Би-жутерия свободы 162

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 162
 
Попугай Зонтик – прообраз парящей келейной порядочности, создатель пограничной радиопередачи в поисках признания и удовольствий в мире пернатых «Музыкальная заставка» хотел выглядеть умным с неприземлёнными. Ему нравилась радиоложь на длинных ногах и коротких волнах греческого ведущего Ариф Метика, кошка которого Карменсита в минуты мелодекламации не охотилась, а компьютерная мышка Жюстина, чтобы послушать его, готова была обменять себя на бесплодные происки кусочка сыра.
Мошка пошёл в свою йоркширскую масть, догадываясь – попугай не ворона «Что где-то сыр надыбала когда-то ...».
Зонтик, клевал только рациональное философское зерно, что выглядело вполне клёво и было уважаемо подражателями-тогодумами с их сетованиями на насестах и вельветовых ветвях.   
– Чего тебе надобно, старче? – крякнул Зонтик и, боясь ослушаться заказчика, вильнул хвостом, имитируя Золотую Рыбку.
– Нужен ты мне как рыбке зонтик, как аргументы в пользу аргономики, как ботокс батискафу, – не преминул обидеться, Мошка, – я тут по неотложному делу с тобой валындаюсь, а ты в шуточках изощряешься. Лучше бы накормили, гады бессердечные.
– Самим разговляться нечем. Ручка пожирает бумагу, я питаюсь зёрнышками, – продолжал шутить Зонтик, следя за вязью синих букв, выползающих строем из-под шариковой Ручки на бумагу.
– Давай не будем терять драгоценное время, – гавкнул Мошка, – лучше прочти, что написала Ручка. Мне даже нравится, когда она так упорно молчит. Интересно, понимает ли она, что такое золото?
«Понимаю» обиженно написала Ручка и вздохнула, отчего из её шарика крупной слезой выползла диетическая паста.
– Понимает, понимает, – заладил попугай, – и советует обращаться в газету к Печенеге, в рубрику «Нечеловеческие невзгоды». Поверьте мне, бахвалился попугай, не было ещё такого, чтобы Зонтик, чего-нибудь проворонил. Он не из тех самоубийц, кто корит себя и примеряет шею к верёвке, – прокаркал попка и снисходительно похлопал себя крылом по спинке салатного цвета.
За окном его приветствовали чёрные вороны во главе с Белой.
– Птичья солидарность, – каллиграфически вывела Ручка.
Одним прыжком терьер выскочил за дверь и помчался в редакцию, но услышав скрежет тормозов и унюхав запах шин, бросился на помощь переходящей дорогу на красный свет таксе. Мошка схватил перепуганную барбоску за шкирку и оттащил к обочине. Очумевшая в спонтанном порыве она облизала его бородатенькую мордочку, поначалу приняв спасителя за мохнатое полотенчико. В её глазках засветились многообещающие огоньки. Секунду назад её хромированные ножки в сапожках были ватными от страха, а сейчас она уже могла положиться на Мосю, тёзка которого непонятно каким «макаром» вывел свой народ из рабства земли египетской.
Нельзя упускать момент, решил Мошка, промедление лишению удовольствия подобно, тем более, что на той стороне мечется  сиамский уродец двойной скотч, готовый, похоже, на всё. Хорошо, что она не носит юбку, как Фру-фру. По крайней мере, мне не придётся по-хамски домогаться её, как это делает с хозяйкой Садюга. Хотя могу ли я вмешиваться в личную жизнь Фрумочки без её на то санкций? А может ей нравится такое обращение? И вообще, буду ли я испытывать ревность к ней, если она оставит меня в покое? И не об этом ли я мечтал? А как насчёт выноса мусора из избы, имею ли я на это гражданское право?
Эти вопросы непреодолимой стеной вставали перед Мошкой, и он не мог дать на них вразумительные ответы. Сейчас неподходящее время ломать голову над чужими проблемами, особенно, если тебя не просят, решил Мося (он был способен на всё кроме того, чтобы броситься врассыпную). Он ощутил себя в стеснительной ситуации, как будто бы его сцапали у порога в Рай и пояснили что начальник снабжения неправдоподобными байками ошибся дверью. Увлекшийся йоркшир заглянул в изумлённые глаза таксы и остолбенел, на него глядели два сердечка, в них было начертано: «I love Мошка!» Теперь-то я поспособствую выведению новых пород «Интерьер или Принтерьер» и заберу объявление в  газете «Вестибюль терьер» о поисках подходящей пары для совместных прогулок в парке, решил Мося, ведь дружбы с гарантийным сроком в природе не существует. Хорошо, что она не принадлежит к  болонкам с ленточками на шеях, о которых ходят унизительные анекдоты наподобие этого: (блондинка с безмозглыми косточками в каркасе бюстгальтера: «И без того ломовые цены так взлетели, что скоро хлеб выстроится в очередь за покупателями»).
Мошка по-собачьи рассмеялся и подумал, что из её золотистых волос тонкорунной овцы можно связать пуловер. Он пристроился сзади к таксе, как в притче: «Покажите мне японца, отказавшегося от обнюхивания женских трусиков, и я докажу, что у него никуда не годная щелочная реакция на незнакомок».
Тем временем улицу переходила надомница Авдотья Рико-Шет с эрделем Плутокрахом. Дама, будучи болельщицей телешоу, с азартом просмотрела от и до вязку влюблённых в своё дело собачек. Когда увлекательное зрелище оборвалось, она выпалила:
– У нас с тобой, эрдельчик, всё не так, не правда ли, милый? И в отношениях до сих пор присутствуют элементы твоих ухаживаний за бутономешалкой из цветочного магазина, с которой не всё утряслось в городском суде по правам ненасытных животных.
– Да, – согласился проницательный Плутокрах, спрятавшийся всем телом за автобус и бахвалившийся шерстью из колючей проволоки, защищавшей его от нападений (он утверждал, что в середине позапрощлого века жил в пристройке к Букингемскому торцу). По дороге к кафе отрешённых «Самострелы» утративший общедоступные ценности, теряющие в цене, эрдель Плутарх пересказывал в угоду мадам Рико-Шет, как это у них происходит. Хитрец, знал,  что с её платёжным балансом можно с закрытыми глазами по проволоке ходить, а за красочный рассказ хозяйка удостоит его сахарной косточки в обложенной грелками кровати.

