Билет в один конец

       

…Что-то огромное, оглушая жутким стрекотом пролетело над самой головой. Я вжался. Нет, увидеть меня не могли, в этой норе я и сам себя не мог разглядеть, просто инстинкт. Нора была не очень глубокая и опасения были не беспочвенны. Хотя, как говорится, что есть и привередничать не стоит – не нашли пока и прекрасно! Если я буду осторожен и терпелив, им никогда меня не найти! Есть проблема еды и, самое главное, воды но, думаю, смогу перетерпеть некоторое время, пока не стихнет шумиха.
 А ведь это все из-за меня! Не то чтобы сильно горжусь, но что-то такое в этом есть. Приятно, когда понимаешь, сколько людей тебя ищут, как ты им нужен! Представилось: вот они разговаривают в свои хитроумные устройства, все друг друга спрашивают, не видел ли кто, Непутевого…
 Кстати, Непутевый это я. Сложно сказать, почему у меня такое имя и что именно оно означает. Думаю, связано с дорогой, выбранным путем, что-то в этом роде. Видимо есть во мне что-то от тех, кто не любит путешествовать, пускаться в путь или, скажем, сворачивать с него. Мне нравилось это имя, особенно когда Семеныч, да и другие тоже, кричали: «Здоров, Непутевый! Как жизнь, Непутевый? Ну и хитрющая у тебя рожа, Непутевый!» 
 В темноте вдруг мелькнули глаза Семеныча – теплые, смеющиеся. Могу поклясться, я даже увидел хитрые морщинки вокруг его глаз, но вряд ли кто поверит. Да вся история такова, что в нее вообще верится с трудом, но самое странное, что это правда. При желании я бы мог найти кучу свидетелей, которые рассказали бы даже больше, чем знаю я, но и у меня своя правда. А верить или нет – сами решайте…

Все началось пару лун назад. Я водил дружбу (хотя, может это сильно сказано) с местной шпаной, занимавшейся в основном тем, что гоняла пришлых, да так, что только вой стоял. Это было страшно весело, но в погоне я принимал участие как наблюдатель – издевающихся над несчастными и так хватало. Странно, что в банду меня приняли как своего, уж я-то точно пришлый, но огорчаться по этому поводу было глупо. Приняли и здорово, одной дракой в жизни меньше.
 В свободное время мы рыскали в поисках еды. Ее было не так много, но несколько точек функционировали бесперебойно – у кафе, например, всегда можно было чем-нибудь поживиться или на бойне. Там, конечно, гоняли нас, почем зря, но мы не гордые, можем и потерпеть. Иногда уходили в степь и устраивали настоящую охоту, с охотниками, дичью. Охотники это мы, а дичь все, что видя нас, пыталось убежать как можно быстрее. Сказать, что охота всегда завершалась пиршеством, вранье – случалось, дичь ускользала от нас и, несмотря на многочисленность охотников или благодаря этому, приходилось констатировать – сегодня спим натощак…
 Главным в шайке был «Смелый». Конечно, тогда его звали совсем не так, но он запомнился именно таким: крепким, жизнерадостным и смелым. Он почему-то покровительствовал мне, хотя причины я не знаю до сих пор. Был у «Смелого» помощник Боби, сильный и очень злой. Так вот этому Боби я не понравился с самого начала, он несколько раз пытался меня выгнать и кто знает, может и убить. Но «Смелый» не позволил, защитив меня своим телом, в прямом смысле встав между мною и озверевшим Боби. «Смелый» не показывал ярости, злобы, но одного взгляда на его позу хватало, чтобы понять – шутить не станет. И Боби отстал. Иногда я замечал на себе его злобные взгляды, но мне было все равно – пока «Смелый» главарь, я в безопасности.
 «Лису» я увидел не сразу. Наверное, на второй или третий день пребывания в шайке. Несмотря на ее слегка обшарпанный вид, я обратил на нее внимание, как только увидел. Она стояла рядом с главарем, положив ему на плечо свою маленькую голову, и мне вдруг стало грустно. Понравилась она мне, очень понравилась, но кто я против «Смелого»? Даже самому смешно. К тому же я был ему должен. Так что мысли о ней пришлось засунуть куда подальше, и я даже и представить себе не мог, что с нами очень скоро случится такое, что сегодняшние мои переживания покажутся детскими, да что там - просто щенячьими обидами!
 Каким же глупым и недальновидным я был! С другой стороны, чего бичевать себя? Образование получил самое, что ни есть уличное, родителей своих не помню (а может, и не знал никогда), всю жизнь бродил неприкаянно туда, сюда – куда глаза глядели, туда и шел. Ну, конечно, не совсем так, но что-то в этом роде. И глупость, и недальновидность тем и объясняются, заодно и оправдываются – я был необразован. Опыта, если честно, тоже было немного, иначе я смог бы найти возможность удрать еще во время облавы, когда люди в комбинезонах окружили нас, вялых и слабых от белого дыма, который появился чуть раньше странно одетых людей. Я помню, как голова налилась непомерной тяжестью, и все время хотелось лечь на землю, закрыть глаза. Впрочем, глаза закрывались и без моих желаний. В странно пахнущем дыму люди в комбинезонах казались неземными существами - холодными, опасными, пахнущими резиной и еще какой-то гадостью. Серая мгла уже обволокла меня, когда я почувствовал прикосновение чего-то большого и мягкого. Собрав последние силы, я смог приподнять веки и увидел огромную маску, в глубине которой весело горели глаза Семеныча….
 То, что его зовут Семенычем, я узнал позже. А тогда мне было совершенно наплевать, кто это и чьи глаза. Я никогда в жизни не засыпал так стремительно, буквально, валясь на пыльную землю. Слышались затихающие крики, а потом наступила тишина. Клянусь, никогда ни до, ни после этого я не спал так много и так крепко. Настолько, что совершенно не помнил, кто и когда перенес меня в разделенное металлическими сетками помещение с высоким потолком.
 Очнулся в маленькой клетке, со всех сторон сетка, поднимавшаяся на три, а то и четыре моих роста и заканчивалась идущей по периметру трубой. В соседних клетках не было никого, но через одну я заметил мелькнувшую в углу рыжую шевелюру. Подскочив, сердце сбилось с ритма. Неужели… «Лиса»?! Нас что, всех взяли?
 Что-то ожгло правый бок. Я обернулся и увидел два горящих глаза в клетке напротив. Это был «Смелый». Он молча смотрел на меня, но по его взгляду и так было понятно: нам конец, но так просто он не дастся. Я услышал какое-то шевеление справа от себя и, взглянув туда, скорее почувствовал, чем увидел - через одну клетку от меня сидел Боби. Какой, однако, оскал судьбы: слева «Лиса», та, которой стоит лишь поманить меня, справа Боби, мой самый страшный враг. А напротив «Смелый», друг, защитник и так далее. Словно нарочно, хотя, думаю, этого просто не могло быть!
