Два племени

1

В давние времена, в далекой стране, жили племена прекрасников. Называли их так потому, что никто и никогда не видел столь красивых, умных и справедливых людей. Если прекрасники и угнетали когда-то друг друга, то только в незапамятных временах, теперь их общество было обеспечено и абсолютно свободно. Мягкий климат, изобилие пищи, способствовали развитию наук и искусств, а совет старейшин, никого не угнетая, мягко подсказывал в каком направлении развиваться обществу.
Был у них, однако, странный обычай – испражняться только на свежем воздухе и никогда не убирать за собой говно. Объяснялся он тем, что помыслы их были столь высоки, тела столь чисты, что они просто не могли заставить себя убирать его. Во время испражнения они чувствовали ужасный дискомфорт, брезгливо зажимали нос, и как только дело было сделано, отбегали на большое расстояние.
Пока население было небольшим, этот обычай не причинял никаких неудобств. Какие неудобства могут быть от небольших кучек, иногда встречавшихся на просторах бескрайних земель, очень быстро расклевывавшихся птицами, поедавшихся зверями или постепенно поглощавшихся почвой? Край их благоденствовал, прекрасники плодились очень быстро, и куч в округе становилось все больше и больше, птицы и звери уже не справлялись с очисткой территорий, они подъедали одну кучу, а в этот момент появлялось еще пятьдесят. Даже почва перестала принимать говно, территории стали зарастать сплошной каловой массой, в воздухе стояло невыносимое зловоние.
Бедные люди невыразимо страдали, но не могли заставить себя меньше плодиться, как не могли придумать, что же им делать с увеличивающимся, день ото дня, производством говна. Они вынуждены были отходить все дальше и дальше, бросая свои просторные светлые жилища, свои, бесплодные теперь, земли.
Но вот, в один знаменательный день, прекрасники увидели, как, недалеко от своих жилищ, на каловой, как ее называли, территории, бегают какие-то грязные существа, лопочут что-то на тарабарском наречии и поедают говно. Прекрасники с омерзением наблюдали за ними и говорили, что этих грязных тварей нужно отстреливать как диких зверей, но вдруг один особо мудрый старейшина сказал:
- Зачем же их отстреливать? Да – это дикие недоразвитые племена, они омерзительны, но может быть в них наше спасение от говна? Это видимо племена говноедов, о которых упоминается в некоторых летописях. Другие народы называют их дерьмоедами или калопожирателями, но всё это одно племя. Они живут тем, что ходят туда-сюда в поисках говна и тут же пожирают его, но все-таки они не животные и не было описано ни одного случая, что бы они убивали и ели людей. Они говноеды, но не людоеды. Что если предложить им поселиться поблизости от нас, на каловой территории? Пусть себе поедают наше говно. Конечно, придется терпеть это неприятное соседство, но что нам остается делать?
На том и порешили. Подозвали жестами несколько существ и с трудом объясняясь, предложили поселиться недалеко от них и питаться их испражнениями сколько влезет. Существа довольно улыбались и говорили:
- Да, да говно - вкусно… Говно – вкусно…
В скором времени прекрасники увидели, что на каловую территорию пришли несметные полчища говноедов и с голодной рьяностью взялись за то, чего от них ждали. Спустя некоторое время земельные участки стали очищаться, воздух свежеть, говноеды хорошо делали своё дело. Они и сами были очень довольны - поправились, посвежели, стали улыбчивы. Никогда до сей поры не приходилось им вволю наедаться говном.
Конечно, прекрасники терпели их только по крайней необходимости. Соседство с говноедами нельзя было назвать приятным ни для кого, особенно для таких чувствительных натур. Как, например, им было реагировать, когда они видели говноедских молодых матерей, которые вместо груди давали своим детям анальное отверстие. Они просто засовывали их голову между ягодицами и испражнялись прямо в рот своим чадам, жадно втягивавшим, этот мерзостный корм.
Чувствительные девушки падали в обморок при виде подобных сцен, даже пожилые толстокожие дядьки с трудом подавляли позывы к рвоте. Своим детям прекрасники запрещали смотреть в ту сторону, откуда появлялся говноед. Многие стали высказыватся за то, чтобы все-таки прогнать этих нечестивцев со своих земель, дабы дети не могли случайно увидеть какой-нибудь гадости и повредить свою нежную психику. Речь опять взял мудрый старейшина, предложивший когда-то поселить говноедов рядом.
