Отец и дитя. Глава 38

- Прокурор, имеются ли у вас доказательства вины подсудимого? - спрашивает мой адвокат.
- Да. В материалах дела имеется запись с видеокамеры в торговом центре «Космос».
- Секретарь, включите запись - приказал судья.
     На стареньком телевизоре в углу зала заиграло кино про то, как я обносил продуктовый на первом этаже ТЦ. На протяжении всего видео я стоял к камере спиной и только в один момент повернулся так, что камера зафиксировала моё лицо. Я вспомнил этот момент. Тогда какой-то мужик случайно уронил с полки банку с консервами, и я машинально обернулся на шум. Черт меня дернул это сделать. Теперь не отвертишься.
- Даже если предположить, что на этом видео мой подзащитный, здесь он берёт и складывает в рюкзак несколько каких-то баночек. Видео не фиксирует то, как он выносил их из магазина. Это нельзя назвать кражей, и тем более в крупном размере. Возможно также, что это вообще не мой подзащитный, так как он всё видео повернут спиной к камере, а по одной секунде, когда он обернулся, невозможно хорошо разглядеть лицо. Да и мало ли похожих лиц.
- Есть ли свидетели со стороны мы обвинения? - спрашивает судья.
- Да, ваша честь. Господин Кулагин, охранник из ювелирного магазина в ТЦ космос.
- Пригласите в зал суда господина Кулагина.
     Я с трепетом стал ждать, что скажет этот охранник. Именно он меня и спалил. Он - главная улика против меня. И вдруг к моей несказанной радости охранник, который стоит у дверей зала суда и всех впускает выпускает, доложил, что Кулагина в зале ожидания нет. До конца суда он так и не явился. Прокурор обвинял меня во всех смертных грехах, но не мог ничего доказать. То ему запись с камеры не успели переслать, то листочек с показаниями куда-то делся. В общем, чудеса в решете. В итоге судья принял решение передать дело на дорасследование и назначил заключительное слушание через месяц, чтобы прокурор успел собрать все материалы дела.
     Я на седьмом небе от счастья. Я уже приготовился к тюрьме, а тут меня спасли несколько случайностей. Свидетель почему-то не пришёл и записи с камер пропали. Но, когда я вышел из зала суда, мою радость омрачила мысль о маме. Она не смогла выйти из этого зала свободной, как я. Её никто не спас и не оправдал, хотя она была невиновна. Она воровала только чтобы мы выжили. «Твоя мама невиновна и сидит, - вспомнил я слова Ильича, - а ты не сидишь, значит должен быть виновен». Так и есть. Она, моя прекрасная, добрая, любящая мама гниет в тюрьме, а я - человек наделавший столько плохих дел, остаюсь на свободе.
     Я в очередной раз убеждаюсь, что в этом мире правды нет. Нет ни добра, ни чести, ни справедливости. Но с другой стороны, ведь правды нет ни для кого: ни для злых, ни для добрых, а это... Это справедливо! Да! Я понял! Я наконец-то понял, по каким законам живет этот бешеный мир. И в нем есть справедливость. В нём все люди равны, потому что все люди страдают - и плохие, и хорошие. И для всех этот мир одинаково несправедлив.
     Через несколько дней я гулял вечером по старому городу и думал. В какой-то момент я понял, что в точности повторяю тот маршрут, по которому убегал сломя голову от квартиры Рыжего с краденными часами три года назад. Три года! Надо же, как давно это было! Я свернул на улицу с храмом. Вот на этом месте я врезался в женщину. Интересно, она ещё меня помнит? Конечно вряд ли, ведь я сказал ей всего пару фраз. Но я же её запомнил. А значит, и она могла запомнить меня. Ведь не каждый же день в тебя врезаются мальчики с крадеными часами. Хотя откуда ей знать, что часы краденые?
     Увлекшись такими пустыми мыслями, я не сразу заметил, что с другой стороны к храму подходит юная девушка. Я обратил на неё внимание только потому, что она остановилась, чтобы повязать на голову платок. Я присмотрелся и узнал в девушке Олю Филиппову. Что она здесь делает? Похоже, идет в храм. Не знал, что Оля верующая. Хотя, если учесть, что она дочь Алёны Кирилловны, по-другому и быть не может. Пару недель назад я в очередной раз убедился, что этот мир ужасно тесен. Оля, которую я не думал больше никогда увидеть все эти три года жила с человеком, которого я видел постоянно - с моей воспитательницей. Оля тем временем зашла в храм. Интересно, что она там будет делать?
     Я зашёл вслед за ней через некоторое время, прокрался по лестнице в притвор, стараясь не топать. Осторожно заглянул за угол. Слева располагается лавка, в которой продают свечи и иконы, а прямо - вход в основное помещение храма. Оли у свечного ящика нет. Я прошёл вглубь храма. Здесь тихо, мрачно и пусто. По стенам висят иконы. Пара лавок и вешалка для одежды в углу составляют всю мебель. Посередине лежит икона на какой-то тумбочке. Я стал бродить между массивными колоннами и услышал приглушенные голоса, а вскоре увидел Олю. Она разговаривает со священником. Оля говорила очень тихо, так что я не смог расслышать её слова. Но я слышал обрывки фраз священника: «Чужих людей не бывает. Если искренне хочешь молиться - молись. Бог увидит твою любовь и спасёт этого человека».
