Из книги Огурцы растут ночью. Фрагмент 2

ВШИ
       В 1943 году мой отец, восемнадцатилетний старший лейтенант войсковой разведки, получил кратковременный отпуск по ранению. В Москву приехал худющий, грязный и голодный. Как, собственно, и положено.
      Моя бабушка Маша - ох, была женщина! прямая спина и никакой пощады к себе - быстренько всё поправила. Кроме одного. Вши! Они были везде. Вся форма кипятилась, проглаживался каждый шов и каждая складка - вши продолжали занимать жилплощадь и не платили за электричество. Отец шастал по квартире в цветастом халате на босу ногу и был крайне недоволен новой амуницией.
        Но озарение к юному старлею всё ж пришло: часы! Паразитово логово находилось в симпатичном замшевом ремешке дедовской старинной «Омеги». Действия домашних санитаров получили продолжение, а часы получили новый ремешок. Но до Победы часы не дожили. Отец дожил, а часы нет. Благодарю провидение, что не наоборот. И не перестаю благодарить.

МОРЕ
       Встреча с морем всегда событие. И неважно сколько раз ты там был. Разок или семьдесят восемь. И даже географическое название этой массы воды не столь существенно. Хотя океан, конечно, лучше. Он как бы небрит, более строг с виду и не допускает вольностей. «Мобилизует», как говорил наш полковник с военной кафедры.
       Здоровое оживление публики начинается уже в самолёте. Море, море, море! О, море мио! И все припадают к иллюминаторам, нещадно наваливаясь истомлёнными тушками на подельников, сидящих на передовой, «у окошка». Дети перестают плакать, женщины говорить, а мужчины закусывать.
        И вот оно первое свидание. Среди трогательных немок-пенсионерок из позапрошлого века, застрявших здесь до глубокой осени и широкоплечих белокожих датчанок с вёдрами защитного крема разных степеней защитности. Запах большой воды, мокрого песка и нагретых женских тел, скудно экипированных в полном соответствии с требованиями купального сезона. Скорее! Скорее!
       Море солёное и липкое. Как кровь. Первая соль. Первая кровь. И плечи становятся шире. И любовь становится сильнее. И хочется совершать необдуманные поступки из жизни корабельных романтиков дальнего плавания. И ощущения эти не проходят до самого скончания отпускной феерии. Но уезжать почему-то не жаль. Ведь всегда можно вернуться и испытать испытанное.
        О, море мио! О, звёзды над ночным пляжем! О, бронзовые аниматорши из стран  близкого зарубежья!

ЖИЗНЬ УДАЛАСЬ

       Институт наш стоит на Яузе. Если враг прижмёт к реке - всем pizzdец. И думать нечего. Именно поэтому, видимо, и образовалась кругом военная дисциплина. И непропускание внутрь науки без пропуска, даже при полном наличии студенческого билета и лица, полностью совпадающего с фотографией на документе.
           Не пустили как-то и меня. Большая тяжёлая женщина на вахте отказалась нажать заветную кнопочку турникета в штатском, спев мне с чувством глубокого удовлетворения колыбельную в стиле кантри. И без того невзрачный дискурс повелительницы врат осложняла одиноко прилипшая к нижней губе шкурка от семени подсолнечника обыкновенного семейства сложноцветных. Средней прожарки.
         Не обеспокоив тишину неподвижной воды мостами вздохов, я перелез через забор и продолжил обучение в штатном режиме, затаив в душе прекрасное нехорошее.
          «Прекрасное нехорошее» всегда было у меня под рукой : двухметровый одногруппник Андрюха с вздыбленными ядовито-рыжими волосами, как пустыня Гоби на похмельном глобусе. Когда он поднимался из-за стола, казалось, в аудитории всходило Солнце и в далёких селениях начинали внепланово орать петухи. Андрюху знали все. Он свободно мог бы получить подданство Ирландии всего лишь сняв шапку.
          По моей просьбе, подкреплённой двумя бутылками портвейна «Кавказ», поддатый неанглийскоподанный десять раз в течение десяти минут прошёл мимо вахтёрши на территорию института и ни разу не вышел, играючи преодолевая на обратном пути кованый забор вне зоны наблюдения.
           Строгая дама растревожилась лицом и попросила замены со скамейки запасных.
        Замена подоспела, а она ушла вдаль. Пошатываясь и рисуя в воздухе водяные знаки.
         На рабочем месте мы её больше не видели, сильно переживая за безопасность альма-матер в свете постоянных происков потенциального противника.
           Хорошо, её потом приняли в Союз советских писателей, где она сочиняла трогательные стихи из жизни айсбергов и паровозных депо, а то б совсем пропала. А так - жизнь удалась.