Полустанок

памяти Сашки Виноградова


мелодрама в 2-х частях


места действия _ железнодорожный полустанок и купе вагона
время действия _ 31 декабря



действующие лица:

ЕЛЕНА, начальник полустанка
НИКИФОРОВ, артист
ШУГАМАС, зоотехник
ПОДПАЛЫЙ, лесничий

КЛАВА
ШУРОК
АРСЕНИЙ
ЕГОР, проводник

ПАШКОВ
ЧИРИН
ГОРОДЕЦ
ЛАРИСА, проводница


примечание:
всех персонажей могут сыграть 4 актёра (1 жен./ 3 муж.)






ВНИМАНИЕ! Все авторские права на произведение защищены законами России, международным законодательством, и принадлежат автору. Запрещается его издание и переиздание, размножение, публичное исполнение, помещение спектаклей по нему в интернет, экранизация, перевод на иностранные языки, внесение изменений в текст при постановке (в том числе изменение названия) без письменного разрешения автора









Часть 1


Новелла 1

действующие лица:
ЕЛЕНА, начальник полустанка
НИКИФОРОВ, артист
ШУГАМАС, зоотехник
ПОДПАЛЫЙ, лесничий

Географическая таёжная глухомань. Тишина. Красота. Безлюдно. Мороз за сорок градусов. В 3-х километрах от узкоколейки расположен посёлок под названием Сивая Маска. Железнодорожный полустанок размещён в старом небольшом домике, состоящем из двух маленьких комнат для работников за закрытыми двери и большой комнаты, исполняющей функции зала ожидания. Печное отопление, с древней буржуйкой посредине. Два окна в наледи. Пара скамеек, сколоченных из трёх деревянных сидений со спинками, каждая. Закрытое окошко кассы.
В максимально утеплённой одежде, рядом с буржуйкой сидит Никифоров, с гитарой и аудиоплеером, записывает со слуха песню в тетрадку и тут же пробует.

НИКИФОРОВ (напевая, наигрывая).
«Я назвал мою собаку в честь себя же самого,
Я назвал собаку Бардом, и как будто – ничего.
Правда, если кликнут барда, то, прохожих веселя,
Вам откликнутся совместно сразу оба кобеля.
Мы не то, чтобы похожи… вою я почти, как он,
Он поёт, как я, недаром пёсик Бардом наречён…
В волкодавы Бард не выйдет, я ж его не выбирал,
Он, как всякий тип с гитарой – приблудившийся нахал.
Стоит мне чихнуть, как тут же пёс сменить меня и рад –
Всем давным-давно неважно, что там барды им бардят.
Если он простынет, друга мне сменить не суждено,
Так как их собачьим дамам это всё – не всё равно.
Вот уж в чём мы с ним, как братья, в самом главном и святом:
Он – ко мне, а я – к гитаре присобачен поводком.
Есть для каждого ошейник – судьбоносная петля!
Так и дышим: оба – барды, два бродяги – кобеля».

С улицы входит Шугамас, с огромным рюкзаком.

ШУГАМАС. О!.. Тепло, люди… Африка! Приветствую.
НИКИФОРОВ. И вас с наступающим.
ШУГАМАС. А, знаю! Был вчера на вашем концерте. В коровнике Красноборска. Александр Никифоров!
НИКИФОРОВ. Очень приятно.
ШУГАМАС. В шесть утра, развесёлым дояркам, в красном уголке поёт Окуджаву: «Вставай, вставай, однополчанин»… А у самого замок на ширинке расстёгнут!
НИКИФОРОВ. И что, бывает…
ШУГАМАС. Да, конечно, ерунда, не стесняйтесь. Просто слова песни очень уж пикантные подвернулись. Мы – тёзки. Да не дуйтесь вы, всё путём.

Распахивается дверь служебных помещений, выходит Елена.

ЕЛЕНА. Вы тоже в город?
ШУГАМАС. Да.
НИКИФОРОВ. Ну, что там?
ЕЛЕНА. Одно слово: ёлки зелёные!
ШУГАМАС. Два. Два слова.
НИКИФОРОВ. А у начальника нашего вокзала оно одно.
ЕЛЕНА. Замело путь основательно, заключённых подвезли на расчистку.
НИКИФОРОВ. Вы же говорили – солдат?
ЕЛЕНА. Снеговые завалы такие, что никаких солдат не хватает.
ШУГАМАС. Так мы здесь застряли?
ЕЛЕНА. Наверное.
ШУГАМАС. Сегодня тридцать первое декабря!
НИКИФОРОВ. Думаете, я не в курсе!?
ШУГАМАС. Нет, ну, так нельзя…
ЕЛЕНА. Если пойти не к кому, останетесь здесь, сколько нужно.
ШУГАМАС. Сообщите начальству, пусть доставляют нас домой!
ЕЛЕНА. К ним домой?
ШУГАМАС. К себе. К нам. Меня к мене, ко мне!
ЕЛЕНА. Как?
ШУГАМАС. Да хоть как!
ЕЛЕНА. Успокойтесь, я позвонила всем, кому смогла. Как-то же утрясётся. Я - у себя. (Уходит в подсобку.)
ШУГАМАС. Да как так-то!?
НИКИФОРОВ. Надо было автотранспортом.
ШУГАМАС. Вы, конечно, уже позвонили, куда следует, по своим каналам, господин народный артист этого зачуханного беспросветного края, и за вами вот-вот прибудет вертолёт?
НИКИФОРОВ. Мы в домике, дрова есть, природа божественной красоты…
ШУГАМАС. У меня семья! Меня ждут!
НИКИФОРОВ. Та же байда.
ШУГАМАС. Нет, ну, не знаю. Слов нет, одна матерщина!
НИКИФОРОВ. Бывает хуже.
ШУГАМАС. Хуже!?
НИКИФОРОВ. Отвечаю.
ШУГАМАС. У кого-то, может, и бывает, а у меня не бывало никогда.
НИКИФОРОВ. Что, вся жизнь гладка, как федеральное шоссе?
ШУГАМАС. С ухабами, с колдобинами, я же зоотехник, мотает-то по области так, что иной раз небо с овчинку, но только не так, как сейчас. Жена на развод подала, коза, обещала забрать заявление после новогодних праздников, а меня, в самвый семейный праздник, дома нет. И доказывай потом, что ты не верблюд гулящий.
НИКИФОРОВ. Понятно.
ШУГАМАС. Что понятно?
НИКИФОРОВ. Ходок.
ШУГАМАС. Я – мужчина!
НИКИФОРОВ. Тогда закрой рот, прекрати истерику и не мотай нервы людям.
ШУГАМАС. Что!? Что-что-что? А хотя вы правы. Жизнь одна и живём мы её один раз.
НИКИФОРОВ. И, поверьте, тёзка, совершенно необязательно делать это с одной и той же женщиной.
ШУГАМАС. Кто бы спорил.
НИКИФОРОВ. Сколько раз?
ШУГАМАС. Четырежды.
НИКИФОРОВ. Солидно! А я всего лишь в третий. Но в единственный.
ШУГАМАС. А я в детстве мечтал всю жизнь с одной и той же. Не срослось. И сейчас, согласитесь, ситуация дрянь.
НИКИФОРОВ. Бывает хуже. Рассказать?
ШУГАМАС. Что?
НИКИФОРОВ. История одна из жизни, такая новелла.
ШУГАМАС. Выпьем?
НИКИФОРОВ. А как же, на то он и снежный завал, чтоб выпить с чистой совестью. У меня водка.
ШУГАМАС. Да ну, ей-богу, оглянитесь, Александр, где находитесь, и примите на грудь законного местного напитка.
НИКИФОРОВ. В смысле?
ШУГАМАС. Посёлок называется Сивая Маска. Соответственно, главный местный напиток – что?
НИКИФОРОВ. Сивуха, что ли?
ШУГАМАС (доставая продукты из рюкзака). Истинный артист, понимает народ! Медвежатинка, сальце-с… всё, как в лучших домах Лондона и Парижа.
НИКИФОРОВ. Ну, сивухи-то не очень хотелось бы…
ШУГАМАС. «Сивуха» - это для красного словца, на самом деле, первачок, как ангельские слёзки. Я покуда накрываю, вы рассказывайте, рассказывайте…
НИКИФОРОВ. Что?
ШУГАМАС. Ну, что там за новелла хуже нашей.
НИКИФОРОВ. А! Ну, да. Короче, ехал поезд в Новый Год…

С улицы входит Подпалый, в медицинской маске, с большой сумкой.

ПОДПАЛЫЙ. Прошу всех не нарушать масочного режима. Что непонятного? Наденьте маски, как положено!
НИКИФОРОВ. В этой глухомани?
ПОДПАЛЫЙ. Эта глухомань называется Российская Федерация! И я требую соблюдения общегражданского повиновения.
НИКИФОРОВ. Вот не думал, что здесь найдётся такое…
ПОДПАЛЫЙ. Прекратить болтовню! Хватит разносить заразу без маски! Надеть!
НИКИФОРОВ. Ты на меня не ори…
ШУГАМАС. Мужики, хорош психовать! Саня, тёзка, формально он же прав.
ПОДПАЛЫЙ. И неформально тоже! Как угодно, со всех сторон!
ШУГАМАС. Всё-всё, вот моя маска, надеваю. Саня, шут с ним.
НИКИФОРОВ. Ладно, уже ищу. Вот же злостный телезритель какой…
ШУГАМАС (в маске). Телепотребитель.
НИКИФОРОВ. Истеричка.
ПОДПАЛЫЙ. Я на вас не реагирую.
НИКИФОРОВ. Я с ним пить не стану.
ШУГАМАС. Такие не пьют, пока телевизор команду не даст, ни грамма вовнутрь, ни шагу в сторону.
ПОДПАЛЫЙ. Просто наденьте маску и не надо обращать на меня внимания, как я на вас.
НИКИФОРОВ. А если не надену, что ты сделаешь?
ПОДПАЛЫЙ. Дышите в сторону от меня! А если не наденете, я напишу в соответствующие органы, и начальника полустанка оштрафуют, как минимум. А как максимум, уволят.
НИКИФОРОВ. Вот страна непуганых дебилов…
ПОДПАЛЫЙ. Пуганых, пуганых!
ШУГАМАС. Да хватит уже, оба!
НИКИФОРОВ (надев маску). Всё, напялил! Как же я ненавижу намордники на людях, как будто мы точно произошли от обезьян.
ШУГАМАС. Ну, выпьем за тёплое место среди таёжных лютых заморозков, и послушаем обещанную историю типа новеллы. Прошу, тёзка, к столу. Или, точнее сказать, к нашему импровизированному натюрморту.
НИКИФОРОВ. Спасибо. Со знакомством, тёзка, ура. (Выпивает.)
ШУГАМАС. Ура. И да здравствуем все мы. (Выпивает.)
НИКИФОРОВ. Особенно слева.
ШУГАМАС. Не заводись, шут с ним.

С улицы входит Елена, с охапкой дров, в медицинской маске.