 А потом появился Семеныч. Он подошел к клетке, посмотрел, хитро усмехнулся и открыл маленькую дверцу, выпуская меня из заточения. Я не дурак, и похлеще фокусы видал, но что-то подсказывало – этот не будет подличать. Я выждал некоторое время, глядя ему прямо в глаза, а потом медленно вышел из клетки. Услышал движение слева от себя, но не повернул головы – надо было разобраться с этим человеком, который вдруг присел и протянул ко мне свою огромную руку. Зря он это…
 Я укусил его. Не до кости, но кровь почувствовать успел. Как и силу, и тяжесть другой его руки – Семеныч ухватил меня за шкирку, приподнял, грозно посмотрел мне в глаза и… засмеялся.
- Смотри, какой кусачий! Дикарь, просто! Ничего, мы тебя окультурим, отмоем, приведем в божеский вид. А потом и обучением займемся. Еще благодарить будешь.
 Так или примерно так он говорил, точно уже не вспомнить. Я смотрел на этого странного человека, который никак не наказал меня за укус (и болезненный – я видел, как он несколько раз поморщился, глядя на укушенную ладонь), слушал его негромкую, без всякой злости речь и успокаивался. Мне уже не хотелось набрасываться на него, делать ему больно. Странно, но я почти жалел, что укусил его.
- Ну, давай, познакомимся. Меня зовут Семеныч, а тебя как? Не знаешь? Непутевый, ты наш, даже имени нет, - он задумчиво посмотрел на меня, и на его лице вновь появилась хитрая усмешка, - а так и назовем – «Непутевый»! Красивое, главное, говорящее имя! Согласен? Ну, ладно, парень, давай, пока иди на место. Нам еще много предстоит работать.   
 Он закрыл за мной дверь ненавистной клетки, и мне снова захотелось укусить его. Что он там плел своим умиротворяющим голосом, которому хотелось верить? Зачем? Чтобы потом запихнуть меня обратно в эту клетку?! В чем смысл?!
 Я чувствовал, как во мне нарастает гнев и с трудом сдерживался, чтобы не выдать себя. Семеныч стоял слева, у клетки, где металась «Лиса», смотрел на нее и я видел, как шевелятся его губы. Наверное, тогда он и назвал ее «Лисой». Не знаю, не слышал, а «Лиса» никогда не придавала этому значения.
 Семеныч вернулся уже после того, как нас покормили, просунув под сетку миски с едой и водой. Удивительно: я никогда не ел ничего вкуснее того, что лежало в миске. Никогда! Судя по вкусу, это было мясо и еще что-то, чему в моем лексиконе не было названия, но мне было все равно – я с удовольствием съел все до крошки и съел бы еще, несмотря на наполнившийся желудок.
Я видел, как уплетает «Лиса», целиком поглощенная этим занятием, «Боби», который тоже ничего не замечал, кроме своей миски и, взглянув в сторону клетки «Смелого», замер от удивления: он не ел! «Смелый» стоял, широко расставив ноги, и смотрел то на «Лису», то на меня. Наши взгляды встретились, и я почувствовал немой укор. Он укорял меня за то, что я принял еду от врагов, заточивших нас в эти клетки! И если уж быть честным до конца, где-то глубоко внутри я чувствовал, что он прав, но ничего поделать не мог – слишком уж вкусной оказалась еда…
 А на следующий день началась совершенно другая жизнь. Сначала Семеныч отвел меня в очень маленькую комнату и, оставив там, запер за мной дверь. И сразу же со всех сторон пошел… дождь! Странный это был дождь – вода била отовсюду, и я не знал, в какой угол бежать, чтобы спастись от холодных, пронизывающих струй, заливающих глаза, уши, рот. Я был в бешенстве, но выход находил лишь в беспорядочном метании в тесном пространстве. Я готов был разорвать этого Семеныча за его подлость и сделал бы это, но вода вдруг прекратила лить, а вместо нее подул сильный, теплый ветер, быстро высушивший и слегка успокоивший меня. А в довершении меня ждала миска со вчерашним блюдом! Огромная миска с вкуснейшей в мире едой!
 Семеныч стоял неподалеку и, посмеиваясь, поглядывал, как я быстро поглощаю е. Я решил не обращать внимания на его смех – какая разница?! Смеется, ну и пусть! Зато как вкусно и как много!
 Я чувствовал, как переполняется желудок, но оторваться от миски был не в силах. Это сделал Семеныч. Он подошел ко мне, присел на корточки и, похлопав по плечу, сквозь смех произнес несколько странных слов:
- Ну, хватит, дурашка, лопнешь. Пошли, нас ждет врач.
 Кто такой врач, я тогда не знал – я вообще, многого не знал и сейчас, прокручивая в памяти свою жизнь, могу с уверенностью сказать, что общение с Семенычем и его друзьями изменило меня. Причем так, как и представить не мог: я стал умным, узнал то, чего никогда бы не понял, останься я вольным…
 Врач оказался высоким, выше Семеныча, человеком в белом, говорящий быстрыми, отрывистыми фразами. Первое, что я услышал, было непонятно, но звучало угрожающе:
- Сделаем ему томограмму легких и головного мозга, - врач держал в руке какие-то сверкающие предметы непонятного мне назначения, совершая странные действия, - Семеныч, давай, укладывай зверюгу на стол.
 Семеныч положил мне на плечо свою тяжеленную руку.
- Это не зверюга, Тарас Иваныч, его зовут «Непутевый».
- «Непутевый»?! Это кто ж его так назвал?
- Ну, я, - засмеялся Семеныч и, неожиданно подхватив меня за живот, быстро водрузил на голый, скользкий стол.
 Я рыкнул, но Семеныч погладил меня по голове, приговаривая что-то вроде:
- Все нормально, парень, не дрейфь.
- А, ну если ты, - врач улыбнулся, держа в руке что-то опасно блестящее, заканчивающееся очень тонкой палкой, - тогда держи своего «Непутевого», будем отправлять его к Морфею.
 Кто такой Морфей я тоже не знал. Не знаю и сейчас (мы с ним так и не встретились), но честное слово, мне это не очень понравилось. Семеныч прижал меня к столу обеими руками – такое ощущение, словно потолок обрушился, а в ногу в этот момент впилась оса. Огромная, просто ужасная оса! От боли у меня даже выступили слезы, но люди этого не заметили, потому, что как только Семеныч слегка отпустил меня, я метнулся, мечтая вцепиться в руку врача. Он резко отшатнулся, а на меня снова упали тяжелые руки, прижимая голову к холодной поверхности стола, на которой я мог видеть свои бешеные глаза.