- Прогнать? – закричал он - тогда земли снова покроются сплошными каловыми коростами, от которых мы только недавно избавились. Справедливости ради, стоит заметить, что они ничем нам не вредят. Они всегда приветливы с нами, всегда улыбаются, увидев нас. Мы просто, видите ли, не можем видеть их поганых отвратительнейших привычек. Да – их привычки невыносимы, но ведь эти привычки нам больше всего нам нужны. Ведь они поедают наше говно. Если бы они этого не делали, мы бы просто не пустили их к себе. Зачем они нам были бы нужны, будь у них такие же здравые высокоблагородные привычки как у нас? Чтобы стало еще больше говна? Нет. Именно такими они нам полезны. Из двух зол выбирают меньшее. Чего вы больше боитесь? - что наши дети иногда могут увидеть неприглядную сцену из жизни говноедов или того, что им самим придется вдруг взяться за говно и убирать его? Ни один человек нашего рода никогда не брался за говно и впредь никогда не должен за него браться. Помочь нам в этом могут только говноеды - значит, они должны жить поблизости. В конце концов, никто не требует от нас целоваться с ними или даже здороваться за руку. Легкой, пусть неискренней улыбки будет достаточно, чтобы поддерживать с ними добрососедские отношения, благо эти существа настолько недоразвиты, что не могут отличить искренняя у вас улыбка или нет. Неужели мы не можем смириться с некоторыми неудобствами ради огромной пользы?
Речь была очень прочувствованной, страстной и окончательно убедила всех в пользе близкого соседства с говноедами.
Жизнь пошла по старому, прекрасники жили в своих просторных домах, выходили справлять нужду на каловую территорию, где их экскременты, тут же подхватывались и пожирались. Некоторые стали такими чистоплюями, что даже вытереть свою жопу им стало казаться невыносимо гадко. Руку ведь нужно было просовывать между ягодиц, тереть там бумагой, после созерцая на ней неприятные желто-коричневые мазки, брать еще один лист и тереть снова, не говоря уже о том, что руку можно было случайно запачкать. Такое бывало. С прекрасниками (нежными барышнями в особенности) случались иногда настоящие истерики, когда они, вынимая руку из межягодичного пространства, видели на ней предательский мазок. После таких случаев, некоторым требовалась психологическая помощь, чтобы вновь обрести веру в себя и в жизнь.
Как-то, один прекрасник, справив большую нужду, оглянулся и увидел в кустах, в метре от себя говноеда, засевшего, в ожидании теплой свежей кучки. В первую секунду он хотел замахнуться на него и прогнать, чтобы не мешал спокойно подтереться, но внезапно ему пришла интересная мысль. Он повернулся к говноеду задницей, раздвинул посильнее ягодицы и покрутил прямо перед его носом. Говоноед жадно втягивал ноздрями запах и несмело приближался к клоаке.
- Давай, давай, смелее – сказал человек – вылижи-ка мне все дочиста.
Говноеда упрашивать не пришлось – он с радостью исполнил просьбу, и человек, довольный тем, что облегчился и очистил задницу даже не замарав рук, пошел домой. Дома он рассказал о своей ловкой придумке членам семьи. Они её горячо одобрили и поделились этим интересным способом со своими друзьями. Вскоре о нем знали все.
- Замечательный способ очиститься после испражнения - говорили прекрасники - теперь можно не пачкать руки, не созерцать отвратительные мазки на бумаге, вообще не прикасаться к клоаке, потому что говноеды всё сделают за тебя.
Поначалу были противники этого метода. Они не хотели, чтобы эти существа прикасались к ним своими погаными языками, однако их скоро переубедила величайшая осторожность и вежливость, которую проявляли говноеды при столь деликатной процедуре, и поскольку клоака, сама по себе, поганое место, даже у столь возвышенных людей, они решились подпустить говноедов к ней.

