Ветка самшита

— Доброго дня! У вас всегда такие невероятно вкусные штрудели! Дайте мне с собой кусочек вишнёвого.

Через пять минут я выхожу с куском вкуснейшего штруделя из своего любимого кондитерского магазинчика, на стене которого изображён коричневой краской Дон Кихот и его верный спутник Санчо Панса. Мои высокие каблуки красных сапог отстукивают ритм в такт тарахтению колёс чемодана, который я качу за собой, распугивая голубей, жадно снующих под ногами и выискивающих крошки и семечки. Тёплый морской ветер треплет мои волосы и скудно развешенные вдоль улицы гирлянды. Зелёная трава, вечнозеленые маленькие кустарники самшитов, деревья магнолий, уже сбросивших листья и вырастивших новые, создают ощущение, что в очерёдности смены времен года зима предпочла взять отпуск и провести время в горах, оставив долины для весны. До Нового года осталось меньше недели, а в портовом южном городе как будто нет никаких признаков приближающегося праздника. Однако человек наблюдательный, по полуулыбкам прохожих, всматривающихся в витрины в поиске подарков для любимых, может ощутить повышенную концентрацию душевного тепла. Это всего лишь привычка, говорю себе я, воспринимать праздник смены одного годичного цикла на другой только по наличию стандартной атрибутики в виде падающих снежных пушистиков, графичных деревьев, украшенных снежными шапками и ярко-красными снегирями. Дело тут, конечно, не в ёлке, а в самом желании стать чуточку ближе к тем, кого любишь. Щурясь на солнце, я делаю глубокий вдох чистого и пьянящего морского воздуха. Жаль, что нельзя забрать воздух с собой в дорогу. Научились же сохранять ароматную душу цветов и растений в виде духов и масел. Мне бы такой маленький флакончик свежего морского бриза, который можно вдыхать, наблюдая сквозь окно, как медленно меняется природа субтропиков на тайгу. «Курлык-курлык-курлык» — подтверждают голуби, даже не догадываясь, что их сородичи где-то морозят лапки о белоснежную поверхность.

Я занимаю свою нижнюю полку в плацкартном вагоне. У меня есть ещё минут двадцать до того, как здание вокзала медленно поплывёт назад, и начнется мой длительный путь навстречу семье. Моих соседей нет, видимо вышли подышать воздухом. «Вот и отлично», — думаю я. У меня есть кусок вишнёвого штруделя, фруктовый чай, музыка в стиле «инди» в наушниках и в моём распоряжении целый незанятый столик.

Тронулся поезд и медленно, словно в замедленной съёмке, одни холмы со снежными шапками принялись сменяться другими. Я наслаждаюсь вишнёвым летним вкусом, сосредоточенном под хрустящей корочкой свежей выпечки. Сквозь плавные ритмы убаюкивающей музыки до меня доносится чей-то разговор:

— Шурик, мы с тобой когда обедать будем?

Я отрываюсь от окна и забываю про чай, чувствуя, как мои брови от удивления поднимаются вверх. Старенький дедушка лихо залезает на верхнюю полку, а следом за ним, на соседнюю, не менее ловко залезает Шурик, которым оказывается старенькая бабушка с яркими огненно-рыжими волосами.

— Здравствуйте! — говорю я, и, всё ещё пребывая в состоянии глубокого удивления, спрашиваю: — Вы не хотите занять мою нижнюю полку?

Мне немного неловко от самого факта, что столь почтенные люди каким-то образом уже оказались на не самых удобных верхних полках плацкартного вагона. Ярко-рыжая моя попутчица улыбается сверху и отвечает:

— Нет, что вы, мы ещё молоды. Мужу моему всего лишь восемьдесят два, а мне и того меньше — семьдесят шесть. А вот подруге нашей, увы, не повезло: досталась нижняя боковушка, и ей там будет не особо удобно спать. Если не сложно, не могли бы вы уступить своё место для неё, а то ей исполнилось уже девяносто шесть?

Я догрызаю свой штрудель, размышляя о том, послышалось мне или нет. Девяносто шесть — разве в этом возрасте еще путешествуют? Нет, не может быть такого.

— Шурик, а вы что на верхней полке забыли? Слезайте, обедать будем! — бодрым голосом произнесла красивая пожилая женщина, подошедшая к нашему закутку. На ней красиво сидит серое пальто с модным орнаментом «гусиные лапки» и элегантно повязанный розовый шелковый платок. Точно, мне послышалось, думаю я. Но, раз уж обещала, полку придётся уступить.

— Здравствуйте! Вы до Питера едете? Мы договорились с вашими друзьями, что я вам уступлю своё место.

— Галина Васильевна меня зовут. — ответила она, улыбаясь ярко и нежно. — От места не откажусь. Спасибо тебе большое, девочка!

— Извините, мне, возможно, послышалось... Я даже уверена, что послышалось. Вам же не девяносто шесть лет?

