про своих

        Не оглядывайтесь назад, говорят нам.  Всё, что было, прошло и туда больше не надо ...

        Бред какой-то. Откуда вам знать, что прошло, а что впереди. Эти условности кольцу неведомы. Шару тем более. Предположим, я пойду вам навстречу, изрыгатели спорных истин. Через некоторое время, уверяю, окажется, что вперёд и назад поменялись местами. Или, скажем, не буду оглядываться. Просто встану спиной вперёд и буду смотреть в прошлое широко открытыми глазами. Мне нравится прошлое и нет ни одной причины от него отрекаться. А ходить я могу и спиной вперёд. А могу и стоять. Тем более, что никто не знает, куда и зачем это вперёд. Может случиться, что назад это и есть вперёд. И стоять на месте самая разумная стратегия. Особенно, если не хочешь потеряться. Или потерять себя. В конце концов, земля вертится не от того, что по ней туда-сюда шарахаются человекообразные приматы. Она вертелась и до них, и после будет. Может даже веселее ...

        Завтра у меня свидание.

        Я волнуюсь. Я переживаю. Я в предвкушении.  Уже несколько месяцев. Хотя и не до конца понимаю в чём дело. Что творится. Что происходит. Что тревожит.

        Я не желал этого. Даже гипотетически. Мне казалось всё уже действительно прошло. Закончилось. Отгорело. Быльём поросло. Со мной сорок лет как не было ничего подобного.

        И вдруг выясняется ... Всё живо. Всё реально. Нашлись люди, которые захотели увидеться. И пересчитаться. Наяву. Надо же ...

        И у меня, оказывается, есть какие-то отношения. Наверное, родственные. Потому что с родным стройотрядом. Причём, давние. Даже застарелые. И сложные.

        Возможно даже, я люблю свой отряд. Это доказывается тем обстоятельством, что я его и не переношу. Одновременно. Совсем. Не знаю почему. Может потому, что самому отряду мои чувства безразличны. А может потому, что отряд это не одно целое. Это много людей. Очень много. Разных.

        Большей частью эти люди меня почти всегда раздражали. С самого начала. С первого дня. Так уж получилось. Никто не виноват. Просто они не такие, как я. Они несносные. Они странные. На мой взгляд они излишне просты и незатейливы. Наверное, прикидываются. Потому что временами наоборот, они как-то чрезмерно глубоки. Даже непостижимы. У них какая-то экзотическая энергетика. И причудливо вывороченный внутренний мир. Смотришь им в глаза и не отражаешься. Совсем никак. То ли ты нечистая сила, то ли они. В глазах у них бездна. Без дна.

        Я их видеть не хочу. И не хотел никогда. Мне трудно с ними. Я не представляю о чём с ними разговаривать. У нас нет общих тем, мы совершенно разные люди. Не могу же я говорить им, что люблю их и отряд. Они просто не поймут. Они совсем не знают меня. Для одних из них я пустое место. Для других нечто запредельно нереальное. Многие меня вообще первый раз увидят. А многие и не хотели бы меня видеть. Никогда больше. Они устали от меня ещё тогда. Давно. И вообще с трудом переносили. И это было взаимно.

        И всё же, какими-то поворотами мироздания они мои друзья. Старые. Лучшие. И я жить без них не могу. Абсолютно. Без них я лишён смысла. Как и они без меня. Это явное свидетельство того, что у нас не всё в порядке с логикой. И с головой. И с сердцем.

        Сердце самый независимый орган во мне. И свободолюбивый. Это выяснилось в процессе жизни. Стоит только подумать о прошлом, как оно начинает колотиться о рёбра и пытаться выскочить наружу через пищевод или дыхательные пути. Конечно же ему это не удастся. Там нет для него нужных дырочек. Но дыхание прерывается и кожные покровы предательски краснея, извещают окружающих, что я крайне взволнован. Отчего такие сотрясения? Что там, в прошлом, такое было из-за чего нужно выскакивать сердцу и покрываться багрянцем? Неужели всё таки любовь ...

       Когда стройотряд успел стать мне родным? Сложно сказать. Может быть тем тёплым вечером, когда Шмавгонец читал у костра свои нелепые стихи. Как мне тогда казалось. Я конечно же сразу написал на них пародию. "И стало ясно всё, как никогда". И забыл про неё на пару десятков лет. А когда вспомнил и перечитал, оказалось, что примерно так теперь и я вижу мир. А он видел уже тогда. Хотя мы и были без чуть-чуть ровесниками.

        А может это было солнечным летним днём. На зелёной поляне у опушки. После какого-то сенокоса имени шефской помощи колхозу. Когда мои прозрачно-звонкие однокурсницы, в венках из простецких полевых цветов, светясь, смеясь и сияя пели - "и крокодилы, пальмы, баобабы, и жена французского посла ...". И скакали, кружась, по поляне. Смешные. Беззаботные. Невероятные. Особенно она.