2

Приверженцев нового способа очистки задниц становилось все больше. Человека, открывшего этот способ, старейшины наградили почетным орденом, и приняли в свой совет, пусть он и был довольно молод, но за острый ум и столь выдающиеся заслуги перед обществом, сделали исключение. При вступлении в совет, он произнёс благодарственную речь:
- Я польщен, что меня наградили столь знаковым для нас орденом, и тем более решением принять меня в совет старейшин. Конечно, мне было непросто – на протяжении нескольких лет я упорно думал над тем как улучшить нашу жизнь, сделать ее более приятной, комфортной и духовно осмысленной. Не секрет, что одним из самых мерзких дел является акт дефекации, сопровождаемый грубым неприятным запахом и необходимостью удалить из анального отверстия и прилегающих к нему областей остатки этого мерзкого процесса. Конечно, все бы хотели никогда не испражняться, но это невозможно. Мы еще не умеем изменять человеческую природу. Поэтому, все мои мысли были направлены на то, чтобы сделать этот процесс как можно менее неприятным. Получилось это далеко не сразу, но однажды ответ пришел сам собой. Нужно после акта дефекации повернуться клоакой к говноеду, находящемуся обычно где-то поблизости, и он тут же дочиста подмоет тебе необходимые места языком. Таким образом, вы избавляете себя от многих неприятных действий, доставляя скромную радость этим убогим существам. Наши предки могли только мечтать о том, чтобы испражняться без неприятной и унизительной, для благородного человека, процедуры подтирания. Мы же, теперь, можем позволить себе это. У меня не портится настроение, когда появляется желание очистить кишечник. Я смело иду и очищаю его, зная, что мне не придется совать руки в отвратительные места, и не дай бог, запачкать их. Я уже настолько привык к новому способу очистки, что не представляю, как можно теперь вернуться к руке и бумажке. Мы еще будем помнить старый, первобытный, отвратительный способ подтирки, наши же маленькие дети вообще ничего не будут знать о нем. Я, например не намерен, рассказывать своим маленьким детям каким варварским способом подтирались их родители. Может быть, потом, когда станут взрослыми они и узнают об этом из каких-нибудь ветхих книг, но я бы не советовал даже взрослым читать подобные книги. Пусть лучше их помыслы будут свободны от всех низких вопросов. Наши дети будут лучше и счастливее нас! Так должно быть и так будет! Я в это верю!
Речь была закончена, через секунду раздались громкие несмолкающие аплодисменты и приветственные крики. Все как один восхищались новым старейшиной и мудрыми вещами, о которых он говорил.
Шло время, такой способ подтирки стал само собой разумеющимся делом, о котором даже думать перестали. Задницы подставлялись говноедам те их “подмывали” и довольные прекрасники шли по своим делам. Некоторые предпочитали услуги какого-то одного говноеда, который, как им казалось, лучше делает свое дело. Впоследствии, почти у каждого, был свой личный обслуживающий говноед. Обе стороны были довольны друг другом. Среди прекрасников стало считаться дурным тоном говорить об испражнениях, в каком бы то ни было смысле и духе, даже делать намек на то, что люди способны испражняться было недопустимым.
Книги, в которых авторы пытались делать такие намеки, осуждались абсолютным большинством и уничтожались как идеологически вредные, унижающие природу человека. Если кто-нибудь, выпив и распустив язык, начинал говорить что-то про испражнения другие либо глохли, либо говорили:
- Что? Я вас не понимаю. О чем вы?
Если человек не понимал и продолжал поднимать эту скользкую тему, то терял всякое уважение, назывался развратником, и человеком с нечистыми помыслами. Даже в своих семьях прекрасники перестали касаться этих вопросов. Иногда, если в семье была большая любовь и взаимопонимание, муж с женой могли переброситься следующим диалогом:
- Да, я понимаю, что люди испражняются, потому что я сам, честно говоря, испражняюсь, но мне больно и горько это осознавать и я не хочу, чтобы мои дети этого знали. Я хочу, чтобы они были свободны от этой мучительной раздвоенности, этого несовершенства человеческого тела.
- Успокойся милый, оставь эти пагубные мысли. Мы не должны думать об этом. Это проклятые вопросы – они не приводят к добру.
- Но ведь мои дети вырастут и будут знать, что их отец испражняется, потому что сами осознают, что и они испражняются и не могут не испражняться.
- Почему ты все время об этом думаешь? Ведь сегодня эта проблема сведена к минимуму, нашим родителям было гораздо хуже – говорят они сами… вытирали…, ну, вытирали себе… ну это место… понимаешь… о чем я…
- О, не говори, Я не хочу даже представлять этого. Проклятое несовершенство жизни.
