Русский полуостров

    - Ты говорил, что в Крыму, в Сочи, дескать, до самой зимы купаются в море, - обратился ко мне Юра. - А у нас здесь круглый год купайся. Вот тебе и Север.
    - Ничего я не говорил тебе о Крыме и Сочи. Я говорил об океане.
    - В Крыму хорошо рядом с морем. А отойди от него на два-три километра – сваришься на 40-градусной жаре. Мне ближе камчатская прохлада. Кто не переносит южного зноя, тому Камчатка – рай. Таких мест, как Сочи, Крым – немало. Сервис, пляжи, развлечения...
    - Но везде по-своему, - возразил я. - А я с тобой согласен: Камчатка одна, в мире одна. Где ты залезешь зимой в воду, спустишься на лыжах с вулкана, увидишь рыбачащих медведей, прокатишься на оленях? И красная икра, оленина, крабы!
    - Не достаёт лишь верховой езды на медведях, - пошутил Юра. - А про оленей ты загнул. Они остались на Чукотке. Как-то раз я купил в городе тушёнку «Оленина», посмотрел на банке адрес производителя: Анадырь. Своей, камчатской, оленьей тушёнки нет. Свежемороженое мясо продают, да. На самом севере возродились оленеводческие хозяйства. Сначала надо было всё загубить, чтобы теперь тяжело возрождать.
    Мы сидели в горячем бассейне по самые уши, на головы наши сыпал январский снег, термометр застыл на минус четыре. Наш адрес: камчатский посёлок Паужетка, территория гостевого дворика. В бассейне термальная горячая вода. Для камчатцев купания среди зимы на свежем воздухе – обычное дело. А то и  Новый год встречают в бассейнах, их десятки или сотни – Паратунская долина с термальными водами и турбазами раскинулась на тридцать километров. Там нет никакой простуды.
    Из воды мы дружно ныряем в сугроб, из сугроба снова в воду. Самочувствие то же, что в русской бане. Со мной мои знакомые Юра, рыбак, шофёр и Дима, рыбообработчик. Мы заехали в Паужетку на Юрином КамАЗе. Это не Паратунская долина, а глубинка без сотовой связи, где жители снимают с тепличных грядок два годовых урожая огурцов и помидоров, выращивают южные фрукты. Теплицы обогреваются термальным теплом. Появились и гостевые дома с бассейнами.
    - Туризм у нас дорогой. Удовольствия любые, но цены конские, - продолжил Юра. - Вертолёт? Пожалуйста, хоть на вершину вулкана, хоть в Долину гейзеров. 150 тысяч в час. Хочешь с группой? Или хочешь один? Плати. Был такой турист – заказал себе вертолёт на четыре часа, выложил 600 тысяч наличкой. Есть и сплавы по рекам, сёрфинг, парапланы, снегоходы, сноуборды, пляжи на океане. Пляж – он и на Камчатке пляж. Но москвичам дешевле слетать в Африку. 10-дневный тур из Москвы на Камчатку стоит 200 тысяч. Это если ты в группе. Одному, без группы, дороже. Дикарём, ясно, экономней.
    - И все довольны. Второй Камчатки нет, - сказал я. - Даже из космоса она лучшая, равные ей только Байкал и Карелия. Так говорят космонавты. Смотрю я на вулканы – и во мне гуляет вольная воля.
    - Здесь же не было ссыльных, каторжных, здесь селились вольные люди. Камчатка – русский полуостров, 80 процентов жителей – русские. Но началось освоение. Сюда едут и едут узбеки. Садятся на большегрузы. Шофера они никудышные, но их берут. Кому-то надо работать, много чего строится, шоферов дефицит на грузовые машины. Узбеки порядочны, с восточной выдержкой. Как дальше будет? Они же оседают семьями, на всю жизнь… И осели хохлы-беженцы. Эти озлобленные, колючие. Презираю я беженцев. Беглецов. Бросили там хаты, родню, унесли свои животы. И уверены: Россия им обязана. Они терпеть не могут всё русское и всех русских.
