Русский взгляд на обучение за рубежом

                (Отношение к заграничному образовательному путешествию в русской литературе и педагогике
                рубежа XVIII–XIX веков: мнения Д. И. Фонвизина, Н. П. Николева и А. А. Прокоповича-Антонского)

        Русская литература и педагогика в XVIII веке нередко действовали совместно, объединенными силами решая общие задачи. Одной из таких актуальных задач являлось утверждение патриотических основ отечественной системы воспитания, противостоящей возобладавшей в дворянских кругах моде на приглашение педагогов-иностранцев, а также практике отправления достигших совершеннолетия благородных отпрысков в так называемые образовательные путешествия за границу. Зачастую ближайшими последствиями таких путешествий, принимавших отнюдь не образовательный, а просто-напросто развлекательный характер, становилось вовсе не просвещение, а скорее развращение молодых сынков, вырвавшихся на свободу из-под строгой родительской опеки.

        Наглядный пример такого ложного понимания дворянскими недорослями заграничного образовательного путешествия дал в своей знаменитой комедии «Бригадир» (1769) Д. И. Фонвизин. Весьма выразителен диалог между Иваном и его отцом в 1-ом явлении 3-го действия комедии. В ответ на высокомерную реплику сына: «Мне до вашего бригадирства дела нет. Я его забываю; а вы забудьте то, что сын ваш знает свет, что он был в Париже» [1 с. 73], старик-отец, олицетворяющий традиционно-патриархальный взгляд на принципы семейного воспитания, абсолютно резонно замечает: «О, ежели б это забыть можно было! Да нет, друг мой! Ты сам об этом напоминаешь каждую минуту новыми дурачествами, из которых за самое малое надлежит, по нашему военному уставу, прогнать тебя спицрутеном» [1, с. 73]. Свое резко негативное отношение к весьма сомнительной в нравственном плане зарубежной образовательной среде Фонвизин не преминул еще раз подчеркнуть в 6-ом явлении 4-го действия комедии, прибегнув к показательному диалогу между двумя вполне согласными друг с другом патриотически настроенными персонажами:

        «Добролюбов. Правда и то, что всему причиной воспитание.
        Бригадир. Так, государь мой, это правда. Дура мать его, а моя жена, причиною тому, что он сделался повесою, и тем хуже, что сделался он повесою французскою. Худы русские, а французы еще гаже» [1, с. 90].

        Принципиальную критику в «Бригадире» дворянской мании чужеземного образования Фонвизин осуществлял не только посредством гневных деклараций, провозглашаемых устами положительных персонажей, но и путем сатирического саморазоблачения отрицательных героев, прежде всего Ивана, доходящего в своем гротескном преклонении перед иностранными образцами до абсурда. Очень характерен в этом отношении пассаж из 6-го явления 2-го действия комедии, когда Иван на полном серьезе делится с Советницей планами по перевоспитанию своего отца под влиянием французских культурно-образовательных моделей: «Просвещаться никогда не поздно; а я за то порукою, что он, съездя в Париж, по крайней мере хотя сколько-нибудь на человека походить будет» [1, с. 69].

        Вслед за Фонвизиным, но еще более язвительно и остро, к обличению «модного просвещения» обратился поэт и драматург Н. П. Николев, специально посвятившей этой теме отдельное произведение – «Сатиру на развращенные нравы нынешнего века», написанную в 1774 году, а в 1797 году переработанную и дополненную, что свидетельствует об актуальности общественной проблемы истинного и ложного воспитания дворянских детей. Один из фрагментов сатиры, рисующий неприглядную картину пагубных последствий бесконтрольного приобщения молодых россиян к заграничным соблазнам, служит прямым продолжением и развитием антифранцузских инвектив фонвизинского «Бригадира»:

                Я вот чему дивлюсь, что, зная столь Париж,
                И малый и большой стремятся все туды ж
                И мнят, что от того они умнее будут,
                Когда, поживши в нем, по-русски позабудут;
                Но, праздно растряся там русский кошелек,
                Привозят и назад ум тот же недалек,
                С которым и туда отправились несчастны,
                Всё те же шалуны, лишь к Франции пристрастны [2, с. 23].