— Девяносто шесть, — меня снова одарили широкой светлой улыбкой. — Я блокадница Ленинграда, еду обратно домой, в наш героический и прекрасный город.

Есть люди, которые светят. Не «звездят», не привлекают внимание, а именно светят. Появится такой человек рядом — и появляется некая ясность, собранность вокруг, все действия приобретают глубину и смысл. Все беспокойные мысли разбегаются под лучами этого света, твоё восприятие мира становится чуточку чище. Достаточно даже простого взгляда такого человека, как в сердце раскрывается глубинный источник колодезной воды. Моя новая знакомая оказалась из таких.

— Мы с друзьями ездили в санаторий перед новогодними праздниками. Я люблю море, да и путешествовать тоже люблю. Год назад я исполнила мечту и прокатилась на круизном лайнере в Финляндию. Вы видели эти лайнеры? Огромные, словно многоэтажный дом! Плавучий дом, в котором идёт непрекращающийся праздник.

Конечно, мне довелось видеть эти громадины, медленно проходящие по тёмным ночным водам северной столицы в часы разведённых мостов. Возможно, тогда, на одном из них, в своё путешествие отправлялась и моя почтенная попутчица. Сколько в ней жизни! На её фоне я кажусь себе неопытным путником, наобум пробирающимся сквозь чащу леса: то ветки сомнений исцарапают руки, то споткнешься о кочки уныния. А эта бабушка — как серфингист, поймавших волну: смело мчится вперёд, солнцу и ветру подставляя лицо.

Ближе к закату горные хребты остались позади и в окне стали мелькать равнинные пейзажи. За край серо-охристых холмов, поросших пожухлой травой и еще не прикрытых снегом, стремительно неслось солнце, и поезд, в попытке его догнать, всегда проигрывал. Дедушка, его рыжеволосая супруга Александра и Галина Васильевна, играли в одну из карточных игр. Я дождалась завершения очередной партии и, набравшись смелости, спросила:

— Галина Васильевна, расскажите о секрете вашей внутренней молодости?

— Расскажу. Было так: блокада, есть нечего, холод, снаряды, любимый муж где-то на передовых, на руках новорожденный сын. Столько смертей вокруг, что порог сопереживания превышает допустимый и в какой-то момент уже не воспринимаешь боль. Всё ещё очень жаль, но уже не больно. Было ли страшно? Очень. Настолько страшно за себя, за ребенка, что и страх, перешагнув все возможные способности человека его выдерживать, притупляется. Ты научаешься жить в тех условиях, в которых до этого, казалось, не выдержишь и дня. Нас с сыном спасли. Вывезли в Казахстан. Потом закончилась война. Однако для нас мирные времена так и не настали. Уже не важно почему, но мой муж стал заключенным концлагеря в своей же стране. И я, будучи телом на свободе, а душой с ним, проживала каждый день, испытывая его боль как свою. Я стала свободной после пятидесяти лет. Дорогая доченька, я хочу чтобы ты мне поверила: когда ты доходишь до последней ступени лестницы боли и страха, перед тобой открывается развилка двух путей. Одна — тёмная дорога сплошной ненависти и мести, другая — светлая тропа бесконечной любви и свободы. Мне девяносто шесть, и куда бы я не пошла, везде я самая старая. И я, будучи самой старой, испытываю огромную, разливающуюся внутри любовь к каждому, как к родному ребёнку. Я видела так много мёртвых, что каждый живой человек отзывается радостью в моём сердце. Я люблю жизнь и хочу жить. Я каждый день выхожу в парк и делаю зарядку, несмотря на погоду и время года. Для меня важно как можно дольше продлить возможности своего физического тела. Как можно больше увидеть, прочувствовать этот великолепный, чудесный, созданный Богом мир. Мне довелось жить в настолько пропитанное ужасом время, что не осталось ничего, что может меня испугать. Страх — это всегда боязнь потери себя как личности, или физической оболочки. Я уже ничего не боюсь и ни перед кем не чувствую стыда. И хотя я пережила своего сына, у меня растёт прекрасный внук. И сколько времени мне ещё подарит Бог, я проживу его с благодарностью, принимая каждое мгновение жизни с любовью.

Мы доедем до Санкт-Петербурга и расстанемся на станции. В первых числах января, мучимая желанием поделиться таким удивительным человеком с близкими, я уговорю свою маму и сестричку навестить Галину Васильевну. Под зимним дождём, обходя лужи и ругая питерскую погоду, с букетом жёлтых хризантем, мы найдём её дом возле парка. Нас встретят тепло и искренне. Потом я уеду обратно на юг. И когда наступит весна, я решусь написать письмо, и вложу в него акварельный рисунок моря. А потом, после недолгих раздумий, добавлю ещё и веточку самшита, этого вечнозеленого, кажущегося хрупким кустарника, чья древесина самая твёрдая и плотная из всех встречающихся на европейском континенте деревьев.

Редактировал Чечин Михаил https://vk.com/id8209035