 А потом вдруг очень захотелось спать. Я понимал, что это неправильно, но ничего поделать не мог. Устав сопротивляться, я отключился, так и не узнав, что это такое – томограмма…
 Проснувшись, обнаружил, что лежу на полу своей клетки, а на меня смотрит «Смелый». Я заметил, что он не твердо стоит на ногах, попробовал встать сам, и мне пришло в голову, что «Смелый» прошел через то же самое. То есть, льющийся со всех сторон дождь, миска безумно вкусной еды, врач, желающий снять со всех томограмму и огромная, невидимая оса, боль от укуса которой я ощущал до сих пор.
 Я попробовал встать на ноги и понял, что это простое действие может стать травмоопасным – меня болтало из стороны в сторону, взгляд с трудом фокусировался на каком-либо предмете, а к горлу подступала тошнота. С трудом удержался от рвоты, но позывы продолжались еще какое-то время, пока не додумался попить воды из большой миски.
 Вода немного успокоила взбунтовавшиеся внутренности. Я лег на прохладный, освежающий пол тесной клетки и посмотрел на «Смелого». Не знаю, мой ли пример подействовал или он сам додумался, но я видел, как «Смелый» пил воду, покачиваясь на нетвердых ногах, временами исподлобья поглядывая по сторонам. А потом лег у сетки, положив голову на пол, и закрыл глаза. Мне очень хотелось узнать, как дела у «Лисы», но глаза снова стали  закрываться и вскоре я уснул. Как обычно, без провалов и страха не проснуться…
 Потом была большая прогулка. Нас вывели на огромную площадку, огороженную такой же сеткой, что и клетка, только намного выше. Мне надели ошейник, который сдерживал мои порывы метнуться куда-нибудь в сторону и Семеныч повел меня вдоль сетки, держа в руке длинный, широкий поводок. Я никогда не делал этого на привязи, но похоже, что Семеныч не собирался отпускать меня, а терпеть уже не было сил. Я остановился, почуяв подходящее место, и взглянул на Семеныча – не поверите, но он деликатно отвернулся!
 «Лису» (также с ошейником и на поводке) прогуливал высокий худощавый человек, который несколько раз кричал Семенычу:
- Ну, Семеныч, ты прямо, провидец – эта «колбаса» такая хитрая, и повадки лисьи!
- Так я ж только посмотрел на нее, сразу в голову пришло – Лиса, - смеялся в ответ Семеныч.
 Я не понимал и половины из того, что они говорили, но речь определенно шла о «Лисе». Я видел, как высокий потрепал «Лису» за загривок. И увидел, как «Лиса»…, о, нет! Она вильнула хвостом! Это ужасно! Ей хватило двух порций вкусной еды, чтобы…! Нет, у меня просто язык не повернется сказать такое! Противно!
Я увидел Боби, сильно натянувшего поводок, и с ненавистью наблюдающего за мной, но меня это не интересовало – я искал «Смелого». И нашел. Он стоял неподалеку, и я смог разглядеть в его глазах тоску.
 После прогулки Семеныч повел меня по длинной пустынной площадке к далекому ангару. Конечно, о том, чтобы вилять перед кем-то хвостом и речи не могло быть, но признаюсь, было любопытно. Очень. Где-то глубоко внутри гнездилась слабая  тревога, но я не из тех, кто всегда прислушивается к внутреннему голосу. Особенно, когда его почти не слышно.
 В огромном ангаре стояла непонятная, занимавшая всю середину помещения конструкция с большим шаром на конце длинной толстой трубы, у которой крутились несколько человек, как и врач одетых во все белое. Семеныч повернул ко мне голову и, улыбаясь, сказал:
- Готовься, парень. Ща проверять будут, насколько ты подходишь.
 Было непонятно, о чем он говорит. Я с удивлением посмотрел на непонятное устройство, чувствуя приближение чего-то опасного. Семеныч потянул поводок, привлекая мое внимание. Видимо, он что-то разглядел в моих глазах, потому что быстро убрал руки и произнес:
- Ишь, не нравится ему! Ты, брат, привыкай, у нас тут покруче, чем в армии будет!
 Это было предупреждение. Мне не нужно много слов, чтобы понять, чего от меня добиваются - достаточно почувствовать, как они сказаны. Я слегка опустил голову. Пусть думает, что я признал. Откуда ему знать, что из такого положения можно неожиданно напасть?
- Ну, ладно, - в голосе Семеныча появилась примирительная нотка, - это я так, для порядка. Чтоб знал.
 Иногда мне казалось, что он совершенно не сомневается, что я все понимаю. Было непонятно, откуда он это узнал но, похоже, я не ошибался – Семеныч очень часто разговаривал со мной на самые разные темы. Собеседник из меня, понятно, никакой, могу только слушать, зато очень внимательно.
- Значит, так, браток, ща посадим тебя в центрифугу, и пойдешь по начальной программе. Выдюжишь – быть тебе знаменитостью. А нет…
 Что случится в другом случае, я так и не узнал. Семеныча отвлек подошедший к нему человек в красивой, сверкающей одежде и они о чем-то стали тихо говорить. Я разбирал лишь отдельные слова, но смысл ускользал. Понял лишь, что речь обо мне, Семеныч несколько раз многозначительно поглядывал в мою сторону. Наконец, они закончили разговаривать, и мы втроем пошли к шару. 
 Я озирался по сторонам, все сильнее ощущая приближающуюся опасность. И этот запах, неестественный, неприятный. Мы подошли к сооружению, человек в сверкающей, громко шелестящей одежде откинул крышку шара и Семеныч потянул поводок, направляя меня внутрь. Сопротивляться было неразумно – я был один, а их вон сколько! Я влез в шар, а Семеныч и человек в сверкающей одежде стали привязывать меня, пристегивать ко мне, надевать на меня…
 Я терпел. А что я мог? Слабо верилось, что все это делается, для того чтобы убить меня – слишком уж было бы нелепо, но страх не уходил, прорываясь наружу мелкой дрожью. Я старался не выдать себя, но Семеныч заметил:
- Э, брат, да ты трусишь! Не бойся, ничего страшного в этом нет. Даю тебе честное слово! Сам не пробовал, староват уже, но точно знаю – не смертельно это!
 Я попытался заставить себя поверить ему. Получалось плохо. Меня спеленали так крепко, что невозможно было даже шевельнуться. Хотя нет, вру, хвост был совершенно свободен, но вилять не хотелось. 
 Наконец, меня оставили в покое. Все отступили назад, а человек в сверкающей одежде опустил крышку и мир сократился до меня. В шаре были большие, закрытые стеклом отверстия, сквозь которые можно было разглядеть Семеныча и других, стоящих в конце ангара людей. Предчувствие беды одолевало все сильней, но я видел смеющееся лицо Семеныча, и от этого становилось чуточку легче.
