Либеральные чаяния и официозные чувства

                (Общественно-политический и биографический контекст
                стихотворного приветствия П. П. Ершова великому князю Владимиру Александровичу)

        Автор знаменитого «Конька-Горбунка» был на протяжении нескольких десятилетий неразрывно связан с Тобольском, принимая самое активное участие в культурной и общественной жизни города. Назначенный в январе 1857 года директором тобольской гимназии и одновременно начальником народных училищ всей губернии, Ершов в силу служебных обязанностей поддерживал постоянные контакты с тобольским губернатором В. А. Арцимовичем, в лице которого нашел не только энергичного и толкового администратора, но и человека, вызывавшего искренние личные симпатии. Особенно высоко оценивал Ершов стремление губернатора к пробуждению общественной инициативы, открытому и объективному обсуждению злободневных проблем на страницах только что основанных «Тобольских губернских ведомостей», выпускавшихся при непосредственной поддержке Арцимовича и под его общим руководством.

        Для Ершова наглядные проявления гласности в периодической печати, открывающиеся возможности свободного выражения общественного мнения стали наиболее убедительным свидетельством наступивших позитивных перемен в системе государственного управления и доказательством серьезности реформистского курса властей. В письме своему давнему другу В. А. Треборну, проживавшему в Петербурге (28 августа 1857), Ершов с удовлетворением сообщал о полном взаимопонимании и конструктивном взаимодействии с первым лицом губернии: «...дел у меня порядочная куча. Помощником пока один Бог да истинно достойный начальник наш тобольский губернатор Виктор Антонович Арцимович. Поверь мне, что если б Россия была так счастлива, что хотя б в половине своих губерний имела Арцимовича, то Щедрину пришлось бы голодать, не имея поживы для своих “Губернских очерков”. Когда-нибудь, на досуге, я расскажу тебе об этой замечательной личности, а теперь порекомендую только заглянуть в наши “Тобольские ведомости”. Тут ты увидишь, что можно сделать в самое короткое время при умном, благонамеренном и деятельном начальнике» [1, с. 572]. Положительный отзыв Ершова о новой  губернской газете документально подтверждает ту высокую степень интереса, который поэт проявлял к общественно-политическим процессам в России в эпоху подготовки коренных государственных реформ, возлагая основные надежды на добросовестную деятельность просвещенных и передовых представителей высшей администрации.

        Но самых важных и определяющих свершений, последовательных реформ, ведущих к отрадным переменам в судьбе страны, Ершов ждал непосредственно от самого царя Александра II, к которому питал глубокие верноподданнические чувства еще с 1837 года, когда был лично представлен будущему монарху, тогда еще наследнику престола, во время посещения великим князем цесаревичем Александром Николаевичем Тобольска. В тот раз Ершовым были написаны приветственные стихи в честь высокого гостя, благосклонно принятые августейшим путешественником. Теперь, по прошествии двух десятилетий, Ершов еще более укрепился в своих монархических убеждениях, о чем выразительно свидетельствует его письмо былым петербургским друзьям своей молодости, Треборну и А. К. Ярославцову (28 января 1858): «С нынешним царствованием как-то особенно отрадно встречаешь новый год, в полной надежде, что он ознаменуется новыми милостями, новыми льготами, новым счастием для всего русского мира. Не знаю, как вы, а я в этот новый год пожелал одного – быть в Петербурге, взглянуть на возлюбленного царя, обнять вас, мои неизменные» [1, с. 572]. Желания Ершова исполнились лишь отчасти: весной 1858 года он действительно побывал по делам службы в Петербурге и Москве, был приветливо принят и ободрен министром народного просвещения, но вновь увидеть царя ему так не довелось. По возвращении в Тобольск Ершов подвел итоги своей поездки, четко отразив психологическую привязанность к родному краю и приверженность к привычному жизненному укладу спокойной и тихой Сибири (Треборну и Ярославцову. 8 июля 1858): «Теперь смейтесь, сколько хотите, а я снова повторю, что мой родной Тобольск в тысячу раз милее, – по крайней мере для меня, – вашего великолепного Петербурга» [1, с. 576].
 
        И действительно, последнее десятилетие своей жизни Ершов провел мирно и размеренно, больше уже не выезжая за пределы Тобольской губернии. Однако судьбе угодно было, чтобы «царский сюжет» еще раз возник в биографии Ершова, а его поэтическое творчество завершилось торжественным приветствием в честь царского сына – великого князя Владимира Александровича (1847–1909), посетившего в июле 1868 года Тобольскую губернию. Программа пребывания августейшего гостя в Тобольске включала и осмотр гимназии в присутствии ее бывшего директора Ершова, ушедшего по состоянию здоровья в отставку с полной пенсией за выслугу лет еще в марте 1862 года. Хорошо помня о том, как три десятилетия тому назад участвовал во встрече отца нынешнего путешественника, Ершов посчитал приятным долгом вновь откликнуться на выдающееся событие в жизни города, написав приветственные стихи великому князю и заблаговременно направив их высокому адресату через посредство губернских чиновников, выехавших встречать Владимира Александровича в Омск. Стихи были переданы по назначению и приняты весьма благосклонно. Когда великий князь доехал наконец-то до Тобольска и встретился с Ершовым, то почва для милостивого общения была уже подготовлена. «Тобольские губернские ведомости» в номере от 27 июля 1868 года сообщали о посещении Владимиром Александровичем губернской гимназии: «Здесь же представлен был великому князю г. генерал-губернатором бывший директор Тобольской гимназии Ершов, которого его высочество благодарил за поднесенное ему в г. Омске стихотворение, сказавши, что читал его с наслаждением, причем выразил сожаление, что в настоящее время известной его сказки “Конек-Горбунок” нет в продаже, на что г. Ершов объяснил, что готовится новое издание ее» [2]. 

