Vita Vulgaris 2. Новейшая история. Часть VII

1. ЖУК В МУРАВЕЙНИКЕ

Лёшин кабинет мы переоборудовали в «апартаменты» для тёти Зои и 28 сентября встретили её на Казанском вокзале.

О том, что Маша была права, я поняла уже на следующий день. Баба Зоя (со дня приезда тётушки я стала называть её так же, как и Антошка) почему-то не могла оставаться сама по себе: она следовала за мной как нитка за иголкой. Я на кухню, и она туда же, я в гостиную, она следом. Сейчас я думаю, что она не находила себе места в новой для себя обстановке, ведь для человека, особенно пожилого, слом стереотипа – это стресс.

Для меня её преследование тоже оказалось тяжёлым испытанием. Мне было неловко просить её не ходить за мной по пятам, и я молча терпела. Иногда для того, чтобы побыть в одиночестве, я закрывалась в туалете и сидела там минут десять-пятнадцать.

Наверное, я вела себя глупо. Надо было сразу поговорить с бабой Зоей и рассказать ей о важности пресловутого личного пространства – по крайней мере, для меня. Однако я боялась её обидеть, потому что не была уверена, что она эти «буржуазные» тонкости поймёт.

Освоившись в новом доме, тётушка решила, что пора взять хозяйство в свои руки. Поначалу она отстранила меня от плиты, а со временем вытеснила из кухни полностью, на которой, как известно, двух хозяек быть не может.

Когда я бралась за швабру, она вырывала её из моих рук. Если принималась за мытьё посуды, она толкала меня в бок и говорила:

- Дай я!

- Баба Зоя, я и сама могу помыть, - отвечала я.

- Нет, дай я, - повторяла тётя.

Я пыталась объяснить, что взяла её к себе не в качестве обслуги, и что мне нетрудно заниматься домом, на что она отвечала:

- А шо мне делать? Я не привыкла сидеть, сложа руки, и хочу тебе помочь.

- Ну ладно, мой, если хочешь, - сдавалась я, вытирала руки и уходила в комнату ткать очередной гобелен.

В итоге у меня осталась только одна функция – снабженческая. Я ходила на контейнерный рынок, где закупала продукты. 

С одной стороны, у меня появилось больше времени на любимое увлечение, но, с другой – я перестала чувствовать себя хозяйкой в собственном доме.

Помню, через полтора месяца после её смерти (а случилось это спустя семь лет) я, помыв блюдце, поставила его в сушилку и тут же дёрнулась, чтобы переставить, потому что оно оказалось не на своём месте – то есть там, где должны стоять только глубокие тарелки. В этот момент ко мне вдруг пришло осознание того, что бабы Зои за моей спиной нет. Я опустила руку, села на стул и нервно рассмеялась: неужели я теперь могу делать в доме всё по своему усмотрению!

***
« - Бабушка, ты умрёшь?
- Умру.
- Тебя в яму закопают?
- Закопают.
- Глубоко?
- Глубоко.
- Вот когда я буду твою швейную машину вертеть!»

Корней Чуковский «От двух до пяти»

***

Смех смехом, но тогда я почувствовала, как меня отпустило, и поняла, в каком напряжении жила все эти семь лет. И если бы только я. Плохо было всем, включая бабу Зою, которая не имела злого умысла навредить нам. Напротив, она изо всех сил старалась быть нужной и полезной. 

К молчуну Алёше тётушка не приставала, ведь он постоянно был на работе, а еду для него готовила я в соответствии с шелтоновской диетой. А вот своего внука, находящегося в академическом отпуске, она буквально задушила в ласковых руках неустанной заботы.

Как-то раз, например, Антошка решил пожарить блинчики. Услышав, как внук возится на кухне, Баба Зоя оторвалась от телевизора и направилась туда.

- Дай я пожарю, - сказала она, вырывая из рук Антона половник.

- Я сам, - ответил Антон.

Баба Зоя попыталась оттеснить внука от плиты, но Антошка выставил локоть и повторил:

- Баба Зоя не мешай, я сам пожарю!

- Почему ты не хочешь, чтобы я тебе помогла?!

- Я сам хочу!

- Ну дай я!

Антон в сердцах бросил половник в миску с тестом и убежал в свою комнату, откуда послышался громкий топот, а потом звук разбиваемого стекла. Я побежала за сыном и наткнулась на запертую дверь.

- Антон, что у тебя там происходит? Открой, пожалуйста, - крикнула я.

Дверь мой сынок открыл не сразу.

- Это что?! – спросила я, увидев разбитую створку окна.

- Я бросил в окно тапочкой, - ответил Антон.

- Зачем?

- Распсиховался, - ответил сын.

- Так, - сказала я, - стекло сам вставишь. На Большой Академической есть стекольная мастерская. Не забудь снять размеры.

- Ладно, - ответил Антон угрюмо.

Я села на его кровать и сказала:

- Садись рядом – поговорим.

Сын нехотя сел и, опустив голову, сказал:

- Я не хотел окно разбивать. Просто от злости швырнул тапку с ноги, и она в окно улетела.

- Антошка, пойми, баба Зоя ненаношно тебя злила. Просто она не понимает, что нельзя человеку свои услуги навязывать, если он этого не хочет.