     Священник ушел, а Оля встала перед большим крестом. Я быстро отступил назад в тень, чтобы она меня не заметила и стал наблюдать. Девушка просто стоит перед крестом и смотрит на него. Почему же она не молится: не бубнит, не крестится и не бьет поклоны? Через пару минут мне стало скучно. Я тоже посмотрел на крест и на распятого на нём Христа и вдруг заметил, что Оля плачет. По её щекам покатились слёзы. Лицо, хоть я и видел его только сбоку, приняло какое-то непонятное выражение. В нём были надежда и боль одновременно. Мне вдруг стало её так жалко. Захотелось подойти, обнять и утешить. Но я быстро отказался от этой идеи. Если я подойду сейчас, она только испугается. Да и вправе ли я нарушать её уединенный настрой?
     Ну почему не мне она изливает душу, не ко мне бежит чтобы выплакаться, а в церковь к Богу? Хотя, это понятно. Он же такой хороший и добрый. Всем поможет, всех спасет. А что может сделать такой слабый и плохой по сравнению с ним Даня Шумов, который сам одной ногой в тюрьме и которого все ненавидят. Оля встала на колени, перекрестившись, поцеловала крест и отошла, слава Богу, не в мою сторону. Я развернулся, чтобы выйти следом за ней и наткнулся на тумбочку, похожую на настоящую в середине. На ней лежит железный крест и какая-то книжка, видимо старинная в расписном жёстком переплёте.
     Пока я разглядывал книжку, одна из икон передо мной открылась. Оказалось, что это дверь. Вышел тот самый пожилой священник в расшитом облачении с огромным крестом на груди, который говорил с Олей и спросил громко: «Ты хочешь покаяться?» Я огляделся по сторонам. Никого нет. Это он у меня что ли спрашивает? Я испугался, что он начнёт сейчас выпытывать все мои грехи, пробормотал что-то в ответ и поспешил прочь из церкви. Когда я вышел на улицу, Оли уже нигде не было. Мне вдруг стало стыдно, что я сбежал от священника. Он, похоже, был рад меня видеть.
     В следующую смену Алёной Кирилловны я пришёл вечером в воспитательскую, когда все сдавали телефоны. Ребята разошлись по комнатам, а я остался сидеть на диване.
- Что, Даня? - спросила Алёна Кириловна
- Поговорить надо.
     Она кивнула головой, мол, говори.
- С Олей что-то случилось.
- Почему ты так решил?
- Она плакала в церкви.
- Ты был в церкви? - удивилась Алёна Кирилловна.
- Да. Я зашёл, а там Оля стоит и плачет перед крестом, - я решил не говорить, что следил за ней.
- Ну, может она просто молилась?
- Нет, она не молилась, а просто стояла и плакала. Она точно не молилась. Она даже перекрестилась только один раз в конце.
Алена Кирилловна улыбнулась:
- Ну, когда молишься, не обязательно креститься. Я вышел из себя. Неужели она не понимает, что что-то не так?!
- А плакать, когда молишься, обязательно?
- Это не обязательно, но это нормально. Люди рассказывают Богу о своих скорбях.
 - Значит, ей есть, о чем скорбеть! Неужели вас, как ее маму, это совершенно не беспокоит?!
- Понимаешь, если бы эту проблему могла решить я, она бы и обратилась ко мне. А раз она пошла в церковь, значит я ничем не могу ей помочь.
- А вам не интересно, что это за проблема?
- Даня, Оля - моя дочь. Но это не значит, что я полезу к ней в душу.
- Ладно, не лезьте. Только там между прочим человек гибнет.
- Какой человек?
- Я не знаю. Но ей священник сказал молиться за какого-то чужого человека, чтобы Бог его спас
- Кажется я понимаю, что это за человек, - Алёна Кирилловна вдруг засмеялась, -Да, Оля у меня спрашивала, можно ли за него молиться, а я её отправила с этим вопросом к священнику.
- Ну и кто это?
Алёна Кирилловна снова засмеялась. Какая-то она сегодня странная.
- Даня, я не могу тебе сказать. Ты за Олю не переживай, у неё всё хорошо.
     Понятно. Дела семейные. Ничего она мне не расскажет. Интересно, что это за человек, которого Оля так оплакивает. Может, больной какой-нибудь?
- Неужели она реально надеется, что Бог его спасет?
- Бог может любого спасти.
- Даже меня?
     Я увидел, что Алёна Кирилловна снова едва подавила смешок.
- Даже тебя.
- Ну-ну, посмотрим на суде, - сказал я и ушел спать.