Черная суббота в римском гетто

    Аньезе приоткрыла дверь монастыря  Послушниц Санта Франческа Романа и выглянула на улицу. С осеннего, серого и неуютного неба сыпал мелкий, как манная крупа, дождь. Взяв стоявший у дверей черный зонт, Аньезе вышла, захлопнула  дверь и, открывая зонт, привычно взглянула на старинную фреску над порталом, где перед Богородицей с Младенцем по обеим сторонам  стояли коленопреклонённые Св. Бенедикт и  Санта Франческа Романа, основательница их монастыря.
  - Вот уже больше пяти столетий прошло, половина тысячелетия, а память об этой святой женщине жива и поныне, - думала Аньезе. И словно кадры кино в памяти промелькнули  25 фресок на стенах их рефектория, и  вся  жизнь Франчески, отображенная на этих фресках. Родилась она в 1384 году в богатой и знатной семье, но с детства мечтала о монастыре. Даже в доме соорудила маленькое убежище, где она уединялась для своих молитв. Однако вместо монастыря её в 13 лет отдали замуж. Слава Богу,  и муж и свекровь полюбили её,  и вместе с ней стали помогать  бедным и обездоленным. Франческа родила троих детей, но двое умерли от случившейся в ту пору чумы. Потом на войне пострадал её муж, который много лет оставался прикованным к постели. Франческа безропотно  и терпеливо ухаживала за  супругом, и тогда-то  для лечения его ран она составила рецепт целебной, поистине чудотворной мази, которую в лаборатории монастыря продолжают делать по сию пору.  Банку с этой мазью Аньезе сейчас несёт в  госпиталь у  Санта Анастасия.
     А в основанный ею монастырь Франческа ушла только после смерти мужа. Умерла  она 9 марта 1440 года, а прах её хранится в крипте  под главным алтарем церкви Санта Мария Нуова на Фори Империали. 
     Аньезе спускалась  по виа дель Маре и вспоминала рассказ старой монашки о том, как  несколько лет тому назад всю округу здесь перерыли, снесли уйму зданий и даже некоторые церкви, и  проложили широкую   автостраду, соединяющую  Рим с морем. 1200 рабочих  построили  эту 23-километровую  дорогу  всего за 260 дней. А 28 октября 1928 года сам  Муссолини перерезал трехцветную ленточку и открыл движение по ней. В кафе,  рядом с монастырем, на углу, висят памятные фотографии.
         Напевая молитву, она взглянула на арки театра Марчелло, и подумала, что   каждая арка  соответствует какой-нибудь ноте.  Вот у театра Марчелло арки звучат как нота ми, а бывают такие высокие и узкие арки – это си…. Но что это за шум там, в гетто?
     Отдав мазь, Аньезе побежала обратно. Повернувшись спиной к приоткрытой двери,  она стряхивала намокший  зонт, когда  прямо мимо её ног  внутрь монастыря прошмыгнул  какой-то  темносерый клубок. Следом раздались  крики, и  от  виа Монтанара с топотом выбежали два немецких солдата. Аньезе отпрянула назад, дверь захлопнулась.
- Синьорина, где...тут… мальчишка? – спросили  запыхавшиеся солдаты.
- Я только что подошла. И никого  здесь не видела. Я только к дверям подошла, собиралась отпирать и никуда не смотрела. Впрочем, что-то там мелькнуло, но я не обратила внимания. - Аньезе махнула рукой в сторону театра Марчелло.
    Немцы побежали вниз по улице. Аньезе с бьющимся сердцем оглянулась и, убедившись, что никого нет, приоткрыла дверь и быстро скользнула внутрь. В углу справа у закрытой створки дверей темнел какой-то ком.
- Эй, кто тут? Ты кто?
Мелькнули белки испуганных глаз.
- Пожалуйста, не выдавайте меня. Пожалуйста -  прошелестел умоляющий мальчишеский голос.
    Услышав приближающиеся шаги, он уткнулся головой в колени и замер. По коридору к двери шла  Вероника, монастырская сестра-хозяйка,  с  охапкой  туник в руках. Аньезе замерла, опершись спиной о дверь, и приложив руку к груди, где неудержимо билось сердце.
- Что тут, Аньезе? Господи, кто это?
- Я не знаю. Он проскочил в дверь прямо под ногами. За ним немцы  гнались.
- На-ка подержи, - Вероника передала Аньезе туники.
- Ты кто? – склонилась она над перепуганным незнакомцем.
- Я… я из гетто. Пожалуйста… Там облава.
- Так. - Вероника выпрямилась, задумалась, сложив руки у подбородка, потом взяла из рук Аньезе одну тунику и протянула  в угол.
 – Закутайся,  как следует.