ЕЛЕНА. Дрова, кому дрова…
НИКИФОРОВ. Дрова!
ШУГАМАС. Да ну, зачем вы сами, сказали бы нам…
ЕЛЕНА (сложив дрова). За печкой следить надо, горожане. (Шурудит кочергой в печи.) Вас не оставишь одних, будет мне сегодня Новый Год.
ШУГАМАС. Не волнуйтесь, я деревенский. Просто не знал, что надо следить. Давайте кочергу, всё сделаю.
ЕЛЕНА. Аккуратнее только, искры чтоб не посыпали, уголья не разбросать. (Подпалому.) Вы, гражданин, пассажир или что здесь делаем?
ПОДПАЛЫЙ. Пассажир, жду пригородный. Я здесь не впервой уже, лесничий - я, фамилия Подпалый, должны помнить.
ЕЛЕНА. Нет, не должна. Всего месяц работаю здесь, а столько ЧП разнокалиберных, диву даёшься, правильно, что на это место никто из местных не стремится. Короче, аккуратнее с пожароопасной обстановкой. Я за свою жизнь штук пять Подпалых знаю. Дровами топить – это вам не марлю на лица вязать посреди тайги. Я – у себя. И, пожалуйста, без крепких выражений, а-то переберёте лишнего, здесь отличная слышимость.
ШУГАМАС. Присоединяйтесь!
ЕЛЕНА. Я – на работе. (Уходит.)
НИКИФОРОВ. Браво, начальник!
ПОДПАЛЫЙ. Как дети.
ШУГАМАС. Махнём по чутку, и – за дело. Будем, тёзка! (Выпивает.)
НИКИФОРОВ. А-то, ещё как будем. (Выпивает.) Что за дело-то?
ШУГАМАС. Новеллочку давай, не-то я свою расскажу.
НИКИФОРОВ. Ага, ага. Ох, напиток-то, какой горячительный, диву даюсь, за бортом минус сорок с гаком, а на душе – экваториальное созвездие сияет.
ШУГАМАС. Поэт!
НИКИФОРОВ. Извините, бард.
ШУГАМАС. Хрен редьки не слаще.
НИКИФОРОВ. Где-то тут была хреновина в баночке.
ШУГАМАС. Сам готовил, рецепт фирменный, не просто хрен, а хрен охренденный! С колбаской, прошу, с домашненькой, сам кишки ливером набивал, лично.
НИКИФОРОВ. Передохнуть надо…
ШУГАМАС. Так что там, рассказывайте уже.
НИКИФОРОВ. Ох, да что там рассказывать. (Напевает.) «Ехал поезд в Новый Год, чух-чух, чух-чух, лишь бы не проехать»…


Новелла 2

действующие лица:
КЛАВА
ШУРОК
АРСЕНИЙ
ЕГОР, проводник

Поезд. Купе. Дверь распахивается, в проёме стоит Егор, за ним – Клава.

ЕГОР. Располагайтесь. Согласно купленным билетам. Постель заправлена, сервис обеспечен. За питанием и прочим чаем обращаться в купе проводников. Прейскурант и наличие висит объявлением на стенке вагона, слева от титана. Если проводника не окажется на месте, обождите, потому что в связи с праздничными выходными на двоих проводников приходится обслуживание трёх вагонов.
КЛАВА. Может, хватит уже держать нас в коридоре?
ЕГОР. Без проблем. (Отступает.)
КЛАВА. В связи с праздничными днями у вас должно быть по три проводника на вагон.
ЕГОР. Сказать правду?
КЛАВА. Скажите.
ЕГОР. Вас не спросили.
КЛАВА. Грубить!?
ЕГОР. Мне на перрон надо, я и так лишнего сервису вам выдал, а они ещё и возмущаются. Вам бы только ругаться да жалобы писать.
КЛАВА. Вас уволить мало!
ЕГОР. Может, и мало, да только много получается. Всё равно на данный состав других проводников нет, потому, что их нет, и не будет, потому, что просто не будет. И нечего меня пугать и напрягать перед дорогой, не страшно, госпожа пассажирка. Приятной поездки. (Уходит.)
КЛАВА. Вот так и живём, как могём. А в купе-то мило. Шурок, загружаемся! (Проходит.)

Входит Шурок, с нагромождением сумок.

ШУРОК. Аккуратнее, сшибу.
КЛАВА. Уже почти одиннадцать, провожаем старый год. Где там у нас выпивка?
ШУРОК. Может, сначала разложимся?
КЛАВА (достаёт коньяк и стопки, наливает). И разложимся, и разложимся, успеется, сутки наши. Будь как дома. Успеем, по граммульке положено, традиции превыше всего.
ШУРОК. Без закуски?
КЛАВА. Пьём коньяк. Шурок, первым делом, поставь будильник на видное место.
ШУРОК (вынимая из сумки будильник). На столик, к окну поставлю, не помешает.
КЛАВА. Сегодня, как на работу, пойдём в Новый Год по будильнику.
ШУРОК. К коньячку лимончику бы... забыл купить.
КЛАВА. Рукавчиком обойдёшься. Или, если хочешь, у меня подмышкой нюхни, не возражаю, там такой парфюм!
ШУРОК. Ой, давай уже примем, и к Новому Году надо устраиваться.
КЛАВА. Отказываешься от любимой женщины?
ШУРОК. Да нет, просто не понимаю, зачем городить чего-то.
КЛАВА. Это не чего-то, это моя подмышка. Или ты закусывать со мной сюда загружаешься? Так я могла и с мужем встречать, стоило огород городить…
ШУРОК. Какая-то ты сегодня не в меру.
КЛАВА. Что?
ШУРОК. Взвинченная.
КЛАВА. Давай, пьём. За уходящий год. И пусть земля ему будет пухом, не такой уж и плохой был, бывало и хуже. (Выпивает.)
ШУРОК. Ну, да… как-то так. (Выпивает.) Давай.
КЛАВА. Что?
ШУРОК. Подмышку.
КЛАВА. Ты серьёзно?
ШУРОК. Нет, я всерьёз.
КЛАВА. Добираться долго. Погодим. Давай, радость моя, помоги снять шубу и приступим к сервировке. Упарилась. А вагон, похоже, тёплый. (Распаковывается.)
ШУРОК (распаковываясь). Посмотрим. С мороза любое помещение греет.
КЛАВА. Ну, нам с тобой и холод не помеха, греться будем всю дорогу. Чего засмурел? Не рассчитывал же ты на трепотню, когда поезд придумывал?
ШУРОК. Нет, конечно.
КЛАВА. Ни цветов, ни ёлочки. Обалдеть. Сэкономил?
ШУРОК. Не подумал.
КЛАВА. Коньяк не пошёл?
ШУРОК. Да нет. Хотя, по правде, предполагал с вина начать.
КЛАВА. Какой дурак начинает с баловства, сначала крепости набраться, а там уже всё сгодится, лишь бы было.
ШУРОК. Наверное. Взяла бы на себя часть покупок, у меня голова была бы свободнее, были бы тебе и цветы, и ёлочка. У меня же тоже семья, надо ж было и там всё обеспечить.
КЛАВА. Колись, в чём вопрос, мне на новогоднюю ночь такой смурной любовник на фиг не нужен.
ШУРОК. Зря ты с проводником сцепилась.
КЛАВА. А что! Я была неправа?
ШУРОК. Ну, что такого принципиального произошло, что обязательно надо было ссориться. Нам же вместе ехать сутки.
КЛАВА. Я – пассажир, он – обслуга, и пусть заткнётся, потому что я по-любасу права, даже если сама накосячу. Понял? И ты себе эту мысль тоже запиши, пригодится.
ШУРОК. В каком смысле?
КЛАВА. В таком, что я – женщина, а, значит, ты всегда и во всём виноват.
ШУРОК. Ишь ты. А как же равноправие?
КЛАВА. Не нравится – поезд ещё не тронулся. Понял?
ШУРОК. Откуда в тебе вдруг столько агрессии …
КЛАВА. Сюрприз?
ШУРОК. А я на какой полке, слева или справа?
КЛАВА. Твоя полка – в морге, а здесь обе наши. Ты – мой, куда захочу, туда и положу, или поставлю. Не обижайся, я сегодня сама тоже унижусь так, что вместе со стыда сгорим. Я такие фигуры напридумывала, только держись.
ШУРОК. Боюсь, не справлюсь.
КЛАВА. Предусмотрено, уж чего-чего, аптечный бизнес в этой стране поставлен на широкую ногу, подкормим, Шурок!
ШУРОК. Ну, Клава, ну, ты…
КЛАВА. Зверь-баба? Пурга? Монстр?
ШУРОК. Покуда только слова.
КЛАВА. А чего тянуть!
ШУРОК. Прекрати, проводник ещё за билетами придёт…
КЛАВА. Как придёт, так и обождёт.
ШУРОК. Подождём отправления, пять минут.
КЛАВА. А что нам отправление? Блин-банан, Шурок, удиви меня: ты не выкупил купе?
ШУРОК. Денег на момент приобретения билетов не хватило, и так залез в кредитку. У меня же семья, контроль расходования средств… Сегодня только перечислили.
КЛАВА. Я в ауте, дорогой. То есть теперь мы перед каждой станцией будем одеваться и сидеть по стойке «смирно»?
ШУРОК. Не так уж их и много…
КЛАВА. А я-то думаю, почему он взял билеты на пассажирский, а не на «скорый»! Думаю, подольше хочет потрястись с любимой женщиной, не хочет расставаться с гнёздышком, а он, сука, сэкономил!
ШУРОК. Я не экономил, объяснил же, денег на момент…
КЛАВА. Заткнись!

Поезд отъезжает.

ШУРОК. Всё, поехали. Я – не сука.
КЛАВА. Верно, я - сука, мужу изменила, а ты – сук, мало, что гуляешь от семьи, так ещё и дерево! Радость моя, мы два месяца назад придумали свидание! С прошлой зарплаты не мог закупиться?
ШУРОК. Мог бы, закупился бы. Из кредита в кредит, из займа в заём, я что вам всем - дойная корова!?
КЛАВА. Ты – бычара! Ой, да какой ты… Телок.
ШУРОК. Да ну что-ты, в самом деле, завелась. Как-то всё устроится обязательно…
КЛАВА. Я не желаю «как-то», «как-нибудь» не хочу!
ШУРОК. Теперь-то уж что.
КЛАВА. Нет денег – сиди дома, не мути с приличными женщинами!
ШУРОК. С приличными…
КЛАВА. Да! С приличными! Я солидная семейная дама, которая всего лишь соскучилась по обыкновенной примитивной женской радости. А теперь мало, что станции каждые полчаса, так ещё ни цветов, ни даже капроновой ёлочки!
ШУРОК. Да едем же уже, никто не подсел. Если что, договоримся с проводником.
КЛАВА. Ага, договоримся, как же!
ШУРОК. Ну, да, я потому и говорил, не надо было цапаться…
КЛАВА. Я не цапалась.
ШУРОК. Ты зарубилась.
КЛАВА. Откуда мне было знать, что я здесь не хозяйка, а простой пассажир!

Стук в дверь.

ШУРОК. Стучат.
КЛАВА. Открой дверь.
ШУРОК (открывая дверь). Да?

В проёме – Егор.