- Всё равно она меня раздражает, - сказал Антон. – Пристаёт ко мне без конца! То я мало поел, то почему куртку не одеваю, ведь на улице холодно, то поздно встаю…   

- И меня часто раздражает, - честно призналась я. – Когда она каждое утро начинает со слов «з-з-араза!» или «с-с-обака!», у меня сразу настроение на весь день портится, хотя я знаю, что это она про себя ругается.

- А зачем?

- Не знаю, - ответила я. – Наверное, её тоже многое раздражает.

- Я её не люблю! – заявил Антон. – Иногда специально делаю то, что ей не нравится.

- Ну а ты-то зачем это делаешь?!

- Чтобы её разозлить!

Эти слова мне очень не понравились. Конечно, невозможно кого-то заставить себя любить, но мелко мстить – это удел людей незрелых. Впрочем, сын мой таковым и был. Своё постоянное напряжение он разряжал таким недостойным способом. Уж лучше бы окна бил.

- Антон, ты уже не маленький, - попыталась я воззвать к его «взрослому» началу. – Пойми, бабе Зое скоро восемьдесят лет. Её не переделаешь. Просто постарайся пореже с ней сталкиваться.

Закончив свою воспитательную беседу, я с тяжёлым сердцем вышла из его комнаты, потому что знала – сделать сына зрелым мне не удастся, как, впрочем, и заставить бабу Зою прекратить душить внука своими заботами.

Помню, ещё в молодости я прочла небольшой рассказ в «Литературной газете». У автора этой зарисовки была ручная ворона, которая его очень любила. Она садилась к нему на плечо и пыталась накормить вкусными червячками, а если он отворачивался, ворона совала червячка ему в ухо…

Вернувшись на кухню, я всё-таки попыталась провести разъяснительную беседу с неугомонной тётушкой.   

- Баба Зоя, - сказала я, - Антошке нравится блины жарить. Не приставай к нему, пожалуйста.

- Я же хотела ему помочь, – обиженным тоном ответила баба Зоя, - а он меня отталкивает! Стараешься для них, стараешься…

Моя попытка объяснить тётушке, что не нужно ей так настойчиво внедряться в устои и привычки нашей семьи, закончилась полным провалом.

- Ты хочешь сказать, что я никакого отношения к твоей семье не имею?! – спросила она с негодованием в голосе.

- Да не это я хочу сказать!

- Зачем я только к тебе напросилась!

Я поняла, что бессмысленно убеждать её в том, что можно быть не приложением к другим, а оставаться отдельной, самостоятельной единицей и жить своей, а не чужой жизнью. В голове моей бедной тётушки такие понятия не укладывались, и она продолжала как жук, попавший в муравейник, разрушать сложившуюся конструкцию нашей семьи, у которой и своих сложностей хватало.

Баба Зоя умудрилась вклиниться и в мои отношения с подругами.

Если к соседке Люде Мирзоян она отнеслась благосклонно, то мою подружку Наташу Агапову, которая покинула Алма-Ату годом позже нас и переехала в Тверь, встретила в штыки.

Визит подружки явно не задался с самого начала, потому что не успела Наташа переступить порог, как баба Зоя повела себя, мягко говоря, негостеприимно – даже на приветствие не ответила.

Я пригласила Наташу на кухню, баба Зоя пошла за нами. Мы с подружкой хотели поговорить без свидетелей, но просить тётю оставить нас я постеснялась. Вместо этого я пригласила её попить с нами чайку. Она отказалась, однако не ушла, а встала за Наташиной спиной, подперев плечом холодильник и скрестив руки на груди.

Я незаметно подмигнула подружке: «Ничего, мол, постоит и уйдёт, вот тогда мы и поговорим». Мы принялись чаёвничать, болтая на нейтральные темы.

К чаю были «горячие» бутерброды с сыром, чесноком и майонезом, которые я испекла накануне ночью, когда баба Зоя уже отошла ко сну.

- Вкусные, - сказала Наташа, доев первый бутерброд и принимаясь за второй.

В этот момент баба Зоя фыркнула и вышла из кухни, громко хлопнув дверью.

После такой эскапады моей престарелой тётушки Наташа поперхнулась и срочно засобиралась домой. Я пыталась уговорить её остаться, но безуспешно. Желая сгладить неловкость ситуации, Наташа отговорилась тем, что ей ещё три часа трястись в электричке.

Закрыв за подругой дверь, я вошла в гостиную.

- Баба Зоя! В чём дело? Ты зачем так себя вела? – спросила я, еле сдерживая негодование.
   
- Потому что твоя Наташа хамка, - ответила тётушка.

Такого объяснения я никак не ожидала, ведь баба Зоя и видела-то мою подружку всего два или три раза в жизни. Какое она имеет право навешивать ярлык на человека, которого практически не знает?! Моё негодование вырвалось наружу:

- Это в чём же заключается её хамство?!

Ответа не последовало.

- Может быть в том, что она ко мне приехала?! Или в том, что по моему приглашению прошла на кухню и села пить чай?!

Молчание.

- Или тебе лишнего бутерброда стало жалко?!

- Ничего мне не жалко! – наконец ответила баба Зоя.

- Так в чём же дело?!

Ответ тётушки был потрясающим:

- Ну не люблю я её!

- Какая разница, любишь или нет? Она ведь не твоя, а моя подруга! Представь себе, что к тебе заглянула соседка по твоей алма-атинской квартире, а я начну фыркать и дверьми хлопать, потому что она мне не нравится.