    Я опять возразил:
    - Сюда бегут не хохлы. «Хохол» звучит гордо, это казак времён Тараса Бульбы. Они стриглись наголо, оставляя на макушке хохолки, хохлы.
    - Не хохолки, а чубы, чубчики, - заметил Дима.
    - И хохолки тоже.
    - Да хай им здоровеньки.
    - А Россия большая, всех примет, обогреет, простит, приютит. Россия любит пугать Америку, спасать весь мир, жалеть вредных соседей и забывать о себе, о своих. Даже национальных героев-спортсменов Родина не защитила. Их унижали перед Олимпиадой в Бразилии, освистывали на самой Олимпиаде, унизили перед Олимпиадой в Корее…
    - Забывать о своих, смеяться над своими – это точно, - кивнул Дима. - Сложилось мнение, что москвичи – люди чёрствые, а камчатцы – отзывчивые, чуткие. Есть и наоборот, и нередко. От нутра идёт, а не от географии. Работодатели на Камчатке жестокие. Я слышал от мужиков о здешних кидалах и сам побывал в дураках. Летом я работал в Усть-Большерецке, на путине. Хорошо, если попадёшь на солидный завод, с крутыми объёмами типа Ивашки, Озерновского. Там технологии, дисциплина, чистота, вкусная еда, зарплата, проезд за их счёт. На те заводы очереди из работяг, на год вперёд пишут заявления, Зато полным-полно воровских заводиков, где заработки непредсказуемы. Точнее, предсказуемы – их там нет, там старые грабли. Уж и не помню, кто из нашей толпы, засидевшейся на безрыбном Сахалине, разыскал телефон хозяйки того завода. «Работой завалим с первого дня до самого ноября, - сообщила она. - Домой увезёте по пять килограммов икры – премия каждому, мой закон. Деньги на перелёт скину вашему старшему». Мы обалдели. Камчатка! Рыбный край! Хасаевна, мать наша! Через день от Хасаевны пришла эсэмэска: «Вылетайте за свой счёт. По приезду компенсирую». Перед посадкой в самолёт старший позвонил ей: «Куда нам ехать из аэропорта?» Она заорала: «Вас встретят». В Елизово нас никто не встретил. Опять звоним, в ответ слышим: «Снимите хостел. Утром всех заберём». Мы проявили находчивость: «За эти же деньги можно заказать такси до вас». «Заказывайте. Деньги верну». Так на двух микроавтобусах мы приехали ранним утром в Усть-Большерецк. Над калиткой увидели красивую табличку: Рыбоконсервный завод «Лосось». И красота кончилась. Возможно, когда-то в цехе кипела работа, но мы увидели свалку. Завод вышел в хлам. Забитые сливные ямы, горы старого и свежего мусора, вонь, мухи в столовой, в туалетах, в душевых, опарыши в прокисшем складе. Разве такое бывает на пищевых предприятиях? Бывает. И просроченные, с червями и мышами, продукты жрали. О медпункте и речи нет. Значит, нас заманили на уборку этого дерьма. Да, не наш год, но за хозработы тоже платят, - подумали мы и занялись «подготовкой к путине». Правда, путина на побережье шла на убыль, но русский человек умеет верить в чудеса. Просьбу заключить договор Хасаевна отмела: «Я работаю на честном слове». «Ты загляни хоть в наши паспорта, в медкнижки». «Да как-нибудь, на досуге. Со дня на день пойдёт кижуч». Не пойдёт он. Вроде и конвейер на ходу, и морозильные шкафы, но дело не поставлено, цех не отлажен, не настроен, мастер не просыхает от питья. Не везут сюда сырьё рыбаки. Хозяйке впарили заводик в аренду, у неё, похоже, нет опыта и вообще ничего нет. Она не добывает рыбу, а покупает её у сомалийцев…
    Юра засмеялся. Он-то знает, кто такие сомалийцы.