ЕГОР. Попрошу билетики.
ШУРОК. Да, сейчас. (Достаёт билеты.)
КЛАВА. А скажите, много народу в вагоне?
ЕГОР. Если билеты понадобятся, подойдите в купе проводников ближе к концу поездки.
ШУРОК (подавая билеты). Вот, прошу.
ЕГОР (укладывая билеты в сумку). Места занимаем, согласно купленным билетам. Ваши места двенадцать и тринадцать, то есть, одна нижняя, одна верхняя полки.
ШУРОК. Да бросьте, никого же нет.
ЕГОР. На любой станции могут сесть.
ШУРОК. Да пустой же вагон!
ЕГОР. В билетных кассах не обязаны думать насчёт расселения, как правило, билеты продаются кучно, одно место за другим. Вполне возможно, что пассажиров в вагоне всего четверо, но ехать они обязаны, согласно нумерации, указанной в проездном билете. Как правило, в одном купе.
ШУРОК. Но мы же можем попросить, потребовать, в конце концов.
ЕГОР. Попросить можете, требовать – нет. Думать надо не отходя от кассы, после отхода поезда за пассажиров думает бригада проводников.
ШУРОК. Мы просим, Егор!
ЕГОР. Егор Викентьевич.
ШУРОК. На бэджике отчества нет.
ЕГОР. Зато есть на мне.
КЛАВА. Так вы ответите на поставленный мною вопрос? Егор Викентьевич.
ЕГОР. Народу в вагонах не бывает, поезда в принципе занимаются перемещением пассажиропотока. Соответственно, всякий севший в поезд человек автоматически считается пассажиром.
КЛАВА. Так есть в нашем вагоне ещё пассажиры!?
ЕГОР. Есть столько, сколько едут. Данные о количестве пассажиров являются сугубо служебной информацией и огласке не подлежат.
КЛАВА. Но я же могу пройти по вагону и сосчитать!
ЕГОР. Пройдите и сосчитайте, а я вам докладывать не обязан.
ШУРОК. Егор, в каком вагоне находится бригадир?
КЛАВА. Помолчи. Егор Викентьевич. Прежде, чем вы выйдете из купе, хочу попросить у вас прощения за некорректное поведение на перроне и в дальнейшем. Не сердитесь, я была в волнении, слегка взвинчена.
ЕГОР. Да ничего, бывает. Мы люди привыкшие претерпевать. Работа такая. А вы такая женщина, что сразу видно – с характером. Имеете право.
ШУРОК. Это какая же она такая?
ЕГОР. Яркая, энергичная. Почти прекрасная.
КЛАВА. Почти?
ЕГОР. Как-то были мы на региональном съезде работников железнодорожного транспорта в городе Санкт-Петербург. И нас повели в музей имени Эрмитажа. Водят нас, значит, водят, и вдруг я замечаю произведение искусства небольших таких изобразительных габаритов. Можно и не заметить так-то бы, в домашний сервант у меня встала бы легко. Я обалдел. Замер. Глазел, потом коллеги сказали, шестнадцать минут. И вот только где-то минуте на четырнадцатой, я так думаю, до меня осенило, что вижу перед собой прекрасную женщину. Понимаете? Я же сразу понял, что она прекрасная, иначе с какого переляку приторчал бы. Но мне понадобилось ещё четырнадцать минут, чтобы привыкнуть и решить окончательно, что да, мол, женщина прекрасная. То есть, логически рассуждать если, на первой минуте впечатления она для меня была ещё только почти прекрасная. Так и вы на данный момент почти. Надо попривыкнуть. Кстати сказать, вы с ней так похожи, просто оторопь берёт, ужас как. Извиняюсь, работа не терпит, ждёт.
ШУРОК. А что за картина?
ЕГОР. Она у меня дома теперь на стенке висит. Художника Павла Пикассы. Называется «Любительница абсента». Из Инета качанул. Авторская копия. Всё в цвет. А в отношении местов порешаем, если возникнет ситуация. Счастливого пути. Обращайтесь. (Уходит.)
ШУРОК. Крут наш проводник-то, искусствовед.
КЛАВА. Я в шоке.
ШУРОК. Не помню, что за картина.
КЛАВА. Во-первых, не Павел, а Пабло. А во-вторых, фамилия Пикассо не склоняется. К нам в управление присылали из Академии госслужбы кандидатку по филологии, так что, уж в вопросах языкознания-то мы разбираемся не понаслышке.  Нет, не знаю такой картины. «Голубя мира» знаю, «Девушку на шаре» знаю, а эту нет. Знаю, конечно, просто всего не упомнишь. Вернусь, надо память-то освежить. Где-то были у меня какие-то книжки по художественным искусствам рисования.
ШУРОК. Клаша… Скоро двенадцать.
КЛАВА. И что?
ШУРОК. Надо поднимать настроение.
КЛАВА. Как?
ШУРОК. Смириться и существовать по ситуации.
КЛАВА. Существовать? Я собиралась жить!
ШУРОК. Так это и есть жизнь. Выпьем.
КЛАВА. Не хочу.
ШУРОК. Покушай, у нас столько всего. Надо всё съесть.
КЛАВА. Что!
ШУРОК. Ну, не повезём же домой. Представляешь, полбанки шпротов, корочка хлеба, надкусанный шоколад.
КЛАВА. Ты серьёзно?
ШУРОК. Не выбрасывать же такое разнообразие продуктов. И колбаса уже порезана. Ой, не порезана. Один момент! Обманули торгаши. (Перочинным ножом режет колбасу.)
КЛАВА. Мамочки родные…
ШУРОК. Ну, виноват! Прости. Ты же меня любишь…
КЛАВА. Чего? Чего такое ты сейчас произнёс?
ШУРОК. А что – чисто секс?
КЛАВА. Чисто – нет, не получается, оба прелюбодеи, а вот секс – да, и только.
ШУРОК. А чего ж тогда распиналась: любимая женщина, любовник…
КЛАВА. Я создавала праздничную интимную атмосферу.
ШУРОК. Вот и продолжай. А я помогу.

Звонит мобильный Клавы.

КЛАВА. Умри, мой звонит.
ШУРОК. Выйду, тоже отзвонюсь своей. (Уходит.)
КЛАВА (по телефону). Пять минут, как разговаривали, чего ты? Час? Не может быть. Где? Где-где: в поездЕ. Это у нормальных людей – поезд, а у меня – поездА. Да, отъехали. Да, местный драндулет с прицепом, а не поезд. Удивительно, что мобильник ловит. Конечно, позвоню. Сразу после двенадцати, сам знаешь, вся мобильная связь садится, а где-то к часу звони, я – тоже. Всем привет. Как сам?

Входит Шурок.

ШУРОК. Абонент не доступен. Ой, простите. Облом…
КЛАВА (по телефону). Да какой сослуживец, у нас одни женщины, - попутчик. Случайный. Не поверишь, вагон наполовину полон. Я же говорю, не поезд, а поездА какая-то. Всё, я же не одна, ещё наговоримся. Что? Дурак, меня разве можно ревновать! Глянь мои фотки на пляже и угомонись. Тебе-то, может, и нравлюсь, и то по привычке, а так кому я нужна, разве, что пьяному дебилу в дальней деревеньке. Блин-банан, вот когда доберусь до деревеньки, тогда и закатывай истерики! Понял? Нарюхался уже?  Смотри мне. Всё, пока, до созвона. И тебя поздравляю с уходящим. Целую. (Убирает телефон.)
ШУРОК. Извини, вырвалось, задумался.
КЛАВА. Не пойму, как меня угораздило? Наваждение, морок какой-то. Колдунье, что ли, меня заказал, Шнурок?
ШУРОК. Шурок.
КЛАВА. А я сказала: Шнурок.
ШУРОК. Если уж заказывать колдунье женщину, то не ровесницу, а если ровесницу, то что-нибудь поубедительней.
КЛАВА. Чего-чего-чего!!!
ШУРОК. Ничего. Посмотри свои фотки на пляже и угомонись.
КЛАВА. Боже ж ты мой, какая… неблагодарность!
ШУРОК. Не понял?
КЛАВА. Да на тебя ни одна приличная женщина глаз не положит.
ШУРОК. А зачем мне тётка со вставными глазами.
КЛАВА. Тебя уборщица в офисе не замечает, в урну заметает чуть ни каждый день! Тебя даже проводник не заметил.
  ШУРОК. Строен, высок, само очарование. Очарование мне всю мужскую жизнь портит, сквозь него меня, как человека, не видно, завидная мускулатура и то не видна, приходится самому в одиночестве завидовать. И от женщин у меня отбоя нет.
КЛАВА. Правильно, отбиваться-то нечем, ни мускулов, ни достоинства – одно упоминание в анкете, в графе пол – мужской. А надо было бы написать – паркетный. Ой, да обыкновенная доска. Линолеум на половых стяжках!
ШУРОК. Честно?
КЛАВА. Как есть.
ШУРОК. Вот так, да?
КЛАВА. Так, и никак иначе.
ШУРОК. Я пошутил, а ты на голубом глазу меня с грязью смешала.
КЛАВА. Ни фига себе шуточки! Да я на пляже одна из самых была! Фотограф, конечно, гад, но, ёлки-палки, ты мне полгода рассказывал, какая я Софи Лорен. Лжец!
ШУРОК. Неудачно пошутил, сгоряча.
КЛАВА. И глаз у меня не голубой, у меня оба глаза зелёные.
ШУРОК. Чего мы, Клавдия, как дети…
КЛАВА. То-то и оно, что не дети. Я-то ещё недалеко ушла от юности, просто молодая уже – это да, но это, согласись, не то же самое, что ты.
ШУРОК. Я!?
КЛАВА. Ты!
ШУРОК. А что ж ты тогда полгода, как клещ вцепилась за моё несуществующее достоинство и ведь не выпускала.
КЛАВА. Хватит! Попрощались со старым годом, попрощаемся и с тобой. Если ты мужчина, докажи делом.
ШУРОК. Я готов.
КЛАВА. Собирайся и уходи.
ШУРОК. Не понял…
КЛАВА. Оставь меня.
ШУРОК. Как?
КЛАВА. Как я тебя.
ШУРОК. Мы в поезде!
КЛАВА. Не прикидывайся, через пять минут станция, до дома на такси за полчаса доедешь, успеешь с семьёй чокнуться. Собирайся, поезд стоит три минуты.
ШУРОК. Четыре.
КЛАВА. Ах, так ты ещё и планировал путь отхода!?
ШУРОК. Я просто езжу этим маршрутом всю жизнь, родился я здесь.
КЛАВА. Минута прошла.
ШУРОК. Десять секунд.
КЛАВА. Мало, что экономит, так ещё и замеряет! Как с таким продуманным персонажем можно хоть что-то строить. Всё у нас пошло на слом.
ШУРОК. Клавушка…
КЛАВА. Поражаюсь, как ты на работе управляешься.
ШУРОК. На работе я руковожу, и спуску никому не даю, хоть самому умнику-разумнику, у меня всё должно быть, как я сказал, а глупостей я не говорю никогда, значит, всегда прав. Нравится, не нравится, спи, моя красавица.
КЛАВА. Это ты мне?
ШУРОК. Присказка такая!
КЛАВА. Папа рассказывал, что в его бытность директором встречались отдельные сомнительные личности, даже группы лиц, которые смели оспаривать приказы и распоряжения. И всегда добавлял, потому и потеряли великую страну, что подчинённые много о себе думали.
ШУРОК. Твой папа мудрый человек, большой. Клавочка, пощади.
КЛАВА. Прочь с моих зелёных глаз. Я всё сказала.
ШУРОК. Не хочу я домой. Бычки в томате, бычки в пепельнице, салат «оливье», и петарды, петарды. Вонючая завеса притворного веселья. Ничего нового, ничего настоящего. Разве это жизнь…
КЛАВА. Сам организовал.
ШУРОК. Сам. Одна ты меня понимаешь… 
КЛАВА. Не хочешь домой, ищи себе другой вагон, но в этом еду я, и не желаю тебя больше видеть. Но лучше бы тебе сойти с поезда, чтобы я спокойно сказала себе: С новым Годом, с новым счастьем, в абсолютной уверенности, что ты не вломишься в моё купе.
ШУРОК. Клава…
КЛАВА. Александр!
ШУРОК. Да?
КЛАВА. Пошёл вон.
ШУРОК. Совершенно как-то непонятно… армагеддон какой-то…
КЛАВА. В поезде едет полиция. Тебе хочется Новый Год провести на нарах?
ШУРОК. За что! За неудачную шутку!?
КЛАВА. У нас полстраны сидит ни за что, а тебя не за что? За попытку надругаться над личностью. Достаточное обвинение или добавить насилие? Не переживай, ты лично будешь сидеть за что-то.
ШУРОК. Мы же по любви!
КЛАВА. Я люблю мужа, вы, гражданин, любите жену, между нами не может быть данного чувства.
ШУРОК. Но какое-то же чувство было.
КЛАВА. Не знаю, как у вас, а у меня было чувство праздника. И вот те на. Всё, Александр, вы свободны.
ШУРОК. С цепи сорвалась.
КЛАВА. Да, сорвалась. Только на цепь меня не ты сажал, а законный супруг. И больше я не хочу разговаривать и слышать тоже не хочу ничего.
ШУРОК. Хорошо, я оставляю вас! Дело не в полиции, не в угрозах. Просто я оскорблён. Я сойду с поезда.
КЛАВА. И пройдите мимо окна купе, чтоб я была наверняка удостоверена.
ШУРОК. Но домой не поеду. Уйду в лес, сяду в сугроб и замёрзну всем назло. Клава, одумайся…
КЛАВА. Поезд останавливается. Я всё сказала.
ШУРОК. Просто прости.
КЛАВА. Прощаю.
ШУРОК. Так я остаюсь?
КЛАВА. Нет.
ШУРОК. Жестоко. Несправедливо!
КЛАВА. Продукты?
ШУРОК. Было бы правильно забрать, но не оставлять же вас пьяной без закуски.
КЛАВА. Вон.
ШУРОК. Хорошо, припас фляжку водки, будет, чем встретить светлый праздник. (Одевшись.) Мне ничего не надо. Я сыт по горло. Но вспоминай, что ещё сегодня днём я хотел на тебе жениться.
КЛАВА. Я даже дольше хотела выйти за тебя замуж, всего полчаса назад.
ШУРОК. Вот так вот и – всё?
КЛАВА. Я устала. Уйди.
ШУРОК. Теперь верю.
КЛАВА. Добрый совет: езжай домой.
ШУРОК. Что я скажу.
КЛАВА. Выкрутишься, ты у нас вёрткий.
ШУРОК. Да. Конечно, что-нибудь придумаю. Ещё ведь и такси в такой час найти… О, господи, сколько же оно может стоить!
КЛАВА. Ты у меня ещё взаймы возьми, а-то потребуй.
ШУРОК. Дай, пожалуйста, до зарплаты…
КЛАВА. Что ты сказал!?
ШУРОК. Прощай. И с наступающим.
КЛАВА. Счастливого пути.
ШУРОК. Благодарю. Взаимно. Ехал поезд в Новый Год, чух-чух, чух-чух… (Уходит.)
КЛАВА. Как бы не проехал. Почухал он… Как же я так опростоволосилась, связалась с грубияном. И незаметно же было. Волю дала, а мужчинам волю только дай, сразу наглеют. Наглели бы в сексуальном плане, а-то ведь только в общении. Распустят языки, животы вывалят и давай фырчать: сделай то, поднеси это, прибери там. (Глядит в окно.) А топят хорошо, окно не заморожено. Красота в этом году с зимою, просто караул! Так и выскочила бы на свободу и в сугроб – бух, головой… вывозилась бы вся!.. Хочу быть маленькой хотя бы полчасика… пяток минуточек… О, идёт любовничек, чухает. Пока, Шурок. И ведь сошёл же! Тоже мне любовник вшивый. Ни гонору, ни размаху. Экономист нищий. Трудно было в ноги упасть? Что, гордость не даёт? Или остеохондроз? Так нечего по бабам шляться, купил аппликатор, бухнулся на иголки, включил видео канал для взрослых, с повторами, и наслаждайся просмотром здоровой человеческой жизни. А то, ишь, «мой друг в поход собрался», да рюкзак нести некому. Всё, больше никаких порочных связей. Только в крайнем случае. И то, чтоб молодой, франтистый и с финансовыми средствами реальных денег. Зря я Александра-то. Психичка. Можно было бы и потом в отставку выписать. Кукуй теперь сама… Ку-ку, ку-ку…

Стук в дверь.