 Внезапно шар вздрогнул и, медленно набирая ход, поплыл над полом ангара, мимо Семеныча, мимо человека в сверкающей одежде, мимо стен. Скорость быстро нарастала, и вскоре я уже перестал различать не то, что лица - даже стены ангара превратились в стремительно движущиеся по кругу полосы, то сходясь, то расходясь в стороны. Страх прошел, уступив место любопытству. Я чувствовал, как увеличивается скорость, но не было никакого дискомфорта – напротив, мне начинало нравиться! Неизведанное раньше чувство полета, так здорово! Потом началось замедление, и я даже почувствовал разочарование – хотелось покружиться еще. И в ответ на эти мысли, «моя нора» вдруг снова начала вращаться, и на этот раз не только по кругу, но и вокруг себя. Ощущения были незабываемы. Еще какое-то время, правда, очень недолго, я испытывал неведомое доселе наслаждение, но потом все изменилось, и не в лучшую сторону. Тело становилось все тяжелее и тяжелее, в голове царил кавардак, наполняющий рот слюной, скорость все увеличивалась, и удовольствие от полета сменилось желанием оказаться на твердой земле. Слюна уже вовсю хлестала изо рта, и я едва не задыхался от нее, вынужденный сглатывать половину. Я уставал. Очень быстро уставал. Меня рвало так, что казалось, еще немного и захлебнусь в собственной слюне. Это занятие настолько поглотило, что я не заметил, что уже не кружусь, а лежу на полу ангара и вокруг люди, среди которых мелькает встревоженное лицо Семеныча….
 Когда мы вышли оттуда, Семеныч погладил меня по все еще не очень соображающей голове:
- Ну, брат, ты молодец! 4g выдержал, надо же, прямо как космонавт! Но главное, что ты и 8g перенес! С трудом, конечно, но сознания не потерял, а это многое значит! Теперь, брат, у тебя одна дорога – к славе! Вот смеху-то, если первым станет «Непутевый»!
 Идти было трудно, земля так и норовила выскочить из-под ног, поэтому на его слова я мало обращал внимания. Семеныч продолжал говорить все время, пока мы не подошли к зданию, в котором находился тот тип, знакомый Морфея. Я остановился, но Семеныч натянул поводок, и пришлось подчиниться – рука у Семеныча была тяжелая.
 Приятель Морфея встретил нас, как старых знакомых. Он что-то говорил Семенычу, который отвечал ему неизвестными мне словами, а я стоял рядом, разглядывая холодные и блестящие предметы, от которых веяло болью и кровью. Наконец, Семеныч повернулся ко мне и, слегка присев, подхватил меня и уложил на знакомую, холодную поверхность длинного стола. Я понял, что произойдет дальше, и рванул изо всех сил, но руки Семеныча придавили, и я услышал его голос:
- Ну, ну, тихо! Колоть не будем – просто доктор проверит твое состояние.
- Семеныч, ты держишь его? – Спросил приятель Морфея.
- Давай, давай, держу!
 Я не видел, что происходит, но почувствовал, как прикоснулось что-то холодное, и сделал еще одну попытку вырваться. Бесполезно – руки Семеныча давили к столу, лишая возможности даже повернуть голову. Впрочем, он не обманул, больно не было. Холодный предмет несколько раз прикасался к телу в разных местах, после чего меня отпустили. Конечно, я попытался цапнуть приятеля Морфея, но Семеныч неожиданно вынул из кармана маленький кусочек чего-то необыкновенно вкусного и я замер, наслаждаясь незнакомым вкусом. Занятый вкусным подарком, я услышал, как доктор спросил Семеныча:
- Ты что ему дал? Сахар?
- Конфетку. Мне дочка на работу всегда конфет в карман насыпает, - Семеныч говорил это, смеясь и поглаживая мою, замершую от удовольствия голову, а я думал, нет ли у него еще. 
- Подходящий экземпляр, - произнес доктор, разглядывая что-то в маленьком ящике, по центру которого бежали волнистые линии, - крепкий, здоровый. Только дикий, а нам нужны спокойные.
- Дикий – это ничего, - ответил Семеныч, - мы его быстро окультурим. Еще и читать научим, верно, «Непутевый»?
- Может, и писать заодно?
- А что, - Семеныч погладил меня по голове, но конфетки больше не дал, - может, и писать научим. И считать. Что скажешь, парень?
Что я мог ответить?
 И начались дни, заполненные тем, что еще несколько дней назад я и во сне не мог представить. Нас: «Лису», Смелого», «Боби» и других водили по разным помещениям, где проделывали самые разные вещи. Например, меня часто сажали в круглую, маленькую нору, прикрепляли к телу разные непонятные мне штучки, и я сидел в  тесном пространстве, наблюдая за людьми в белом, сверкающем, черном. Каждый был чем-то занят и только Семеныч всегда стоял неподалеку, внимательно наблюдая за мной.
 Каждый день был похож и непохож на предыдущий. Сначала прогулка, потом еда, после которой начинались тренировки. Мы с Семенычем бегали по потрескавшейся земле, преодолевая различные препятствия в виде стен, перепрыгивали через ямы. Семеныч учил меня разным командам (не знаю для чего, но было интересно), то поругивая, то нахваливая.
 Несколько раз сажали в нору, в которой я наблевал в первый раз, и должен сказать, что мне все легче становилось переносить этот «бег по кругу». Я чувствовал, что скорости и нагрузки становятся все выше и тяжелее, но мой организм уже приспособился к этому, и я почти получал удовольствие от процесса. Я не знал, как другие переносят все это, но однажды видел «Смелого», который вместе с высоким человеком выходили из того ангара и отметил, что вожак выглядит как всегда – сильным, настороженным и готовым ко всему. Да и Семеныч однажды сказал мне:
- Тебе, брат, нужно потрудиться, чтобы стать номером один. Потому что сейчас это «Смелый», а ты у нас только четвертый. Даже «Лиса» и та – третья.
 Странно было слушать эти речи – и так всем было понятно, что «Смелый» номер один! Без всяких мучений, тренировок и приятелей Морфея.
 Иногда приезжали какие-то люди, ходили от клетки к клетке, разглядывали нас, о чем-то негромко разговаривая друг с другом. Семеныч тоже ходил с ними, рассказывая что-то невысокому, плотному человеку с седой шевелюрой. Возле моей клетки группа людей задерживалась не дольше, чем у других, но Семеныч всякий раз подмигивал, словно ободряя и успокаивая меня. Я видел, как невысокий с шевелюрой что-то говорил окружавшим его людям, указывая на «Смелого», как те кивали головами.
 А потом снова были тренировки, проверки и опять тренировки, тренировки. Я настолько свыкся со всем этим, что однажды, когда за нами никто не пришел, был очень удивлен. Впрочем, удивлен был еще и потому, что клетка напротив пустовала - «Смелого» не было ни в клетке, ни рядом. Я волновался, не в силах объяснить, что меня тревожит, носился по тесной клетушке, накручивая круги и не замечая злобных взглядов Боби. Несколько раз пытался привлечь внимание «Лисы», но она лежала на полу своей клетки, не обращала на меня никакого внимания. Я чувствовал ее состояние, и ее грусть передавалась, постепенно преображаясь в самую настоящую тревогу. 