    - У браконьеров, - пояснил мне Дима. - Нам всё равно, не пойман – не вор, но зазывать людей из-за моря на уборку помоек – это сильно. Сезонники вынесут любые условия ради рубля, но девкам-то за что? Как им мыться в ледяном душе? Как-то умудрялись и остались девками, от них вкусно пахло. С грехом пополам заморозили мы десять тонн кижуча. Наша леди не потеряла дух, запела о скорой зимней путине, о сотнях тонн корюшки, о крабах. Мы ей о своём – об авансе, о расчёте, она о своём, затем отбыла в Петропавловск. Ни хлеба, ни чая, один «суп из топора», спасибо повару, он тоже из наших. 13 сентября ночью температура резко упала до ноля. Утром глядим: все мухи сдохли, люди пока живы. Тактика Хасаевны проста: отсидят работяги неделю, две, три на подножном корме, без тепла и в конце концов уедут. Куда им деваться? Все одеты по-летнему. Захочет мать, жена увидеть сына, мужа и вышлет деньги. Ну сотворят мужички в отместку маленькую пакость – это же некритично. Дома их ждут семейные трагедии, да ей ли до них дело? Тактика известна всем сезонникам, но мы опять заглотили. А почему? От дикой безработицы бежим сюда. От бедности. Не убежать. Кстати, деньги за такси она вернула, за авиаперелёт – нет. Заработанные копейки не давала. «Вышлю на карточку». Она поистратилась, привезла из города дорогую собачонку. Махонькую, страшную, но, сказали нам, очень породистую. Мы озверели, затеяли мордобои на ножах с её мастером – тогда она кое-что заплатила.
    - Как же ты выехал домой? - сжалился Юра.
    - Я ещё не выехал. Собираюсь. После путины нанялся я дровосеком в Елизово. На 30 тысяч наколол дровишек. Хозяин снова не упомянул о паспорте. Неужто я никому не интересен? Там, на даче я и жил в его домике. С ноября спал в телогрейке и под двумя матрасами. Хотел поработать до весны, но замёрз. Домик летний, дырявый, печка нагоняла тепло до восьми градусов, не выше. В декабре подался я в охранники. Там анекдот почище усть-большерецкого. Как-нибудь расскажу.
    - Таких работ, где берут без документов, на Камчатке хватает, - согласился Юра.
    - И везде не платят. Свои 30 тысяч за дрова я тоже не быстро получил. Хозяин-то хотел кинуть, но случайно я вызнал его адрес. Само собой, он испугался за квартиру, за семью. Кто я? Он меня не знает, а я знаю его насквозь. И решил он: надо платить… По трассе от Петропавловска до Елизово тихо пыхтят воровские ангары, цеха, минифермы, лесопилки, дроварубки. Все эти тихушники кидают нашего брата – приезжего. Здесь окраина, здесь правды не найдёшь.
    - Успокойся, - остановил его Юра. - Ты пересидел в горячей воде, перегрелся химией. В бассейне вся таблица Менделеева. Тебя надо искупать в океане, тогда ты изменишь мнение о Камчатке. Сунешь ногу в океан – будто миллион иголок в тебя вонзится. Мигом очухаешься.
    - Я вот слышу, вижу в телике, читаю в газетах – чинуши трещат: мы создадим новые рабочие места, достойные условия работы и жизни, - Дима не успокоился. - Они трещали так десять лет назад и через десять лет не изменят себе, и всё о будушем. А на деле чернуха без договоров, кидалово. Я не видел счастливых работяг. От ваших проектов в наших карманах не стало толще. Народ тянет свою бурлацкую лямку. Ты ведь журналист, - привлёк он меня к беседе. - О жизни пишешь. На какие деньги ты разъезжаешь туда-сюда – не моё дело. Но не пиши сказки, пиши о людях, которым о душе подумать некогда. В русской провинции человек не может найти себе работу по душе. Лишь бы куда, лишь бы кем, лишь бы выжить. Какая это жизнь? Моя бы воля, я закрыл бы все воровские фирмочки, в первую очередь рыбные заводики на побережье. Ткни наугад и наткнёшься: халтура, обман по зарплате, гниющие харчи, антисанитария, отсутствие техники безопасности, медицинской аптечки, информации. А технологии... Ломы, лопаты, кувалды, молотки. Сила национального бизнеса: сто работяг куют первобытным трудом миллионы для одного, для хозяина. Или для троих, для пятерых хозяев. Работяги получат свою минималку и напьются от счастья: ура, не кинули. От моря до магазина рыба проходит длинный путь. На этом пути срубают маржу плуты разных званий, а меньше всех ломовые кони в цехах рыбозаводов. «Гвозди бы делать из этих людей». Из нас и делают гвозди. На нас шлифуют рыночный метод: одурачивание. Те, кто владеет этим методом с размахом – деловые люди, успешные люди, уважаемые люди. Те, кто без размаха – плуты. Те, кто не владеет – лохи, лузеры, людишки. Хозяин завода – он уважаемый человек. Любой наёмный мастер, завпроизводством, директор – плут. А работяги – лохи… Что за прок от таких воров? Налоги они не платят, людей дурят, рыбу сдают по серым схемам.
