Дух противоречия
– Я хочу...
– Мало ли чего что ты хочешь!
– Но...
– Веретено! Хотеть может каждый, а ты делай, как нужно.
– А как нужно?
– Как делают все.
– Почему это нужно?
– Потому что так делают все, испокон веков и до скончания времен.
– Всеобщность не доказывает...
– А ей и не нужно. Это индивидуальность любит оспаривать, но опровергает лишь саму себя.
– А если я не буду, как все? Заставите?
– Вот еще руки марать. Сам поймешь. Кто же плывет против течения, если у плавания нет цели, а пункт назначения у всех один?
– Как говорил еще Хайдеггер, важна не цель, а путь...
– Про Хайдеггера мы не слышали, а маршрут тот же: отличаются лишь направление и скорость.
– У меня есть цель.
– Какая?
– Быть самим собой.
– Тогда нужно, как все.
– Почему?
– Когда идешь наперекор, принимаешь форму среды и становишься ее рабом. Чтобы сохранить себя, ищи путь наименьшего сопротивления.
– Но я не хочу...
– Какая разница, чего ты не хочешь!
Хозяйка изумрудной горы
Все в доме Хозяйки изумрудной горы было зеленым: обои, занавески, ковры, диваны, столы и стулья. Накрахмаленные салфетки, фарфоровые тарелки, медные ложки, мельхиоровые вилки и стальные ножи. Унитаз в туалете мерцал июльским светляком. А у самой хозяйки платье было бутылочным (по окраске и форме), а цвет кожи отдавал болотным оттенком.
С другой стороны, обычно зеленые предметы и субстанции были каких угодно цветов, но только не зеленого:
Укроп – синего.
Петрушка – голубого.
Сельдерей – желтый.
Капуста – сиреневая.
Салат – вишневый.
Огурцы – ореховые.
Орехи – малиновые.
Малины к столу не подали.
Стебли и листья комнатных растений – черные и белые соответственно.
Трава за окном – серая, как асфальт, и помятая, как простыня.
– Почему так? – спросил я Хозяйку изумрудной горы, хотя она не терпела праздного любопытства. – Из чувства противоречия?
– Нет, – пожала она плечами и задумалась, – как-то само собой вышло: нынче все с ног на голову, а с головы – в тартарары...
– А сами изумруды?
– Изумруды украли. Но есть малахит. Правда, он с прорыжью...
Метаболизм
Когда-то Травников умел переварить любые невзгоды и унижения. Бывало хрястнут его по мордасам, а он лишь утрется да усмехнется: ведь ей-богу забавно, чтобы его персону принимали настолько всерьез. Или вляпается в прилипчивые экскременты, ополоснет ботинок в грязной луже и снова в путь – как ни в чем не бывало и даже с удвоенной энергией.
Но вот – с возрастом ли и старением, затрудняющими обмен веществ, или просто накопилось – нарушился у Травникова психический метаболизм. Чувство юмора, прежде его выручавшее, как спасательный круг – утопающего, не то что исчезло бесследно, но превратилось в умозрительную констатацию несоразмерности, несоответствия, и несовместимости – иными словами, абсурда – и более не могло рассмешить Травникова, когда он в этом нуждался. А юмор без смеха, что любовь без близости.
Теперь любая обида (нанесенная умышленно или по недоразумению), всякое грубое словцо (в устрашение или шутку) и каждый двусмысленный намек (порой не имевший к нему малейшего касательства) застревали в его системе надолго, и Травников пережевывал их, рассматривал с разных сторон и не мог успокоиться, пока очередная обида, новая грубость, следующая двусмысленность не вытесняли предыдущих.
Под влиянием этих перемен трансформировался и характер Травникова: любовь оспаривать, перечить и прекословить сменилась миролюбием, покладистостью и кротостью – дабы не нарываться, не провоцировать, не смущать. И чтобы в ответ ему меньше грубили, реже поддевали, никогда на него обижались и не обижали его самого.
Но уловки добронравия лишь маскировали симптомы и, перекрывая клапан гнева, ухудшали и без того плачевный обмен веществ. Не выводимые из организма и накапливающиеся негативные эмоции воспалялись, нарывали и гноились. В душе возникло заражение: хроническое отвращение к другим и себе, неизбывное чувство вины за совершенные, замышляемые и выдуманные грехи.
Прерванное превращение
Устав от общественных обязанностей и семейных забот, Сэр Чарльз Вильям Баттерфляй решил продолжить свое существование в форме бабочки.
Согласно четко выработанному плану, в начальной фазе Сэр Чарльз успешно трансформировался в гусеницу. Он усердно ползал и набивал брюхо сочными побегами, накапливая силы для следующих этапов развития. Угроза жизни от птиц и двуногих миновала без катастрофических последствий. Помогли везение и дарвиновские навыки выживания во враждебных условиях. Ворсистость и пестрая окраска Сэра Чарльза отбивали у пернатых аппетит, а пешеходы, вовремя заметив необычное насекомое и поглазев на него (некоторые отваживались провести указательным пальцем по мохнатой спинке, от которого непрошеного контакта Сэр Чарльз валился на бок и скрючивался, норовя свернуться в клубок и, тем самым, свести до минимума площадь уязвимости), проходили мимо.
Затем Сэр Чарльз превратился в куколку. Он завернулся в кокон привычек и неизменных ритуалов, редко выходил из дома и терпеливо ждал следующей фазы в уютном однообразии.
Но тут произошел непредвиденный сбой: по неким причинам из Сэра Чарльза не получилось бабочки. Так он и остался куколкой до конца своих дней: дул чай с баранками, лениво ворошил истлевшие страницы памяти и созерцал далекий внешний мир безразличным мутным взором.
Десерт
(от которого отказались посетители ресторана после разочаровавшего их обеда)
Элементы прочно склеены
В микроскопе Менделеева.
Небеса с землею спарены
С точки зрения Гагарина.
Судьбы скрещены, зажмурены –
В представлении Мичурина.
Что, парень, грустен?
Назвался груздем?
Мои монеты – олово и медь
(Металлы, что не сыщешь у менялы).
Мне золота не хочется иметь:
Его иметь обидно, если мало.
– Ну, и что же ты сидишь, мечтаешь? Где твой «наперекор»?
– Ушел на перекур.
Начало октября, 2020 г. Экстон.
Свидетельство о публикации №220101701219