- Успокойся милый, будем надеяться, что ни мы, ни наши дети никогда не прикоснемся к.. этому месту…
- Да, лучше умереть. Действительно, не будем об этом. Нельзя долго говорить о таких вещах и не сойти с ума.
Однажды, произошёл случай приведший к далекоидущим последствиям. Один прекрасник направился испражняться, поедая персик. Еще один персик лежал у него в кармане. Спуская штаны, он случайно выронил его. Молодой говноед по имени Пуф, обслуживавший прекрасника и увидевший как он ел персик, после привычной обработки клоаки заметил валющийся на земле плод. Неуверенно подняв и оглядев персик со всех сторон, Пуф задумался:
- Значит - это они едят вместо говна? Интересно. Они очень странные и забавные. Как можно питаться чем-то кроме говна, если есть говно? Ну да, нам же лучше. Мы поедаем чистейшее говно, а они довольствуются чем-то сомнительным.
Он еще раз внимательно осмотрел персик.
“Может все-таки попробовать?- думал он – Но ведь меня засмеют соплеменники, если узнают что я ел не говно. Нужно уйти подальше в лес и там попробовать это странное растение”.
С этими мыслями говноед Пуф удалился в лесную чащу и там, спрятавшись в кусты, решился надкусить персик. С первого укуса он ничего не понял. Его как огнем обожгло. Он надкусил второй раз. Задумался. Откусив третий раз, он почувствовал, волны чего-то невероятного, плещущегося у него на языке.
-У-у-у - мычал Пуф и, засунув остатки персика, вместе с косточкой, в рот, с жадностью перемолол все своими крепкими зубами.
- Что это было? – спрашивал он себя – надо бы раздобыть где-то еще таких плодов.
Он вышел из лесу и направился туда, где жили прекрасники. Подходя к поселению, он увидел несколько персиковых деревьев.
- Это они - радостно воскликнул Пуф, подбежал к ним, нарвал персиков и засеменил назад в лес.
- Сто-о-ой! Ты что делаешь говноедское отродье? – закричал садовник, заметивший, убегавшего, с охапкой персиков, говноеда.
Пуф не остановился пока не укрылся в чаще. Там он залез под тот же куст и, наслаждаясь, поедал украденные персики.
- Ведь это гораздо вкуснее говна – рассуждал Пуф – А у нас никто этого и не знает. Привыкли, есть только говно, и ни на что другое внимания не обращаем. Ничего не скажу – говно тоже вкусное, но это… Нужно будет рассказать родным…
Садовник, тем временем, побежал к старейшинам и рассказал как он только что видел говноеда, рвущего их персики.
- Я ему кричу, стой, понимаешь, говноедское отродье, а он оглянулся и бегом – с жаром докладывал садовник.
- Ерунда какая-то – отвечали старейшины – всем известно, что говноеды едят только говно. Не ошибся ли ты?
- Как можно? Неужто я говноеда с прекрасником спутаю? Говноед с персиками, молодой, быстрый.
- Нужно собирать совет – сказали старейшины, отблагодарив садовника за сведения.
Давненько у старейшин не было таких бурных советов. Один говорил, что ничего страшного не произошло, другой, что немедленно нужно идти к вождю говноедов и предупредить, чтобы больше такого не повторялось. Третий истерично кричал:
- Говноеды свихнулись, они хватают своими погаными лапами персики, которые потом будут есть наши дети. Может быть, мы теперь должны будем делиться с ними едой? Может теперь они нас заставят поедать говно? Гнать отсюда эту нечисть, это чертово поганое отродье, - но все его зашикали, ведь тогда пришлось бы вновь, самостоятельно подтирать жопу, а если это и делали когда-то их предки, то современники напрочь отвыкли от такого варварства…

3

- Нет, прогонять говноедов нельзя – сказал мудрейший старейшина. – Это значило бы, откатится в своем развитии на столетие назад. Нужно серьезно поговорить с их вождем и объяснить, что недопустимо говноеду трогать пищу ему не принадлежащую, чуждую всей его природе, тем более мы поставляем им любимую пищу в достаточном количестве.
Старейшины встретились с вождем говноедов Дерьмотом и рассказали ему о случившемся.
- Понимаю ваш гнев – заговорил Дерьмот, с сильным говноедским акцентом – но это ошибка. Никто из племени говноедов никогда не ест ничего кроме говна.
