Рана, нанесённая себе...
Бабочка утомляется, перестаёт вздрагивать опахалом крыл, замирает. Становится равнодушной, уже почти неживой. Скоро она совсем намокнет, и свернувшаяся кашица её чешуек покроется взбитыми сливками облаков, что, шевеля ноздрями, тают,- то ли в пасмурном небе, то ли в тёмной осенней воде.
- Бабочка! Нет! - Зову её отчаянно громко. - Не уходи! Прости меня за малодушие и лень! Я буду выходить к реке столько, сколь потребуется, пока муар её волн не скроется под тонким покрывалом слюды первого льда.
Мокрые крылья бабочки приникли к ладони, не оторвать. Сквозь них видно линии судьбы, что будто припорошило слегка коричной пудрой. Рукою не взять, только подуть, поделиться частью своего вздоха, разделить с нею жизни глоток.
Взлетев весело, бабочка опускается на арку травинки, и делается похожей на цветок оттенка осени, опавшей хвои и соломы, цвета новогодней мишуры.
Бабочка вытирает насухо лицо, наскоро сушит подол, а, пролетая мимо, задевает меня, нежно проведя по щеке, прощая(-сь), как бы, и тонкая блестящая полоска, зарево прикосновения, как напоминание о колебаниях невежества, долго ещё тревожит и саднит, как рана, нанесённая себе.
Свидетельство о публикации №220101700344