Не один в Лондоне

         Это был близкий и знойный день - один из самых жарких собачьих дней - даже на открытой местности, где тёмно-зелёные листья никогда не шевелились на стеблях с восхода солнца, где птицы оказывались слишком вялыми для любых песен или слабо щебетать время от времени. В течение всего дня солнце непрерывно светило на улицах Лондона с яростным ярким светом и пылающим жаром, пока босоногие дети не чувствовали пыльный тротуар под своим подошвами почти так же болезненно, как ледяной тротуар голыми ногами в зиму. В парках и на каждом открытом пространстве, особенно о прохладных брызгах фонтанов на Чаринг-Кросс, люди, которые сбежали с переполненных и невентилируемых переулков, грелись на солнце или искали каждый угол, где могла быть удобная тень. Но в переулках и трущобах воздух был тяжёл от жары и пыли, а густые пары плавали вверх и вниз, наполненные отвратительными запахами от остатков рыбы и овощей, разлагающихся в желобах. Над головой маленькая, прямая полоса неба была почти белой, и свет, когда он падал, казалось, дрожал от бремени собственного горящего тепла.

        Из одной из небольших транспортных артерий, лежащих между Холборном и Стрэндом, открывается узкий переулок, не более шести или семи футов в поперечнике, с высокими зданиями с каждой стороны. По большей части первые этажи состоят из небольших магазинов; потому что аллея не слепая, она ведет от улицы к другой улице и образует, по сути, короткий путь к ней, довольно часто используемый. Эти магазины не имеют какого-либо размера или важности: магазинчик с немного скудным выбором овощей и фруктов, брокерский магазин, показывающий странные шансы и конец хозяйственных товаров, два или три других, и, в конце концов, самый дальний от главной магистрали, но ближе к тихой и респектабельной улице за ее пределами, очень скромно выглядящая маленькая витрина с несколькими газетами, довольно желтыми пакетами канцелярских товаров и двумя или тремя книгами баллад.

Магазин был даже меньше, чем его окно. После того, как вошли два клиента - если бы такое событие могло когда-либо произойти, - было бы почти невозможно найти место для третьего. В конце была небольшая стойка с падающей откидной створкой, по которой можно было попасть в гостиную, лежащую за магазином. Этим вечером заслонка была закрыта - определенный признак того, что у Джеймса Оливера, новостного агента, был какой-то гость, потому что в противном случае не было бы случая уменьшить скудный размер стойки. Комната снаружи была темной, действительно очень темной для времени суток; ибо, хотя наступал вечер, и солнце наконец-то садилось, оно еще не перестало блестяще светить в великий город. Но в доме Джеймса Оливера газ уже горел в небольшом устойчивом пламени, который никогда не мерцал в неподвижном, горячем воздухе, хотя и дверь, и окно были широко открыты. Ибо было окно, хотя его было легко не заметить, открывающееся в проход шириной в четыре фута, которое мрачно вело в еще более тесный и жаркий двор, лежащий в самом центре лабиринта улиц. Поскольку дома были четырехэтажными, легко понять, что очень мало солнечного света могло проникнуть в комнату Оливера за его магазином, и что даже в полдень там было сумерки. Эта комната была вообще лучше, чем мог предположить незнакомец, имея два или три странных маленьких уголка и ниши, позаимствованных из пространства, принадлежащего соседнему дому; поскольку здания были старыми и, вероятно, когда-то были одним большим жилищем. Это была явно единственная квартира, которую владелец имел; и все это было устроено человеком, живущим в одиночестве, потому что во взгляде скудной мебели было что-то почти безнадежное, хотя оно было чистым и цельным. Был пожар, но он потух, и угли были черными в решетке, в то время как чайник все еще сидел на верхней панели с печальным выражением пренебрежения.