Похоже, что на этот раз моя аргументация оказалась для тётушки убедительной.

- Ладно, - сказала она, - когда твоя Наташа приедет, я уйду в свою комнату.

- Ну хотя бы так, - согласилась я, надеясь, что это обещание распространится на всех моих подружек.

Однако я ошиблась. Когда из Балашихи приехала Соня, и я предложила ей попить кофе на кухне, баба Зоя из гостиной последовала за нами. За стол она не села, а, как и в случае с Наташей, устроилась за Сониной спиной. Правда, надо отдать тётушке должное: вела она себя весьма любезно, несмотря на то, что Соньку, которую знала хорошо, точно недолюбливала.

Впрочем, Соня в отличие он Наташи, не была из тех, кого можно чем-то смутить. Не обращая на тётушку никакого внимания, она очень живо рассказывала о том, как недавно поставила себе бюгельные протезы, и как теперь спокойно ест всё, что хочет.

- Только если это твёрдая пища, её надо не откусывать, а разрезать ножом на такие кусочки, - говорила Сонька, показывая на копчёной колбасе, как это делается.

Когда подружка поднесла ко рту наколотый на вилку кусочек нужной величины, баба Зоя опёрлась на спинку Сониного стула и заглянула ей через плечо, желая увидеть, как она будет пережёвывать твёрдую пищу своими бюгелями.

- Зоя Петровна, - сказала Соня, - смотреть, как я жую удобней сидя, а не из-за моей спины.

Баба Зоя смутилась и ретировалась в гостиную.

- Слушай, Мила, как ты со своей тётушкой уживаешься? – спросила подружка.

- Трудно, - ответила я.

- Зачем же ты её к себе взяла?

- Ну как зачем? Во-первых, за неё Жанна просила, а во-вторых, не могу же я родителей сюда перетащить, а её одну в Алма-Ате оставить. Конечно, лучше было бы ей отдельную квартиру купить, но дай бог, чтобы денег хотя бы на родительскую хватило, - ответила я.

- А когда ты собираешься им квартиру покупать? – поинтересовалась Соня.

- Вот в этом-то и загвоздка, - ответила я. – У нас с Алёшей всего пять тысяч долларов. Я рассчитывала, что сложу их с деньгами бабы Зои, а потом ей их верну, когда родители приедут. Но она везти деньги в поезде побоялась и оставила их Илюшке, который сейчас в Алма-Ате. Теперь надо ждать, когда он в Москву вернётся.

- Да, Мила, слишком много у тебя родственников, и всем от тебя чего-то надо. Хорошо, что мои все пристроены, - со смешком сказала Сонька. - Но в любом случае я бы никогда никого к себе не взяла.

Соне я охотно верила. Вспомнить хотя бы историю с её свекровью, которую её деверь, живший в Алма-Ате с матерью, подкинул им на то время, пока он не купит квартиру в Курске.      

Сонька поставила условие, что свекровь будет жить у неё не больше месяца. Когда оговоренный срок был нарушен, она позвонила деверю и поставила вопрос ребром:

- Сергей, ты обещал маму забрать. В чём дело?

- А что, она тебе мешает? – поинтересовался деверь.

- Да мешает! – ответила Соня.
 
Вопрос был решён оперативно – не прошло и недели, как Сашкин брат забрал маму в Курск.


2. «ДЕРЖИ МЕНЯ, СОЛОМИНКА, ДЕРЖИ…»
 
Проводив Соньку, я взяла со стола газету «Известия», которую купила накануне, но просмотреть ещё не успела. Мой взгляд упал на интервью некоего Виктора Петровича Кузнецова. Он рассказывал о методе нейролингвистического программирования (НЛП), который позволяет человеку быстро избавиться от любых психологических проблем.

***

НЛП — это ряд психологических методик, благодаря которым удаётся воздействовать на подсознание индивидуума и изменять его мышление и поведение. Нейролингвистическое программирование является направлением практической психологии, которое использует учения психотерапии, программирования и языкознания.

(Правила и принципы НЛП)

***

Кузнецов так просто и доходчиво рассказал о принципах действия методик НЛП, что я ему сразу поверила и вслух сказала:

- Вот! Это то, что мне нужно!

Я, конечно же, имела в виду не себя, а сына, который боялся, что после академотпуска с учёбой не справится. 

Антон застревал на своих промахах и неудачах и без конца мысленно их пережёвывал. Комплекс неполноценности цепко держал сына в своих мерзких лапах и не давал ему поверить в себя. Он постоянно говорил мне о своей неспособности к учёбе, в глубине души страстно желая, чтобы я его в этом разубедила.

- Антон, - говорила я, - вспомни, как Самыка ставила тебе двойки по математике, а ты поступил в МГУ, да ещё и на такой сложный факультет. А как Соня удивлялась тому, что ты, окончив самую обычную школу, поступил на ВМК. Тебе есть чем гордиться. Я уверена, что ты справишься и, если будут трудности, ты их преодолеешь. И т.д. и т.п.

На какое-то время моих духоподъёмных бесед хватало, но потом всё возвращалось на круги своя. Впрочем, чему удивляться? Если внутри нет каркаса, никакие подпорки не помогут.

А ещё Антон изматывал меня своими глупыми на взгляд любого взрослого человека вопросами и фантазиями, которые, похоже, сам принимал за реальность. 