   Мальчик встал, дрожащими руками взял тунику, повернулся, и они увидали звезду Давида на спине.
- Погоди, - Вероника рванула желтую тряпицу, отодрала её вместе с кусочками серой рубахи и сунула себе в карман.
- Вот, теперь голову прикрой этим покрывалом, поглубже на глаза надвинь. Держи, - она взяла кипу  одежд  из рук Аньезе и протянула мальчику. - И ни слова. Иди за мной.  А ты отправляйся в келью. И никому, слышишь… никому ни слова.
    Вероника с мальчиком скрылись в подсобном помещении. Аньезе, бормоча молитвы, побежала по коридору в свою келью.
    Спустя полчаса Вероника постучала в комнату Матери-Настоятельницы.
- Матушка, простите…
- Что там? В гетто какой-то переполох? Из наших никто не выходил?
- Аньезе относила мазь в госпиталь  Св. Анастасии.
- И что там?
- Там… Матушка, пока Аньезе дверь открывала, мальчик из гетто забежал к нам.
- И где он? Внизу, у двери?
- Нет. Я его спрятала в подсобке среди мешков с вещами  для стирки. И заперла. На всякий случай.
- Его кто-нибудь видел?
- Слава Богу, нет. Только я и Аньезе.
- А как же он прошел?
- Я же говорю, когда Аньезе открыла дверь,  он с разбегу и проскочил мимо неё. За ним немцы гнались.
- Господи. Что же этим немцам надо?! Вроде договорились, что жители  гетто  в течение 36 часов соберут  50 кг. золота,  и тогда их не тронут… Собрали. Все помогали, и мы, и даже Его Святейшество. … Отдали месяц назад.  И вот снова…  У нас сегодня что?
- Суббота, 16 октября 1943 года.
- Что же делать?! Что делать?! Сейчас главное, чтобы его никто не видел. Сколько ему лет?
- Да подросток. Лет 14 на вид. Худенький,  дрожит, глазища огромные. Но не плачет.
- Надо бы узнать, что там, в гетто и в городе  творится?
- Матушка, позвольте я к Капитолию сбегаю. Там, верно, уже что-нибудь знают.
- Ладно, сходи. Только  лучше после обеда. И осторожно. Пожалуйста.
     Вечерело, когда  Вероника снова постучала в комнату матушки-настоятельницы.
- Матушка, можно?
- Заходи, заходи. Садись. И рассказывай.
- Ой, даже не знаю, с чего начать. Народ шумит. Говорят всякое. Но вот что я узнала.  Сегодня ведь суббота.  У иудеев в гетто Шабат. Да ещё совпало с праздником кущей. Так вот. Часа в 4 утра еврейский квартал окружили немецкие солдаты. Гестаповцы. Выстроились вдоль  всех улиц. Люди из окон видели.
- А наша полиция им помогала?
- Нет. Немцы сказали, что итальянские полицейские в такой операции ненадежны. Пришлось им одним справляться.
 - В 5.15 утра гестаповцы перекрыли все улицы и…устроили облаву. Все ещё спали. Так они стали стучать в двери, врывались в дома, обыскивали всех и показывали приказ, где  на двух языках велено было освободить помещения в течение 20 минут. Собрать чемоданы, взять  питание на 8 дней, и запереть дом на ключ. Чтобы всё было в сохранности до их возвращения!... Всех согнали на площадь Портико Оттавия. Там  больше тысячи человек собралось. Мужчины, старики, больные, инвалиды, женщины со спящими малышами на руках, дети всех возрастов. Ужас!!! Потом их позапихали в серые, военные грузовики, покрытые брезентом. И к обеду  гетто опустел и обезлюдел.
    Теперь немцы требуют доносить на сбежавших и укрывшихся евреев.  И обещают платить за это! Даже тариф придумали: за мужчину – 5000 лир, за женщину – 3000. За ребенка – 1500 лир!
- Понятно. Что  же нам делать с мальчиком?
- Ну, пусть он пока у меня в подсобке посидит. А когда мы поедем за травами, из которых делают мазь, надо будет вывезти его из города. Может,  в деревне его приютят.
- А как ты думаешь, его не выдадут?
- Нет. Я знаю там одну бабушку. Она лечебные травы для нас собирает. Мне думается, что она надежная. Да и живет на отшибе.
- Может его в женское платье переодеть?
- Можно. У нас там как раз приготовлена одежда для бедняков той деревни. Во что-нибудь закутаем.
- Значит, так и сделаем.
                ******
     События той поры документально зафиксированы с немецкой педантичностью и тщательностью.   
