Заговор слепых. 1

Глава I. ЭХО СТРАННОГО ДНЯ

   Она лежала на голой земле, неловко запрокинув голову.
Её левый неумерший глаз был открыт широко. Она могла ещё видеть: промозглое небо и каплю дождя, свисавшую с брюха беременной тучи.
Капля росла, набухая водой, жирела небесною влагой, и наконец, не выдержав собственной тяжести, рухнула вниз, стирая бока о плоть неподвижного воздуха.
Долго длился её неизбежный полёт, прежде чем капля достигла намеченной цели. Настигла и рассыпалась взрывчиком радужных брызг, разбившись о хрупкость глазной роговицы. Раненный орган испуганно дрогнул, усталые веки сомкнулись над ним, и тайная тьма наступила на женщину.

   Она лежала на грузной земле, раздавленная её удручающей тяжестью. Из носа, из пробитой обломками рёбер груди, из лопнувшего от удара о камни затылка, лениво текла загустевшая жижа, и чёрствая почва сосала её шершавыми коровьими губами. Мглистое облако смутной субстанции выскользнуло из тёмной трещины рта и медленно отделилось от тела, лишённого проку и  жизненной годности.

   Она лежала на неухоженной одичалой земле возле южной стены кирпичного дома. Никто не плакал над ней. Никто не держал её за руку. Никто не проверил, закрыты ли веки. Она была одна. Лишь мальчик, вцепившись в решётку балконных перил, глядел сверху вниз на дребезги бесполезной загубленной плоти.

*   *   *

Это был странный день.
Самый странный во всей его жизни.
И не задался он с утра.

Случаются дни, когда не то что играть – дышать не хочется. Мальчик слонялся из комнаты в комнату, не зная, чем занять своё время - тягучее, как патока и липкое, как остывший кисель. Читать было лень, гулять тем более. Пасмурный полдень стоял за окном, грозя разрыдаться дождливыми каплями. Какие уж тут прогулки?! Да и скучно гулять одному: старые друзья теперь далеко, а новыми обзавестись он ещё не успел.

«Надо же было переезжать именно сейчас!». Он покосился на картонную коробку, набитую какими-то вещами, ещё не разобранную, и пнул её ногой в сердцах.  «Чего нашли они в этой самой столице? Тоже мне родители, блин… Им-то что – разбрелись по работам и ладно. А ты тут сиди, кукуй… Зашибись!».

Подошёл к телевизору. Хотел было включить, но передумал. В связи с кончиной Императора в стране объявили недельный траур, и теперь весь день напролёт крутили какую-то дребедень по всем трём каналам: члены правительства с постными лицами, унылые симфонии и тошнотворный балет. Скукотища… Вообще-то он привык оставаться дома один. Ему это даже нравилось. Но справлять в одиночку свой день рождения – это уж слишком!

За стеною пискнуло радио, ожившее после технической паузы. «Передаём сигналы точного времени», - донёсся из кухни бодрый голос диктора. - «Начало шестого сигнала соответствует…». Узнать, чему соответствует начало шестого сигнала, он не успел - пронзительный визг дверного звонка заглушил хронометрические откровения сотрудника Гостелерадио.

- Кого там ещё притащила нелёгкая?

Родители не разрешали открывать дверь, когда их нет дома. Мало ли чего, мир не без «добрых людей»... И он родителей, как правило, слушался. А тут вдруг заклинило! Сам не знал, зачем поплёлся в прихожую, зачем открыл дверь, даже не поинтересовавшись, кто притаился за нею.
 
На пороге стояла женщина. Незнакомая. Странная... Лицо красивое, но какое-то пришибленное, захудалое.  На ней был вязаный пуловер, очень желтый и страшно пушистый. «Какая смешная кофта, - подумал мальчик. – Как тельце цыплёнка. Из каких таких краёв, интересно знать, эта птаха к нам залетела?».

- Вам кого? – спросил он.

Женщина улыбнулась в ответ. Как будто бы... «Пи-пи-пи…» донеслись из кухни сигналы точного времени.

Не промолвив ни слова, женщина мягким, но решительным жестом отодвинула мальчика в сторону и вошла в квартиру.

«…пятнадцать часов. В Барнауле – шестнадцать. В Ашхабаде – семнадцать…», - блистал неутомимый диктор приобщённостью к тайнам часовых поясов.