Ты на пляже посмотрела
На меня раскрепощённо.
Я плескался и резвился,
Нестареющий щенок.

Подошла и рядом села,
Улыбнулась, как ребёнку.
Я волной любви прибился
И у ног твоих прилёг.

Лучший я в своей породе
В послушании и классе.
Жесткошёрстный, привлекаю
Взгляды восхищённых дам.

А при правильном подходе
Я на многое согласен.
Оторвусь от «волчьей» стаи
И тебе себя отдам.

Ласково по шее треплешь.
Вижу, мной вполне довольна.
Чуть ослабила ошейник,
Без намордника ведёшь.

В жизни существуют вещи,
Без которых очень больно.
Главным средством выраженья
Мною признана любовь.

За покорность и проворство
Награди призом, медалью.
За источник удовольствий
Позади и впереди.

Мне неведомо притворство.
Рядом с огненной витаю.
Так погладь меня за свойства
Самой высшей педигри.

А при должном обращеньи,
При улучшенном питании
За французские каштаны
И в постели, и в углу

Сам без лишнего смущенья
Трюки выполню, задания.
Я ручным и верным стану,
Никогда не разлюблю.

Дрессированный, но в меру,
Суперпредан по-собачьи,
Я, по-пёсьему клыкастый,
Не по возрасту ревнив.

В бешенстве сорву портьеру,
Навсегда решу задачу,
Разорвав тебя на части...
Лучше сразу пристрели!