        Кажется на первый взгляд странным, почему стихотворение Ершова, заслужившее одобрение августейшего адресата, не было своевременно опубликовано в местной периодике, увидев свет лишь после смерти автора, в подготовленным Ярославцовым «биографическом воспоминании» о своем университетском товарище [3, с. 193–194]. По-видимому, объясняется это вовсе не какими-либо соображениями внутриредакционной политики губернской прессы, а исключительно обстоятельствами личной биографии самого Ершова. Ко времени написания стихотворного приветствия «Его императорскому высочеству великому князю Владимиру Александровичу на случай прибытия его в Западную Сибирь», ставшего последним поэтическим произведением Ершова, он был уже тяжело болен водянкой, от которой и умер спустя год с небольшим, 18 августа 1869 года. Физические силы истощались, у Ершова не оставалось уже ни возможности, ни желания хлопотать о публикации своего стихотворения, которое, кстати, нельзя отнести к числу его больших творческих удач. Представляя собой вполне традиционный по жанровой форме официозный панегирик в честь особы императорского дома, стихотворение Ершова примечательно прежде всего выражением искренней радости от осуществления давнишних надежд на благотворные реформы в жизни страны, осуществленные в недавнее время царем:

                Шесть люстр прошло, когда, во цвете лет,
                Исполнен сил и вещего глагола,
                Я подносил свой радостный привет
                Наследнику великого престола.

                И всё, что видел я как будто райский сон,
                И всё, чего желал душою восхищенной,
                Всё то уже свершил посланник неба, он,
                Державный твой отец, на благо полвселенной! [1, с. 341]

        Любопытная деталь, показательно характеризующая устойчивость эстетических предпочтений Ершова: вновь, как и в 1837 году, при выборе торжественной тональности поэтического зачина он обращается к классической одической традиции Ломоносова, искусно варьируя замысловатым и нарочито архаичным по лексике и стилю оборотом «шесть люстр», то есть шесть пятилетий, аналогичное выражение из ломоносовской «Оды на день восшествия на всероссийский престол государыни императрицы Елисаветы Петровны 1746 года», также обращенное к монархической особе, прославляемой за оказанные государству великие благодеяния:

                Пять крат под счастливой державой
                Цветами красилась земля;
                Стократной облеклися славой
                Российски грады и поля... [4, с. 109]         

        Правление Александра II, наполненное глубокими и разнообразными реформами, положительно отразившимися на жизни народа, мысленно сопоставлялось Ершовым с елизаветинским царствованием, вошедшим в историю, во многом благодаря поэтическому прославлению в одах Ломоносова, в качестве одного из самых мирных, благополучных и цветущих периодов в жизни Российского государства. Так, на основе изящных историко-литературных ассоциаций, оправдывался выбор одической жанровой формы, демонстрирующей в данном случае не только плодотворность литературной традиции, но и более чем актуальное общественно-политическое содержание.      

        Но дальше, при переходе к изображению своего собственного положения, интонации Ершова заметно меняются. В центральных строфах стихотворения проявляются отчетливые автобиографические мотивы, в которых верноподданническое воодушевление невольно чередуется с минорными нотами, вызванными печальным ощущением собственной немощи и предчувствием неотвратимого угасания жизни:

                Теперь, на склоне дней, слабеющей рукой
                Я вновь беру перо, с слезой в глазах нежданной,
                Чтобы приветствовать, в стране моей родной,
                Тебя, высокий гость, и твой приход желанной.

                Но взор пытующий напрасно смотрит вдаль,
                Его ослабила тяжелой жизни битва;
                И смутно видится грядущего скрижаль;
                И вещей речи нет, – одна в устах молитва [1, с. 341–342].

        Ключевой эпитет «желанный» в сочетании с гостевым статусом адресата стихотворения представляет собой явную реминисценцию из хрестоматийно известного в то время каждому литературно образованному человеку послания Жуковского «Государыне великой княгине Александре Федоровне на рождение великого князя Александра Николаевича» – отца нынешнего августейшего посетителя Тобольска: «Гряди в наш мир, младенец, гость желанный!» [5, с. 96].