    - Есть и другое, - перебил я. - Остынь. Я знаю другие образцы. Не всё уж так черно. Мне нужен свет, хотя бы от свечки. В темноте я плохо вижу. Если света нет снаружи – он сидит внутри. Понимаешь?
    - Не очень. Всё, что ни делается – к лучшему. Но где же оно, моё лучшее? Ни снаружи, ни внутри.
    Мы покинули бассейн, убежали в раздевалку. Я спросил у Юры:
    - А ты здешний? Или приезжий?
    - Я северный, с Чукотки. Спустился как-то за солью на юг, на Камчатку, да и остался. Сначала пошёл рыбаком на невод, потом узнали, что я дружу с КамАЗом, предложили порулить в путину. Честно сказали: придётся поплавать.
    - Это как?
    - Это когда вся машина уходит под воду, одна воздушка торчит. Так пересекаем речки в часы отлива.
    То ли он шутит, то ли нет.
    - И долго едешь под водой?
    - Недолго. Минуту, две минуты.
    - Полегче нельзя, что ли?
    - Это самое лёгкое. Легче некуда.
    - Да разве в КамАЗе такая герметичная кабина?
    - Нет, конечно. Из всех щелей брызжет, ты по колено в воде, но дизелю хоть бы что. Иные мужики едут в отлив не по устью, а по морю. Чуть-чуть неверный поворот руля – и тебя засасывает в песок. Немало машин ушло на моей памяти. Море забирает себе навечно. Дешевле купить новую, чем откопать. Мы вчетвером спасали УРАЛ, полночи боролись, с нами был бульдозер и тросы. Мы роем, а море вниз тянет.
    - Отрыли?
    - Не успели. Море победило.
    - Шофера-то как спасаются?
    - Кто как. Раньше тонули, последние годы не слышно.
    - Рисковая технология, - заключил я.
    - Нормальная, - поправил Юра. - Иначе не заработать.
    - Из тебя тоже делают гвозди.   
    Дима поинтересовался у меня:
    - Ты же, как и я, не местный?
    - Дальний. И задержусь, однако.
    - Зачем? Что на Камчатке делать?
    - Ты знаешь о программе «Дальневосточный гектар»?
    - Знаю. Но ты слишком интеллигент для работы на земле.
    - Я же не говорю, что беру землю… А к твоему сведению, всякое новое дело интеллигенты и вывозят. Не замечал? Позамечай.
    - Что за герой – интеллигент? Простыми словами, - зажёгся Юра.
    - Ну, это человек, который чует, что его облапошила продавщица, и всё равно из него вырывается «спасибо». Который знает, что его не видят и всё же не запустит окурок мимо урны, - так я ответил. - Потому и на земле получится, земля оценит.
    - С какой же стати на эти дармовые гектары куча заявок от москвичей? - Дима выругался. - Они поедут сюда выращивать свиней?
    - Разве москвичи не имеют рук и ног? Зато местные не спешат.
    - Через пять лет барыги выкупят участки у соседей и начнут торговать землёй, сдавать её местным в аренду, снимать сливки. С умом москвичи.