Йоркшир сочувственно посмотрел на заскучавшего эрделя Плутокраха, бросившего в их с таксой сторону завистливый взгляд, и подумал, что не так уж плохо обстоят дела в его – Мосиной жизни. И всё равно этой греховоднице Фру-Фру не отвертеться от обличительной беседы, не зря же хиромантичная цыганка Сибилла Зраза в рваной мантилье навеерила ему фламенковские мотивы.
Угреватая старуха закурила. Творческий элемент выпивки всецело захватывал её. На губах играла дьявольская улыбка. Сигарета в зубах затанцевала мамбо, когда она  усмотрела на Фруминой ладони недостойную линию поведения, известивщую, что в овощной лавке на прилавок выбросили глазные яблоки. В этом отсеке непритязательного повествования автор обязан быть справедливым к несдвигаемым персонажам, иначе допустил бы непростительную ошибку, не познакомив читателя с гадалкой, относительная влажность взгляда которой на окружающую среду, как и невосприимчивость её к критике были чрезвычайно высокими в измерениях ртутного столба. Сибилла Зраза, мастер своего тела и акробатка верховой езды под лошадиным брюхом, страдала неуёмным сексуальным аппетитом. Она прорвалась «Дорогой длинною» из Бухареста в Нью-Порк через Лас-Пегас несмотря на «Тени прошлых лет». Покрыв для камуфляжа ногти лаком «Смертельная бледность», Сибилла оставила за собой приглушённые крики тайн, включая апофеозный рассказ «Происки в комоде», принятый за эталон цыганского исполнительского искусства предсказаний и считавшийся в её таборе мистическим пулитцетворением.
Привожу кратчайший отрывок из него наиболее близкий к оригиналу: «Тучные облака хмурились по бровкам горизонта. Небо – божественная мастерская, превращаемая человеком в коптильню, насупилось, когда алллопат-парламентарий с белой повязкой самурая-смертника на жёлтом лбу, раскрыв шотландский «Мужской ежемесячник пасечника крупнорогатого скота» лилово засмеялся смехом – вымогателем аплодисментов». Надеюсь после этих строк Сибиллы Зразы, с третьего класса жевавшей табак и возглавлявшей лихую компанию по сбору денег на противозачаточные средства, пророческое гадание по географической карте заинтригует многих.
Смотрю, и вы заинтересовались ею как личностью незаурядной. Но дадим ей возможность сказать пару слов о себе, учитывая, что Сибилла Зраза сызмальства путала овации с овуляциями, спряжения со склонениями к сексу, окончания с префиксами, осетина с осетриной, а всё остальное с «киновандалом», Ван Даммом, с серцеедом Ван Клиберном и гениальным автором-исполнителем заскорузлой неаполитанской песенки «Карузо» Лючио Далла, который скоропостижно умрёт на гастролях в Европе в 2012 году.
Зато Зраза моментально отличала горное дело от игорного, была в курсе того, что омонимы происходят от аммония, а антонимы от римского императора Антония, который был с поличным уличён в бурной связи с египетской царицей Клеопатрой.
Вот исчерпывающая фонограмма, записанная мной, в оригинале с переводом на стилизованный язык рома с румынскими купюрами: «Мой дед, чавалэ, прошёл курс выживания крестом, мячом и глубоким самовнушением. Он неизмеримо радовался встречам с парочкой друзей на улице с последующим благотворительным заведением их за угол. Старик бил очень учёный люд, ровалэ, и не знал себе  раввина с ногтевым расслоением общества  среди прихожан на мессу рождения. А я пошла, чавалэ, в отец, но его, ровалэ, уже там не бил, потому что он слёг на резекцию желудка к пианисту, делающему операцию клавишными инструментами».
На этом запись кончается. Остатки интервью с Сибиллой вырвал у меня ничтожный сутенёр Яго, выпускник школы  «Верховой езды». С распростёртыми объятиями я бросился расспрашивать его, спрятавшегося в укрытии, зачем он это сделал, но сутик сунул мне в руку двойной листок бумаги, и скрылся в дверях со словами: «Заполнишь анкету, передашь её Сибилле. Она ответит на твои дурацкие вопросы». Ни приткнуться к чей-нибудь груди, ни снести оскорбление мне было некуда. И я с карандашом в трясущейся от возбуждения руке принялся отмечать квадратики «Да» и «Нет» по заданной теме «В день полосы невезения», надеясь, что это поможет мне в общении с ясновидящей, страдающей катарактой.
               
Вы гладили полосатую зебру?
Нет.
На вас были полосатые штаны в клеточку?
Нет.
Вам приходилось преодолевать черезполосицу?
Нет.
Вы отрывали за завтраком сыр сулугуни полосками?
Нет.
Вам производили полосную операцию?
Нет.
Вы заезжали на запретную дорожную полосу?
Нет.
Вы вывешивали звёздно-полосатый флаг?
Нет.
Вы смотрели фильм «Полосатый рейс»?
Нет
Вас исполосовали за углом или где?
Нет.
Вы попадали в полосу невезения?
Нет.
Вы слушали Высоцкого «На нейтральной полосе цветы»?
Нет.
Вас печатали на юмористической полосе?
Да, под Окуневым, которому хотелось посудачить в озере.

