XI

Я вынимаю из кармана острую бритву. Ведь если хочешь создать, пора научиться рушить.

Я закрываю глаза. Открываю глаза. Ведь тогда я не засыпал. Ты помнишь.

Все мы тут были лишь тягловым скотом. Всего лишь животными. И я был всего лишь мясом. Тем зверем в клетке, тем фаршем при жизни. Но такова была моя суть – я любил входить в двери с ноги.

Давай будем тише. Если я выглядел как маргинал – это еще не значит, что я сотворю с тобой что-то ужасное. Я за добро отдал больше, чем во мне было. И если на моих сбитых костяшках не заживала кожа – может быть, мне так просто нравилось. Разложим по фактам. Это я был тем тихим парнем с налетом могильной сырости. Это я был той странной куклой с застрявшими иглами. Это я был той доброй игрушкой, в которой не видно монстров. И я был тем монстром, с которым тебе не играть, если он разозлится.

Это было не новое приключение. Это был апогей пустоты, в которую из пустоты я рвал когти. Посмотри в эту жизнь из дождей, где гробы из бетона даже не твой зиккурат. Тут людей жрал психоз, пока те забивали нутро коробком без рецепта. И пока в темной чаще лесов люди режут друг друга за синтетический дым, людей травит снаружи их прогнивший и нищий навсегда обездушенный мир. Такой вроде большой, но такой вот чрезмерно узкий. Такой мелкий на самом деле, такой гнусный и тесный.

И дабы не сойти с ума от скуки, дабы не изойти до конца от боли, я вместил свою тушу под молоток, чтобы боль стала ниже уровнем, стала физической. И там была сила, там я раздавил в себе каждую слабость. Там тело мое саднило, но звери мои были сыты. Когда ты живешь без любви, ты находишь опору в ненависти, пока эта же ненависть тебя не разрушит. В умении ненавидеть я тоже нашел искусство, как бы ни осуждали. Моей платой за то стали глаза мертвой рыбы. Если ты для начала захочешь мне врезать, а потом уже только узнать, это был верный признак того, что за мной всюду был этот шлейф. А потом красноглазые зимы залечат нас сонным параличом.

Многое было в той самой моей нищете. Я рылся во всем этом, пытаясь найти и достучаться до себя настоящего. Ведь людей рядом не было. Были вернее, но в жизни в общем, а не конкретно в моей жизни. Если ты впускаешь в себя человека – ты либо глотаешь иголку, либо становишься цельным. В моем случае я был ежиком. Даже самые близкие братья не вытащат тебя из твоей головы. О пленке же внешних обстоятельств и причин я вовсе молчу. Может быть, это и значимо, это, черт возьми, было значимо, но в конце концов ты приходишь к тому, что реальность твоя такова, какой ты ее видишь. И только это имеет значение.