Мак Маг. Утренняя звезда, гл. 6

- Звезда, которую вы упомянули – это Венера? – Спросил я.
- Вам лучше знать. Но Венера есть Венера, а это было что-то другое, - пояснила Мила, - вы позволите, я закончу историю?
- Разумеется, - подтвердил я и продолжал слушать.
- Я упала в беспробудный сон, казалось. Мне, странно, веялся прежний сон с теми двумя дымками, этими метаморфозами с ними. Я обязана была досмотреть сон до конца?
Наверное, это время, час был такой, что мне снилось одно и тоже. Футуристика какая-то.
Но на три четверти превращений из дымки в дымку я остановила видения.
Я открыла глаза и очутилась в полной темноте.
Несколько секунд я не могла поверить, что все, что пережила –  сие не было сном, сплошным сном!
 И все же вот: я лежала на твёрдой тахте, в лёгкой ночной одежде, которую предоставил мне уважаемый Гиличенский Алексей Викторович, свет исчез, за окном – тишина.
Мне показалось, что рассвет туманом зачавшимся просится в наш дом.
И словно постукивал кто-то за границами этого жилища.
Я думала.
Сердце щемило от неясности какой-то, того, что вот придёт утро и мне надо непременно уйти.
Я поднялась. На стуле, оказавшимся со мной, - на спинке его, висела просохшая моя одежда. Какая никакая – облачилась.
Рваный плащ - тут же. Я подумала все же забрать его с собой. Мало ли что в дороге? Погода ведь обманчива.
Одевшись, прихватив плащ,  решила выйти во двор, пока профессор спал.
Тихонько пробравшись через комнату, оставляя заполненную кровать моим преподавателем, - я видела мешковину одеяла, которая с головой накрывала безумного Дедала. Я толкнула тяжёлую дверь и вышла.
Действительно – ни капли.
Аромат опрокинутого озона мешался с пьянящим воссозданным запахом листвы. Ни крика птиц, ни хруста. Только одно: мое жаркое дыхание словно протрезвляло заспанное окружение.
Ночь. Яркие звезды в глубоком небе, иссякшие облачка, смирно бродящие над головой.
Трудное беспокойное чувство снова забралось в душу.
Думала.
Я думала: стоит ли обмануть моего учителя и остаться тайно где-нибудь рядом? Разбить шалаш…
Нет, конечно, нет. Это было невозможно.
«Хорошо, - думала я, - просто пойду на автобусную остановку, станция, поезд, просто вернусь домой. И то славно: жива и здорова!»
Этим я успокоила себя, а в доказательство, что все кончено, и я вполне выспалась и вполне бодра - тотчас в путь-дорогу, я решила вернуться в дом и начать сборы.
Мерцал рассвет едва-едва.
Я оглянулась последний раз перед своими распростёртыми умирающими чувствами привязанности, к моему любимому, бывшему любимому, человеку и передала все это наружу, сонному лесу, шагнула в уютное пространство хижины.
Так получилось, что нога моя соскользнула на влажном пороге, и меня немыслимо, просто немыслимо  понесло вперёд…
Мгновением я подумала, что все обойдётся, ан – нет, - следующим мгновением я уже лежала на полу подле порога.
«Ах, какая неловкость! И больно же!»
Я поднялась, струсилась. Коленки ныли. Одну точно разбила. Хотелось просто рыдать навзрыд.
И снова чувство неудовлетворённости, тревоги нахлынуло на меня.
Нет, не будет во мне никакой «дразноты» (вспомнила я определение Гиличенского), никакого преследования извне. Нет!
«Я не сумасшедшая ни в йоту. И это теперь докажу!» - Остановилось во мне.
Твёрдым шагом я прошла к своему островку, за штору и, оглядев все вокруг – не забыла ли я что, подхватила сумочку и... Оставалось идти.
Я подумала, не написать ли мне прощальное что-нибудь Гиличенскому, вроде благодарности за прежние лета преподавательской его деятельности, за свои чувства к нему.
«А, впрочем, - рассуждала я, - зачем?»
Человек тихо помешался. И не дай Бог - такому встать на пути изменённом его. Ведь, что не делается – делается к лучшему. Не так ли?
Моя сумочка соскользнула, как подобие моё и громко свалилась со стула, на который я только установила ее.
Меня удивляло обстоятельство, что со стороны спавшего профессора не было ни звука, ни шороха.
И тут – осенило. Осенило!
Я тронулась в сторону его кровати и отдёрнула одеяло. Да! Точно так. Никого там не было. Куча тряпок!
Первым, что возникло у меня на душе – меня крепко обошли.
«Значит, он, больной, кашляющий пошёл таки в этот лес, к своей звездочке!»
Я вернулась на порог, тщательно глядя под ноги.
 Раздавался рассвет. Я спустилась с лестницы и осмотрелась, увидела тропу, ведущую в пролесок. И направилась.
Нет, ничего дурного у меня не было. Я по-прежнему была уверена, что сгину отсюда моментально, что и ноги моей никогда здесь не скажется. Я просто двигалась вперёд, любуясь напоследок, поражаясь красотами просыпающейся природы, размышляя легко, непринуждённо о том, о сем, о самых обыкновенных вещах, строя будущие планы.
Все как-то отстранённо, отвлечённо было в моем мозгу. Будто так и стоило быть.
Я увидела впереди себя голое пространство, скальную породу и впереди лежащий отвес, где дальше, за ним сиял горизонт моря.
Во мне все возбудилось, я прибавила шаг, чтобы увидеть предполагаемые прелести самого раннего утра, над которым я буду стоять на обрыве и глядеть сверху вниз на все, все, все!
И дальше… Дальше… вдруг меня ослепило. Очень яркое вспыхнуло где-то вдали, за деревьями. Огненное.