- Мы тоже так думали, но сегодня один садовник сам видел какого-то молодого говноеда ворующего персики.
- Я не знаю, что такое садовник и что такое персики. Ни одному говноеду никаких персиков не нужно. Может быть, кто-то из молодежи глупо шалит. Я проведу беседу, и больше такого не будет, мы всегда были добрыми соседями. Вы и так оказываете большую услугу отдавая нам свое говно. Останемся друзьями. Спасибо вам за говно.
- Пожалуйста, мы надеемся, что ничего подобного действительно больше не будет.
Вернувшись со встречи, Дерьмот собрал говноедов и спросил, кто из них осведомлен о, в высшей степени странном случае, произошедшем сегодня, по словам прекрасников. Все недоуменно качали головами, не понимая, зачем кому-то из говноедов могли понадобиться какие-то неизвестные персики.
- Я так понимаю, прекрасники едят эти самые персики – сказал Дерьмот – и прекрасники не довольны, что у них воруют еду. Еще бы! Мы тоже были бы недовольны, посягни кто-то на наше говно. Кто наши благодетели? Кто дает нам благословенный корм? Зачем же мы поступаем с прекрасниками так нехорошо, и забираем у них пищу. А если они обидятся и не станут давать нам облизывать свои клоаки? Cами станут поедать свое говно? Что тогда?
- Но мы не понимаем, зачем кому-то из нас эти персики? – галдели говноеды - нам не нужно ничего кроме говна.
-Их старейшины сказали, что говноед, укравший персики был молод – отвечал Дерьмот - Молодые люди часто делают глупости. Может он хотел пошутить? Вышло крайне неудачно. Особо обращаюсь к молодежи - перестаньте делать эту неслыханную глупость, не рушьте многолетнюю связь наших племён из-за глупых шуток. Не троньте их еды, и никто не тронет нашего говна.
Пуф же, тем временем, сидел в лесной чаще, размышляя:
“Эти плоды очень вкусны, но я не раз видел, прекрасников, евших много всякой всячины, над которой мы смеялись, а вдруг эта всячина не менее вкусна, чем чудесные плоды. Попробую-ка я раздобыть что-нибудь из их еды”.
Вечерело, Пуф покинул свое убежище и опять направился в сторону поселений прекрасников. Уже собираясь выйти из леса, он увидел скачущего в его сторону всадника. Всадник остановился на опушке, слез с коня, снял болтавшийся за спиной бурдюк с вином, достал из котомки хлеб и колбасу, приступив к скромной трапезе. Поужинав, всадник сложил остатки в котомку, зевнул, потянулся и решил вздремнуть на свежем воздухе.
Пуф не мог поверить такой удаче. Он подождал немного, пока человек покрепче заснет, затем на цыпочках подкрался к нему и, схватив бурдюк с котомкой, также на цыпочках удалился назад, в чащу. Под своим знакомым кустом он развязал котомку и осмотрел содержимое. Там оставалась солидная краюха хлеба и немного колбасы. Он начал пробовать от того и от другого. Удивлению его не было предела – он-то думал, что вкус этой еды будет подобен плодам, пробованным раньше, но оказалось, что эти диковинные яства не имели ничего общего с плодами, но были, по своему, не менее вкусными. Он быстро расправился с хлебом и колбасой. Вино сначала показалось ему чересчур едким, но потом Пуф отхлебнул еще, и еще, ему стало весело, он вылез из кустов и стал прыгать, выкрикивая какие-то глупости. Благо, что он забрался так далеко в чащу, и кроме зверей и птиц, никто не мог его услышать. Опустошив бурдюк, он упал в кусты, и медленно погружаясь в сон, думал о прекрасниках, о том, что они едят много всяких вкусных вещей, и что все эти вещи гораздо вкуснее говна. Наутро Пуф проснулся с тяжелой головой – выпитое вино не прошло даром. Испражнившись, он, по обычаю всех говноедов, тут же хотел подъесть за собой кучку, но взяв в рот кусок говна, тут же выплюнул его.
- Фу-у-у, вот так дрянь – сказал Пуф – как-же мы его все время едим. Надо немедленно рассказать всему племени, какая еда действительно вкусна.