Стучат? Послышалось.

Стук в дверь.

Точно стучат. Вот бы Сашок вернулся. Да-да, открыто!

Дверь распахивается, в проёме – Арсений, с чемоданом.

АРСЕНИЙ. Извините. Я – ваш сосед. С наступающим.
КЛАВА. И вас.
АРСЕНИЙ. Моё место занято. Вы не одна?
КЛАВА (разбирает вещи). Нет. Да. Да одна я, одна. На вашем месте никто не лежал. Можете поменять постель вместе с матрацем с верхней полки, если не доверяете. Устраивайтесь. А я схожу, переоденусь ко сну.
АРСЕНИЙ. Меня Арсений зовут. Какой сон, а Новый Год?
КЛАВА. Одно другому не помеха.
АРСЕНИЙ. Так, может, и мне переодеться в домашнее?
КЛАВА. Ваше дело. Запритесь, я постучу. Я – Клавдия.
АРСЕНИЙ. Хорошо.
КЛАВА (взяв вещи). В домашнее? Ну, будьте как дома. Например, угощайтесь.

Стук в дверь.

АРСЕНИЙ. Я открою. (Открывает дверь.)

В проёме – Егор.

ЕГОР. О, как… Фокус-мокус? Вы кто?
АРСЕНИЙ. А вы наш проводник?
ЕГОР. Проводник данного вагона.
КЛАВА. Вы разбирайтесь, пойду.
ЕГОР. Куда?
КЛАВА. Я вам должна отчитываться? В туалет.
ЕГОР. Если терпится, тогда задержитесь на пару вопросов.
КЛАВА. Ну, и.
ЕГОР. Ваш муж сошёл.
КЛАВА. Не муж, но сошёл.
ЕГОР. Так тот, кто сошёл, ещё и не муж?
КЛАВА. И ещё, и уже, и никогда, и на за что. Какая разница?
ЕГОР. Очень правильно. Он вам совсем не подходил.
КЛАВА. Очень даже подходил, и неоднократно. Ко мне вообще многие подходят. Ходят-ходят, да только я вас всех заворачиваю.
ЕГОР. Нас? Я-то при чём?
АРСЕНИЙ. Я вам не мешаю?
КЛАВА. Вы у меня спрашиваете?
ЕГОР. Мешают сахар в чае, а тут происходит служебное расследование создавшейся ситуации.
АРСЕНИЙ. Вот как!
ЕГОР. Вот так, да.
КЛАВА. Егор Викентьевич, поторопимся уже, Новый Год наступает неумолимо.
ЕГОР. Приступим. Данный мужчина вам знаком?
КЛАВА. Нет.
АРСЕНИЙ. Ну, как же, я – Арсений! Забыли уже, так скоро?
КЛАВА. Откуда мне знать, кто вы и как вас зовут на самом деле.
АРСЕНИЙ. Да я же шучу.
ЕГОР. А короче, гражданин!
АРСЕНИЙ. Сейчас покажу билет. Я - на тринадцатое место.
КЛАВА. Теперь я свободна?
ЕГОР. Постойте.
КЛАВА. Да чего же вам от меня ещё-то!
ЕГОР. Мимо меня в вагон не пройти, а он здесь. Согласитесь, это наводит на подозрительность.
АРСЕНИЙ. Да тут всё просто…
ЕГОР. Не стоит перебивать проводника в вагоне, он здесь лицо ответственное и решающее.
АРСЕНИЙ. Объясню запросто…
ЕГОР. Запросто – никому здесь не надо. Просто не перебивайте, когда я ещё мысль не закончил, не рекомендую.
АРСЕНИЙ. А то – что.
ЕГОР. А то придётся вас заломать под белы рученьки и снять с транспортного средства на ближайшей станции, с передачей в отделение правопорядка.
КЛАВА. Поезд сопровождают полицейские с собакой, так что лучше выслушать.
АРСЕНИЙ. Вот оно что. Хорошо, я готов.
ЕГОР. Так вот то, про что я не договорил. Если в купе вагона оказывается гражданин, которого проводник не пропускал, возникает очень существенный вопрос по поводу законной подозрительности. Понимаете теперь, зачем я вас задерживаю?
КЛАВА. Да. Нет.
ЕГОР. Вот. Когда возникают «да» и «нет» одновременно, тогда и встаёт во весь рост подозрение, а не криминальный ли элемент возник тут перед нами. Хорошо ещё, что я зашёл, предложить вам совместно встретить Новый Год, чтобы скрасить обоюдное одиночество.
КЛАВА. Вы про что?
ЕГОР. Без какого-либо полового развлечения, исключительно ради гуманного сострадания человека к человеку.
АРСЕНИЙ. Вот как.
ЕГОР. Вот так, да! Наше руководство всегда идут навстречу чаяниям участников пассажиропотока и гарантируют ненавязчивый сервис на весь период следования по маршруту. 
КЛАВА. Как мило, благородно. Спасибо, Егор Викентьевич.
ЕГОР. Учтёте?
КЛАВА. Учту.
ЕГОР. И хорошо.
АРСЕНИЙ. А я вам помешал, и потому вы решили меня ссадить?
ЕГОР. Никто не может помешать никому, если он присутствует на законном основании.
АРСЕНИЙ (подаёт билет). Да вот же мой билет, чем не основание?
ЕГОР. И вот же опять, гражданин, вы меня прервали!
АРСЕНИЙ. Туман…
ЕГОР. И предъявите паспорт.
АРСЕНИЙ. Где-то в куртке, сейчас…
ЕГОР. Не надо только резких движений! Двигаем руками медленно, держимся за край документа и чтоб я видел.
АРСЕНИЙ. Туманы-растуманы! Вот мой паспорт. (Достаёт паспорт.)
ЕГОР. Ещё неясно ваш или чей-то. Распознаем.
КЛАВА. Егор Викентьевич, не тяните…
ЕГОР. Если бы я не пришёл, а вы пошли бы по делам, то ваши вещи с документами оказались бы в купе без присмотра. Понимаете?
КЛАВА. Теперь да. И опять спасибо, Егор Викентьевич. Так вы посторожите вещи с документами, пока я схожу по делам?
ЕГОР. Естественно.
КЛАВА. Я пошла.
ЕГОР. Нет, ещё нельзя. Остались вопросы, с которыми вы должны быть ознакомлены.
КЛАВА. Так задайте уже их!
ЕГОР. Каким образом, гражданин, вы оказались в данном вагоне, мимо меня, проводника?
АРСЕНИЙ. Вошёл из соседнего.
ЕГОР. Невозможно, у нас строгая пропускная система.
АРСЕНИЙ. Объясняю. Я сильно припозднился к отправлению. Потому пришлось запрыгивать в ближайший к перрону вагон. Проводница увидела и открыла дверь в тамбур. Там меня радушно встретили, я отблагодарил проводницу за сочувствие.
ЕГОР. Номер вагона, фамилия проводницы?
АРСЕНИЙ. Вагон, по-моему, пятый, звать Женя. Фамилия, кажется, Иванова.
ЕГОР. Иванникова.
АРСЕНИЙ. Вам виднее.
КЛАВА. Всё?
ЕГОР. Один момент, проверю билет на подлинность. (Просвечивает билет фонариком.) Вроде, подлинный. И паспорт. (Проверяет паспорт.) Что ж, гражданин, вы, похоже, похожи на вашу подлинность.
АРСЕНИЙ. Я могу обустраиваться?
ЕГОР. Билет забираю, паспорт возьмите. Но только после того, как я наведу справки о вашем объяснении попадания на поезд, вы сможете расположиться с чистой совестью.
КЛАВА. Пойду уже?
ЕГОР. Пойдите. От себя могу предложить бесплатную услугу. При вашем, конечно, обоюдном согласии решения. В вагоне, кроме вас, на данный момент больше никто не следует, в этой связи могу вас расселить по разным купе. То есть, переселить вас.
АРСЕНИЙ. Меня? Ну, что ж, я, в целом, не возражаю, чтобы никому не быть помехой.
КЛАВА. Мне вы не помеха. Если хотите, следуйте по маршруту, согласно купленному билету. Я верно выразилась, господин проводник?
ЕГОР. Верно. Но я же вам позволил обращаться к себе по имени-отчеству. Вам лично можно только по одному лишь имени.
КЛАВА. Я рада, благодарю.
ЕГОР. Мне надо к рации. До двенадцати остаётся не много времени. Так что решаем относительно разных купе?
АРСЕНИЙ. Может быть, после двенадцати?
ЕГОР. Можно расселиться, потом встретиться для встречи, чтоб было куда разойтись.
КЛАВА. Арсений остаётся. Переодевайтесь, сосед, Новый Год – домашний праздник, так будем же людьми. А я – по делам. Пропустите, Егор. (Уходит.)
АРСЕНИЙ. Запал?
ЕГОР. Какой запал? Вы едете с огнестрельным оружием?
АРСЕНИЙ. Да я в переносном смысле.
ЕГОР. Я на пассажирок не западаю, не положено. Осторожно, двери закрываются. (Уходит, захлопнув двери.)
АРСЕНИЙ. Вот не хватало ещё таких растуманов! Надеюсь, пронесло. Ладно, переодеваемся, и ведём себя потихонечку. (Переодевается.) А дальше посмотрим. (Отвечает на телефонный звонок, оставшись в неглиже.) Да, пап? Я в дороге, как всегда. В поезде. Спасибо. И тебя с наступающим. На работе по-прежнему, как было, у меня не забалуешь, сам знаешь, все вкалывают стройными рядами. Спасибо, и маме привет.  И всем нашим передавай приветы и поздравления. Будьте все здоровы и счастливы. Конечно, позвоню, после наступления, если связь будет, едущий поезд – дело шаткое, да точно, ещё и в Новый Год. Помнишь мы песенку пели? «Ехал поезд в Новый Год, чух-чух, чух-чух, лишь бы не проехать»… Будь здоров, пап, живи долго. Пока. (Убирает телефон.)

Дверь распахивается, за порогом, с ёлочкой в руках, стоит Шурок.