    - Ну да, барыги вступят в игру позднее, а почву подготовят интеллигенты-романтики.
    - И останутся ни с чем.
    - Ты обижен на всё, на всех. До обиженных, как до жирафов, туго доходит. Пока одни обижаются, вторые соображают. По-моему, эта идея не худшее из того, что спустили нам сверху. Не сразу, не завтра, но пойдут дела. Будет много мусора, обмана, обид, слёз, но и успехи будут. Кто-то что-то вырастит, построит, возникнут посёлки. Или пусть земля пустует? Может, я и заблуждаюсь.
    - Москвичи скупают все приличные рыбозаводы. Завтра за землю возьмутся.
    - Ты непробиваем, ты разобьёшь любую идею. Чего тебе надо? Шире дыши.
    - Темно дышать.
    - Писец ещё впереди. Ты не забыл 90-е годы?
    - Не забыл. В 98-м я дембельнулся, устроился работать, а в августе ударил дефолт, мой шеф смылся, не отдав мне трёхмесячную зарплату. В те дни меня осенило: я лох. И вот уже двадцать лет пытаюсь вылезти из лохов в белые люди, да всё никак.
    - Скоро ты взвоешь: какая прекрасная жизнь была двадцать лет назад…
    - А ты не взвоешь?
    - Не взвою. Мой свет – внутри.
    - Хочу понять тебя и не могу. Ты живёшь и рассуждаешь как-то загадочно, по-книжному.
    - Я прочитал сотни хороших книг…
    - Заметно… Но куда ещё хуже?
    - Лопнет мыльный пузырь. Должен же он лопнуть… Да, а где нынче здорово живут? В Америке людей расстреливают десятками прямо в церкви. В Европе девчонки боятся выйти вечером из дома, их ловят мигранты. В Японии штормит, трясёт.
    - Это нам так из телевизора внушают про Европу. Мол, они в страхе перед арабами. Не верю я телевизору.
    - Никто ему не верит.
    - Эх, лопни весь их мыльный пузырь.
    - О вкусах не спорят, - вмешался Юра. - Если нет желания шевелить мозгами, человек найдёт десять причин: нельзя, невозможно, нереально, ненадёжно, недоходно, незаконно. Осталось гнуть спину дровосеком и жить зимой в летнем домике. Ты не возмущайся, - упредил он Диму. - Я такой же. Не умею бегать по конторам, оформлять бумаги. Далёк я от этого. Не моё. Мне милей крутить баранку. Поехали-ка на океан, пока я свободен. Начальник мой на материке загулял. Дима, будем купаться, лечить тебя от перегрева. Заправляемся и едем.
    - В январе лезть в океан? - опешил Дима.
    - Удали из головы горячие мысли. Живи проще. Жизнь одна, второй нет.
    Я почувствовал прилив сил:
    - На зимний пляж! Юра, чем же океан круче моря?
    - Море шумит, океан ревёт. А волна идёт – будто небеса рушатся. Сам увидишь.
    … В дороге Дима повернулся ко мне:
    - Ты, видно, одинок?
    - Нет, не одинок. Есть в Сибири дом с рябиновым палисадником, с садом и огородом, с теплицей и баней. Весной и летом в саду стоит ягодный аромат, осенью зреет урожай, зимой белым-бело. А в доме, во дворе весь год благодать. Это от хозяйки. Она женщина с сильной душой, дорогой мой человек. К ней возвращаюсь я после трудовых подвигов.
    - Что значит - сильная душа?
    - Золотая. В золоте - сила.
    - Как по нотам. Ты счастливый, тебе есть кем дорожить. А мне и вспомнить некого добрым словом. Уж не до счастья.
    - Ещё и слезу пусти, - вспылил Юра.
    Дима ушёл в себя.
    …Мы выехали на бездорожье. Накатили острые ощущения под прыжки на кочках. Над нами урчало, и ближе, ближе.
    - Юра, что это? - крикнул я.
    Он заглушил двигатель. Урчание выросло в рокот. Юра объяснил:
    - Это ревёт Тихий океан. Он совсем не тихий.