         Или я понял это в жаркий полдень, стоя на горе щебня с лопатой. Её стальной штык сточился за месяц работы на треть. А на черенке у неё развевался флаг РБУ, которым я размахивал. Нам нужно было ударно поднаподдать. Изо всех оставшихся сил. Потому что надо. И своими пересохшими глотками мы орали - "объект живёт надеждой до той поры, пока, бетон ребята вертят на собственных руках ...". Гимн. Растворо-бетонного узла.

         А может это ощущение возникло под тем внезапным  ночным дождем у едва тлеющего огня, когда мы никак не хотели расходиться, и накрывшись мокрыми фуфайками сидели вплотную и грелись друг от друга, а я рассказывал новобранцам,  каким был отряд в прежние времена, про легендарную старую гвардию, про людей, часть  из которых даже не видел никогда, вспоминая, приукрашивая и откровенно придумывая на ходу их житие и деяния. Максименко, Высоцкий, Васильев, Марков, Бабаев, Тяглый, Аникин, Кульков, Насонов, Трошин ... Семёнов. Вы давным-давно история, парни.

         Нет, наверное, это случилось потом. Через год после моего последнего отряда. На выпускном в посёлке Анциферово. Местная школа попросила нас помочь с вечером. Культурная программа и всё такое. Я тогда приехал в отряд в свой самый первый отпуск. Ветеран такой, весь в нашивках, с личным "мастерком". Закладывал углы на детском садике. Закладывал традиции. И потом были танцы. С розовощёкими сельскими выпускницами в белых кружевных передниках и бантах. Я танцевал, заложив руку за спину. Как князь Волконский. Я ощущал свою несомненную принадлежность к дворянству. К декабристам, так уж точно. Я, несомненно, был точно такой же, как они. Романтический дурак. На них были офицерские мундиры. На мне была отрядная форменка. И она заставляла меня держать спину прямо. Просто удивительно, как обязывает форма. Декабристы считали себя ответственными за честь страны. Я в ту пору чувствовал себя ответственным за честь отряда. Выглядело и получалось, возможно, так себе. Но я старался.
 
        Понимаю субъективность ощущений, но всё же у нас был ужасно интеллигентный отряд. В моё время, во всяком случае. Музыка, живопись, поэзия и театр были нашей повседневностью. Особенностью самовыражения и внутренней потребностью. Разумеется, слегка стилизованной под окружающую строительно-полевую реальность. Этим мы разительно отличались от всего грубого мужичья вокруг и от их вульгарных девиц. В других отрядах. Естественно мы их презирали. Они пытались отвечать нам той же монетой. Жалкие пижоны и кокетки. На слётах они кричали про себя какую-то  хвалебную ерунду, что-то типа "Антей чемпион!", или "Данко это сила, Данко это класс!". В лучшем случае дружественное - "Норд есть Норд!". Мы скромно и иронично отвечали - "O'Yes!". А зачем хвастать, если ты и так лучший. Если даже вечные, заклятые, непримиримые ... признавая наше невероятное, сверхъестественное братство и откровенно завидуя внутриотрядному климату и духовному родству, вслед нашему уезжающему автобусу  обнявшись пели - "просто вам "Славяне" больше, чем отряд ...". Конечно, больше. И нашим друзьям-соперникам вечно нас не хватало. Им было пусто без нас на слётах, они пытались копировать наши традиции, наши агитки, наши стенгазеты, даже наши хезы и легенды. Они без нас тоже не имели смысла. Они все хотели быть "славянами". Я уверен. Потому что я сам всегда именно этого хотел ...

       И, значит, всё же ...

       В год моего последнего сезона, после зимних каникул, меня пригласили в комитет комсомола и многозначительно сказали, что есть важное комсомольское поручение. Вроде как, созрел я для их высокого доверия. И должен создать и возглавить новый отряд. И под это дело уже готовы к освоению невероятные объёмы. Большой бетон. И, соответственно, заработки мечты. Мотивировать раньше тоже умели не только морально.

        А я отказался. Сказал, что поеду бойцом в родной отряд. И уехал. На всю катушку. И прожил лето своей мечты. Исходя из внутренней своей мотивации. Мне потом, конечно же, припомнили, но разве это имеет сейчас хоть какое-нибудь значение для истории. Для истории имеет гораздо больше значения, что я наконец-то смог сказать своим друзьям то, что всегда думал и чувствовал, и отряд в тот год обрёл песню. Не гимн, конечно, но свою и про себя. И когда ребята её пели ... и поют, в глаз у меня непременно попадает соринка. Бывает, и не одна. "Ведь эмблему к сердцу не пришить".

         Завтра мы обязательно ...

         А как иначе? И зачем?