ШУРОК. Прошу прощения! (Видит Арсения.)
АРСЕНИЙ. С наступающим.
ШУРОК. В трусах… уже!?
АРСЕНИЙ. Вы кто?
ШУРОК. Здесь ехала дама.
АРСЕНИЙ. Обращайтесь к проводнику. Я переодеваюсь, закройте дверь.
ШУРОК. Механизм заело. Не стесняйся, я мужиков всяких видел.
АРСЕНИЙ. А, тот самый муж, который не муж, что ли?
ШУРОК. Какие подробности известны!.. И откуда взялся такой знаток. Разберёмся. Где Клава?
АРСЕНИЙ (одеваясь). Здесь едет некая дама по имени Клавдия, если вы спрашиваете про мою соседку, то она пошла по своим делам.
ШУРОК. Какие у неё тут могут быть дела?
АРСЕНИЙ. Возможно, женские.
ШУРОК. Вы соседи по дому?
АРСЕНИЙ. По купе!
ШУРОК. Так, значит, не соседка?
АРСЕНИЙ. Ну, не знаю, пусть спутница.
ШУРОК. Вот. Я так и знал.
АРСЕНИЙ. Да бросьте вы к словам придираться, как пацан.
ШУРОК. Что за тон! Ты как со мной разговариваешь!
АРСЕНИЙ. Как…
ШУРОК. Как с дебилом.
АРСЕНИЙ. Ничего подобного, вижу вас впервые, может, и дебил, мне неизвестно.
ШУРОК. Я не дебил!
АРСЕНИЙ. Возможно, возможно, как скажете. Я простой попутчик.
ШУРОК. Билет.
АРСЕНИЙ. То есть?
ШУРОК. Предъяви проездной документ на место!
АРСЕНИЙ. Мужик, ты пьяный?
ШУРОК (схватив со стола складной нож). Я трезвый. Видишь?
АРСЕНИЙ. Да.
ШУРОК. Что это?
АРСЕНИЙ. Нож.
ШУРОК. Какой?
АРСЕНИЙ. Складной.
ШУРОК. Убийственный.
АРСЕНИЙ. Не надо.
ШУРОК. Что им делают?
АРСЕНИЙ. Нарезают хлеб, колбасу…
ШУРОК. Вскрывают консервные банки. Так и я тебя сейчас вскрою…
АРСЕНИЙ. Я заору!
ШУРОК. Молчи. Не искушай. (Приставляет нож к горлу Арсения.) Вы с ней договорились?
АРСЕНИЙ. Да нет!
ШУРОК. Я слышу в этом писклявом «да-нет» один страх, а честному человеку бояться нечего.
АРСЕНИЙ. Я не знаю вашей Клавы, увидел в первый раз в жизни, когда вошёл. Что за вагон, ядрёна вошь, что за поезд! За что мне такой Новый Год!
ШУРОК. Почему раздет?
АРСЕНИЙ. Переодеваюсь.
ШУРОК. В спортивные штаны накануне боя курантов? Что ты мне втираешь…
АРСЕНИЙ. Да что такого-то, я же не в гостях, я купил это место, я хочу, чтобы мне было удобно! Я не думал, если честно, но Клавдия сказала, что надо переодеться.
ШУРОК. Что ты сказал!?
АРСЕНИЙ. Да господи ты боже мой!

В дверном проёме появляется Егор.

ЕГОР. Это что тут у вас здесь?
АРСЕНИЙ. Убивает!
ЕГОР. Чем?
АРСЕНИЙ. Ножом!
ЕГОР. Эй, я – проводник, немедленно прекратить насилие.
ШУРОК. Егор…
ЕГОР. А, вот ты кто. А-ну, убрал нож от горла пассажира.
ШУРОК. Она мне изменяет…
ЕГОР. Я что сказал!
ШУРОК. Убрал.
ЕГОР. Склади нож и положь на столик.
ШУРОК. Да. (Исполняет приказ.)
ЕГОР. Полотенце – мне, вы!
АРСЕНИЙ. Какое?
ЕГОР. Любое.
АРСЕНИЙ. Нате. (Подаёт полотенце Егору.)
ШУРОК. Не надо, я в норме.
ЕГОР. Руки вытянул, вперёд, я сказал.
ШУРОК. Не дамся.
ЕГОР. Ты с кем разговариваешь, помнишь?
ШУРОК. С проводником.
ЕГОР. Руки.
ШУРОК (протягивает обе руки). Вот.
ЕГОР (связывая руки Шурка). И не надо слов.
ШУРОК. Больно.
ЕГОР. Так и должно быть.

В дверном проёме появляется Клава, в пеньюаре.

КЛАВА. Еооо…кэлэмэнэ…
ШУРОК. Вот! Что я говорил?
КЛАВА. Шурок, ты здесь…
ШУРОК. С поличным!
КЛАВА. Тебя?
ШУРОК. Тебя!
КЛАВА. Меня?
ШУРОК. В моём любимом пеньюаре! Они любовники!
ЕГОР. Молчать, задержанный. Дальше – так. (Арсению.) Вы – в третье купе, вернусь, проверю. Исполнять немедленно.
АРСЕНИЙ (собирая вещи). Да-да, да, я, собственно, и разложиться не успел.
ЕГОР. Всё?
АРСЕНИЙ. Как будто… А вот носки и тапочки. Всё.
ЕГОР. Третье купе через два отсюда, направо, буду проходить, запру.
АРСЕНИЙ. Да, конечно, конечно. Пошёл?
ЕГОР. Вперёд.
АРСЕНИЙ. Пошёл. (Уходит с вещами.)
ШУРОК. Егор! Егор Викентьевич! Отпустите, я больше не буду! (Встав на колени.) На коленях умоляю, не губите!
ЕГОР (Клаве). Вы остаётесь здесь, я вас тоже запру до прихода полицейских или следователя на ближайшей крупной станции. Туалет посетили, шампанское наверняка есть, так что, не пропадёте. Поняли меня?
КЛАВА. Нет. Да. Нет… меня же здесь не было.
ЕГОР. Не важно, в вагоне находились, значит, были. Подробности вам разъяснят, когда ответственные работники сочтут нужным. (Шурку.) Хватит нюни распускать, мужчина. Не вздумай даже дёрнуться. (Заворачивая нож в салфетку.) Нож изымаю вместе с салфеткой.
ШУРОК. Клавушка, я тебе ёлочку принёс…
ЕГОР. Устроили мне тут праздник!.. никакого уважения к людям. А вы, пассажирка, такое шикарное на вас, оказывается, новогоднее платье и вот, пожалуйста, что вышло. Подозреваемый, шагом марш, направо.
ШУРОК. Клава! Я тебя любил. (Уходит.)
ЕГОР (выйдя). Запираю. (Захлопывает дверь.)
КЛАВА. Запер. Запер… Ничего, взаперти тоже жизнь, главное, что праздник разрешили. Сколько осталось-то… три минуты! Так, шампанское. Ёлочка… Вернулся ведь, с ёлочкой. Что он тут натворил, бедолага? Вот скандалу будет, сплетен не оберёшься. И не сбежать, не скрыться. Перед проводником бухнулся на колени, а передо мной не стал ни разу. Так что, не в остеохондрозе дело, - гонор. Или, может, встал бы, с ёлочкой? Нет, не встал. Или я его не знаю! Предпоследняя минута пошла. А последняя будет минутой тишины. Потом двенадцать… На электронных будильниках круче, там выскакивают одни нули. Обожаю момент, когда нули. Ничегошеньки нет, при том, что есть всё-всё-всё. И ты одна. Остаться бы там, в нулях на веки вечные, чтоб ничегошеньки и всё-всё-всё. (Звенит будильник.) И всё. Вот и будильник зазвонил. Вперёд - на Новый Год, за Новым счастьем. 


Часть 2

Новелла 1 (продолжение)

действующие лица:
ЕЛЕНА, начальник полустанка
НИКИФОРОВ, артист
ШУГАМАС, зоотехник
ПОДПАЛЫЙ, лесничий

НИКИФОРОВ (напевает). «Ехал поезд в Новый Год, чух-чух, чух-чух, лишь бы не проехать»… Вот как-то так.
ПОДПАЛЫЙ. Ничего святого. Я ещё понимаю, если там, скажем, любовь какая-никакая, а-то вся жизнь ниже пояса.
НИКИФОРОВ (игнорируя Подпалого). Так и не смог выяснить, почему этот полустанок называется Сивая Маска.
ПОДПАЛЫЙ. И Новый Год в каталажке - справедливая кара. А нечего изменять супругу! Стыдоба.
НИКИФОРОВ. Спите, что ли, тёзка?
ШУГАМАС (взбодрившись). А я уже даже не интересуюсь. Ага! Разморило! Тоже, было, спрашивал; максимум, что отвечали, мол, посёлок назвали, как деревню, что здесь стояла. Коренных жильцов судьба давно искоренила, а нам, таким, как я, понаехвшим под конвоем, свои корни не забыть бы. Как будто мы их знаем.
НИКИФОРОВ. Не нас конвоировали, родителей, не мы молчали, они.
ШУГАМАС. Историю России знают только российские историки, и то потому лишь, что сами сочиняют, по ходу.
НИКИФОРОВ. Просто есть посёлок с таким же названием под Воркутой, ну, где-то там, короче. Там с этимологией всё известно.
ПОДПАЛЫЙ. Эк, вас носит по стране.
ШУГАМАС. Приснилась одна новелла, тоже такая купейная, в смысле поезда. Рассказать?
НИКИФОРОВ. Ага! Коротаем дороги, коротаем ожидания, коротаем годы…
ПОДПАЛЫЙ. Что означает «Сивая Маска» - там?
НИКИФОРОВ. Куда денешься, приходится носиться. Везде люди живут, выбраться не могут из-за банальной бедности, а живого артиста увидеть, послушать…
ШУГАМАС. Потрогать. А? Трогают?
НИКИФОРОВ. Про женщин, что ли? Может, и потрогали бы да в таких вот Сивых Масках всё на виду. Да и мне тоже не очень-то, по три-пять часовых концертов в день у чёрта на куличках выматывают так, что вообще перестаёшь соображать. А теперь по коньячку.
ШУГАМАС. Стоит ли ершиться, оставьте на потом, не в поезде, так здесь, спозаранку, подлечимся. Предлагаю и далее посивушничать.
НИКИФОРОВ. Не возражаю.
ШУГАМАС. Пенсию-то дадут за гастроли?
НИКИФОРОВ. Должны бы. Но в этой стране хозяин – барин, могут дать, могут забрать, могут страну переформатировать. Жили люди в СССР, власть спросила: люди, вас устраивает? Люди ответили: ну, да. А власть говорит: дело ваше, а власть наша, будете жить, как прикажем, получите кучу государств.
ПОДПАЛЫЙ. Вы ещё Ленина вспомните! Что мы знаем, в нашем возрасте рассуждать о девяносто первом годе прошлого века, по меньшей мере, неприлично. Сегодня наступит двух тысячно двадцать первый год! Тридцать лет прошло, мы детьми были, причём, советскими, из другого мира!
ШУГАМАС. Ну, за Россию. (Выпивает.)
НИКИФОРОВ. Аминь. (Выпивает.)
ПОДПАЛЫЙ. Наверху виднее, им решать, не нам.
НИКИФОРОВ. Решил завязать. Дам весной прощальный большой концерт в филармонии, и – хватит. Ни гастролей, ни песен, ни гитары – ничего уже не надо. Когда стоишь на сцене, поёшь, не задумываясь, или стихи читаешь…
ПОДПАЛЫЙ. Женщины слезами умываются, был, видел.
НИКИФОРОВ (игнорируя Подпалого). …А сам подсчитываешь количество зрителей и умножаешь на цену билета… Кошмар. А, бывало, приедешь куда, к тебе после выступления подходят, благодарят искренне, и вдруг выясняется, что ты уже здесь концертировал с той же самой программой. А всё ведь делаешь на автомате, слово в слово, потому что обкатано, испробовано. Совестно же!

Из подсобки выходит Елена.

ЕЛЕНА. Зоотехник Шугамкинас – вы?
ШУГАМАС. Шугамас Александр Львович. Но зоотехник, да.
ЕЛЕНА. Вас к телефону, директор заповедника.
ШУГАМАС. Да!? Бегу. Надо же…
ЕЛЕНА. За мной. (Уходит с Шугамасом.)
ПОДПАЛЫЙ. И откуда же такое название? Сивая Маска. (После паузы.) Печально, если бросите петь для людей, у вас – дар. (После паузы.) Ну, виноват, да! Нагрубил. По форме виноват, но не по сути. Ношение средств индивидуальной защиты лёгких…
НИКИФОРОВ. Сивая – значит, седая. А Маска – это произношение уменьшительного имени Мазай, то есть, Мазка. Ойконим происходит от прозвища первого жителя-охотника Сивей Мазка. Но там понятно, там коренной народ так сказал, а тут-то той национальности нет, тундра и тайга – нигде не близняшки. Выпьете?
ПОДПАЛЫЙ. Не откажусь. У меня спирту есть фанфурик…
НИКИФОРОВ (достав бутылку со стопками). Спирт и самогон, как гений и злодейство, смешивать смертельно. Предлагаю сторонний вариант, для вкуса, по стопке коньяку.
ПОДПАЛЫЙ. Отлично. У меня есть шоколадка.
НИКИФОРОВ. Извинения принимаются.
ПОДПАЛЫЙ. Слава богу.
НИКИФОРОВ. Прозит.
ПОДПАЛЫЙ. Со мной бывает, срываюсь на людей, злюсь, а ничего поделаиь не могу.
НИКИФОРОВ. Проехали.
ПОДПАЛЫЙ. Ещё бы уехать. С наступающим! (Выпивает.)
НИКИФОРОВ. Адекватно. (Выпивает.)
ПОДПАЛЫЙ. На концерте в клубе я вам записку передал, песню одну попросил.
НИКИФОРОВ. Заказы не просят, их оплачивают.
ПОДПАЛЫЙ. Готов. Сколько?

