О значении одежды в жизни обезьян

Если на кошку попытаться что-нибудь надеть она будет всячески извиваться, изгибаться и дёргаться, пока не скинет с себя докучливую тряпку. Собака тоже не выкажет никакого удовольствия. В лучшем случае, их можно приучить не замечать на себе одежды, но ни кошка, ни собака, ни на секунду, не задумается: “В одежде я сейчас или нет?”. Факт присутствия на них одежды никак не повлияет на их поведение, восприятие себя, восприятие своих собратьев, как и на собратьев, никак не повлияет то, что на одном из них навешана какая-то тряпка.

А видели ли вы когда-нибудь одетую обезьяну? О, это совсем другое дело. Обезьяна в человеческой одежде это не просто обезьяна. Нет, конечно, если она долго будет ходить одетой, то тоже забудет про неё, и все обезьяньи повадки полезут наружу, но пока это новинка, с животным происходят разительные перемены.
Обезьяна наряжается, как правило, с удовольствием. Одевшись, с благоговением осматривает себя. Морда становится серьезной и значимой, проникнутой торжественностью момента. На ней уже нет места неуместной обезьяньей гримасе, да и никакая это уже не морда, а самое настоящее одухотворённое лицо.
“Я теперь не такая как они” – думает она, вспоминая соплеменников и тут же, глядя на стоящего рядом человека, протягивающего ей очередную деталь гардероба, решает - “Я такая же, как он”.

Одетая обезьяна обрекает себя на зависть сотоварищей. Они будут тянуться руками, захотев сначала потрогать рубашку, брючки, галстук, а когда потрогают, у них возникнет непреодолимое желание содрать всё это со своего соплеменника. Таким образом, любые предметы туалета, в итоге окажутся у самого сильного, а вернее всего, их просто раздерут в клочья.
Стоит признать, что такое случается очень редко. Если кто-то взялся одевать обезьяну, это уже значит, что ей невероятно повезло, она уже достигла определённых общественных высот, а потому не делит свой быт с дикими голыми сородичами.
Именно из этого вытекает одухотворённость, возникающая в обезьяне при примерке одежды.

Любопытен тот факт, что одетая обезьяна становится существом крайне одиноким. Бывшие сородичи с завистью взирают на неё и мечтают, чтобы и их когда-то обрядили в тряпки и стали гонять по цирковой арене. А люди, со смехом и снисхождением взирают, как обезьяна старается во всём походить на человека. Ибо что может быть более смешным, как сравниваться с его величием и пытаться носить тряпки так же умело, как это делает он.

Впрочем, своего одиночества обезьяна, как правило, не замечает. Она радостно скачет, визжит, кувыркается, уже забыв о том, что одета, и радостна только тем, что люди, глядя на неё, улыбаются и смеются. Ей ещё не хватает разума понять, что улыбаются они не потому, что рады новому члену общества, а тому, что, как им кажется, вот существо гораздо более глупое и забавное чем они сами. Теперь, придя домой, можно полноправно, с умным лицом, рассуждать о политике или о бесконечности вселенной.

Всё это одетой обезьяне невдомёк. Ей невдомёк даже то, что люди не только не считают её ровней, но даже отказывают ей в высоком звании самого умного после себя существа, отдавая его, то дельфинам, то слонам, то ещё кому-то, считая обезьяну, пусть даже и одетую, только лишь забавной и жалкой повторюшкой. Она довольна и счастлива.

Лишь иногда, после выступления, наскакавшись и наплясавшись под человеческий хохот, сидит такая одетая обезьянка в полутёмной гримёрке, бесконечно уставшая, смотрит в окно, куда-то в даль, на горизонт, и, ослабив свой галстучек, начинает его тихонько пожёвывать. В этот момент заметно, что она улетела в своих недалёких мыслях куда-то далеко-далеко, может быть она сейчас в каких-нибудь диких джунглях, среди своих глупых голых сородичей, учит их жизни, а может быть и сама голая скачет среди них, а может быть, её просто посетила мысль о бесконечности вселенной.