Он мог, например, спросить:

- Мама, а что будет, если я какому-нибудь незнакомому человеку просто так скажу, что он козёл?

- А ты сам как думаешь? – вопросом на вопрос отвечала я.

- Он решит, что я ненормальный.

- Ну вот, сам прекрасно понимаешь, что будет, - говорила я. – Так зачем спрашиваешь?

- Не знаю, - традиционно отвечал Антон.

Мог он заявить и что-нибудь более «оригинальное», например: «Мама, а что ты скажешь, если я пропаду».

Однажды он выдал мне такую чудовищную фантазию, от которой я чуть умом не тронулась, потому что в неё поверила.

- Мама, - сказал он, - знаешь, а я ведь убил человека.

- Что?!

- Я убил человека.

Меня обдало жаром.

- Как убил?! Где?! Когда?!

- Ещё в Алма-Ате. Я залез на крышу девятиэтажки, в которой Димка Каржаубаев живёт. Хотел антенну свинтить, а какой-то дядька залез за мной и стал орать: «Я тебя сейчас в милицию сдам!».

- И что?!

- Я со всей силы ударил его разводным ключом по голове, и он свалился с лестницы, а я удрал.

Мне стало так плохо, как не было даже тогда, когда у Лёши подозревали рак. Всё внутри у меня похолодело, голова закружилась, руки начали дрожать, мысли путались.

- Уйди, Антон, - выдавила я из себя.

Сын послушно вышел из комнаты, а я на ватных ногах дошла до ванной и, закрывшись в ней, трясущимися руками открыла кран, потому что меня тошнило.

Я и подумать не могла, что картина, описанная им столь реалистично, была его фантазией. Тем более что совсем недавно Антон рассказывал мне, как они хулиганили с Дауреном –  пытались раскурочить телевизионную антенну на крыше какого-то дома. Как не поверить?

Я сидела на краю ванной, и мысли мои скакали, путались и шли по кругу: «Что делать?! Мой сын убил человека… Как с этим теперь жить?... Может быть, этот дядька всё-таки выжил?... Надо лететь в Алма-Ату… Нет, пусть Антон полетит и сам всё узнает… Когда это случилось?... Вроде бы он сказал, что перед отъездом… Или нет… Не помню… Если ему не было четырнадцати – его не осудят… Да какая разница… Он убил человека!... Господи, что же теперь делать?...».

Я не спала всю ночь, и только к утру мне в голову пришла относительно здравая мысль: если бы в соседнем доме нашли труп мужчины с пробитой головой, эта новость разлетелась бы по всей округе, однако я об этом ничего не слышала. Значит, возможно, он жив.

Я встала с постели, зашла к Антону, который мирно спал и, разбудив его, сказала:

- Полетишь в Алма-Ату. Может быть, этот мужчина не умер. Тогда считай, что тебе повезло.

- Мама, я тебе наврал, - как ни в чём не бывало сознался сын. – Я никого не бил разводным ключом.

- Так ты это всё выдумал!?

- Я не всё выдумал, - виновато ответил Антон. – Я на самом деле хотел антенну свинтить, а дядька меня застукал. И орал, что в милицию сдаст, а я его оттолкнул и убежал.

- Но зачем!? Зачем ты придумал, что убил его?

- Потому что я хотел это сделать.

Если бы в этот момент в руках у меня был разводной ключ…

- Антон, думать ты можешь о чём угодно, но никогда больше не поступай со мной так.  Во второй раз я этого не перенесу, - сказала я и вышла из комнаты.

Алёше я ничего не рассказала – достаточно и того, что плохо было мне.

Со временем я поняла, что таким «иносказательным» и, я бы сказала иезуитским, образом сын сигнализирует мне, что с ним не всё в порядке, и просит о помощи.
То есть эти дурацкие вопросы и пугающие меня фантазии возникали у него на фоне внутреннего напряжения, причину которого он не осознавал или тщательно скрывал сам от себя.

Помощь моя заключалась в том, что в процессе разговора мы постепенно снимали  «наносные слои» и докапывались до глубоко скрытой причины его дискомфорта. Я не психоаналитик, поэтому добиться результата мне удавалось не всегда. Например, о том, что лежало в основе фантазии про убийство, я узнала только много лет спустя. В  разговоре про этот случай Антон сказал мне:

- Я хотел узнать, будешь ли ты любить меня, даже если я окажусь убийцей.

Однако обычно после таких «разборок» Антон успокаивался. Чего не могу сказать о себе.

Сын мой «не хотел» взрослеть и цеплялся за меня как за соломинку в этом слишком сложном для него мире. Но я не вечна, и настанет время, когда ему самому придётся в нём ориентироваться. Вот почему я, тоже хватаясь за соломинку, поверила, что специалист по НЛП непременно ему поможет. Но как его найти? (Интернета в то время ещё не было).

Я решила позвонить в редакцию «Известий» и разыскать Кузнецова через корреспондентку, которая брала у него интервью. Так и сделала.

- Не могли бы вы пригласить к телефону корреспондента Свиридову, - спросила я женщину, которая сняла трубку.   

- Она как раз на месте, – ответила та. – Передать ей трубочку?

- Да, пожалуйста.

На мою просьбу дать мне номер телефона Кузнецова корреспондентка ответила:

- Я не имею права этого делать, но вы можете оставить свой номер телефона. Если Виктор Петрович сочтёт нужным, он вам перезвонит.

