Живые картинки-7

Глава 7
Рожденный летать


       - День добрый, Леонид Егорович! Мне доложили, что у вас ко мне есть очень важный разговор. Я, как говорится, всегда готов…так что, по первому зову, как говорится...
       - Да полно тебе, Виталий Борисович, расслабься. К чему эти церемонии - заладил, как пионер – «всегда готов, по первому зову, как говорится». Просто мы с тобой очень давно не виделись, а я вот  хочу узнать от тебя, как там наш родной художественный институт поживает, какое прибыло пополнение, как живет и чем дышит молодежь в наше неспокойное время.  Уж кому, как не тебе это знать.
       - Да так, рутина сплошная. Талантливых студентов все меньше и меньше становится, все больше технари - прагматики. Как точно сказал в свое время Зощенко - «Грубый век, романтизму нету!» Да, меркантильная нынче пошла молодежь, им для каждого вздоха железная мотивация нужна.
       - Я слышал, в институт недавно приняли бывших учеников этого…Ёрика, Юрия Сергеевича Ершова, нашего незабвенного. Что про них-то скажешь?
       - Да, в общем, сильные ребятишки, Ершов свое дело знает. Два парня и девчонка, пишут интересно, я бы сказал, изобретательно. А девушка и сама, как картинка -  ей и рисовать-то не надо.
       - Ты это…про девицу мне потом расскажешь, седина в бороду, а ты… все туда же! Слышал я, один из них любит глаза вырисовывать, причем удачно у него получается. По стопам наставника, говорят, пошел. Вот ты мне про него и расскажи поподробнее. Да и сам внимательно присмотрись - кто, что и как.
       - А, понял! Это с той давней историей, видимо, как-то связано?
       - Да ничего ты не понял. Было бы в этом дело, я бы Ершова и прижал. Я теперь, знаешь ли, прижать могу!  - при этом он сжал руку в кулак, наглядно демонстрируя этот процесс.  -  Просто я, как руководитель, должен быть в курсе всех подобных событий, понятно? А уж что мне с этим всем делать, я потом сам решу. Твое дело, про всех все знать и мне своевременно  все это докладывать.
       - Да, да, Леонид Егорович, все понял. Выясню! Все выясню и обязательно доложу!