        Любопытно отметить, что в первоначальной редакции сатиры эти мотивы имели еще более острое звучание, намного превосходящее иронию Фонвизина. Николев сурово упрекал опрометчивых отцов, которые

                ...глупость чтоб свою совсем уж совершить,
                В пятнадцать лет пошлют в Париже доучить
                Несчастного сынка, в беспутстве возращенна.
                Каков же прилетит? повеса совершенна,
                Который ничему и там не научен,
                А только простячок в масоны посвящен.
                Иль, лучше я скажу, он только одурачен,
                А бедный кошелек дотла его истрачен.
                Но глупенький, прибыв в Москву, российский град,
                Гордяся, выдает лишь щеголям наряд,
                Которые его как бога обожают [2, с. 493].

        Решительное осуждение порочной практики бессистемных и бесполезных для нужд истинного образования заграничных вояжей Николев тесно увязывал с проблемой неадекватного выбора самим родителями педагогов-иностранцев, не способных, да и не стремящихся привить своим воспитанникам правила честной жизни и понимание истинных ценностей просвещения. По свидетельству Николева, многим главам семейств было свойственно чересчур легкомысленное отношение к воспитанию своих детей, неискоренимая склонность переложить эти трудные обязанности на плечи наемных учителей. В результате получалась типичная ситуация, ярко очерченная сатирическим пером поэта:

                Зародыша к добру не дав младым сердцам,
                Вверяя нрав детей распутным беглецам,
                Чтоб, моде следуя в угоду предрассудка,
                Противу совести и здравого рассудка,
                Чтоб просветить дитя, в чужие краи шлет,
                И скоро видим мы заморских птах полет:
                Дитя уж мужем стал, порядок знает светской,
                Но разум у него не вырос, тот же детской;
                Плод путешествия и отческих забот
                В едином вывозе несчетных странных мод;
                Отправлен баловнем, а возвращен уродом.
                Вот чем родителю похвастать пред народом! [2, с. 25]

        Своеобразным подведением итогов общественного обсуждения нецелесообразности использования модели заграничного образовательного путешествия стало одно из ключевых положений обширного трактата профессионального педагога – инспектора Благородного пансиона при Московском университете А. А. Прокоповича-Антонского «О воспитании», впервые обнародованного в 1798 году и позднее неоднократно переиздававшегося. Хорошо зная систему аргументов своих предшественников и во многом с ними солидаризуясь, Антонский постарался привести развернутое обоснование негативного взгляда на принятый в высшем обществе «обычай посылать молодых людей в чужие края», который в глазах патриотически ориентированного педагога-практика «едва ли не всегда был больше вреден, нежели полезен» [3, с. 70]. Антонский подвергает этот устоявшийся обычай подробному рассмотрению, опираясь в значительной степени на отчетливые критические мнения, высказанные к тому времени в отечественной литературе. 

        Помещаемый ниже фрагмент из трактата Антонского представляет собой примечательный образец плодотворного использования в педагогике программных суждений отечественных литераторов по столь важному и злободневному общественному вопросу, благодаря чему логические доводы педагога получили впечатляющее литературное оформление: «Не спорю – путешествие доставляет великие выгоды и удовольствия, но всем ли? – Малолетние, странствуя и с самыми умными наставниками, теряют только время, будучи еще в таких летах, когда они не способны обращать внимания на то, что примечательного может встретиться им в путешествии. Что увидят, что узнают они за пределами своего отечества? Нравы ли и установления иноплеменных народов, степень ли гражданского их совершенства и образ правления, состояние ли наук, художеств, торговли или источники, из которых течет благоденствие их и злосчастие, богатство и скудость, могущество и бессилие? Нет! Видеть и познавать сие есть дело не детей, но проницательного летами и мудростью созревшего наблюдателя. И где сыскать такого Ментора, который бы, провождая юное чадо по странам отдаленным, управлял его взорами, мыслями и сердцем? – который бы свергнул его со скалы соблазна в первую минуту опасности? – который бы начертал план его наблюдений, учения и опытов? – Такие люди чрезвычайно редки. – Сколько требуется от них познаний ума, прозорливости, осторожности! Они должны быть честны, благонравны, патриоты – и, если можно, русские. – Нельзя без ужаса представить себе, что и в сем случае многие часто поверяют детей своих безвестному иноземцу, который, нажив вредоносным наемничеством богатства и сокровища, возвращается на свою родину к тому же разврату, от которого прежде только отвлекла его нищета и бедность!» [3, с. 70–71].