Если честно – я не очень надеялась, что Кузнецов со мной свяжется, однако через три дня он мне позвонил и, выслушав меня, назначил время и место встречи.

В назначенный день мы с Антоном сели на электричку и поехали в Хотьково, где в двухэтажном доме недалеко от станции жил Виктор Петрович.

Калитку нам открыл мужчина лет сорока пяти с фактурной внешностью: живые проницательные тёмно-карие глаза, длинный нос, напоминающий клюв хищной птицы, чёрные волосы и аккуратная испанская бородка. Было в нём что-то притягательно-искушающее. Ни дать ни взять – Мефистофель.       

Мы прошли в дом, где Виктор Петрович предложил Антону стул в холле, а меня пригласил в небольшой кабинет, где я изложила историю своих, если так можно выразиться, беспокойств о сыне, начиная с пресловутых «лампочек», то есть с его трёхлетнего возраста.

Закончила свою речь я словами:

- Я очень надеюсь, что вы Антону поможете.

Виктор Петрович ответил, что помочь он может любому человеку, если тот сам хочет  что-то в себе изменить.

После сеанса Кузнецов пригласил меня в кабинет и сказал:

- Да, ваш сын большой оригинал. Я спросил его: «Ну, молодой человек, что вас беспокоит?», и знаете, что он мне ответил? «Неплатежи».

Я так и не поняла, хотел ли мой сын, чтобы Виктор Петрович избавил его от «крайней озабоченности» тем, что половине населения страны не платили зарплату по полгода и более, или искренне полагал, что специалист по НЛП может избавить страну от этой проблемы.

Как-то через много лет мы с Антоном вспоминали это время, и я его спросила:

- Антон, почему ты сказал Виктору Петровичу, что тебя неплатежи беспокоят? Неужели не понимал, к кому и зачем ты пришёл?

- Понимал. Только такого вопроса не ожидал, и с ходу не сообразил, что ему ответить, вот и ляпнул, что первое в голову пришло, - простодушно ответил сын, а потом со смехом добавил: - А знаешь, что мне Виктор Петрович сказал?

- Что?

- Он сказал: «Так, товарищ Кириенко, как же мы будем эту проблему решать?».

***

Сергей Владиленович Кириенко – Председатель правительства Российской Федерации с 23 марта по 23 августа 1998 года. (Википедия)

***

На последующие сеансы Антон ездил уже без меня. Я ни о чём его не  расспрашивала, потому что знала – если молчит, значит, делиться со мной не хочет. После третьего или  четвёртого визита он сказал:

- Мама, Виктор Петрович считает, что больше ходить к нему не надо.
 
- А ты как считаешь? Тебе помогло? – спросила я.

- Помогло, - ответил Антон.

- Ну и хорошо.

– Да, мама, Виктор Петрович посоветовал мне пойти на айкидо.
 
- Айкидо? А что это? – спросила я.

- Борьба такая, - ответил Антон. – Виктор Петрович сказал, что она мне очень подойдёт. Кстати, в зале напротив нашей качалки как раз открыли секцию айкидо. Могу хоть завтра туда записаться.

(Ещё летом Антон по моему совету начал ходить в финтес клуб, который на самом деле был обыкновенной качалкой с примитивным инвентарём в подвале бывшей школы напротив нашего дома).

- Это здорово. Запишись, - сказала я, хотя в душе совсем не была уверена в том, что его в секцию примут, а если примут, то надолго он там не задержится.

Причина сомневаться в спортивных способностях Антона у меня была весомая: реакция у него была как при замедленной съёмке, да и координация практически отсутствовала. Приведу самоцитату из описания его детства.

***
«Помню, как-то во дворе его ровесники в футбол играли, а Тошка как обычно стоял в сторонке и думал о чём-то своём, глядя в небо. Я попробовала приобщить его и к футболу и к компании. Попросила у ребят мяч, поставила его метрах в десяти от Антошки и предложила ему по мячу ударить со всей силой. Антошка разбежался и ударил… мимо мяча.

- Давай, сынок, ещё.

Сынок разбежался и опять по мячу не попал».
(Vita vulgaris. Жизнь обыкновенная. Часть VIII. Глава 2)
***

Вот почему я решила поговорить с тренером по айкидо, чтобы он не «отбраковывал» моего сына сразу. Пусть уж лучше Антон, поняв, что у него не получается, сам уйдёт.

Когда у Антона закончилось первое занятие, я подошла к тренеру и представилась:

- Здравствуйте, я мама вашего нового ученика Антона Корена.

- Очень приятно.

- Мне бы хотелось поговорить с вами о сыне. Дело в том, что он очень медлителен и неуклюж…, - начала я свою оправдательно-просительную речь, но тренер жестом руки прервал меня и успокоительно-доброжелательным тоном сказал:

- Я заметил. Ничего – пусть ходит. Мы никого не выгоняем и не подгоняем. У нас каждый идёт своим темпом. Кстати, в отличие от других видов спорта, соревнований по айкидо не проводится. Никому не приходится доказывать, что он самый лучший.

- Правда!? – радостно воскликнула я.

- Правда, - ответил тренер с улыбкой и повторил: – Пусть ходит.

