоль акации и, пристроившись кусту малины, стал поливать ее корни, позевывая и беседуя самим собой: «Только была темень сплошная, стало совсем светло. Откуда она взялась – полная луна?» Тряся своим хозяйством, сбивая капли мочи, Примак свободной рукой потирал поясницу.

  За кустом малины прямо перед ним – протяни руку, достанешь – стояла полная женщина и приветливо ему улыбалась, показывая отсутствие переднего, верхнего зуба, глаза дамы, широко и остро светились, делая броски по сторонам.

  «Баба пришла! Как раз кстати. Невзрачная конечно, но сейчас мне и такая сгодится», - довольно подумал Примак и тут, же тихо позвал, почувствовав, как набухает, увеличивается его хозяйство:

   -  Иди ко мне, иди ночная фея.

  Женщина стояла все в той же позе, только ноздри пульсировали – вдох-выдох. «Фея! Куку»! – но голос в Богдане застрял: как из-под земли совсем рядом выросли двое с АКМ наперевес. Срывисто, напряженно работало сердце у «террориста», который стоял слева. У Примака ничего не билось, не работало – ни сердце, ни ноги, ни голова, только вспотел. Тут же сходу с него стащили ремень с кобурой, где находился «Стечкин».  «Фея» приложила палец к губам – тихо мол, тихо кавалер и кошачьим прыжком перемахнула молодой куст малины; больно схватила в горсть перекошенный рот Примака и нанесла два коротких, отработанных удара ножом ему в бок.

 -  Свирепая! Успели бы его на секиру, он бы нам пригодился», - смог уловить Примак и почувствовал, как ожгло бок, и огонь мгновенно начал растекаться, заполняя нутро острой болью. Ноги стали слабеть, земля под ногами уходила. Диск, белый с черным ободком, перевернулся, закружился, разбиваясь, сыпал белыми осколками, вокруг и все это улетало куда-то во тьму. Примак понял – это гаснет свет? Он умирает? Зачем? А поездка домой? А Ганка? Мы здесь  чужие? Оказывается за все нужно расплачиваться…

  «Командир, в таких вещах, ты мне не указчик», - произнесла «фея» и это было последнее, что услышал Примак.

  Припрятав труп в кустах густой акации, они двинулись к двери хаты, где по-прежнему горел в окнах тусклый свет.

  Держа на спуске автомата палец, наставив оружие в дверь, пнув ее ногой, Егерь крикнул:

   -  Руки к верху! – и тише зловещей: - Не то будет мандец!
   -  Хенде хох, господа бандерлоги! – грубым голосом помог ему Макс.

  Держа автомат наизготовку, Егерь вошел в хату. Следом зашли остальные.

  В глубине помещения, подняв колени до подбородка, закрываясь углом одеяла, бубня одно и то же. «Не убивайте, я здесь по принуждению! Не убивайте!» - дрожал безоружный весеушник.

  Егерь сдернул с него одеяло, схватил за ворот униформы, чтоб выволочить в середину помещения и услышал слабое шипение, он сразу сообразил:  внутренний страх вышел через задницу. Егерь вмазал «воину» по уху, и тот, словно бы включившись, громко заверещал: «Не убивайте! Меня сюда загнали насильно!»

   -  Он обделался, что ли? – потянула носом Соленова.
   -  Обделаешься, когда таких «терминаторов», как вы Сверепая, увидишь, - ответил взводный и налетел с гневом на пленного. – Тьфу! Воняешь тут, позоришь своих! Ты же солдат. Так умри же с честью, как умирают настоящие воины!

  За большим круглым столом сидели еще двое весеушников, подняв руки к верху, на столе стояла недопитая бутылка водки, в кастрюльки остывала вареная картошка, лежали груши, соленые огурцы.

   -  Звание? – кивнул оружием взводный, на одного из них.
   -  Капитан.
   -  Должность?
   -  Командир минометной роты, седьмой аэромобильной бригады.
   -  Где находится штаб бригады?
   -  Я не знаю точно, где в каком месте находится штаб, - послушно и торопливо заговорил пленный офицер, - я не лгу, все команды идут по сотовому телефону.
   -  Ах, ты сученок! – перекошенное, наполненное злостью лицо, резко подскочило к пленному, схватив того за глотку, мясистыми ручищами. – Будешь нам тут, тварь, утверждать: не лгу, не знаю?!
   -  Я действительно не располагаю такими данными, - еле прохрипел пленный.
   -  Встать! – отпустив шею офицера, громко скомандовала она, и тот послушно вскочил все, также держа руки к верху.

  Соленова вынув с кобуры «Стечкина», который изъяли у Примака, и с серьезными намерениями приставила к виску пленного:

   -  Говори сученок! Где и когда зачистки делал? Ну! Говори!
   -  Мы не каратели, - без всякой надежды, прогнусавил офицер.
   -  Рожа мне твоя бандерложья, что-то напоминает, - срывая голос, пискнула она и бросила быстрый взгляд в сторону Александрова. – Командир, разреши, я ему башку снесу?

  Взводный, женщине махнул рукой, чтоб прекращала и в приказном тоне сказал:

   -  Ну-ка прекратить! Время нет на пустые допросы…

  Неожиданно для всех, вскакивает из-за стола пленный, который сидел рядом с офицером: «Слава Украине! Героям слава!», - крикнул он с надрывом в голосе, - и тут же, что-то тяжелое падает на пол.

  Завертелась пополу, закружилась игрушечной юлой, яйцевидная светло-зеленая граната.

   -  Ложись! - заорала Соленова, падая пластом на пол; уже падая, она выстрелила ему в лицо.

Тот завалился поперек стола, закрывая лицо руками. Распластавшись, он невнятно, пискливо все бормотал: «Слава Украине! Героям слава!» Через секунды он затих.

   Валяясь на полу, все с ожиданием чего-то страшного, непоправимого смотрели на гранату. Утекали секунды, но граната молчала.

   -  Нам повезло, запал не сработал, - вставая с пола, успокоил взводный.

  Подняв гранату, он открыл дверь и кинул ее в темноту.

   -  Во визуха! Я уже попрощался с жизнью. Вот так визуха! – довольно сказал Егерь, отряхиваясь от пыли и мусора.
   -  Не сглазь, - ответил Макс.
   -  Уходить нужно. Одеяло захватите. Эти двое дрищей пусть несут «Бизона», - распорядился взводный, кивая на пленников.