Джеймс Оливер сам поставил свой стул рядом с открытой дверью, где он мог следить за магазином - бесполезная мера предосторожности, поскольку в этот час ни один покупатель никогда не обращался к нему. Он был стариком и казался очень старым и немощным в тусклом свете. Он был худым и щадящим, с той особенной щедростью, которая вытекает из привычки всегда есть меньше, чем можно. Его зубы, которым никогда не было слишком много дел, исчезли несколько лет назад, и его щеки впали довольно глубоко. Тонкая сеть морщин сморщила уголки его глаз и рта. Он нагнулся и долго двигался с медлительностью и рассудительностью. И все же его лицо было очень приятным - веселое, нежное, спокойное лицо, время от времени освещенное улыбкой, но с достаточной редкостью, чтобы сделать его более желанным и более заметным, когда оно появилось.

В этот жаркий вечер у старого Оливера была посетительница, аккуратная, маленькая, изящная женщина, с небольшим сходством с собой, которая приводила свою комнату в порядок и следила за ремонтом, необходимым для его белья. Она просто заменяла свою иголку, хлопок и пуговицы в старомодной домохозяйке, которую она всегда носила в своем кармане, а затем собиралась надеть черный шелковый капот и цветную шаль, прежде чем попрощаться с ним.

«Э-э, Шарлотта, - сказал Оливер, сделав долгий и трудный вдох, - что бы я дал, чтобы быть на вершине рекины, увидев, что солнце садится этим вечером! Много-много летнего дня мы провели там, когда мы были молоды, и все мы живы. Помните, сколько миль страны мы могли видеть вокруг нас, и как свежий воздух дул через тысячи зеленых полей? Почему я однажды видел Сноудона, более чем в шестидесяти милях от него? Когда мои глаза были молоды и был ясный закат, я всегда думаю о вершине рекина, когда читаю, как Моисей поднимается на гору Писга и видит всю землю вокруг него, север и юг, восток и запад. ! теперь у нас все изменилось! "

"Ах! Это как другой мир!" сказала старуха, медленно качая головой. «Все люди, которых я раньше шил в Астоне, Аппингтоне и Оверлхилле, к этому моменту уже в основном ушли или умерли. Это совсем не похоже на одно и то же место. И теперь нет никого, кроме нас с тобой» , брат Джеймс. Ну, хорошо! Это одиноко, стареет. "

   "Да, одинокий, но не совсем одинокий", - ответил старый Оливер мечтательным голосом. "Я немного вижу и просто немного глухой, и я не чувствую себя совсем так, как раньше; но у меня есть кое-что, чего я раньше не имел. Иногда вечером, перед тем как я зажёг светильник, у меня такое чувство, будто я почти вижу Господа Иисуса и слышу, как он разговаривает со мной. Он смотрит на меня как на нашего старшего брата, который умер, когда мы были маленькими. Шарлотта Ты помнишь его? Белое, спокойное, терпеливое лицо, с улыбкой, как солнце, сияющее за облаками. Ну, я не могу сказать, сон это или нет, но есть лицо, которое смотрит на меня или, кажется, смотрит на меня. из сумрака, и я думаю про себя, может быть, Господь Иисус говорит: "Старый Оливер одинок в темноте, и его глаза становятся тусклыми. Я частично равнодушен к нему. Затем он приходит и сидит здесь со мной некоторое время".

"О, это всё так, ты живёшь в одиночестве, - резко сказала Шарлотта.
"Возможно, так! Возможно, так!" ответил старик, кротко вздохнув; "но я должен быть очень одиноким без этого."

Они больше не разговаривали.
*
начало книги "Один в Лондоне"

 Хесба Стреттон (настоящее имя Сара Смит) — христианская писательница викторианской Англии, общественный деятель. Автор около 40 книг. Ещё при жизни автора было продано более 2 миллионов книг, переведенных на 15 иностранных языков. Сара родилась в семье книготорговца Бенджамина Смита. Она и ее старшая сестра посещали школу в городе, но в основном девочки занимались самообразованием. Около 1867 года переехала на жительство в Снерсбрук, район северо-восточного Лондона. Хесба Стреттон обращала внимание читателей на социальные и моральные проблемы английского общества современной ей эпохи.