Придя к соплеменникам Пуф, тут же начал рассказывать про свои похождения и про то, какие удивительные яства он пробовал, но к своему удивлению, заметил на их лицах только злость и непонимание.
- Так это ты, щенок, дел натворил? А ну, пойдем к Дерьмоту – сказал особо гневавшийся старый говноед и схватил Пуфа за волосы. Два других соплеменника выкрутили ему руки и в таком положении повели к вождю.
-Вот он - мерзавец, воровавший персики у наших благодетелей – сказал старый говноед, подойдя к Дерьмоту.
- Так это ты? – сурово воскликнул Дерьмот – Зачем ты это сделал мальчишка?
- Я их ел – простодушно ответил Пуф – Потому что еда прекрасников гораздо вкуснее говна.
- Что он несет? - взвился старый говноед – как может быть что-то вкуснее говна?
- Очень даже может, я пробовал и плоды, которые вы называете персиками и еще пару чудесных вещей, названия которых не знаю, но говно гораздо хуже всего того, что я пробовал. После вкушения такой пищи я не хочу и смотреть на говно.
- Окстись безумец – закричали со всех сторон говноеды, но Дерьмот раздраженно махнул рукой и все притихли.
- Скорбные вещи слышу я от тебя неразумный юноша – вздохнув, сказал он – Не припомню я на своем веку такого случая, чтобы самый что ни на есть наглый безмозглый соплеменник хулил говно. Ты мог бы сказать, что я плохой вождь и пусть бы племя решило, правда это или нет, если это правда, я уйду и пусть племенем управляет более достойный, но когда ты посягаешь на основу нашей жизни, святая святых её – говно, я могу сказать только, что ты жалкий безумец. Сотни лет мы питались этим благословенным даром и знали, что нет ничего вкуснее…
- Потому что не пробовали ничего другого – перебил Пуф – а если бы попробовали, то сразу же поняли бы, что говно невкусно и даже противно. Прекрасники понимают и не едят его.
- Жалкий глупец – воскликнул Дерьмот – прекрасники живут по своему укладу, а мы по своему. Мы не трогаем их пищу, а они не трогают нашу. Из-за тебя мы и так попали в отвратительную ситуацию – ко мне приходили их старейшины и жаловались, что кто-то из нас воровал их персики. Я не мог поверить в это, думал это чушь, а ты, оказывается, творишь вещи, которых стыдится все племя и которые могут порушить наше многовековое мирное существование с прекрасниками.
- Я думаю, что прекрасники нас обманывают. Они просто нашли дурачков, пожирающих ненужную им дрянь, вычищающих им задницы, а сами едят действительно вкусные вещи.
- Замолчи! – закричал Дерьмот – или я за себя не отвечаю. Либо ты остаешься в племени, отрекаешься от своих слов, ешь говно, и не смеешь больше ничего воровать, вести говнохульные речи, смущающие племя, либо уходи и не приходи больше. Иди к прекрасникам, может они тебя примут.
Пуфу стало страшно. Как же можно лишиться в одночасье всех родных людей? Он не хотел быть изгоем – он хотел только сказать, что говно невкусное, показать им лучшую еду. Что ж, если они не хотят ничего знать, то я останусь, может быть, потом, я смогу найти единомышленников в племени, и мы переубедим остальных.
- Я остаюсь в племени и буду соблюдать его законы. – ответил Пуф.
- Вот, так-то лучше, сынок – сказал подобревший Дерьмот – Я вижу, ты не совсем свихнулся и надеюсь, скоро сам поймешь всю свою неправоту.

4

Для Пуфа началась новая жизнь. Он вынужден был есть говно, но после настоящей пищи оно было отвратительно, ещё более отвратительными казались лица соплеменников, измазанные им. Пуф угасал, был всё более вялым и безрадостным. Теперь он старался не встречаться с прекрасниками. Вылизывать их клоаки стало невыносимо, в душе закипала ненависть, и к ним и к себе.
Однажды Пуф, задумавшись, сидел на камне, как вдруг, оказавшийся рядом прекрасник, привычно подставил ему, под самый нос, задницу для обработки, но Пуф грубо оттолкнул его и сказал:
- Пошел вон, сам вылизывай свою вонючую сраку.
- Что? Что-о-о? – залопотал потихоньку прекрасник, в полном смятении от случившегося. Он даже не понял, что такое срака, так как в их среде вообще не принято было как-либо называть это место.