***
«Айкидо не классическое боевое искусство, т.к. основу составляют движения, основанные на защите, а не на атаке. /…/ Победа не является целью в айкидо, а главная задача – это заставить противника остановить нападение и перенаправить тем самым агрессию в полезное русло. Главная особенность айкидо – направлять агрессию противника против него же, но при этом самому оставаться в духовной безмятежности».

(Бойцовские клубы РФ. «Принципы и особенности айкидо»)

***

К моему удивлению Антон тренировки не забросил, потому, наверное, что никто его не подгонял, за неудачи не пенял, и никому не приходило в голову над ним подсмеиваться. Года через два он рассказал мне историю, как ему довелось применить полученные навыки на деле.

В этот день Антон возвращался из университета довольно поздно. У выхода из метро его окружила компания подростков.

- Ну что? Надавать тебе пи…дюлей? – спросил один из них Антона и, не дождавшись положительного ответа, замахнулся ногой, намереваясь ударить противника в живот.

Антон поймал его ногу и потянул на себя, то есть продолжил инерцию движения нападающего. Хулиган плюхнулся на асфальт и взвыл от боли.

- Наверное, он кобчиком ударился, - сделал предположение Антон.

Я представила себе, как больно было парнишке и мне его стало жалко.

- Надеюсь, он копчик не сломал, - сказала я.

- Наверное, нет, - ответил Антон. – А то бы он сам не встал. 

- А что, остальные ему не помогли? – спросила я.

- Они разбежались, - со сдержанной гордостью ответил сын.

С тех пор был всего один случай, когда сыну пришлось защищаться. На него в тёмном подземном переходе напали уже не подростки, а серьёзные ребята. Антон как раз возвращался из спортивного магазина, где для тренировок с оружием купил деревянный меч (бакен), которым и воспользовался.

- Знаешь, мама, - как-то сказал мне сын, - раньше, если я видел на своём пути пацанов или подозрительных мужиков, сразу же с дороги сворачивал, чтобы они меня не заметили. А теперь, как ни в чём не бывало, прохожу между ними, а они расступаются.

- Да, люди всегда чувствуют, что человек в себе уверен, - сказала я. – Надеюсь, что ты айкидо не бросишь.

- Никогда, - ответил Антон.         

Как же я благодарна Виктору Петровичу за его совет, а японцам за такой вид единоборства, который подходит для самых неспортивных, неуверенных в себе и нечестолюбивых!

С тех пор прошло уже более двадцати лет. Айкидо сын не только не бросил, а, пройдя  десять ученических уровней (по-японски – кю), сдал экзамен на первый (ша-дан), а потом и второй (ни-дан) мастерский уровень, и на тренировках заслуженно носит чёрные штаны (хакама), которые ему очень идут.

***

Начало девяносто восьмого года вселило в меня надежду, что всё образуется. Погружённый в учёбу и увлечённый тренировками Антон дома почти не бывал, поэтому с бабой Зоей они сталкивались редко. Это значительно облегчило мою жизнь, потому что мне не приходилось быть всё время начеку для того, чтобы дело не доходило до битья стёкол.

Девятнадцатого января мне исполнялось пятьдесят лет. Юбилей мы отпраздновали в той же компании и так же весело, что и серебряную свадьбу. Я познакомила бабу Зою с Алёшиной тётей Надеждой Владимировной и её сестрой Лерочкой и за столом посадила их рядом – пусть «побалакают».

Когда я хлопотала на кухне, наполняя дымящимся пловом узбекский ляган, туда заглянула тётя Надя.

- Ну, Милочка, как вам с тётей Зоей живётся? – спросила она.

- Нормально, - ответила я.

- Теперь, когда у тебя появилась родная тётя, ты нас совсем забудешь, - вздохнула тётя Надя, и в её голосе я услышала ревнивую нотку.

Я приобняла за плечи неродную тётю и заверила её, что никогда не забуду.       


3. ЦЕННОЕ ПРИОБРЕТЕНИЕ

Начну с небольшого отступления. Как-то в году две тысячи восьмом или девятом мы с Соней по сложившейся у нас традиции после посещения выставки (по-моему, это были немецкие экспрессионисты) решили зайти в ресторан.

Снимая недавно приобретённое пальто василькового цвета, Соня спросила:

- Как тебе моя обновка?

- Нравится, - ответила я.

- Это стопроцентный кашемир, - с гордостью заметила подружка. – В нашем возрасте следует носить дорогие статусные вещи. Вот почему ты до сих пор не купила себе норковую шубу?

- Не знаю, - пожала я плечами. – А если у меня не будет норковой шубы, ты со мной раздружишься? – пошутила я, ожидая в ответ тоже шутку типа «несмотря на то, что ты, Мила, порядочная охламонка, дружить с тобой я не перестану».

Однако иронии моей Соня не уловила и ответила серьёзно:

- Нет, Мила. Ты для меня слишком ценное приобретение.

Пожалуй, впервые в жизни меня одновременно так высоко подняли («слишком ценное») и так низко опустили («приобретение»).

Удивительно, как словарь, которым пользуется человек, может обнажить его жизненное кредо, даже если оно тщательно скрывается.

Правда Соня своих установок никогда не скрывала: жизнь должна предоставлять ей максимальное удовольствие. Она, конечно, имела в виду материальную составляющую. Уж если покупать сумку, то «породистую», а если посещать места, то непременно те, что одобрены продвинутой прослойкой общества.   