        Есть ли жизнь после свадьбы? Есть, еще какая…только не совсем та, о которой вы мечтали. Увы,  два совершенно разных мира соединиться в один никак не способны без потрясений и жертв. Это можно сравнить разве что с  мировой революцией  или капитальным  ремонтом в квартире, то есть, как вы правильно подумали - с катастрофой. Но главное - все эти наивные мечты о каком-то перевоспитании своего возлюбленного, словно волны в мелкие брызги разбиваются о серые и скалистые берега суровой действительности семейного быта. И пусть известная из далекой древности  молва и гласит о том, что вода камень точит, но вот  сам процесс этот настолько медлителен, что далеко не каждому судьбою предначертано  доплыть до тех заветных «отшлифованных камней океана жизни».
       Сама свадьба удалась на славу, все были счастливы! Лучшие пожелания безоблачной семейной жизни летели со всех сторон. Верные  старые друзья, и недавние новые, преподаватели – Юрий Сергеевич и Михаил Петрович - как  же тут без них, ну и, конечно, родители, пели самые возвышенные оды таланту и красоте молодоженов.  Даже Генка, вопреки своей нордической сдержанности, гармонично влился в сверкание  этого фейерверка. И только Лео обиженно молчал, ведь Василь посчитал себя уже слишком взрослым, чтобы снизойти до общения с плодом своих мальчишеских фантазий.
        Красота и талант – качества, весьма востребованные в обществе. Но если красота уже имеет объект применения, и ей нет необходимости прорываться  куда-то, разве что поддерживать саму себя на достойном  уровне, то талант, подобно выстрелу, должен быть точно направлен в удачно выбранную цель, иначе он быстро теряет свою актуальность. А  жизнь постоянно требовала от  Васиного таланта направленного и стремительного движения, в то время, как ему, было вполне достаточно и самого его наличия.
        Самая первая студенческая выставка вызвала целую бурю восторженных комментариев в его адрес:
       - Какой выразительный взгляд! Эти картины настолько убедительны, что их просто невозможно воспринимать, как лишь  отображение реальности на холсте, это и есть сама реальность! Это настоящие живые образы!
       - Да, определенно в этом что-то есть! Коллеги, возможно, что вот за этим студентом и стоит большое будущее! Что же, посмотрим, понаблюдаем.
       - Невероятно! Меня преследует такое чувство, будто  эти образы выходят за рамки холста и живут уже своей собственной жизнью!
       От столь возвышенных слов, за спиной у Василя вырастали крылья, и он взлетал в небесную высь подобно вольной птице. А где-то там внизу в ярких лучах светилась Земля, и слышался торжественный колокольный звон.
        Гена так же был удостоен высокой оценки, пусть и более сдержанной:
        – Вот! Очень даже неплохо! Чувствуется уже вполне уверенная техника!      
        - А какое  чувство стиля! Хорошая школа!
        Однако со временем тональность этих восторженных дифирамбов стала слегка  меняться, для Василия оставляя лишь обнадеживающе–утешительное «в этом что-то есть». А для Гены, напротив, оценка вырастала уже до  более  весомой формулировки – «филигранная техника».  И все же они оба, как и прежде, оставались в авангарде культурной жизни института, являясь его непременным украшением и генератором всего учебного процесса.
       Лена в отличие от них не планировала постигать все сокровенные тайны  высокого художественного мастерства, хотя и не лишена была способностей к пониманию самых тонких нюансов гармонии. Ей для самореализации было вполне достаточно обладания красотой, причем, как выяснилось, красотой невероятной магической силы, вызывающей смятение умов и легкий трепет сердец у всей  сильной половины человечества.  И все свои художественные способности и знания  она направляла лишь на ее поддержание и развитие,  поэтому она чаще выступала в роли модели, нежели подающей надежды художницы. Также ее привлекала и организаторская работа, где как раз таки  требовались все эти замечательные качества.
        Семейная жизнь с Василем не требовала пока каких-либо материальных затрат и судьбоносных решений, живя с Васиными родителями на их полном обеспечении, они пребывали в статусе  «взрослых детей». Хотя, надо сказать, Лену нередко раздражало то, с какой легкостью Вася что-то начинал и тут же бросал, так и не доведя до разумного итога. Но все же пока это не приводило к сильным противоречиям. Ну, не продолжил он «тут», не достиг результата «там», пускай ищет себя, пока и нужды нет думать о бюджете и планировать развитие своего будущего.
       Василия, в свою очередь, угнетала жестокая необходимость постоянного поиска и движения, и он совершенно искренне обижался  на постепенное угасание восторга в отношении своих работ:
       - Как же так, раньше это считалось, чуть ли не вершиной гениальности, а сегодня – просто «в этом что-то есть»! Что же изменилось-то?
       - Василь, ты пойми, не тот мастер, кто ангелом в Небесах порхает, а тот, кто тут, на грешной земле, постоянно в сомненьях и поисках мечется, свои нервы в лохмотья рвет. Талант без движения, увы, долго не живет. И надо работать! Невзирая ни на какие успехи – работать и работать! 
       Так Михаил Петрович пытался погасить искры его возмущения, пока те не переросли в большой пожар, и вернуть его в русло разумного  мирного созидания, памятуя о своей роли наставника. Более того, он же еще обещал другу оказывать всю необходимую поддержку его выпускникам. Ну а Василь покорно кивал головой и вроде бы даже соглашался. Ведь в интеллигентной семье Варнавских высокомерие было совсем уже не в почете, поэтому он не капризничал и не дерзил, но на деле поступал, однако по-своему. Копание в элементарных,  школярских мелочах, как он ошибочно считал, -  постыдное и, ко всему еще, ненужное, утомительное занятие.
       - Как же можно работать не по вдохновению, а, видите ли, только лишь потому, что «так надо согласно методике обучения»? –  и возмущению его не было предела.