- Да вот то! То! – передразнил его в ответ Пуф – может быть сам хочешь говнеца отведать? Так, пожалуйста!
С этими словами, он схватил в руки, только что наваленную прекрасником, увесистую кучку и размазал по его лицу. Прекрасник дико закричал, начал судорожно хватать ртом воздух и упал без чувств. Пуф понял, что назад дороги нет. Он больше не говноед и племя, бывшее когда-то родным, стало теперь отвратительным. Ломая ветки, он ринулся в лесную чащу, в старое свое укрытие, решив поселиться там, в одиночестве, и выходить только ночью, наведываясь за едой в поселение прекрасников.
Через несколько дней опять поползи слухи, о том, что какой-то говноед ворует еду прекрасников. Старейшины долго обсуждали это на совете, вновь решив отправиться к их вождю Дерьмоту.
- Твои соплеменники творят ужасные, неслыханные вещи – гневно сказал один из старейшин вождю – Недавно кто-то измазал лицо одному из наших людей каловой массой. Это стало для него настолько ужасным событием, что он лишился рассудка и теперь бормочет какую-то бессвязную чушь. Не думаю, что он вновь станет прежним. Какого-то говноеда опять видели воровавшего персики. Кто-то поснимал с грядок помидоры. Кто-то залез и распотрошил хлебную и мясную лавки. Поскольку раньше у нас такого никогда не бывало, мы думаем, что это тот же говноед.
-Ты все правильно говоришь – ответил Дерьмот – Это срамник Пуф, позорящий честное имя говноедского племени. Он недавно сбежал от нас и неизвестно где скрывается. Я уже предупреждал его, когда он только посмел впервые вычудить нечто подобное. Он обещал забыть обо всех этих глупостях, но не сдержал своих слов. Поэтому я как Дерьмот, вождь говноедов отвечаю на ваши справедливые упреки, что мерзавец Пуф, больше не смеет называться говноедом и наше племя не несет за его безумные действия никакой ответственности. Можете поступать с ним, как сочтете нужным и наказывать по своему усмотрению. Мы только просим не переносить ненависть к этому нечестивцу на весь добрый говноедский народ, желающий остаться с вами в прежнем многолетнем и дружелюбном соседстве.
- Мы тоже бы хотели остаться в прежних добрососедских отношениях и надеемся, что действительно только один экземпляр, портит все дело. Мы выловим его. Вы подтверждаете, что мы можем судить его по своему усмотрению? – спросили старейшины.
- Конечно, я ведь уже сказал, он предал наше племя, и теперь мы не можем стоять на его защите, как не жаль.
Судьба Пуфа была решена. До этого прекрасники не решались жёстко обороняться, опасаясь, гнева говноедского племени. Теперь они поняли, что виной всему один взбесившийся говноед, не пользующийся поддержкой соплеменников. Остальные же, по-прежнему, похожи на покорное стадо.
Через три дня, после беседы старейшин с Дерьмотом, Пуф попался на краже лепешек. Высокодуховные прекрасники вошли в раж и молотили ногами упавшего, обхватившего голову руками Пуфа. Остановившись, наконец, прекрасники приказали ему вернуться в своё племя, и не сметь показывать носа в их поселения, а к прекраснику приближаться только после его испражнения, чтобы обработать клоаку.
- Нет, послушайте, послушайте меня, я больше не говноед - взмолился Пуф - Я не могу есть говно. Оно отвратительно. Мои соплеменники еще более отвратительны. Прошу вас, примите меня в свое племя. Я научусь всем вашим обычаям, буду питаться нормальной вкусной пищей, той же что и вы.
- Что ты несёшь, проклятый говноедище?! – закричали прекрасники - посмотри на свою дебильную зверскую рожу. От тебя смердит за километр. Пошёл вон, и если мы увидим тебя здесь еще раз, то пристрелим как самую паршивую ничтожную тварь, хотя ты и есть эта самая тварь. Ещё и прекрасником захотел стать. Примите его в племя, надо же… Брысь… пошёл вон… уходи…
Пуф бежал, смахивая слёзы с ресниц. Болело битое тело, но сильнее всего терзало, глубоко униженное нечто. Высокообразованные прекрасники знали много слов для обозначения его состояния. Они сказали бы о разорванной душе, растоптанной чести, попранном достоинстве, но так как Пуф был говноед, ему просто, по-звериному, было плохо. Добежав до своей чащи, он хлопнулся в кусты и не выходил оттуда несколько дней.
