Общественная активность, национальная безопасность

                (Ключевые положения идейной концепции И. С. Аксакова)

        «Куда ни оглянешься – везде отсутствие общественной силы, – везде и всюду присутствие громадной, могущественной силы государственной, исполняющей в то же время должность силы общественной. Бездействие, или, говоря техническим языком медицины, инерция общественного организма необходимо и неизбежно вызывает деятельность государства, которая, в свою очередь, приучает общественный организм к инерции – вредной и для общества, и для государства!» [1, с. 208]. С первого взгляда может показаться, что эти слова как нельзя более точно и емко характеризуют современной положение дел в нашей стране, и лишь едва ощутимый налет некоторой старомодной стилистической высокопарности, отнюдь не свойственной языку сегодняшней социально-политической публицистики, наводит на мысль, что перед нами образец критических суждений совсем иной, давно прошедшей эпохи. Действительно, приведенные выше слова были написаны ровно полтора века тому назад, в 1863 году, и принадлежат они перу одного из наиболее авторитетных и влиятельных отечественных публицистов середины XIX столетия, редактору и издателю знаменитой славянофильской газеты «День» Ивану Сергеевичу Аксакову [2].

        Конечно, объективные истины не утрачивают своей основательности с ходом времени, однако все же не может не изумлять та степень актуальности и даже злободневности, которую в полной мере сохранили мысли Аксакова о проблемном состоянии общественной жизни в России, почти полностью поглощенной сферой официальной внутренней политики, проводимой государством зачастую авторитарными методами. Как видим, есть такие чрезвычайно живучие политические традиции и тенденции, над которыми ход времени практически не властен. В самом деле, кто бы мог поспорить, например, со справедливостью такого итогового вывода Аксакова относительно неизбежных последствий самоустранения общественности от непосредственного активного участия в важнейших государственных делах: «Благодаря нашему равнодушию и апатии, правительство истощается в усилиях, большею частью невознаградимых, и все-таки не достигает результатов желанных, да и достигнуть не может, потому что действует официальною силою за нравственную силу общества» [1, с. 208–209].

        Да уж, о нравственном содержании политической деятельности очень многих властных субъектов в новейшей истории нашей страны говорить как-то не приходится. А вина за это ложится, в значительной мере, не только на саму власть, но и на пассивное или, во всяком случае, недостаточно зрелое гражданское общество, с усталым равнодушием относящееся к происходящему не только в верхах, но и вокруг себя, в повседневной жизни. То, что было предельно ясно еще 150 лет тому назад Аксакову, до сих пор, к величайшему сожалению, остается не слишком очевидно большей (если вообще не большей) части российского общества. Может быть, в этой связи стоило бы вспомнить заветы таких классиков отечественной социально-политической мысли, каким был Аксаков, чтобы попытаться наконец-то своими силами ответить на ключевой вопрос, не дававший покоя передовым людям века XIX-го и продолжающий стоять на повестке дня в начале века XXI-го: «Итак, что же делать, как быть, при этом постоянном смешении двух начал, общественного и государственного, при этом развитии – государственной инициативы, обуславливаемой бездействием общества, – и бездействия общественного, обуславливаемого постоянною, везде и всюду действующею государственною инициативою?» [1, с. 211]. Обращение к идейному наследию Ивана Аксакова как раз и призвано помочь найти ответ на этот долговечный русский вопрос.

        Аксаков отнюдь не был представителем политической оппозиции в современном значении этого слова. Просто у него были собственные взгляды на то, какими путями следовало развиваться России, и взгляды эти нередко существенно расходились с официальными правительственными идеологическими установками. Как известно, славянофилы всегда были под подозрением у властей предержащих [3]. Попытки солидаризоваться с государственной программой и, в особенности, с конкретными методами правительственной политики слишком часто приводили Аксакова к более или менее острым конфликтам с официальными инстанциями. Да вот хотя бы та же газета «День», в которой была опубликована цитируемая статья ее редактора, – ведь судьба этого издания сложилось не самым лучшим образом, и после шести лет борьбы с цензурными и прочими придирками Аксаков вынужден был, в конце концов, прекратить выпуск «Дня», так и не найдя понимания и поддержки в правящих сферах [4]. И такой финал, к сожалению, был вполне закономерен, привычно и естественно укладываясь в традиционную типовую схему взаимоотношения государственной власти и независимого общественного мнения.

        А поводов для расхождения было более чем достаточно. Чего стоит хотя бы прямо высказанное Аксаковым требование необходимой открытости власти не только для диалога с обществом, но и для конструктивного взаимодействия с ним, заключающегося в регулярном привлечении представителей общественности к участию в делах управления. Аксаков совершенно справедливо сформулировал тезис о том, что «государственная власть не может же стоять выше общественного нравственного уровня и сама нуждается в притоке для себя изнутри – новой здоровой жизненной силы» [1, с. 256]. Увы, куда уж там! Власть и тогда, как и сейчас, преимущественно тяготела к политической модели замкнутой чиновничьей касты, остающейся вне сферы контроля со стороны гражданского общества, и уж тем более абсолютно чуждаясь сколько-нибудь реального и действенного общественного контроля. К чему это привело тогда – хорошо известно из истории: до столетнего юбилея двух подряд революций 1917 года осталось не так уж много времени. К чему это приведет в наши дни – вероятно, покажет ближайшее будущее.