– Ну чего удивляться, – улыбнулась цыганка. – Юмористы твоего ранга лапу сосут. С тебя причитается львиная доля, не то я поведаю нечто наименее интересное, за что хорошие деньги платят.
Теперь я попытаюсь по памяти восстановить её правдивый рассказ, хотя почти уверен, что лишу его цыганского  колорита.
«При переезде через границу из Мексики в Гомерику Зраза успела кое-что запихнуть в тайник, но к несчастью таможенный гинеколог не пошёл на футбольный матч, и в мгновение кока лишил её семи колец, двух ниток жемчуга, колье, ожерелья, кулона с портретом не украденной лошади и тиары. Так что сами понимаете, Сибилле предстояло начать карьеру заново. Её приняли в цыганский ансамбль «Головастики Кордовы».
Переодетые в ортодоксальные ливреи разудалые цыгане пользовались бешеным успехом на бармицвах с  зональной балладой «Мне впаяли пятерик», частушками «Изнаночная сторона лапсердака», и провансальской пасторалью «Цвело болото, квакали французы». Однажды Зраза, недавно познакомившаяся с памперсами, щеголяя наручниками, исполнила на еврейской свадьбе «Проворовавшийся реквием» и её выгнали без жёлтого билета».
Но вернёмся к сеансу гадания цыганки Фру-фру на Мошку. Учёная жизнью выходка из северной Индии жаркая апологетка её дето-нации предсказала, что в случае если фискальное дело примет серьёзный оборот, несчастному Мошке придётся войти в нежелательный контакт с окружным судьёй Дормидонтом Круасанни, выпускавшему из себя только воздух под залог и не верящему в Ад, потому что там нет одиночных камер.
За утрусской борзой Дормидонта Круасанни Мося, в пополневшем смысле этого слова, волочился шлейфом с апреля по май 2008 года в неудержимой связке по неубранному дворниками тротуару (какой-то подвыпивший идиот выбросил деньги на солнечный ветер, гнавший от себя мысли).
Другой ветрюга двухяростно заигрывал с мускулистыми кучевыми облаками, раздувая цветные бюстгальтеры яхт на рейде. Внезапно на Мосю нахлынули щенячьи воспоминания о глубоко религиозном мусульманине Бедре Динове, искавшем службу в мачете, но не прошедшем туда по конкурсу и устроившемся дворником с пророческими словами: «Не стоит рубить сгоряча. Только пирожки хороши с пылу и Жан-Мишель Жару в концерте, когда я подметал после него на Красной площади».
Не взирая мучившие его душевные ссадины, йоркшир вспомнил, приставленного к нему гувернанта герр Акла, жеребца с Железным Крестом, презиравшего ливреток, и оставлявшего за собой сор бонны. Он был безумно стар и помнил себя с тех пор, когда моторы начали носить цилиндры. Это огорчало, так как дефекты  воспитания проявлялись и преследовали его по сей день.
Мошке захотелось избавиться от давлеющего прошлого (кусачий от рождения он не был властен над собой и обходился без опирающихся на подлокотники власти). Брошенный обстоятельствами на произвол судьбы, мужественный йоркшир, игнорируя волдыри на лапках, бросился бежать взапуски запыхавшимся паровозиком с шерше-ля-фамящим западным ветром в шерстяных ушах.
Мося летел на крыльях ноздрей, сломя голову набок и высунув розовый язычок набок. Несмотря на недоразвитую скорость, он преуспевал в приближении к себе неизвестной цели, по дороге передразнивая климактерическую беседу бесстыдной Фрумы Пюльпитер с гинекологом Озверяном: «Доктор, разве это не ужасно? В меня вселился дьявол... без прописки и я не перестаю кипятиться, не приводя в действие пусковой механизм любви!». На что гинекологический доктор авторитетно порекомендовал ей выключать под собой конфорку. Он напомнил одинокой анархистке Фрумочке, давшей в 2000 году праздничный обед безбрачия, что брак – это нотариально заверенный половой акт, при съезде поехавших крыш (кто-то живёт в переоборудованном доме, а кто-то, воротя нос, в постоянном страхе). Не боявшийся собаколовов Мошка обглодал в отместку игральные кости, и с надрывным лаем расставил междометия по всем углам собачьей площадки, раздобыв неопубликованное четверостишье у Садюги об их с Фрумой греховодно-бассейной связи, (он сверхурочно работал на тех, у кого вечно рвались колготки от его нетерпеливых коготков).

Я признал в директрисе биссектрису угла.
Всё она (попа лам) у меня поделила.
Наложил ей румяна, на щёчки белила.
Не судите, в бассейне на мне умерла!

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #163)