Оглядевшись, женщина подошла к зеркалу, висевшему на стене. Несколько долгих секунд стояла она перед ним неподвижно, как мумия. Затем, точно вспомнив о чём-то, тряхнула головой, провела ногтём по губе и, чуть пошатываясь, направилась в комнату. Мальчик опешил от такой возмутительной  наглости. Страшно ему не было. Опасности он тоже не чувствовал. Скорее – тревогу. Женщина вела себя, мягко говоря, подозрительно. Было в ней что-то ненормальное, больное и жалкое. Что-то, что делало её похожей на заблудшего зверька.

- Тётенька, вы кто? – сделал он очередную попытку выяснить личность эксцентричной особы.

Она обернулась. Сделала шаг назад, протянула руку и, коснувшись лица его, погладила по щеке. Мальчик невольно отшатнулся – совсем обнаглела! Он и близким своим давался для ласк с неохотой, а тут вообще не пойми кто…

«…в Комсомольск-на-Амуре двадцать три часа. В Петропавловске-Камчатском полночь», - завершил инвентаризацию окраинных городов империи диктор радио, и погребальная музыка, неизбежная для этих траурных дней, взорвала рыдающими аккордами скорбный эфир.

Смущённая визгом скрипичной струны, женщина вздрогнула, схватила мальчика за руку и, сунув ему что-то в ладонь, торопливо отошла в сторону. Теперь её увлекла балконная дверь. Потратив пол минуты на битву со своенравной щеколдой, она отворила её и, выйдя наружу, жадно втянула ноздрями промозглый, слякотный воздух.

«Если она сейчас закурит, это будет с её стороны верхом наглости», - подумал мальчик. Происходящее всё больше напоминало ему какую-то нелепую игру. Или чью-то дурацкую шутку. Вместе с тем он был заинтригован. А ещё ему не терпелось узнать, что вручила ему эта смурая особа. Упускать посетительницу из поля зрения он, однако же, не решился. Прильнув к балконным перилам, женщина посмотрела вниз, затем обернулась и одарила мальчика ещё одной улыбкой – такой же блёклой и жалкой, как предыдущая.

«Послушайте, да что вам надо, в конце-то концов!» - хотел крикнуть он, но не успел. Изогнувшись дугой, женщина взмахнула руками, ноги её оторвались от бетонного пола, и тело, лишившись опоры, скользнуло вниз. Так покидают борт корабля искатели жемчуга: глубокий вздох, плеск воды, и камнем ныряльщик уходит ко дну, оставляя за собой призрачный след, сотканный из пузырьков легкотелого воздуха. Мальчик открыл рот, но крик шершавым комком застрял в его горле.

«…шему вниманию "Полёт шмеля" композитора Римского-Корсакого в исполнении оркестра Гостелерадио», - объявил расторопный диктор следующий номер панихидной программы.

Собравшись с духом, мальчик шагнул на балкон.

Она лежала на голой земле, неловко запрокинув голову. В своём нелепом цыплячьем наряде женщина напоминала яичницу: размозженный желток в брызгах кровавого кетчупа. Лицо её, как ни странно, почти не пострадало. Даже улыбка не стёрлась с безжизненных губ. Только стала она не беспомощной, а покойной - улыбка человека, завершившего нужный, значительный труд.
 
Мальчик стиснул зубы и сжал кулаки. Что-то кольнуло кожу ладони. Разжав пальцы, он увидел клочок скомканной бумаги. Расправил мятые края, прочитал. «У тебя есть шанс» - вывел кто-то дрожащей рукой на листке.

*   *   *

   Это был странный день. Самый странный из всех. Самый загадочный, самый нелепый.
Время стёрло черты происшествия, затуманило контур его, истребило детали.
Было? Не было? Сон или явь?

   День растворился, пропал. Затерялся в архивной пыли перепуганной памяти. Он покоробился, выцвел, как ветхое фото. Пожух.
Форма исчезла, остался лишь звук.
Настойчивый шорох. Навязчивый шум.
Шуршание и шелест эфирной среды.
Таинственный, неопознанный гул, похожий на эхо шагов в коридорах пустынного здания.

   Далёкое эхо.
   Эхо странного дня.