Однако, как следует из её оговорки, люди для Сони тоже имели потребительскую стоимость, и «приобретала» она только тех, кто мог доставить ей удовольствие, скажем, в общении. Тем не менее, к людям «невысокой стоимости» она относилась хоть и отстранённо, но ровно, и никогда не позволяла себе таких слов, как «примитивные существа», «нищеброды» или «быдло».       

Будучи эгоцентричной по природе, она по-другому и не могла воспринимать мир, который просто был обязан вертеться вокруг её оси. При этом всё своё благополучие она выстроила сама благодаря высокой организованности, прагматичности и невероятной работоспособности.   

Можно сказать, что Соня – это незамутнённое никакими посторонними примесями, яркое стёклышко в калейдоскопе людских характеров. Именно поэтому она и была мне интересна. 

Вспомнила я о высказывании подруги в связи с нашей соседкой Анной Павловной, которая, в Сониной терминологии оказалась ценным «приобретением» не только для моей тётушки, но и для меня.

Как известно, у медали две стороны. Лишившись контроля над внуком, тётушка полностью сосредоточилась на мне, что меня совсем не радовало.

Решение проблемы, нет, не так – снижение остроты проблемы пришло неожиданно. (Не знаю, почему я раньше до этого не додумалась?).

Как-то, возвращаясь с контейнерной ярмарки, я столкнулась в подъезде с Анной Павловной, которая жила этажом выше.

Познакомилась я с ней по нужде – в физиологическом смысле этого слова. Когда во время ремонта квартиры у нас сняли унитаз, в поисках сочувствующих я обзвонила троих соседей, с которыми ещё не была знакома, но дома никого не оказалось.

В четвёртой квартире мне, наконец, повезло. Дверь открыла грузная пожилая женщина, мясистое лицо которой своими грубыми чертами больше напоминало мужское. «Безобразная герцогиня Маульташ» - не знаю почему, мелькнуло у меня в голове, хотя на герцогиню эта простая женщина явно не тянула, да и сказать, что она была отталкивающе безобразна, тоже было нельзя.

***

«Безобразная герцогиня Маргарита Маульташ» — исторический роман немецкого писателя Лиона Фейхтвангера, прочитанный мною в далёкой юности.

***

«Герцогиня» молча окинула меня недоверчивым и недовольным взглядом. Когда я объяснила цель своего визита, она так же молча посторонилась, пропуская меня в квартиру.

Несмотря на столь суровый приём при первом знакомстве, Анна Павловна оказалась простой душевной старушкой, которая, проработав всю жизнь формовщицей на заводе,  потеряв во время войны мужа и единственного ребёнка, умудрилась не озлобиться на весь мир.

Анна Павловна всегда была готова по-соседски прийти на помощь. В то время, когда неплатежи коснулись и моего мужа, она не раз выручала меня деньгами, доставая пятитысячные купюры из жестяной коробки из-под цейлонского чая. Думаю, это были «гробовые» - непременная заначка всех одиноких старушек, переживших немало катаклизмов за свою долгую и нелёгкую жизнь.

Итак, в подъезде я столкнулась с Анной Павловной.

- Что-то, Мила, ты совсем ко мне не заглядываешь. Некогда? – спросила она после моего приветствия. – Я слышала, что ты к себе тётю взяла.   

- Да, теперь она с нами живёт, - ответила я. - Кстати, Анна Павловна, давайте я вас познакомлю. Тётя ваша ровесница. И тоже с Украины. Вам с ней будет о чём поговорить.

Так у бабы Зои появилась подружка, с которой можно вспомнить о прошлом и поделиться тем, что наболело. 

Если тётушка была в хорошем настроении, она говорила:

- Пойду к соседке – побалакаю.

Оставшись на это время одна дома, я наслаждалась тишиной и покоем.

Если же баба Зоя бывала чем-то недовольна, или мы с ней поругались – она молча уходила к Анне Павловне перемывать мои бренные косточки. Но даже в этом случае я была рада, потому что у тётушки появилась так необходимая ей собеседница, которая и пожалеет и успокоит.

Однажды баба Зоя занемогла.

- Что-то у меня поясница болит, - сказала она. – И по маленькому сходить не могу.

- Сильно болит? – спросила я. - Может быть, врача вызвать или скорую?

- Не надо скорую, - ответила тётушка. - Застудила, наверное. Лучше сходи к Анне Павловне. У неё пояс из собачьей шерсти есть. Попроси.

Я поднялась на второй этаж. Дверь мне открыла незнакомая женщина. Я даже испугалась: не случилось ли чего? 

- Здравствуйте. Анна Павловна дома? – спросила я.

- Дома. Проходите, - ответила незнакомка.

Анна Павловна сидела на кухне с ещё одной женщиной, которую я тоже видела впервые.

- Садись, Мила, попей с нами чайку, - сказала соседка, а потом представила своих гостей: - Это мои двоюродные племянницы с Украины. Вот приехали, чтобы меня к себе забрать.

- Погостить? – поинтересовалась я.

- Насовсем, - ответила Анна Павловна. – Только я не знаю. Привыкла тут одна.

- Да мы ж, тётя Аня, вам уже отдельную комнату приготовили, - сказала племянница из-за моей спины. - У нас вам будет хорошо.