 Хуже всего было, когда меня втискивали в ужасно тесную нору, в которой невозможно было даже почесаться, хотя стоит заметить, что с тех пор, как я попал в это странное место, блохи перестали меня донимать. Не знаю, то ли из-за воды, которой меня поливали в первые дни, то ли из-за той пахучей дряни, которой обмазали шею – так или иначе, но отсутствие назойливых насекомых было большим плюсом. В норе было темно и холодно, поскольку сидеть приходилось довольно долго. Сначала было страшно, но после двух отсидок стало ясно, что никакой опасности нет, и я заскучал. Воспоминаний о прошлой жизни было не так много и, перебрав их по многу раз я, в конце концов, научился засыпать в неудобной норе в ожидании лакомств, которыми иногда баловал меня Семеныч…      
 А потом пришла беда. Заметив идущего к моей клетке Семеныча, я сразу понял – случилось что-то ужасное.   
- Да, братец, такие дела, - пробормотал Семеныч, открывая дверцу и выпуская меня, - не повезло «Смелому», не повезло. Зато повезло тебе, - он погладил меня по голове и еще раз повторил, - такие дела, брат. 
 Было непонятно, о чем он, но от него пахло чем-то неприятным. Я не знал, что это за запах, резкий и острый но, когда Семеныч наклонился, чтобы прикрепить поводок к ошейнику, который я носил теперь постоянно, запах стал настолько сильным, что я невольно отшатнулся от Семеныча.
- Ты чего?! Не бойся, дурашка, сегодня уже ничего не будет. Просто погуляем. Давай, пошли. Щас и «Лису» выпустим, вместе погуляете. Колян сегодня не придет.
 Колян это тот, который приносил «Лисе» еду, водил ее гулять и по все прочее. Не скажу, что я его недолюбливал – относился к нему, как и ко всем остальным. Кроме Семеныча…
 «Лиса» удивленно переводила взгляд с меня на Семеныча, пока он возился с дверцей ее клетки. Она даже отошла назад, прижавшись к задней стенке. Наконец, Семеныч открыл дверь и, глядя на «Лису», негромко произнес:
- Ну, иди ко мне, рыжая.
 «Лиса» осторожно сделал шаг вперед и Семеныч, подбадривая ее, снова сказал:
- Иди, иди ко мне. Пойдем гулять.
 На площадке Семеныч отпустил нас с поводков, давая побегать в свое удовольствие. Сначала она не разрешала мне приближаться, но постепенно ее суровость сменилась на милость, и я уже мог стоять рядом, ожидая, когда она выйдет из напавшей на нее вдруг задумчивости. Она искала «Смелого» (кто бы сомневался), а вокруг было еще много мест, напоминавших о нем, и я пару раз услышал, как она тихонько, еле слышно, плачет. Помочь я ничем не мог, разве что своим присутствием, но что-то не припомню, кому оно вообще хоть раз помогло.
 Иногда я смотрел на глядящего в темное небо Семеныча, но мое внимание было приковано к «Лисе». Я так и не узнал, что он там высматривал, но с тех пор сам иногда смотрю…
 Прогулка длилась дольше обычного. Судя по неторопливым движениям Семеныча, он не собирался загонять нас в клетки. Через некоторое время на площадке показался Боби – его вел невысокий человек, который увидев полулежащего на земле Семеныча, отпустил «Боби» с поводка и направился к нему. А «Боби» рванул к нам. Точнее ко мне…
 Я успел развернуться к нему, но он был большим и тяжелым, и его неожиданная атака застала меня врасплох. Мы столкнулись, и я почувствовал на себе силу его ненависти. Клыки прокусили мне шкуру в районе лопатки. Было больно, обидно и… несправедливо! За что?! Ведь я ничего плохого ему не сделал!
 Я рванул в одну сторону, в другую – «Боби» не выпускал меня, продолжая сжимать челюсти так, что казалось еще немного, и он прокусит меня насквозь! Боль становилась невыносимой, а я все никак не мог развернуться, чтобы скинуть его. Резкими, рваными скачками я пытался уйти в другую сторону, но «Боби» только глухо рычал, не разжимая челюстей. Я чувствовал, как его острые клыки почти оторвали кусок моей шкуры и страх, вперемешку с отчаянием сделали свое дело. Напрягшись, я изо всех сил рванул сначала от него, а потом, резко изменив направление, поддался в сторону «Боби», отчаянным броском сбивая его на землю. Он открыл свою пасть, и я оказался на свободе. С изорванным в клочья плечом, кровоточащей раной, но свободный и обезумевший от злости, не помня себя, я прыгнул на встающего на ноги «Боби», сбил его еще раз и вцепился зубами в его горло.
В последний момент он успел немного отодвинуться в сторону, и поэтому в зубах оказалась лишь густая шкура, которую я сдавил со всей силой, стягивая и душа своего врага. Он и вправду задыхался. «Боби» сумел подняться на ноги (все-таки он был сильнее меня), но оторваться ему не удалось. Я вцепился мертвой хваткой, готовый душить, пока он не сдохнет! Видимо это понял и «Боби», который теперь был готов на все, лишь бы избавиться от меня, и «Лиса», с нескрываемым любопытством наблюдающая за нашей дракой, и Семеныч, пытавшийся криком разнять нас…
 Ага, щас! Отпущу я его, как же! Чтобы он в следующий раз снова напал на меня?! Нет, уж, задушу гада, тогда, пожалуйста! Но у Семеныча и подбежавшего с ним невысокого человека были другие планы: Семеныч поднял руку, и я почувствовал сильный удар поперек спины. Сжав зубы насколько это возможно, я развернулся, не позволяя Семенычу еще раз хлестнуть меня поводком, но тут меня схватил невысокий человек и… оторвал от земли, легко подняв мое тело. «Боби» скулил во все горло, и эта песня была лучшей из всех слышанных мной. Меня поднимали все выше, а вместе со мной и забившегося в панике «Боби». Я почувствовал, как сильные руки Семеныча пытаются разжать мою пасть, но продолжал сжимать челюсти, пока не почувствовал, как между ними просунули что-то твердое.