 Я зажмурилась, но свет был невыносим, я заперла глаза ладонями, вспоминая, как было точно так же, когда я пряталась от непродыхаемого ливня.
Странная, фантастическая, исключительная, крайняя вспышка то была.
Потом снова тишина, дремотная ранняя мгла. Но небо, доселе остававшимся светлым стало неожиданно покрываться удивительной рябью, насильно стягивающихся облаков.
Я бросилась вперёд. Мне кажется, что я понимала, и я понимала, что должно было произойти, и что произошло, наверное. То, что профессор насочинял.
Значило это только то, что он вышел на просмотр своей звезды и … увидел ее. Так ли?
Я бежала.
Да. Я выбежала на голый, без всякой растительности пятак скалы, под которым серебрилось и галдело море. Я крутилась и, наконец, сосредоточившись,  увидела вдали, на подобном отвесе, как и я находилась, моего учителя.
 Он стоял на отвесе гранитном. До края - несколько шагов. Запрокинутая голова его была закрыта сильно прижимавшими глаза ладонями, локти выставлены вперед. Я замерла. Я не могла ничего совершить.
Может быть, я пыталась кричать? Не помню.
Но я видела, как он, не снимая рук с лица, дал вперед.  Он шел, да, Мак, он шел. Да.
Я закричала, что было сил. Но он шёл ровно, уверенно. Шагал.
Я кричала, оглушая все вокруг. Я закрыла глаза, чтобы отмахнуться от слез, которые не давали мне шансов что-то видеть.
Или я сама? Или я сама, Мак, хотела сомкнуть, зажмурить, спрятать все это?
Когда я открылась, Гиличенского уже не было. Море спокойно шуршало. И только что-то предубеждённое, чудное в небе продолжало пребывать.
И тут – грянул гром. Тучи свелись, как у Господа брови.
Грянул гром, и ещё, и ещё. Молния прошила линию раздела живого и мёртвого.
Ещё и ещё.
Да, Мак, это было оглушительно и страшно. И вот - ливень, ужасный ливень вновь пророс.
Он ударил внезапно, оголяя моё тепло, которое я накопила за всю прошлую ночь.
Лил ливень тот нещадный, с качеством которого я уже была знакома.
Мила прервалась. На лице ни задоринки, ни занозинки. Напротив, что-то в нем просветлело будто. И это изумляло меня. И все изумляло меня.
Я спросил:
- Вы что стали делать дальше?
- Я? – Мила сглотнула. Хрящики в шее ее протянули сухой ком. – Я? Я бежала сначала в ту сторону, к нему, потом нашла спуск и добралась до него.
- Он был мёртв?
- Он был мёртв.
Мила снова прервалась. Мы молчали – оба – с ней, моей рассказчицей.
За дверьми купе послышались разговоры, то ли спор с проводницей.
Кто-то что-то требовал, возмущался, потом мирно стихли, и даже раздался смех, и все утихло окончательно.
- Он лежал спиной кверху, - продолжала девушка.
- Гиличенский? – Уточнил я.
- Он лежал спиной кверху, - повторила она, - я его перевернула. И знаете, на его лице был какой-то страшный оскал. Я обняла его…
Я обняла его …
Мила - повествовательница, не могла больше говорить. Все то, нажитое, стояло перед ее глазами.
А я, Макс Маг, не мог прервать это действо.
- Я обняла его, - который раз вторила девушка, - его изувеченное лицо. И долго сидела так, на берегу, на гальке, под высоким обрывом.
- Вас нашли там?
- Я не знаю. Я помню массу людей вокруг себя. И как меня отдирали от замёрзшего тела. Я помню дорогу, машину, карету скорой помощи. Я что-то торопливо говорила всем им. А они… они чудно на меня смотрели…
Они.
Мила перевела на меня взгляд, сфокусировав зрачки на моей фигуре, медленно удаляясь от приведения воспоминаний.
- Мак, я не знаю, что ещё могу добавить, что рассказать. Я не знаю. Ничего.
- Хорошо, Мила, хорошо. Ничего.
Всю оставшуюся дорогу мы не обмолвились словом.
На станции столицы в 15.14 мы пошли на выход.
Я выскочил первым, моя спутница мешкала, чтобы сойти, а точнее спрыгнуть с подножки вагона. Боялась. Ее руки до белизны схватились за поручни.
- Скорее же! – Торопили выходящие пассажиры сзади.
Я распростёр руки перед девушкой, чтобы схватить ее, помочь ей. У меня было просто невозмутимое, непреодолимое желание взять ее на руки, этого почти ребёнка, но она дала мелкий жест пальцем, чуть прикрыла глаза и сама спрыгнула вниз.
Я пожелал ей всего хорошего. Она выслушала, и что-то так же формальное ответила мне.
Я отошёл в сторонку и смотрел ей, торопящейся, перебиравшей маленькими ножками, вперёд.
Потом она вдруг свернула в сторону от потока людей, оглянулась, видимо, желая найти меня, но не рассмотрела. Толпа пересекала наши дорожки. Толкались чемоданы, люди, объятия, чувства, приветствия. Все смешивалось. Жизнь кипела.
 Она поставила сумочку на асфальт, подумала, развернулась в ту сторону, тот вектор, который  держала изначально, и уходила, уходила, таяла, таяла.
Ко мне подобрался какой-то улыбающийся мужчина с добрыми глазами:
- Вы Мак Маг? – Спросил.
Я не понимая, долго смотрел на него. Он не стирал благожелательной, добродушной улыбки.
- Нет-нет! – Сказал я и поторопился прочь с перрона, с вокзала, с окраины города, по срочным неотложным делам своим.
По делам.