«Хорошо не будет» - мелькнуло у меня в голове, и, желая спасти соседку от необдуманного шага, я выпалила:

- В вашем возрасте, Анна Павловна, менять свои привычки опасно для здоровья. Я бы на вашем месте никуда не ехала.

Родственница, сидевшая за столом, зыркнула на меня таким испепеляющим взглядом, что я поняла: пора смываться.

- Анна Павловна, я вообще-то на минутку. Бабу Зою просквозило. Она говорит, что у вас есть пояс из собачей шерсти.

- Сейчас принесу, - сказала Анна Павловна, тяжело встала со стула и направилась в комнату. Из опасения получить сковородкой или иным тяжёлым предметом по голове я последовала за ней.

Вручая мне пакет с поясом, Анна Павловна негромко сказала:

- Не хочу я никуда ехать.

- Ну так откажитесь, - шёпотом сказала я.

- Неудобно. Всё-таки родственники.

- Неудобно вам будет, если уедите, - прошептала я и сжала широкое запястье Анны Павловны, что должно было означать: «Держитесь. Я с вами».

На следующий день бабе Зое стало хуже. Я вызвала скорую помощь, которая отвезла её в больницу. Там ей в приёмном покое отвели мочу катетером, и дежурный врач сказал:

- Мы вашу маму госпитализируем. Обследуем, поставим диагноз и подлечим.

Первый день баба Зоя лежала в коридоре, а потом в палате на восемь человек. Выписали её через десять дней, чему тётушка несказанно обрадовалась:

- Слава богу! – сказала она. – А то здесь дышать нечем. Соседки даже форточку открывать не давали.

Дома, смыв в ванной больничный дух и вволю напившись чаю, баба Зоя спросила:

- Как там Анна Павловна? Уезжать не надумала?

- Нет, не надумала, - ответила я. – По тебе скучает.

- Позвони ей, скажи, что завтра зайду.

На следующий день баба Зоя обратилась ко мне:

- Мила, посмотри, что там у меня в голове?

- В каком смысле, - не поняла я.

- Что-то чешется – сил нет.

Я взяла расчёску и начала внимательно изучать кожу под жиденькими седыми волосами тётушки.

- Да вроде всё чисто. Перхоти нет. Лишаёв тоже.

- На затылке чешется! – с раздражением в голосе сказала баба Зоя. - Аж жжёт! Смотри лучше!

Я повернула голову тёти затылком к свету, попросила, чтобы она наклонила её как можно сильнее, и обнаружила то, чего никак не ожидала.

- Ой! – воскликнула я.

- Что там?

- Какие-то мошки ползают!

- Это вши, - авторитетно заявила тётушка.

У меня сразу зачесалась не только голова, но и всё тело. Я и подумать не могла, что в конце двадцатого века в московской больнице можно вшей подхватить. Впрочем, чему удивляться? Полная разруха.

- Что делать? – растеряно спросила я.

- Керосином мазать, - ответила тётушка.

- Это же вонь будет по всему дому! Да и где я его возьму? Пойду в аптеку. Может там какое-нибудь средство есть.

Средство от вшей в аптеке оказалось. Даже не одно.

- Вам какое? – спросила аптекарша.

- Самое бронебойное, - ответила я.

Аптекарша предложила мне самое дорогое.

В течение трёх суток я обрабатывала голову тётушки этим бронебойным средством, каждый день меняла ей постель, всё бельё кипятила и тщательно проглаживала с двух сторон, однако она продолжала жаловаться на зуд и жжение.

Антошку с Лёшей я предупредила, чтобы они держались от бабы Зои на расстоянии. У меня самой возникла настоящая «вшефобия». Я каждый час вычесывала свои волосы над раковиной в ванной. Когда на белой фаянсовой поверхности с ужасом увидела две шевелящиеся чёрные точки, которые оказались этими мерзкими насекомыми – не выдержала.

- Баба Зоя, давай я тебя наголо остригу! – сказала я чуть не плача.
 
- Стриги! – согласилась баба Зоя.

В гости к Анне Павловне тётушка пошла в платочке.

***

В апреле девяносто восьмого я купила родителям однокомнатную квартиру в Домодедово. Оформление сделки купли-продажи заняло у меня больше месяца, потому что количество необходимых справок и документов выросло в разы по сравнению с девяносто третьим годом, когда я приобрела московскую квартиру за один день.

Получив документ на право собственности, я позвонила маме и сказала, что они могут сниматься с места. Капитального ремонта квартира не требовала, поэтому я просто её отмыла, поклеила обои и покрасила оконные рамы.

Родители прилетели в Москву 26 июня – в тот же день, что и мы четыре года назад. До получения контейнера с вещами они жили у нас. Перевезла я маму с папой в однокомнатную малогабаритку, полностью готовую к проживанию. Сама удивляюсь, как в неё чудесным образом поместился знаменитый болгарский столовый гарнитур со стенкой (купленный ещё в советское время «вслепую» за тысячу восемьсот рублей и пятьдесят сверху) и две кровати из древесно-стружечной плиты.

- Ну как вам? – спросила я.

- Нам нравится, - ответила мама, а папа добавил:

- Мы, дочка, тебе очень благодарны.

«Пожалуй, я на самом деле ценное приобретение», – подумала я не без гордости.

Домой я возвращалась в состоянии, близком к эйфорическому: всех перевезла, всех обустроила – начинается спокойная жизнь, которую теперь можно полностью посвятить себе.

(продолжение следует)