Возвращается Шугамас.

ШУГАМАС. Тёзка! Есть шанс вырваться из Маски и даже успеть встретить дома. Директор заповедника озаботился транспортом.
НИКИФОРОВ. Вот бы, вот бы, вот бы! За что такое внимание?
ШУГАМАС. У лосихи ожидались тяжёлые роды, а тут главный зоотехник в  командировке – я.
НИКИФОРОВ. Да здравствуют мастера зоотехники!
ПОДПАЛЫЙ. Заповедник и лосеферма же не одно же предприятие же.
ШУГАМАС. А у директора лосиха личная, одомашненная.
НИКИФОРОВ. Какая разница, главное – домой!
ШУГАМАС. А мы уже что, соображаем на троих?
НИКИФОРОВ. Гражданин масочник осознал.
ШУГАМАС. Представил, в бане сидит голый мужик в маске... Всё.
НИКИФОРОВ. Пейзажик!
ШУГАМАС. Точно осознал?
ПОДПАЛЫЙ. И у вас прошу прощения.
ШУГАМАС. Тогда вообще всё путём! Так макнем же, товарищи, за наше счастливое освобождение из снежного завала железнодорожной развязки. Ура!
ПОДПАЛЫЙ, НИКИФОРОВ и ШУГАМАС (хором). Ура, ура, урааа… (Выпивают.) Аминь.
ПОДПАЛЫЙ. Я, знаете, Александр, просил исполнить «Романс» Свиридова.
НИКИФОРОВ. А… да-да.
ПОДПАЛЫЙ. По телевизору как-то слышал в вашем исполнении.
НИКИФОРОВ. Это чудное произведение лучше всех и вся Федосеев исполняет.
ПОДПАЛЫЙ. Тоже под гитару?
НИКИФОРОВ. Под симфонический оркестр. Владимир Федосеев – дирижёр.
ПОДПАЛЫЙ. Да? А!.. да-да-да… что-то такое, как же. Любовь у меня была. Пятнадцать лет назад расстались. Каждый божий день обязательно возникнет. Причём, из-за одной фразы. Чуть – что, у меня в мозгу обязательно бабахнет: «Ёлки зелёные!» Она так приговаривала, ну, фраза – паразит, как говориться. А выговаривала по-особенному, букву «ё» с такой изюминкой произносила, так: «ёооо!..оо». Мы вместе тогда телевизор слушали. Ну, мы мало, что видели, когда вдвоём, только слышали что-то, и то не всегда, такой угар был сумасшедший, просто сказка. И тут вы с тем романсом из телевизора – ды-дысь! (После паузы.) Может, и нет больше никакой любви. Может, не вспоминал бы. Но вот эти «Ёооо!..оо-лки зелёные!» покоя не дают. Пятнадцать лет отдал страху её не встретить, пятнадцать лет, больше жизни хочу её увидеть, потому что знаю: увижу – уйду за ней хоть на край света, хоть на тот свет. Она меня так любила, так любила!.. А я… я, как заурядный подростковый прыщ сам себя выдавил и смыл с лица жизни.
НИКИФОРОВ. Начальница нашего вокзала тоже пару раз ввернула про «ёлки зелёные».
ШУГАМАС. Домой побежала, обрадовалась, что нас сплавит и встретит Новый Год не на работе.
НИКИФОРОВ. Симпатичная. Правда, теперь забинтована маской, и кто-то привередливый так и не сможет оценить ещё одной местной достопримечательности.
ПОДПАЛЫЙ. Ничего, перебьюсь. Насмотрелся по жизни…
ШУГАМАС. Встретите свои «ёлки зелёные», позовёт и – айда?
ПОДПАЛЫЙ. И - айда.
НИКИФОРОВ. Желаю, чтоб все за любимыми – айда!
ПОДПАЛЫЙ. Кстати, я знавал вашего отца, Александр Львович. Генеральный директор горстроя? Сначала главный бухгалтер у самого Белоцерковского. Только он потом из Льва вдруг сделался Лейбой.
ШУГАМАС. Ага, когда Литва вышла из состава СССР, вновь обретя независимость, отцу и, соответственно, всем нам, вернули гражданство, недвижимость, дали квартиру в Вильнюсе.
НИКИФОРОВ. В девяносто первом, кажется.
ШУГАМАС. Да. Папа умер здесь, не успел домой вернуться. Мама осталась со мной и с сестрой, долгих ей лет. Однако, засада, наш третий друг, я ведь только за двоих просил.
НИКИФОРОВ. В смысле?
ШУГАМАС. В смысле транспорта. Ну, ничего, места здесь чудные, начальник полустанка холостая, глядишь, ещё лучше нас устроитесь, поозорничаете в самый весёлый праздник на Земле. Закусываем, господа, закусываем внимательно и подробно, ничего не пропускаем…
ПОДПАЛЫЙ (после паузы). Пойду, опорожнюсь.
ШУГАМАС. Заодно, дров прихватите на обратном пути, пусть покуда сохнут.
ПОДПАЛЫЙ. Ну, да. (Уходит.)
НИКИФОРОВ. Жалко.
ШУГАМАС. Да я пошутил насчёт транспорта, пусть попереживает, оратор в марлевой повязке. А классно начальница его осадила, а!?
НИКИФОРОВ. Что там за новелла? Время есть, по любасу, обожаю брехню.
ШУГАМАС. От брехуна слышу. (Приветствуя.) Саша?
НИКИФОРОВ. Саша?
ШУГАМАС. Александр!?
НИКИФОРОВ. Александр!?
ШУГАМАС. Шурик!
НИКИФОРОВ. Шурупчик!
ШУГАМАС и НИКИФОРОВ (приветственно стукнувшись кулаками). Тёзки.
НИКИФОРОВ. И?
ШУГАМАС. Истинная быль! Там мужчина такие корки мочил, чуть всех не пересажал, а на самом деле вышла такая запердулина, что не знаешь, плакать или смеяться.
НИКИФОРОВ. Саня, не тяни резину, отдача – прямо в лоб.
ШУГАМАС. Убедил. Помнишь песню, что Тёзка Вертинский пел, «Дорогая пропажа» называется? Так вот…


Новелла 3

действующие лица:
ПАШКОВ
ЧИРИН
ГОРОДЕЦ
ЛАРИСА, проводница

Поезд стоит на станции отправления. Пашков уже расположился, переоделся, кушает, поглядывая в окно и напевая.

ПАШКОВ.
«Самой нежной любви наступает конец,
Бесконечной тоски обрывается пряжа,
Что мне делать с тобою, со мной, наконец,
Как тебя позабыть, дорогая пропажа?»

Входит Чирин, с чемоданом и пакетом с продуктами.

ЧИРИН. Добрый вечер.
ПАШКОВ. Здрасьте.
ЧИРИН. Я - над вами. Извините, мне чемодан поставить.
ПАШКОВ. Забито.
ЧИРИН. Что?
ПАШКОВ. Забито всё, там некуда ставить.
ЧИРИН. Как так…
ПАШКОВ. Своё еле запхнул. Над дверью багажная полка.
ЧИРИН. Знаю. У меня там вес сумасшедший. Обожду, может, соседа внизу напротив не будет. Я специально всегда беру верхнюю, завалился на полку и дрыхни всю дорогу.
ПАШКОВ. Вот и заваливайся.
ЧИРИН. Рано.
ПАШКОВ. Тогда просто отстань.
ЧИРИН. О, да с вами, похоже, веселуха предстоит на все сутки?
ПАШКОВ. На все. Всё, я весь в себе. Пошёл ты.
ЧИРИН. Нарываешься?
ПАШКОВ. Просто не разговаривать со мной можете?
ЧИРИН. Можем. Поехали.
ПАШКОВ. И всех делов.
ЧИРИН. Надеюсь, ещё одного попутчика не будет. Верещать только не надо и салфетками пользоваться, когда едите. Особенно в общественном транспорте.
ПАШКОВ. Где общественный-то, я место купил!
ЧИРИН. Место – не купе и не вагон. Если не понимаете, объясняю, в поезде действуют правила общежития. Короче, вы здесь не один!
ПАШКОВ. Я же просил, даже «на вы», не трогайте меня! Мне плохо. И нечего кривиться на еду, на душе плохо.
ЧИРИН. Не интересует.

Входит Городец, с дорожной сумкой.

ГОРОДЕЦ. Чуть не опоздал!
ЧИРИН. Вот чёрт.
ГОРОДЕЦ. Вы – мне?
ЧИРИН. Себе. Устраивайтесь.
ГОРОДЕЦ. У меня нижняя полка, если что.
ЧИРИН. Выйду-ка. (Выходит в коридор.)
ПАШКОВ. Пустой вагон, билеты продают подряд, как будто не понимают, что людям одним побыть хочется.
ГОРОДЕЦ. Я – Олег.
ПАШКОВ. Виктор.
ГОРОДЕЦ. А по-моему нормально, что подряд, в компании веселее.
ЧИРИН. Для собственного удобства, плевать им на пассажиров. Когда народ в куче, проще держать в поле зрения.
ГОРОДЕЦ. И уборку делать спокойнее в одном купе, чем в трёх. Нормально! А вас как называть?
ПАШКОВ. И насчёт пьянки сразу предупреждаю, чтоб ни-ни. Не хватало мне перегар нюхать всю ночь.
ГОРОДЕЦ. Чего-чего?
ПАШКОВ. Того!
ГОРОДЕЦ (Чирину). Вы с ним не вместе?
ЧИРИН. Константин.
ГОРОДЕЦ (отвечая рукопожатием). Олег. Костя, как ты относишься к его заявлению?
ЧИРИН. Как захотим, так и поедем.
ПАШКОВ. Распитие спиртных напитков в поезде запрещено. И хватит тут митинговать. Мне мусор выбросить, посторонились. (Уходит с остатками еды.)
ГОРОДЕЦ. Во крендель!
ЧИРИН. С проводницей переговорим, вроде бы нормальная.
ГОРОДЕЦ. Правильно. С другой стороны, действительно, лучше спать в чистом воздухе, он здесь и так будет не горный. Но как не обмыть начало долгой дороги!
ЧИРИН. И не похмелиться!
ГОРОДЕЦ. Грех.
ЧИРИН. Не по-русски.
ГОРОДЕЦ. Да уж. Последние дни в России. Уезжаю на ПМЖ. Нарочно решил ехать поездом, чтоб целый день в окно глядеть.
ЧИРИН. Прощание с родиной.
ГОРОДЕЦ. Только Шопена петь не надо, наслушался выше крыши.
ЧИРИН. А я командировочный. Планировал самолётом, рейс отменили, пришлось в поезд прыгать. Полёты в провинции всегда переносят, совмещают. В стране, где правят балом монополии, порядка быть не может, а уважения к людям днём с огнём не сыщешь.
ГОРОДЕЦ. Не будем про политику, ладно?
ЧИРИН. На «нет» и суда нет, особенно в РФ.
ГОРОДЕЦ. РФ?
ЧИРИН. Российская Федерация.
ГОРОДЕЦ. Ну, не «РФ» же, как-то неуважительно.
ЧИРИН. А что ж вы из уважаемой страны валите?
ГОРОДЕЦ. Я не валю! Я переезжаю. Так сложились обстоятельства. Что-то ноги стали зябнуть, не пора ли нам дерябнуть?
ЧИРИН. Как любят выражаются современные детки: аллилуйя.

Возвращается Пашков.