        Ключевое слово «разврат», использованное Антонским для строгой моральной оценки результатов пагубного влияния недостойных наставников на нравственность вверенных их попечениям воспитанников, прямо перекликается с аналогичным мнением Николева, гневно вопрошавшего в своей сатире:

                Несчастна молодость за дорогие платы
                Что может приобресть?.. Учительски развраты,
                Поклоны с выжимкой, а правил никаких,
                Безбожие и ложь – вот просвещенье их! [2, с. 25]

        Как видим, русская литература и педагогика были единодушны в своем категорическом неприятии иностранных авантюристов, норовивших подвизаться на ниве образования. Более того: под этими словами вполне мог бы подписаться и сам Фонвизин, настолько они созвучны основному пафосу его «Недоросля» с колоритным образом псевдоучителя Вральмана.

        Впрочем, был в педагогической концепции Антонского один немаловажный элемент, в котором он существенно расходился с общественно-политическими взглядами Фонвизина. Речь идет о верноподданнически-монархической сервилистской тенденции, буквально пронизывающей весь трактат Антонского. Как известно, Фонвизин вызвал своим опубликованным в «Собеседнике любителей российского слова» в 1783 году острым и «неудобным» вопросом («Отчего многие приезжие из чужих краев, почитавшиеся тамо умными людьми, у нас почитаются дураками; и наоборот: отчего здешние умницы в чужих краях часто дураки?») высочайшее неудовольствие Екатерины II, лично ответившей дерзкому вопрошателю: «Оттого, что вкусы разные и что всякий народ имеет свой смысл» [4, с. 274].

        Благонамеренному Антонскому был совершенно чужд фонвизинский сарказм, а гораздо ближе оказалась логика ответа императрицы. По сути дела, он декларативно развернул екатерининский тезис об отличительном национальном своеобразии русского народа, выгодно отличающегося от всех иностранцев: «Чему учиться нам у иноплеменных? – Любви к отечеству, преданности к государям, приверженности к законам? – Веки свидетельствуют, что сие всегда было отличительною чертою великодушных россов. – Средствам, руководящим к просвещению ума, к образованию сердца, к воспитанию? – Возведем окрест очи наши и узрим повсюду к тому бесчисленные способы» [3, с. 73]. Иными словами, Антонский всеми силами постарался доказать явное преимущество отечественного просвещения перед европейским, и поэтому абсолютно закономерно, что в таком контексте сама модель заграничного образовательного путешествия казалась ему излишней, ненужной и даже противоречащей коренным основам русской системы образования и воспитания.       

                Литература

    1.  Фонвизин Д. И.  Собрание сочинений: В 2 т. Т. 1. – М.-Л: ГИХЛ, 1959. – XLVIII, 632 с. 
    2.  Поэты XVIII века: В 2 т. Т. 2. – Л.: Сов. писатель, 1972. – 592 с.      
    3.  Прокопович-Антонский А. А.  О воспитании. – 3-е изд. – М.: Тип. Императорского Московского университета, 1818. – 74 с.       
    4.  Фонвизин Д. И.  Собрание сочинений: В 2 т. Т. 2. – М.-Л.: ГИХЛ, 1959. – 742 с.   

         Октябрь 2007