       - Леонид Егорович, доброго здоровьица, я вот к вам…по поводу вашего указания.
       - Да, какое там указание, так -  обычная просьба, мы же старые друзья! Не так ли?
       - Леонид Егорович, я вам так обязан, да…по гроб жизни обязан, ведь все абсолютно все, благодаря вам!
       - Спасибо, что помнишь! Ты ведь теперь кто? Ректор! - при этом он многозначительно приподнял вверх указательный палец, - художественного института, а не какой-нибудь там…ну, давай рассказывай, с чем пожаловал.
       - Все, как вы просили, разузнал. Есть такой студент! Зовут его Варнавский Василий Николаевич, псевдоним себе придумал… «Василь». Да, уж больно у него портреты хорошо получаются, глаза так прорисовывает, завораживают. Его Мишка Ребров под крылышко себе прибрал - они же друзья с Ершовым. И на первой же выставке студент этот себя очень даже неплохо показал.
       - Ты принес работы?
       - Да, но только фотокопии. Вот они…
       - Так…ага! Так, так. Ай, молодец, как раз то, что надо! Опиши-ка ты мне его подробнее, что он за человек, каков характер, с кем дружбу водит, какие слабости имеет.
       - Да он просто наивный ребенок еще, беззаботный романтик, но, чертяка, талант многообещающий, хотя и по-детски ленив. Недавно женился, как раз, на Елене Мухиной, той самой, что из Ершовской студии. Живут у Варнавских, папа все оплачивает,  и учебу, и жизнь.
       - Ну, что же, это хорошо! У парня, наверняка, уже  и амбиции  появились, возомнил себя этаким…Рембрандтом?
       - Нет, не совсем так. Что звездной болезнью он заразился, не скажешь, но слабость  у него имеется.  Часто пренебрегает рутинной учебной работой, не желает окунаться в  утомительные тренинги,  полагаясь во всем лишь на свои способности.
       - Вот! Слушай, а ты не мог бы вокруг него создать некоторый вакуум? Как-то изолировать его от друзей,  родителей, и от Реброва в особенности? Пусть на студенческой выставке его обойдут, да так, чтобы это по его самолюбию  сильно ударило!
       - Понял вас. Насчет выставки постараюсь, только как быть с его друзьями, родными, с Ершовым и  Ребровым, в конце концов? Они же все для него непререкаемый авторитет и будет  очень трудно его оторвать от их влияния.
       - Твое дело - выставка, отзывы, критика. С остальным уже как-нибудь сам разберусь…и с Ершовым тоже!


       Часто случается, что люди нежные, слабые, избалованные, бывают еще  упрямыми и часто слушают совсем не тех, кого надо бы. А вокруг уже целая очередь из сладкоголосых льстецов, так давно мечтающих заманить в свои ласковые объятия какого-нибудь простачка.  Ну а он, полный амбиций, да   смущенный былыми восторгами по поводу своих прошлых заслуг, уже готов к роковому неверному шагу.  Лишь подтолкнуть-то его и осталось.
       - Да, брат. Не ценят тебя тут, не дают полета душе! Технари боятся твоего таланта! Ничего кроме техники у них нет, они другого-то не знают,  и понять  не способны! А вот ты…Ты великолепен! И не слушай никого -  пиши от души, с размахом! Ребров – человек чересчур уж осторожный, он-то и собственную тень обогнать боится, потому и не добился многого.  Пусть эти плебеи умрут от зависти!
       - Рожденный летать ползать не станет, работать надо легко! – подумал он и проигнорировал все настойчивые советы, касающиеся нудной работы над техническими  нюансами,  считая все это  тупой работой, вовсе не стоящей потери столь драгоценного  времени.   
       Вот так, положившись на одно лишь вдохновение и талант, он и проиграл следующий студенческий конкурс. Мог ли он себе представить, воспитанный в традициях чести и благородства, что его, таким вот образом, элементарно устранили, как главного конкурента,  чтобы дать дорогу своим протеже. И от всех упреков друзей он теперь прятался, как от надоедливого жужжания. А татуировка на левой руке все молчала. Она уже превратилась в безмолвную картинку, которая даже не смела сказать ему что-то «по дружбе». Она стала всего лишь смутным воспоминанием, символом  далекого, почти забытого, детского  чудачества.
       Ко всему, Василий был, как раз, из тех, кому для возмужания требовалось испить до дна горькую чашу «Житейского крепкого». И никакие примеры из чьих-то чужих трагедий, и общие слова его не убеждали, ведь вся та легкость, с которой он до сей поры бежал по жизни, была обеспечена его родителями.  Они, как и многие другие всегда подставляли свои заботливые руки,  когда их малыш падал, чтобы ему не было больно, переносили его через ямы и лужи, чтобы, не дай Бог, он не запачкался. И трудно даже представить всю ту невыносимую тяжесть, которая может навалиться на него, когда все это, не дай Бог, вдруг закончится, и он останется один на один с жизнью.
       Но в жизни многих людей нередко  возникают подобные самые мрачные  периоды, состоящие из сплошных неудач и потрясений. Как будто весь мир взбунтовался против тебя и, даже когда ты соглашаешься с неизбежностью и справедливостью познания другой, жесткой стороны жизни, это не придает тебе, хоть какого-нибудь,  оптимизма и по ощущениям выглядит совсем уже чрезмерным.
       - Господи, за что все это! Что я не так  сделал? – восклицаешь в скорбном недоумении и сам же себе отвечаешь:
       - Так это за «то» и за «это», за то, что жил беззаботно, легко и свысока на все смотрел, уверовав в свое исключительное право на постоянное везение. Вот и получил за лень и гордыню!
       И жизненный ответ на все эти твои незначительные, как тебе это кажется, прегрешения бывает слишком суров. И ты смотришь с грустным удивлением на перепаханные бороздки своей еще такой недолгой жизни, и ослабевшие твои руки безвольно падают вниз.