ПАШКОВ. А моя дочь приговаривает: задолбала эта карма. Сегодня я с ней солидарен. Купе пустых – полвагона, как минимум. Вы же вроде не старики, чтоб по каждому поводу за бутылку хвататься, это давно уже не патриотично.
ЧИРИН. Вас не спросили. Отдыхайте, попутчик.
ПАШКОВ. Грубить не надо. (Укладывается в постель.)
ГОРОДЕЦ. А что нынче патриотично, за что надо хвататься соотечественникам?
ЧИРИН. За пистолет, за нож…
ГОРОДЕЦ. За косяк.
ЧИРИН. Да я и так стою, прислонясь к дверному косяку.
ГОРОДЕЦ. А вы присаживайтесь на мою полку.
ЧИРИН. Благодарю. Так и живём – по полкам, от рождения до морга.
ГОРОДЕЦ. Белые ночи! Красота несусветная! Вечная. Родная. Любуйтесь, радуйтесь и хрен с ним, с моргом.
ЧИРИН. Ну, в целом, не возражаю.
ПАШКОВ. Спелись. Просьба: не кантовать.
ЧИРИН. Проводница кантонёт, билеты придёт собирать.
ПАШКОВ. Точно. Ничего, мне всё равно не спится.
ГОРОДЕЦ. Я специально выбрал двадцать второе июня, самый длинный день в году, чтобы долго-долго любоваться.
ЧИРИН. Сегодня, между прочим, день начала Великой Отечественной войны.
ГОРОДЕЦ. Точно. Может, по глоточку коньяку? У меня с собой есть, походная фляжечка.
ЧИРИН. Хоть и не военная, но необходимый неприкосновенный запас. Так коснёмся же.
ПАШКОВ. На выход, если совсем невтерпёж, на выход.
ГОРОДЕЦ. Идём, Олег.
ЧИРИН (Пашкову). Ты что, даже за Победу не выпьешь?
ПАШКОВ. Выпью. Девятого мая.
ЧИРИН. И вот за таких жлобов погибали наши деды.
ПАШКОВ. Сам-то кто? Ты-то кто? Жлобище!
ЧИРИН. Ответить нечем? Повторяло – в дерьмо ныряло.
ПАШКОВ. Пацан недоделанный!
ЧИРИН. Прощаю, старик, живи как-нибудь.
ПАШКОВ. Попадись ты мне в тёмном переулке…
ЧИРИН. Яичница ты.
ГОРОДЕЦ. Ой, да пойдём уже, не надо ссориться. (Достаёт фляжку.) Вот фляжка, вот глотка – с праздником. Вы – первый.
ЧИРИН. У меня своё, фирменное.  Водовка на рябинке, очуметь. А фляжечка – вот какая, настоящая, боевая!

Входит Лариса.

ЛАРИСА. Приготовили билеты.
ГОРОДЕЦ (подаёт билет). Мой – вот.
ПАШКОВ (ищет портмоне). Наконец-то, спал бы уже.
ГОРОДЕЦ. Заберёте?
ЛАРИСА. Да.
ПАШКОВ. Куда задевалось…
ЛАРИСА. Ваше семнадцатое.
ГОРОДЕЦ. Выйду. (Выходит в коридор.)
ЛАРИСА. Распитие спиртных напитков запрещено на всём пути следования. Господин Городец, вы меня слышите?
ГОРОДЕЦ. Да слышу, слышу.
ЧИРИН (подавая билет). Двадцатое.
ЛАРИСА. Диктовать не надо.
ЧИРИН. Вопрос можно? Актуально.
ЛАРИСА. Так мы, проводники, для того с вами и находимся, чтобы на вопросы отвечать.
ЧИРИН. Можно переселиться в другое купе?
ЛАРИСА. Ну, вот…
ЧИРИН. Я займу такую же верхнюю полку! Пожалуйста.
ЛАРИСА. Да слышала ваше общение. Не знаю. Впереди ещё много станций, везде могут пассажиры оказаться на посадку. Не знаю…
ЧИРИН. Можно я подойду в ваше купе, после обхода? Обсудим варианты.
ЛАРИСА. Вы про что, я вас спрашиваю!
ЧИРИН. Не про то, что вы подумали, клянусь! Пол вариантами я подразумеваю мои перемещения, в случае новых посадок.
ЛАРИСА (Пашкову). Ваш билет.
ПАШКОВ. Не могу найти портмоне.
ЧИРИН. Задерживаете процесс работающего человека, пассажир, поторопитесь.
ПАШКОВ. Заткнись! Хватит меня подначивать, я ведь могу и не стерпеть больше!
ЛАРИСА. Но-но-но! Что такое?
ПАШКОВ. А чего он!
ЛАРИСА. Не надо орать, пассажир! Здесь нет глухих! А ещё здесь есть наряд транспортной полиции для всех и каждого, кому вздумалось нарушать порядок и правила проезда.
ПАШКОВ. Извините, сорвался. Просто невозможное произошло.
ЛАРИСА. Ищите, я загляну на обратном пути.
ЧИРИН. Лариса, а я?
ЛАРИСА. А что – вы?
ЧИРИН. Ну, моя просьба насчёт переселения.
ЛАРИСА. Имя ведь высмотрели, глазастый такой. Надо ещё информацию получить насчёт купленных билетов. А там уже подумаем. (Пашкову.) Пожалуйста, поторопитесь, в противном случае вынуждена буду вас ссадить на ближайшей станции.  (Уходит.)
ПАШКОВ. Мамочки родные, только этого не хватало!!! (Ищет портмоне в карманах, сумках.)
ЧИРИН. Такой голосишко противный. Заходи, Олег, а-то нас прервали на самом интересном месте.
ГОРОДЕЦ (войдя, Пашкову). Все вещи пересмотрите,  все сумки.
ПАШКОВ. Тебя не спросили! Случись с человеком что, куча советников, наставников, умники одни кругом, только почему же мы все живём в дерьме.
ГОРОДЕЦ. Ещё ругается…
ЧИРИН. А таким, как он, лучше не помогать. От меня они даже сочувствия не получат никогда. Давай, здесь - по глоточку, чтоб не светиться, и выйдем, пообщаемся.
ПАШКОВ. Портмоне же - не билет…
ГОРОДЕЦ. На полу, под полкой.
ПАШКОВ. Я же его доставал, на перроне, билет показывал!
ЧИРИН. Ну, Олег, за добрый путь, без ненужных проблем и досадных эксцессов. Прозит. (Выпивает.)
ГОРОДЕЦ. Аминь. (Выпивает.)
ПАШКОВ. Нету нигде. Нету и всё тут!
ЧИРИН. Пойдём отсюда. Не будем мешать. (Выходит в коридор.)
ГОРОДЕЦ. Нет, Константин, извини, я себе дал установку: глазеть в окно, чтоб ничего не упустить, для вечной памяти.
ПАШКОВ. Думай, голова, думай…
ЧИРИН. Отсюда обзор не хуже.
ПАШКОВ. Вспоминаем. Так. Так…
ГОРОДЕЦ. Ноги ноют, устал ходить.
ПАШКОВ. Так. Ну, да, положил в нагрудный карман. И всё, больше не доставал.
ЧИРИН. Не мешает?
ГОРОДЕЦ. Нет, я весь в себе.
ЧИРИН. А я погуляю.
ПАШКОВ. О, господи! Да за что же мне это… Телефон! (Достаёт из кармана телефон.) Хоть ты не пропал. (Набирает номер.) Не ловит. А в прошлый раз ловило всю дорогу!

Пауза.

ГОРОДЕЦ. Петь хочется.
ПАШКОВ. А мне – выть!
ГОРОДЕЦ. Да я сам с собой говорю…
ПАШКОВ. А молча с собой нельзя пообщаться?
ЧИРИН. И выть ему охота, и лается, не человек – пёс.
ПАШКОВ. Убью!
ЧИРИН. И чё сидим? Убиваемся или как?
ПАШКОВ. Вот люди!.. что за люди!.. у человека – горе, катастрофа, а они…
ГОРОДЕЦ. Может, на перроне обронили.
ПАШКОВ. Что? Может. Всё – может. И что?
ГОРОДЕЦ. Если вас провожали, вдруг они подобрали.
ПАШКОВ. Бред! Я не мог обронить! Или уже сообщили бы.
ГОРОДЕЦ. Если связи нет, не сообщишь.
ПАШКОВ. Вот именно. Да ну, нет. Они ушли раньше, чем поезд тронулся. Теперь я тронусь! Всё рушится! Летит в тартарары! Что делать, что!?
ГОРОДЕЦ. Извините.
ПАШКОВ. Да что вы всё расшаркиваетесь, слушать противно.
ЧИРИН. Ибо сказано мудрецами древности: не просят о помощи – не лезь с советами, крайним будешь.

Пауза.

ГОРОДЕЦ. Тихая, покойная глушь. Неприбранная, естественная красота русского мира. Диковатая, чудная. И бескрайняя. Вот бы ещё и без проводов, автомобилей… (Напевает.) «Сердце рвётся в груди и так хочется плакать, перестаньте ж кричать надо мной журавли».
ЧИРИН. Бьётся. Сердце бьётся, а не рвётся. (Напевает.) «Сердце бьётся в груди и так хочется плакать», ну, и там дальше.
ГОРОДЕЦ. У него бьётся, а у меня рвётся. Буквально!
ЧИРИН. Сердечник?
ГОРОДЕЦ. Да, блин, здоровее здорового, понятия не имел, где оно трепыхается по жизни, а тут, как не знаю кто.
ЧИРИН. Я так-то бы про песню.
ПАШКОВ. Эмигрант, что ли?
ГОРОДЕЦ. Ещё нет. И никогда не буду! Буквально выражаясь, репатриант. Вот, прощаюсь с родиной.
ПАШКОВ. Шопен.
ГОРОДЕЦ. Как-то так.
ЧИРИН. Вы поуезжаете, мы посдыхаем - вымрет человек, технологии зарастут бурьяном и всё в мире наладится, природа сама разберётся, как дальше быть.
ГОРОДЕЦ. Апокалиптический у тебя настрой, Костя. Как без человека? Без человека нельзя. Зачем? Зря, что ли, мы придуманы на свете? Значит, было зачем, для чего.
ПАШКОВ (по телефону). Ало? Ало, Елена! Да, я. А ты уже номер телефона стёрла? И голос не узнаёшь. Ой, да причём здесь связь… У меня чепэ. Чепэ, говорю, у меня! Проводница спросила билет, и тут выясняется, что ни билета, ни портмонета… Да, да, представь себе. Ой, да хватит обзываться, благодарю, сыт по горло. Да, выше крыши! Ленка, ёшкин свет, не смей отключаться! Как зачем? Спросить, не подобрала ли ты его случайно? А Катенька? Хватит уже гавкать на меня, просто спроси у ребёнка, вдруг… мало ли… Елена! (Отбрасывает телефон.) Сука. Вот дрянь. Ничего человеческого ко мне не осталось.
ЧИРИН. Сам женился.
ПАШКОВ. Жизнь дураков учит.
ЧИРИН. А по мне так: женятся по необходимости, разводятся по любви.
ПАШКОВ. О, как!
ЧИРИН. Подумать, зачем мужчина женится? Исключительно по необходимости организма: собственная норка, обиход, секс. А развод – результат негативных переживаний: разочарование, неудовлетворённость, недопонимание.  Поэтому, считаю, разводится надо мирно, ведь обе стороны освобождаются от негатива и обретают право на новый позитив.
ПАШКОВ. Не слабо.
ГОРОДЕЦ. Я уверен, что развод – подлая вещь, тем более, если с детьми. Надо терпеть, договариваться, уступать.
ЧИРИН. Ерунда, без взаимоуважения семьи не бывает, и вреда больше тем же самым детям. По себе сужу. О, вот и наша проводник-хранитель порхает, ангел ПДД и стакана чая.
ПАШКОВ. Курица – не птица, женщина – не человек.

Входит Лариса.