Недели через три пронеслась весть, что Пуфа застрелили. Говорили, что он забрался в дом к одному прекраснику, увидел на столе, жареную курицу, схватил ее и, выскочив в окно, побежал к себе в чащу, но не заметил следующего за ним хозяина дома с ружьём. Пуф жадно поедал курицу в тот момент, когда получил пулю в затылок, изо рта вывалился непрожёванный кусок куриного мяса. Пуф умер мгновенно.
Вернувшись в поселение, застреливший Пуфа прекрасник, рассказал всем, что разделался с тем бешенным говноедом, недававшим прекрасникам спокойно жить последние месяцы. Все прекрасники были довольны, говоря:
- Вот так, правильно, есть у вас говно – не трогайте чужую пищу.
Дошла новость и до говноедского племени.
- Он сам выбрал себе судьбу, - сказал Дерьмот. Остальные говноеды покорно кивали.
В отношениях прекрасников и говноедов наступило прежнее, ничем не омрачаемое взаимопонимание.
Все, казалось, напрочь, позабыли Пуфа и только два случая, произошедших спустя какое-то время после его убийства, показали, что его жизнь не прошла бесследно.
Сначала молодой прекрасник Ювеналий пришел к старейшинам и сказал:
- Я долго думал, над тем, как мы поступили с тем несчастным говноедом, первым виденным нами говноедом, отказавшимся есть наше говно. Я считаю, что мы поступили омерзительно и все наши рассуждения о благородстве, об уме, развитости, образованности и доброте - гнусная ложь. Еще более гнусная, оттого, что мы лжем сами себе. Мы всегда считали говноедов полуживотными, но убили первого же из них, пытавшегося вырваться из своего животного состояния. Не худшие ли мы животные после этого? Ответьте старейшины, мудрецы! Не можете? Нечем крыть? А знаете, я решил, что отвратительно давать другому человеку вылизывать свое говно. Это унижает в первую очередь меня а не его, поэтому, с недавних пор, я сам вытираю себе жопу после того как посру. Ну как? Не оглохли от таких слов? Вы ведь предпочитаете молчать, что у прекрасников тоже есть жопа, и что пахнет она не лучше, чем у самого последнего говноеда. Я уведомляю вас, что все последнее время я пристально наблюдал за нашим обществом и всё больше поражался, какое лицемерие и ханжество царит повсюду. Я не могу больше жить в таких условиях. Я ухожу из племени. Пойду в другие земли, может быть, где-то живут иначе…
После этих слов Ювеналий смутился, ринулся из здания совета, закинул за спину котомку, оседлал коня и поскакал прочь.
- Идеалист, мечтатель – сказал один из старейшин – Кого из нас в молодости не посещали подобные мысли? Этот Ювеналий зашел, конечно, слишком далеко. “Ухожу из племени”, “ханжество” и все такое. Впрочем, пусть постранствует, может быть лучше научиться ценить, то, что было у него в родном племени. Даже подтирается он сам понимаете!... Безумец…
Примерно в это же время в племени говноедов также случился непредвиденный случай. Молодой говноед Уфф подошел к Дерьмоту и сказал:
- Вождь, я много думал о том, что произошло с Пуфом, над тем, что он говорил нам. Я решил попробовать пищу прекрасников. Минуя много опасностей, раздобыл ее. Она действительно очень вкусна. А говно невкусное. Говно отвратительное. Пуф был прав во всем. Целиком и полностью. Понятно, что с такими взглядами я не могу больше быть членом племени, и я ухожу из него. Я люблю своих родных, свою землю, но говноеды - самое убогое, самое ничтожное племя и я не хочу быть одним из них. Прощайте… - и Уфф пошел прочь.
Так и ушли эти двое из своих племён. Один отправился на запад, другой на восток. Один скакал на породистой лошади, другой шел пешком. Одному вслед смотрели саркастические высокообразованные прекрасники, другому - тупые ничего не понимающие говноеды. От одного пахло утончёнными духами, от другого, все еще, густо несло говном. Они разбредались в разные стороны, унося за собой маленькие огоньки убогой надежды, оставленной для этого большого убогого мира.