        Возможно, Ершову вспомнилось, как три десятилетия назад он по-дружески общался в Тобольске с Жуковским, маститым и прославленным поэтом, состоявшим в свите цесаревича Александра Николаевича; а теперь, сам достигнув определенной маститости, если не по авторской славе и общественному положению, то, по крайней мере, в силу возраста, Ершов не упустил случая мысленно почтить светлую память покойного поэта. «Одна в устах молитва», оставшаяся на смену былым речам и мечтам поэтической молодости, является характерной автоцитатой «одной немолчной мольбы» из приветствия «Государю наследнику» 1837 года, и даже ведение молитвенного мотива так же, как и в том, давнишнем стихотворении, сопровождается развертыванием однотипной синтаксической конструкции прямой речи, выражающей адресованные высокой особе верноподданнические пожелания грядущих личных благ и предстоящих великих государственных свершений, которым суждено будет стать неотъемлемым достоянием истории. Принципиально новым концептуальным моментом оказывается то обстоятельство, что самого себя Ершов уже не рассматривает в качестве поэта, способного воспеть славные деяния адресата приветствия и внести их в скрижаль будущих времен.      
   
        Прямо и открыто выраженное отрицание своей активной творческой роли было далеко не случайным. Письма Ершова предшествующих лет к друзьям и родным весьма красноречиво объясняют причины вынужденной отхода поэта от литературного труда, свидетельствуя не только о трудностях материального порядка, но и о его идейном неприятии резко критического направления литературного процесса 1860-х годов: «Играть на лире, – выражаясь словами прежних поэтов – очень хорошо под безоблачным небом, когда над головою сень яблони, с которой яблоки сами падают в рот. А тут до пения ли, когда не знаешь, чем извернуться месяц на скудной пенсии с громадой ребят» (В. Я. Стефановскому, тюменскому окружному начальнику. Январь 1865) [1, с. 581]; «Приходит иногда желание перебраться в Питер или в Москву, чтобы к своей пенсии приложить еще лепту от литературных трудов. Но вспомнив о нынешнем безалаберном направлении, с которым я никак не только не могу сойтись, но даже и примириться, я поневоле остаюсь, как рак на мели, в сибирской трущобе» (Треборну. 23 января 1865) [1, с. 582].

        «Слабеющая рука», с трудом способная держать перо, была вовсе не условным поэтическим образом, а точной характеристикой преждевременно подорванного здоровья поэта. Но в письмах Ершова жалобы на смертельный недуг смягчены глубоким религиозным чувством упования на милость Всевышнего и покорностью Божьей воле: «Без денег, без здоровья, с порядочной толикой детей и с гомеопатической надеждой на лучшее – вот обстановка моего житья! Если я еще не упал духом, то должен благодарить Бога за мой характер, который умеет ко всему примениться» (Треборну. 13 июля 1866) [1, с. 585]; «Перспектива будущего освещается только надеждою. Весь медицинский совет, т. е. все наличные тобольские доктора сказали, что болезнь моя неизлечима, и хотя в утешение прибавили, что я могу прожить еще довольно лет при известной обстановке, однако утешение их не много меня порадовало. Одна надежда на Того, Кто дал мне и жизнь и Кто до сих пор хранит ее» (Ф. Н. Менделеевой, падчерице Ершова, жене прославленного химика. 9 августа 1866) [1, с. 586]. В свете такого подлинно религиозного мировоззрения патетическая молитва, завершающая стихотворение в честь великого князя, оказывается не общим местом одического жанра, а непосредственным выражением душевных чувств Ершова:

                И я молюсь: «Да Вышний Царь царей
                Благословит тебя от горнего Сиона!
                Да будешь страж родной земли своей,
                И щит, и меч, и укрепленье трона!

                Да славно имя носишь ты
                Великое, святое для России;
                И светлых дней блестящие черты
                Внесешь навек в бессмертный свиток Клии!» [1, с. 342]

        Вопреки молитвенным ожиданиям Ершова, адресат его последнего стихотворения ничем особенным в русской истории не прославился, хотя и занимал в последующем высокие государственные посты, участвовал в войне за освобождение Болгарии от турецкого ига и даже состоял президентом императорской Академии художеств. Но, впрочем, поэтический эпилог творчества Ершова интересен не столько самим адресатом панегирика, сколько знаменательным фактом соединения на страницах «Тобольских губернских ведомостей» имен великого князя и замечательного поэта, приветствовавшего, с благими надеждами на счастливое будущее отечества, русского царя и его сына, в разное время посетивших сибирскую родину Ершова.      

                Литература

    1.  Ершов П. П.  Конек-Горбунок: Избранные произведения и письма. – М.: Парад; Бибком, 2005. – 624 с.
    2.  Посещение его императорским высочеством великим князем Владимиром Александровичем Тобольской губернской гимназии // Тобольские    губернские ведомости. Неофициальная часть. – 1868. – 27 июля.
    3.  Петр Павлович Ершов, автор сказки «Конек-Горбунок». Биографические воспоминания университетского товарища его А. К. Ярославцова. – СПб.: Тип. В. Демакова, 1872. – 200, XII с.   
    4.  Ломоносов М. В.  Избранные произведения. – Л.: Сов. писатель, 1986. – 560 с.
    5.  Жуковский В. А.  Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т. 2. Стихотворения 1815–1852 годов. – М.: Языки русской культуры, 2000. – 840 с.

         Апрель 2007