 Я отпустил «Боби», который, не веря своему счастью, рванул куда-то в сторону, не видя дороги, спотыкаясь на каждом шагу. Во рту остался вкус его шерсти и крови - мерзкий, ненавистный вкус! Я слышал, как Семеныч что-то говорил, но возбуждение было так велико, что я не понял ни слова. Я смотрел на «Лису», которая, казалось, была сильно удивлена исходом нашей драки и с интересом поглядывала на меня, изредка поворачиваясь, чтобы увидеть убегающего «Боби»…
 Странно, но меня не наказали. Если не считать встречи с приятелем Морфея, куда после драки отвел меня Семеныч и очередного болезненного укола, после которого захотелось спать. Когда я очнулся, вокруг снова была клетка и темнота. Я встал на ноги, подошел к миске с водой и сделал пару глотков. Память быстро возвращалась, и я повернулся направо, пытаясь в темноте разглядеть, здесь ли «Боби». Его не было, зато я услышал шорох слева и радостно повернулся к еле заметной во тьме «Лисе». Нам не нужны слова, чтобы выражать свои эмоции, достаточно и одного взгляда, чтобы понять, о чем думаем, что испытываем. Я слышал ее настроение, мысли, желания. Сначала показалось, что ошибся, но это было не так – и настроение, и мысли и желание у нее были об одном – о побеге! Она призывала меня бежать из этого ужасного места с восхитительной едой, а я был готов выполнить любое ее желание. Но клетка была закрыта, и я лег на прохладный пол. Так легче думается. Хотя, чего тут думать? Задача поставлена, нужно найти способ решить ее…
 На следующий день меня снова таскали по разным комнатам, прикладывали холодные металлические штуки, назначение которых было по-прежнему непонятно. Люди в белом о чем-то говорили Семенычу, а приятель Морфея больно сорвал повязку с раны, которую прикрепил вчера и, смазав саднящую рану чем-то вонючим, перемотал плечо так сильно, что ходить стало очень неудобно.
 «Боби» я увидел, когда все процедуры закончились и Семеныч вернул меня назад, в клетку, где уже стояла миски с едой и свежей водой. Шея «Боби» была обмотана чем-то белым (похоже, тем же, что и мое плечо), а сам он был какой-то дерганый. Семеныч подвел меня к клетке и тут я увидел, что в соседней кто-то лежит на полу. Я вопросительно посмотрел на Семеныча.
- Да, братец, теперь у тебя есть сосед, а зовут его, - Семеныч посмотрел на лежащего в соседней клетке, повернулся ко мне, - его зовут «Дезик». Думаю, вы поладите.
 Я не знал никакого «Дезика», и знать не хотел. Все, что мне было нужно, это поесть и поспать. Для осуществления нашей задачи нужны были силы. Много сил.
 Поев, я посмотрел на «Дезика», приветливо завертевшего хвостом, но отвечать не стал – очень хотелось спать. Я видел «Лису», лежавшую в углу своей клетки и, мысленно пожелав ей хороших снов, мгновенно провалился в глубокую, тихую тьму…
 На следующий день мы снова гуляли втроем: Семеныч, «Лиса» и я. Семеныч снял поводки, приговаривая при этом странные слова, предназначенные, по всей видимости, только мне:
- Вы, это, только не хулиганьте, а то Сергей Палыч увидит, и мне влетит. Ясно?!
 Тогда я еще не знал, кто такой Сергей Палыч, и тем более не мог знать, какую роль в моей судьбе сыграет этот человек. Но слова Семеныча, произнесенные суровым тоном были понятны, и я не собирался хулиганить. Если, конечно, на моем пути вновь не окажется «Боби».
 Мы с «Лисой» разбежались в разные стороны – каждый по своим делам, но вскоре я нагнал ее и мы вместе побежали вдоль сетки забора, пытаясь найти в ней дыру или хотя бы маленькую щель, в которую можно было бы пролезть. Ни дыры, ни даже щели мы не обнаружили. Сетка начиналась от самой земли и была укреплена столбами, врытыми в землю через каждые шесть-семь моих шагов. Я приподнялся на лапах, испытывая на прочность, и понял, что ее хватило бы выдержать еще сотню, таких как я! Или даже больше. «Лиса» внимательно наблюдала и, видимо, сделала те же выводы, потому что побежала дальше. Ну, и я побежал за ней. Я не унывал – решение должно быть, просто его надо было найти. Или придумать. Но так как в голову пока ничего не приходило, я просто бежал за «Лисой», которая уже разрешала приближаться к ней. И я был почти счастлив!
 Следующие несколько дней были заполнены тренировками, проверками, общением с множеством людей, каждый из которых что-то надевал на меня, смотрел, слушал, простукивал, проверял. Я проходил процедуру за процедурой, все более спокойно перенося и процедуры, и людей их проводящих. Периодически видел «Дезика» - его «тягали» не меньше моего, и почти не видел «Лисы» - ее тоже водили по тем же кабинетам, но в другое время. Ее запах я учуял бы из тысячи, поэтому всегда знал, где она сегодня была, и на душе становилось теплее. Встречались только на прогулках, которые становились все короче. С ней гулял незнакомый человек, который иногда о чем-то разговаривал с Семенычем. Только в такие моменты мы с «Лисой» могли находиться рядом – человек никогда не спускал ее с поводка, да и Семеныч в последнее время, почему-то стал забывать проделывать это со мной. Вряд ли они могли что-то знать, но другого объяснения не было, и поэтому следовало быть осторожней, чтобы не выдать наших планов. Когда нас сажали по клеткам, «Лиса» по обыкновению забивалась в уголок своей клетушки, и могла находиться в этой позе сколько угодно. «Дезик» тоже не казался  радостным. Его смешная мордашка выглядела уставшей, да и сам он с каждым днем становился не вялым, а каким-то равнодушным. Он уже не пытался со мной поиграть, и его хвост если и вилял, то всего лишь разок, приветствуя. Остальное время он проводил лежа, периодически переворачиваясь с боку на бок. На «Боби» я старался не обращать внимания, но краем глаза всегда видел его – белая повязка на шее была слишком заметной.
 Во время одной из прогулок я обратил внимание, что «Лиса», сильно натянув поводок, куда-то пристально смотрит. Я повернул голову и увидел какое-то маленькое животное, быстро перебиравшее лапками, отчего во все стороны летели маленькие комочки земли. Животное рыло нору, и делало это так ловко, что я невольно залюбовался этим зрелищем. Внезапно, я почувствовал чей-то напряженный взгляд и, повернувшись, увидел, что «Лиса» смотрит прямо мне в глаза…
 И я понял! Это было просто и гениально! Я даже не расстроился, что эта мысль не пришла в мою голову раньше, чем она осенила головку «Лисы». Какая разница, кто придумал? Главное, воплотить придуманное в жизнь!
 «Лису» увели, а я, поскольку Семеныч сегодня лениво отдыхал, прислонившись к стене нашего ангара, пробежал вдоль сетки, пытаясь определить, где земля мягче. Таких мест была парочка – я еще раз пробежал по ним, проверяя, не ошибся ли. В  одном земля была влажной от протекавшего неподалеку ручья с грязной и вонючей водой, а в другом был песчаник, кое-где проросший редкой травой. Оглянулся, обозревая местность – здесь я был как на ладони, но ведь сейчас день! А ночью люди видят очень плохо, не то, что я! Так что задача сводилась к одному – попасть сюда ночью. Что казалось невозможным.
 В один из дней, когда с меня сняли вконец надоевшую повязку, приятель Морфея осмотрел мое плечо, кивнул и, обернувшись к стоящему позади Семенычу, сказал:
- Зажило, как на собаке!