ЛАРИСА. Ну, что, нашли?
ПАШКОВ. Нет.
ЛАРИСА. Случайно, вдруг есть фото или копия билета?
ПАШКОВ. Зачем мне.
ЛАРИСА. Можно восстановить. На ближайшей станции, в билетной кассе. Правда, за дополнительную плату.
ЧИРИН. Стоянка пять минут, до здания вокзала едва успеешь, и то, если ты – Карлсон, с пропеллером.
ПАШКОВ. Оплатить чем? У меня ж не билет потерялся, портмонет! Там – всё.
ГОРОДЕЦ. Труба-дело.
ЧИРИН. Портмоне. Не портмонет, а портмоне.
ПАШКОВ. И что это меняет?
ЛАРИСА. Единственное, что остаётся, собрать вещи и на той же ближайшей станции сойти. Причём, надо оформить неоплаченный проезд от станции отправления…
ГОРОДЕЦ. Деньги, деньги, деньги… Все разговоры, мысли, выступления только про деньги. С ума сойти.
ЛАРИСА. Ладно, пройдёмте, пассажир в купе проводников. Свяжемся по рации с бригадиром, пусть он с вами отношения выясняет, у меня работа.
ПАШКОВ. А как вам такая версия: портмоне украдено. И не на перроне, а здесь, в купе. Когда я выносил мусор после перекуса.
ЧИРИН. Обалдеть…
ПАШКОВ. Ты меня с порога невзлюбил и решил подставить. Или этот - предатель родины… Улепётывает в свои заграницы, а у самого в кармане - вша на аркане. А скорее всего, вместе. Они же ещё устроиться не успели, а уже за бутылку! Хотя вы, гражданка проводница, конкретно озвучили, что распитие спиртных напитков в поезде строжайше запрещено.
ГОРОДЕЦ. Слов нет.
ЧИРИН. Версия, конечно, рабочая, но тупее тупого, как ты сам.
ПАШКОВ. Я официально заявляю, что эти двое меня обокрали.
ЛАРИСА. Ладно, сообщу начальнику поезда.
ЧИРИН. И что дальше будет?
ЛАРИСА. Вызовут следователя, который раньше, чем завтра утром точно не подсядет. Потом он будет проверять ваши показания. А до тех пор все трое будете находиться в купе, безвылазно, под присмотром полиции.
ЧИРИН. На работу сообщат?
ЛАРИСА. Само собой.
ЧИРИН. Эй, ты, убогий, если сам влип, других не пачкай.
ЛАРИСА. У меня работа, остановка скоро. (Пашкову.) Сходите или как?
ПАШКОВ. Или как!
ЛАРИСА. Ясно. Не соскучишься. (Уходит.)
ПАШКОВ. Только троньте, только попробуйте, засажу!
ЧИРИН. Да пошёл ты.
ПАШКОВ. Сам пойдёшь.
ЧИРИН. Просто замолчи.
ПАШКОВ. Я буду орать! Пусть все слышат, что мне здесь угрожают!
ЧИРИН. Пожалуйста, не вопи. Посмотри на него. (Кивает на Городца.)
ПАШКОВ. И чё…
ЧИРИН. Серый весь!
ГОРОДЕЦ. Придумал себе отъезд в белую ночь, кретин, Мог ведь давно уже, и не улепётывать, отсюда надо улетать.
ПАШКОВ. Не нравится наша жизнь, никого не держим!
ГОРОДЕЦ. Знаю. Никто и не держит. Душит. Пойду, постою в тамбуре. (Уходит.)
ЧИРИН. Мужик реально сердцем болеет.
ПАШКОВ. Да ну вас всех! Не останусь, сойду, и гори оно всё синим пламенем. (Переодевается, собирается.)
ЧИРИН. Чего вы такой нервный?
ПАШКОВ. Не суй свой нос. (После паузы.) Встретил девушку, она москвичка. Любовь! Куда денешься? Я ж не виноват, что уже женат, доченька. Катюшка меня любит крепко. Просила не уезжать.
ЧИРИН. Жена?
ПАШКОВ. Какая жена, доча! Жена – та, как мегера, чуть не убила, буквально. А что ей мешало быть человеком, когда жили вместе?
ЧИРИН. От хорошей жены мужья не уходят, это аксиома.
ПАШКОВ. Женат?
ЧИРИН. А то. Получил необходимый опыт, причём дважды. Хорошо, без детей.
ПАШКОВ. Да знать бы, что в супружестве будет вести себя, как барыня, ни за что не рожал бы. Поначалу, вроде, туда-сюда, а после родов, как с цепи сорвалась. По дому палец о палец не ударит, сутками – на телефоне. Пелёнки, детское питание, подгузники, детсад – всё на мне. Да я ж не против, дочушку-то я больше всех баб на свете обожаю. Но Елена моя так поверила, что она реально Прекрасная, просто как с ума сдвинулась. И всё сказку себе требует, реальную, чтоб на каждый день. А я ей что – волшебник? И работать не хочет. Сам виноват, разбаловал в начале. Я ж её долго добивался, бился за неё.
ЧИРИН. Останавливаемся?
ПАШКОВ. Да. Я ведь здесь и живу, то есть, жил. Дочка захотела подольше со мной побыть, с утра по городу с ней, а в поезд сел на конечной. Бывшая уже на вокзал за ней подъехала.
ЧИРИН. Приехали.
ПАШКОВ. Садился бы здесь, получилось бы короче, и с её матерью. Маленькая, но разумненькая… солнышко.
ЧИРИН. Что-то я за соседа запереживал, да и продышаться надо. (Уходит.)
ПАШКОВ (не замечая ухода Чирина). А теперь придётся обратно проситься, чтоб пустила! Вот засада… Пока документы восстановишь, то да сё. Обломайтис по полной! Ещё как моя москвичка отреагирует, тоже проблема… Ушёл? Вот сволота, я с ним по-человечески. Не сойду! И пусть всем будет так же, как мне! Всё, решено. Или что? Господи, зачем ты мне такой стресс устроил? Что мне делать. Сирена? (Глядит в окно.) Полиция? Ничего из окна не увидеть. А ночь-то белая-белая… это тебе не питерские заморочки, это настоящая красота. Ладно, не до лирики. (Женская рука стучит в окно.) Кому стучишь, бедолага… Ленка!? Да ну… Точно Ленка. Что ты здесь вертишься, коза… И пошла, пошла ведь. Зачем… За мной? Почему одна, без Катюхи? Да что за день такой, что за морока!.. Сойду. Сойду. (Берёт вещи.)

Возвращается Чирин.

ЧИРИН. Видел жену в окне?
ПАШКОВ. Да…
ЧИРИН. Можешь не дёргаться. (Подавая портмоне.) Вот, передала. Твой?
ПАШКОВ. Моё.
ЧИРИН. Проверяй.
ПАШКОВ (проверяя содержимое портмоне). Не понимаю…
ЧИРИН. Это я сказал ей постучать в окно, чтобы ты точно знал, откуда взялся портмонет. Сосед прав оказался, когда сказал, чтоб ты своей позвонил. Оказывается, дочь твоя стянула портмоне, придумала ход, чтоб ты вернулся. Понял?
ПАШКОВ. Всё на месте.
ЧИРИН. Не захотела с тобой видеться, проводнице отдала, а та – мне, ей сейчас не до нас. Олега-то, соседа «скорая» приняла. Откачивают на перроне.
ПАШКОВ. Жалко. Давай, выпьем? У меня коньяк есть армянский, настоящий. (Достаёт из кармана фляжку.) Вот, в какой фляжечке, с Араратом!
ЧИРИН. (забирая вещи.)  С тобой? Ни за что. И в одном купе с тобой не поеду. Хоть в плацкарте, зато без тебя. Здоровее буду. (Уходит.)
ПАШКОВ. Ты-то? Ты-то будешь. А я… Катюшка, доченька моя, за тебя, будь всегда красивая и счастливая. (Выпивает.) А ведь это любовь. Чёрт побери, будет ли меня кто-нибудь так любить, как ты, солнышко моё.

Новелла 1 (окончание)

действующие лица:
ЕЛЕНА, начальник полустанка
НИКИФОРОВ, артист
ШУГАМАС, зоотехник
ПОДПАЛЫЙ, лесничий

НИКИФОРОВ (напевает).
«И ответит тебе чей-то голос чужой:
"Он уехал давно, нет и адреса даже..."
И тогда ты заплачешь... Единственный мой!
Как тебя позабыть, дорогая пропажа!..»

С улицы входит Подпалый, с охапкой дров.

ПОДПАЛЫЙ. Не май-месяц!.. не май. Дрова ледяные. (Складывает дрова.)
НИКИФОРОВ. Телефон, что ли?
ШУГАМАС. Точно! У начальницы! Точно мне.
НИКИФОРОВ. Так её же нет.
ШУГАМАС. Вынесла аппарат в коридорчик.
НИКИФОРОВ. Какие у вас дружеские отношения…
ШУГАМАС. Домой, тёзка, исключительно к жене, под мышку. (Уходит в служебное помещение.)
ПОДПАЛЫЙ. Вы мне Свиридова должны.
НИКИФОРОВ. Буду должен, если заплатите.
ПОДПАЛЫЙ. Сколько?
НИКИФОРОВ. Таксы нет, сколько не жалко. Не забудьте накинуть за не концертные условия, зима, удалённость, предпраздничный день…
ПОДПАЛЫЙ (достав купюру). Достаточно?
НИКИФОРОВ (берёт купюру). Да вы умеете кутить, гражданин! Или вы Крез?
ПОДПАЛЫЙ. Крез? А этот… Нет, я – Меценат.
НИКИФОРОВ. Что ж, всё равно приятно познакомиться.

Возвращается Щугамас.

ШУГАМАС. Собираемся, машина выехала.
НИКИФОРОВ. У меня заказ на песню.
ШУГАМАС (напевает) «На парнус лабухи поют»…
НИКИФОРОВ. Вот в лабухи-то и уйду со сцены. Прошу не мешать.

С улицы входит Елена.

ЕЛЕНА. Собираетесь?
ШУГАМАС. Да, всё путём, я принял телефонограмму.
ЕЛЕНА. Хорошо.
НИКИФОРОВ. Не проходите мимо, на посошок – романс.
ЕЛЕНА. С удовольствием.
ШУГАМАС. Я потихоньку соберусь, ага? Через пять минут обещались.
НИКИФОРОВ. Ничего, мне не помешает. Хотя командует заказчик…
ПОДПАЛЫЙ. Мне ничто не помешает.
ЕЛЕНА. Заказчик?
НИКИФОРОВ (под гитару, поёт).
«Когда бы знать
Как рассказать
Куда случайная ведёт дорога
Надежды звон из-за порога
Там что-то сбудется светло и строго
Там что-то сбудется светло

Там будет путь
Куда-нибудь
Дорога выведет нас из-под крова
Надежды ждут
Увидеть снова
Очарование пути земного
Очарование пути

Пока окно
Затемнено
Покуда кажется, что всё постыло
Как-будто всё когда-то было
И солью каменной слеза застыла
И солью каменной слеза»…
(Рвутся струны.) Чёрт! Аж две струны полетели!
ЕЛЕНА. Ёооо!..оо-лки зелёные!
ШУГАМАС. Что!?
ЕЛЕНА. Моя любимая вещь! Ну, надо же!
НИКИФОРОВ. Виноват…
ЕЛЕНА. А у меня есть запись, правда не ваша, оркестровая. Понимаете, этот романс мне дорог по жизни. И больше всего на свете я ненавижу, когда он обрывается. Не возражаете, если включу?
НИКИФОРОВ. Включайте, конечно.
ЕЛЕНА. Сейчас. (Убегает в служебное помещение.)
НИКИФОРОВ. А как её имя, тёзка?
ШУГАМАС. Собирайтесь. Елена. Елена, кажется, Игоревна.
НИКИФОРОВ (Подпалому). Она?
ШУГАМАС (после паузы). Слишком круто было бы, не в сказке живём. Да вы тоже собирайтесь, я ж пошутил, что только вдвоём поедем, я за всех сказал. Что это вы, лесничий, молчите? Мама родная, неужели она!?
НИКИФОРОВ. Похоже, она. Эй, она сейчас выйдет…
ШУГАМАС. Осталось снять маску.
НИКИФОРОВ. Не наше дело.
ШУГАМАС. Согласен. Машина подъехала. Мужчины, на выход.

Возвращается Елена.

ЕЛЕНА. О, уже собрались. Слышите? Вступление…
НИКИФОРОВ (сняв маску). Лена. Ну, здравствуй, это я.
ЕЛЕНА (после паузы). Музыка!.. как сама любовь. Но только прошлая.


Звучит «Романс» Г.В. Свиридова из музыкальных иллюстраций к повести А.С. Пушкина «Метель».