Колесо - часть 1

Мара всегда вставала рано – её обязанности служанки  не позволяли долго спать, ведь сама королева Вилена не любила долгого сна, а значит проснуться надлежит раньше госпожи, приказать принести дрова, затопить камины в ее покоях, распорядиться о завтраке, принести серебряный таз и ковш для омовения и сделать ещё два десятка дел – где тут спать? Когда?
В последнее же время сон стал ещё короче – удивляться, впрочем, не приходилось – недовольство в народе росло, крепло, день ото дня становясь сильнее – выезжать в город королевской чете и ближнему двору было запрещено, а всё же – нельзя было отмалчиваться вечно, прятаться. Король Христиан каждый день становился всё мрачнее и нелюдимее, но Мара делала вид, что не замечает этого.
Как не замечает и всех прочих изменений при дворе. Это была единственная верная и разумная политика при дворе, угаданная необразованной Марой интуитивно – ничему не удивляться, ничего не замечать, улыбаться всем одинаково – пусть сочтут дурочкой, но не надо подавать вида, что это не так.
Пусть обеднел обеденный стол, и не всегда есть вино в кувшинах, и не так много гостей уже за королевским столом, и в замке становится холоднее -  с дворами тоже не самая лучшая ситуация, и даже туалет королевы не поражает своим роскошеством – пусть всё это будет, нельзя подавать вида, что ты это замечаешь. Королева может смотреть странно, со слезами, быть бледна, иметь под глазами круги от бессонной ночи – ей нужно сказать, что она прекрасна, как и прежде, нельзя выдавать правды. Король может отмалчиваться, пить или сидеть в зале Малого Совета с двумя-тремя верными людьми, нельзя подавать тревоги. Нужно жить. Жить, как прежде.
Мара поспешно поднялась с постели и ловким движением собрала выбившиеся из ленты пряди темно-каштановых волос, быстро умыла лицо холодной водой и оправилась, стараясь делать всё как можно решительнее и живее – так холод неотапливаемого помещения не успевал её догнать, так можно было проснуться самой и стряхнуть с себя оковы недавнего тревожного сна.
Мара скоро застелила постель и, услышав какой-то шум во дворе, застыла на одно лишь мгновение, наполовину согнувшись, расправляя свое покрывало, прислушалась – не из любопытства даже, скорее из равнодушной привычки, но шум более не повторился, и Мара поспешила прочь из комнаты в комнаты королевы Вилены.
В отличие от многих служанок королевского двора, Мара не имела знатного происхождения или образования. Всё ее устройство не складывалось даже в ее собственную заслугу – дело в том, что отец Мары еще семь лет назад – бедный простой солдат  спас короля Христиана от обезумевшего кабана. Король и его развеселый тогда, совсем не мрачный, роскошный двор, не рассчитал опасности в маленьком детеныше кабана, найденного где-то у корневищ…звереныш был уже ранен кем-то или чем-то, но подвыпивший король не подумал об этом и спохватился довольно поздно, когда из-за кустов вылетело разъяренное нечто…
Один из солдат среагировал молниеносно – кривой рогатиной пригвоздил могучего зверя к земле, и кровь потекла к подолу прекрасного плаща короля. Потрясенный Христиан пообещал защитнику любую услугу, любую награду, но солдат, растерявшись, и, кажется только сейчас осознавший, что произошло, не придумал ничего, кроме просьбы приняли его дочь, двенадцатилетнюю Мару ко двору служанкой. Христиан милостиво исполнил эту просьбу и наградил поверх этого храбреца сотней монет.  Мару привезли ко двору, приняли в свиту королевы, где госпоже понравилась покорность и расторопность девочки, и она приблизила ее к себе со временем.
Мара отличалась от тех лиц, которые королева Вилена видела перед собою  с самого рождения: льстивых, ласковых, приторных, сладко-ядовитых. Мара была живая. Да, необразованная, да, простоватая и даже глуповатая, но всё же – истинно преданная королеве, не срывающая своих слов, не замечающая ничего – Вилене она нравилась. Даже когда Мара говорила, что королева выглядит хорошо, когда заученно (а за семь лет при дворе кто угодно заучится) приседала в реверансе – в ней оставалась простота и живость, она не выглядела куклой – мертвой и бездушной.
Мара вошла с поклоном в покои королевы – неожиданно какие-то посеревшие и выцветшие, и даже будто бы…опустелые, и даже не удивилась, увидев, что королева уже бодрствует, стоит, глядя в окно, не реагируя ни на что за своею спиной. Мара поприветствовала госпожу, но королева Вилена не повела плечом, лишь когда Мара принялась застилать ее постель, королева обернулась и спросила:
-Тебе снятся сны, Мара?
От неожиданности – королева Вилена любила, конечно, поговорить но все же редко спрашивала служанку о чем-нибудь подобном, Мара едва-едва не выронила из рук подушку, но подхватила ее за уголок и торопливо уложила, и только потом ответила:
-Снятся, ваше величество.
Вилена кивнула чему-то своему, будто бы она так и знала заранее. Мара не удержалась и искоса взглянула на королеву: она была высокой, на две головы выше Мары, худая, статная, какая-то очень тонкая. Ее густые темные волосы, обычно заплетенные в какую-нибудь тяжелую косу, что сама, будто бы королевский венец, сейчас были свободны… длинные, они спускались копною до самой талии – такой же узкой, как и весь облик королевы. У Вилены были все черты знатного рода – тонкие руки с длинными пальцами, благородство и ровность лица – тонкий нос и изящный разрез глаз. Даже в самом взгляде ее отливавшего холодным изумрудом взора было что-то истинно королевское – так всегда казалось Маре.
-Хорошие сны? – продолжала Вилена. Она говорила негромко, вроде бы с теплотой, но не ответить ей было нельзя – этот голос не оставлял такого шанса.
-Разные, ваше величество, - покорно отозвалась Мара, поражаясь все больше, но пытаясь не показывать своего удивления, не зная даже, что все ее эмоции читаются на ее простоватом деревенском округлом лице свободно и наивно, - бывают, что счастливые, а бывает, что и несчастливые. Бывает, что и вовсе без снов, ваше величество.
Мара не знала, куда деть руки – она попыталась спрятать их в складках платья, но не смогла сделать это изящно и верно, и только замяла ткань в пальцах, не знала, куда глядеть – на королеву ли, под ноги…в конце концов решила, что на королеву смотреть вернее.
-А мне уже третью ночь приходит одно и то же, - ответила Вилена с каким-то тяжелым томлением и отвернулась к окну, коснулась тонкой узкой ладонью витражного стекла, провела по разноцветным пятнышкам узора и вдруг встрепенулась, - ты будешь болтать и дальше, Мара, или наконец оденешь свою госпожу?
Мара бросилась к королеве Вилене с нарочитым рвением и облегчением – ей не нравились эти вопросы, тяжелые и мутные, холодные, необычные – они предвещали что-то очень плохое, а ей не хотелось покидать привычного ритма жизни, привычного биения сердца и всех обязанностей служанки.