 И засмеялся своей глупой шутке. Семеныч улыбнулся, но скорей из вежливости, подхватил меня на руки и осторожно поставил на прохладный пол.
- Все, мы пошли, - Семеныч погладил меня по голове, - Сергей Палыч приехал, выбирать будет.
 «Привет Морфею», - подумал я, покидая стены белого, как халат доктора кабинета.
 Сергей Палыч оказался невысоким, плотным человеком, с лысой головой. Он громко разговаривал, размахивал руками, и вел себя очень уверенно. Другие люди, которых я также видел впервые, были тише и скромнее. Все они проходили мимо нас, оглядывали, оценивали, что-то говорили. Я почти ни слова не понимал из разговора, а их эмоции были такими странными, что сложно было понять: радуются они или… боятся. Наконец, группа остановилась рядом с нами, и Сергей Палыч наклонился, разглядывая «Дезика».
- Ну, привет, - Сергей Палыч протянул руку и потрепал «Дезика» за ушами, - спокойный, это хорошо. Как его зовут?
- «Дезик», Сергей Палыч, - ответил Семеныч, стоявший за нами, и державший в своей огромной руке два поводка.
- «Дезик»? - Удивленно повторил Сергей Палыч, - Что это за имя?
- Это кличка, Сергей Палыч, - голос Семеныча звучал невозмутимо, но я готов был поклясться, что он еле сдерживается, чтобы не засмеяться.
 Сергей Палыч быстро поднял голову и посмотрел на Семеныча, на лице которого не было и тени улыбки, усмехнулся, и произнес:
- Ну, да, конечно.
Он посмотрел на меня, вытянул руку и спросил:
- А этого как… кличка?
- «Непутевый», - Семеныч слегка погладил меня по затылку. Так, на всякий случай, чтобы успокоить меня.
 Сергей Палыч наклонился ко мне, посмотрел на мое плечо, на Семеныча:
- Это кто ж их так называет? – И не дожидаясь ответа, - А это что? Лишай?
- Покусали его. Уже заживает, Сергей Палыч.
- Так он нервный, значит? Нет, нам нужны спокойные.
- У него лучший результат на центрифуге, Сергей Палыч. Он быстро учится! – Мне показалось, что Семеныч просит о чем-то.
 Сергей Палыч еще раз посмотрел на меня, на «Дезика».
- Нет, вон тот, как там его…?
- «Дезик», - подсказал кто-то из группы людей, и все засмеялись.
- «Да, «Дезик», - Сергей Палыч внимательно смотрел на «Дезика», - это кандидат номер один. А этот драчун пусть пока зализывает раны. Там видно будет.
 Зализывать раны я умею, но откуда он может знать об этом?
- Та-ак, а это что за красавица?
 Группа людей подошла к «Лисе», спокойно стоявшей рядом с тем невысоким мужчиной, что в последнее время гулял с ней. Сергей Палыч присел на корточки, погладил «Лису» по голове, взглянул на бирку, прикрепленную к ошейнику.
- «Лиса»! А что, и впрямь, лиса! Сколько она весит?
- Пять с половиной, Сергей Палыч, - ответил невысокий мужчина.
- Пять с половиной, - повторил Сергей Палыч, - это хорошо. А этот?
 Все посмотрели на «Боби», которые стоял чуть дальше «Лисы».
- «Боби», почти шесть килограмм.
- Шесть – это предел, больше нельзя. А лучше - меньше. Вон, как «Лисичка». Так, и последний. Как зовут?
- «Цыган», - ответил кто-то.
 Вновь раздался дружный смех.
- Так, товарищи, вы тут поосторожнее с этими имен… кличками, а то нас могут не понять. А так, ничего, подходящий экземпляр.
- Он новенький, его только пару дней назад привели.
- Ну и что? Вы составили кардиограммы? Вот, вижу что есть…, так, здоров, как бык. Все, готовьте обоих. «Дезика» и этого «Цыгана». Запуск завтра, если еще не забыли.
 Снова смех, и группа вместе с Сергеем Палычем исчезла из поля зрения. Я почувствовал руку Семеныча (как ее не почувствовать!), и услышал:
- Даже не знаю, хорошо это или плохо, что не тебя выбрали, - Семеныч громко вздохнул, погладил меня, - наверно хорошо…
 На следующий день я видел, как уводили «Дезика» и «Цыгана». «Дезик» шел спокойно, даже равнодушно как-то, а «Цыган» упирался так, словно его на смерть вели. Скулил, упирался всеми ногами, но тащивший его человек был намного сильнее. Их увели, и в воздухе остался запах страха. Повернувшись, я увидел смотрящую на меня «Лису». Чего только не было в ее взгляде! У меня просто не хватит слов, чтобы описать все, что я в нем увидел! Это было, как гром, как вспышка, отогнавшая последние страхи и сомнения! Надо бежать! Бежать немедленно, пока не случилась беда! 
 «Дезик» так и не вернулся, а трусливого «Цыгана» я видел однажды и издалека. Его зачем-то привезли через несколько дней, потаскали по кабинетам и он пропал. А затем пришел и наш с «Лисой» черед. Нас отобрал все тот же Сергей Палыч, долго и критически оглядывавший мою зажившую рану. Он не стал трепать меня за ушами, просто сказал, без всяких эмоций:
- Ты не дурень, хоть и прикидываешься. Надеюсь, тебе повезет больше остальных. 
 Потом он погладил «Лису», ласково назвал ее несколько раз «Лисичкой», и приказал нас готовить. Правда, я так и не понял, к чему.
 Семеныч долго и усердно мыл меня каким-то вонючим, едким веществом, тщательно смывал водой из длинной и гибкой, как змеи трубы, а после старательно обтирал большой тряпкой. С «Лисой» проделывали то же самое. Потом нас отвели в клетки, где уже стояли миски с чем-то неописуемо вкусным, очень похожим на мягкое, обработанное мясо.
 А потом была вечерняя прогулка. Мы и раньше гуляли вечерами, но сегодня, из-за множества процедур, которым нас подвергли, прогулка случилась гораздо позже обычного. Это был шанс. Семеныч отпустил поводок сразу, как мы оказались на площадке, но «Лису» отпустили лишь на длину поводка.   
 Я подбежал к ней, в темноте вглядываясь в ее посверкивающие глаза. «Лиса» казалась спокойной, но я знал, что это не так. Нужно было что-то делать, как-то использовать представившийся шанс, и я побежал туда, где был песчаник. Оглянувшись, я с трудом смог определить, где сидит Семеныч – я был уверен, что оттуда ему точно ничего не видно. Подбежав к сетке, я с разгону принялся рыть песчаник, разбрасывая песок за собой. Рыть было легко, песчаник поддавался, и вскоре я вырыл яму, в которой вполне могло уместиться мое тело. Я стал рыть под сеткой. Не привычные к этому делу лапы, быстро уставали, но я только наращивал темп, понимая, что времени мало, и не позволял себе расслабиться ни на секунду. При этом надо было прислушиваться, не идет ли кто в мою сторону, что было довольно затруднительно. 