     Уже на следующий день после вступления немцев в Вечный Город, 10 сентября 1943 года, Герберт Капплер, подполковник  СС, комендант гестапо Рима получил  от министра внутренних дел и шефа  немецкой полиции  Гиммлера приказ об «окончательном решении еврейского вопроса в Риме».  В секретной телеграмме от  24 сентября  он писал: «все евреи, независимо от национальности, возраста, пола и общественного положения  должны быть перемещены в Германию и уничтожены. Успех операции должен быть обеспечен её неожиданностью».
    26 сентября Капплер в своем штабе на вилле Волконской встретился с  Главой еврейской общины Рима Уго Фоа и Председателем союза еврейских общин Италии Данте Альманси. Договорились, если евреи в течение  36 часов соберут  50 кг.  золота, то они будут избавлены от депортации.
    На следующий день с раннего утра в синагогу бесконечным потоком шли люди и несли золотые вещи, драгоценности, украшения, золотые монеты. В полдень  от Святого престола пришло предложение о  помощи. К 6 часам 28 сентября с опозданием на 4 часа золото доставили на виллу Волконской. Под усиленной охраной ценный груз  перевезли на виа Тассо, в канцелярию гестапо, где его два раза взвесили. Золота было 50 кг и 300 грамм. Капплер тут же отправил золото в Берлин начальнику Главного управления безопасности СС Эрнсту Кальтенбрюннеру. В сопроводительном письме он предлагал, чтобы теперь евреев вместо депортации использовали на принудительных работах.
     Но Кальтенбрюннер ответил, что «политическая обстановка требует  немедленного и полного истребления евреев в Италии».
(P.S.  По окончании войны, в углу кабинета Кальтенбрюннера, был найден  ящик с этим золотом!!!)
    14 октября Капплер приказал произвести ревизию в еврейских библиотеках и колледжах. В результате этой операции в Германию вывезли два железнодорожных вагона с бесценными сокровищами. В этот же день Капплер направил письмо коменданту концлагеря Освенцима Рудольфу Хёссе с просьбой  обеспечить «к 22-23 октября приём и специальную обработку около 1000 евреев из Италии».
    16 октября 1943 года Капплер писал: «Сегодня начата и завершена антиеврейская операция. Она эффективно  и своевременно завершена силами гестапо. В виду полного недоверия к итальянской полиции мы сочли невозможным её участие в подобной операции».
    Из гетто грузовики перевезли людей в Военный колледж на виа делла Лунгара, где  в течение 30 часов производилась дополнительная проверка и регистрация.
      В это время Папа позвонил немецкому послу при Ватикане с просьбой «защитить страдальцев, виновных лишь тем, что они принадлежат к  другой расе». В результате были освобождены крещеные евреи. Кроме того, отпустили представителей  смешанных браков и иностранцев.
    (P.S. Здесь, 17 октября, среди арестованных появился новорожденный: у Марчеллы Перуджа, 24 лет, родился сын).
     В понедельник 18 октября в 9 часов утра под охраной 30 гестаповцев арестованных перевезли на железнодорожную станцию Тибуртина, где их погрузили в 18 запломбированных товарных вагонов.
     (P.S. Здесь к ним присоединилась ранее сбежавшая Костанца Кало, которая не хотела расставаться с мужем и пятью детьми). 
     В 14.05 погрузка закончена, и состав с 1023 заключенными отправился в Аушвиц, куда он прибыл четыре дня спустя, 22 октября в 23.00. Но до утра все оставались в вагонах. Утром раздался крик: «Все на выход!»  Здесь вновь прибывших   встречали  такие же евреи в полосатой одежде со звездой Давида на спине. Они выносили из вагонов умерших,  больных и чистили вагоны.
     Прибывших разделили на две группы. Одну, из 820 человек непригодных к работам, сразу же отправили в «санитарный душ», т.е. в газовые камеры. Трупы потом обмыли водой из шланга, удалили золотые зубы и сожгли в топках крематория.
     Другую группу из 154 мужчин и 47 женщин сочли практически здоровыми.
(P.S. Из них выжил один  Чезаре Ди Сеньи).
     Из ада Аушвица вернулись  только 16 человек. Среди них одна уцелевшая женщина Сеттимия Спиццикино, 24 года, вес - 30 кг. Умерла в юбилейном 2000 году.
    Со смертью Энцо Камерино 2 декабря 2014 года и Лелло ди Сеньи 26 октября 2018 года не осталось ни одного  свидетеля той черной субботы в римском гетто.
    Остались только скорбная белая доска на стене дома  сбоку от синагоги да небольшие латунные таблички, так называемые "камни преткновения", которые вспыхивают иногда под ногами на тротуаре светом поминальных свечей. И, склоняя голову, мы читаем имена тех, кого увели отсюда на смерть.