 Наконец, я пробился под сетку, и смог немного просунуть голову. Тесновато. Я с остервенением набросился на сереющую в темноте землю и почувствовал, что еще немного, и можно будет вырваться на свободу. Внезапно донесся какой-то шорох. Я резко обернулся и увидел идущего по площадке Семеныча. Перед ним бежал лучик света, которым он освещал себе путь. Я выскочил из уже глубокой ямы, и побежал навстречу – нельзя было дать ему увидеть то, чем я тут занимался. Он все поймет и это конец нашим планам!
 Семеныч навел на меня лучик, нацепил поводок, и проворчал:
- Что это ты такой грязный?! Мы ж тебя только помыли! – Он несколько раз провел по мне своей тяжелой рукой, стряхивая налипшие песчинки, - Ладно, пошли, непутевый ты наш!
 Мы вошли в ангар вслед за «Лисой» - я мог наслаждаться ее запахом, стоявшем в полном безветрии. Увидев лежащую в углу рыжеватую шубку, я прошел в свою клетку, и взглянул на Семеныча, запирающего дверку с какой-то непонятной осторожностью. Он поднял голову, посмотрел мне в глаза, вздохнул, и произнес:
- Чего смотришь? Думаешь, мне хорошо? Этот билет, который тебе достался…, - Семеныч еще раз вздохнул и, уже тише добавил, - он может быть и в один конец. 
 Ему было тяжело – я чувствовал это. Он очень волновался, и его волнение едва не перекинулось на меня. Семеныч вздохнул еще пару раз, и вышел из ангара. Я метнулся налево, посмотрел на лежащую «Лису». Не зная, видит ли она меня, решил привлечь ее внимание и гавкнул. Негромко, чтобы не поднять шум, так, слегка. «Лиса» подняла голову, и я увидел ее глаза. Я гавкнул громче, давая ей понять, что пора. «Лиса» смотрела на меня, словно не понимая, что мне от нее надо. Пришлось показывать.
 Я взглянул на верхний край сетки, на трубу, вокруг которой она была закреплена и, отойдя на самый край клетки, сделал несколько быстрых шагов и прыгнул!
 Передние лапы перелетели через трубу, не задев ее, но с задними вышло хуже – я не успел их подобрать до конца и правая слегка зацепилась за трубу, изменив траекторию полета. Я резко свалился вниз и, несмотря на боль от неудачного приземления, тут же вскочил на ноги и подбежал к клетке, откуда удивленными глазами смотрела на меня «Лиса». Удивительно, но поднявшийся было лай, сразу утих, словно все вдруг поняли, что могут выдать меня.
 Я вплотную приблизился к клетке «Лисы», слышал ее дыхание, эмоции, настроение. Она смотрела на меня, и в ее глазах можно было прочесть восхищение, восторг, удивление! Мне это было очень приятно, но я, ни на секунду не забывал, что ей надо повторить мой прыжок, иначе ничего не получится.
 «Лиса» поняла сразу. Она вообще была очень понятливой, так что мне теперь оставалось надеяться, что она сможет перепрыгнуть через высокую преграду. Она отошла назад, взглянула на меня, и сразу побежала. Еще до прыжка, по разгону, я понял, что у нее не получится. Так и произошло! «Лиса» врезалась в сетку, не долетев до трубы и половины расстояния.
 Это был конец. Мы оба поняли это, и она больше не пыталась повторить прыжок. Дверь в ангар всегда была просто прикрыта – ни Семеныч, ни кто другой не утруждали себя запирать ее на замок, я знал это, и уйти сейчас для меня было проще простого: толкнуть дверь и выбраться в прорытый ход на свободу, а там, поминай, как звали! Но я не мог уйти. Не мог оставить «Лису», хорошо сознавая, что рискую каждую секунду. Просто не мог и все…
 Мы лежали, разделенные сеткой и молча смотрели друг на друга. Я многое хотел ей сказать, но в ту минуту все было лишним. Важным было лишь то, что она не легла, как обычно, в дальнем углу своей клетки, а устроилась так, что наши носы почти соприкасались. Как я мог уйти?
 Не заметил, как мы уснули, и понял это, услышав чьи-то громкие голоса и знакомый скрип открываемой двери. Я вскочил на ноги. В ангар входили несколько человек, щурясь после яркого солнца, широким лучом ворвавшегося в проем двери. Меня еще не заметили, и за эти секунды нужно было не только решить, что делать, но и выполнить. Я обернулся и посмотрел на «Лису». Она тоже стояла на ногах, и была напряжена. Мы встретились взглядами - она отпускала меня! Ее взгляд требовал, чтобы я воспользовался моментом и сбежал отсюда на свободу, где еда пахнет охотой, ты сам себе хозяин и не делаешь то, что хочется другим.
Я задержался лишь на мгновенье, пытаясь запомнить ее навсегда. В это мгновенье она была так прекрасна, как никто и никогда в моей жизни! И я рванул!
 Мне удалось проскользнуть между ногами удивленных людей и вырваться на площадку. Я изо всех бежал сил к сетке, к прорытому  ходу, и уже ничто не могло меня остановить! Мне казалось, я слышу голос Семеныча, но и это не стало препятствием к свободе, к которой стремился с самого начала своего заточения. Мне не нужны ни распрекрасная еда, ни приятные катания в круглой норе, ни все остальное, что взамен свободы предложили люди! Мне была нужна только свобода!
 Я влетел в вырытый проход, протиснулся под царапающей спину сеткой, и вырвался наружу, оставляя на сетке целые клочья шкуры. Боль была ужасной, но все же недостаточной, чтобы остановить меня. Обернувшись всего раз и лишь на одно мгновенье, я увидел подбегающего к сетке Семеныча. Мне показалось, на его лице играет... улыбка!
 Я убежал в степь, где было множество нор и прорытых кем-то ходов, здесь меня никто не мог ни найти, ни тем более поймать. Я прятался до тех пор, пока людям не надоело искать. В конце концов, поиски прекратились, и я смог вернуться к забору, чтобы издали посмотреть, не видно ли где «Лисы». Ее не было. Никого из тех, кого знал, я больше не видел, хотя приходил к забору каждый день. Приходил, ложился где-нибудь в тенечке, чтоб не так заметно, и ждал – а вдруг она сейчас выйдет…

…С июля 1951-го по сентябрь 1962-го состоялось двадцать девять собачьих полетов в стратосферу на высоту 100-150 километров. Восемь из них закончились трагически. Собаки гибли от разгерметизации кабины, отказа парашютной системы, неполадок в системе жизнеобеспечения. «Смелый», «Дезик» и «Лиса» - первые в этом списке…