        Но вернемся к анализу идейной концепции Ивана Аксакова. В противовес насаждавшимся этатистским доктринам, возлагавшим все надежды исключительно на деятельность государства, Аксаков делал акцент на самостоятельную активность общества, призванного задавать нравственный настрой в народной жизни и во внутренней политике как опосредованной производной тех процессов, которые протекают в общественной среде. Одним словом, по убеждению Аксакова, характер политики должен определяться нравственным состоянием общества, ибо только на этой основе возможно по-настоящему успешное осуществление государственных мероприятий.

        Развернутому обоснованию этой мысли Аксаков специально посвятил программную статью под выразительным названием «О необходимости личного подвига для преуспеяния гражданской жизни». В этой статье он четко сформулировал нравственную доминанту, которой надлежало иметь явственный приоритет в общегосударственном и общенациональном масштабе: «Нам следует – и никто, никакое правительство, никакие обстоятельства, кроме нас самих, нам в том не помогут, – нам следует произвести собственными усилиями реакцию нашей общественной нравственности чрез подъем нашего личного духа, обратиться с строгими требованиями к себе самим. Мы должны проникнуться убеждением, что судьба нашего дорогого отечества зависит от личного нравственного подвига каждого из нас и что никакое внешнее могущество не прочно и не спасет Россию при мертвенности нашего личного духа, при слабости нашей личной гражданской нравственности, при отсутствии в нас деятельной, движущей нравственной личной воли!» [1, с. 233].

        Аксаков был непоколебимо убежден в том, что самый верный путь к решению стоящих перед страной многочисленных серьезных проблем заключался в максимальной активизации общественных сил, в солидарном взаимодействии общества и государства, которым предстояло теснее сплотиться для совместного решения диктуемых временем неотложных задач: «Дело уже не в лекарствах, извне прилагаемых, а дело в возбуждении самодеятельности внутренней воли, в жизненном проявлении нравственных сил – несомненно, присущих нашему общественному организму, но где-то давно и глубоко зарытых, чем-то тяжелым придавленных, чем-то скованных, бездействующих, оцепенелых» [1, с. 255]. Лаконичным выражением этого девиза стала емкая формула: «Дело за нами» [1, с. 256].

        К сожалению, живые общественные силы слишком долго насильственно оставлялись властями не у дел, поэтому назревшие и перезревшие проблемы все дальше и глубже загонялись внутрь, пока не разразился системный кризис, разом выявивший всю степень неблагополучия на государственном уровне [5]. Таким наглядным индикатором крайне проблемного состояния национальной безопасности России в очередной раз стал пресловутый «польский вопрос», вылившийся в 1863 году в третье по счету затяжное и кровопролитное восстание, буквально всколыхнувшее все общество и поставившее государство на грань войны с объединенными силами Европы, явно симпатизировавшими полякам [6]. Разумеется, что Аксаков никак не мог остаться в стороне и не принять самое энергичное участие в обсуждении происходивших драматических событий.

        Вопрос о взаимоотношениях России и народов славянского мира, что совершенно закономерно для активиста славянофильского движения, всегда занимал одно из центральных мест в аксаковской публицистике. Это касалось и судьбы балканских славян, и ситуации с ближайшими соседями – поляками. В отличие от подавляющего большинства представителей русской общественно-политической мысли государственнического толка, чьи принципиальные воззрения на мятежную польскую сторону традиционно определялись изрядной долей консервативно-шовинистического национализма [7], Аксаков подошел к обсуждению животрепещущей проблемы преимущественно с нравственных позиций. Во главу угла он ставил не подсчет баланса сил и не внешнеполитические соображения международной дипломатии, а сугубо моральный фактор, духовное измерение проблемы, патриотический подход к обострившемуся конфликту, несущему прямую угрозу национальной безопасности страны.

        С точки зрения Аксакова, следовало ставить вопрос не о том, какая из противоборствующих сторон сильнее в материальном плане, а том, кто в большей мере наделен нравственными качествами, обеспечивающими всенародное несокрушимое единство и, следовательно, моральную победу над непримиримым противником. В такой патриотической консолидации образованного общества, ведущего за собой массы простого народа, Аксаков видел еще одно проявление «личного подвига», являющегося залогом гармоничного сочетания общественного мнения и государственной политики. Он горячо настаивал на том, что «без высшей сознательной деятельности народного духа народность масс не надежна. Область же этой деятельности есть именно то, что называется обществом, то есть среда, где личное просвещение народных единиц, переставших быть однородною массою, образует новое сознательное народное единство, новую силу общественности. А есть ли у нас эта сила?» [1, с. 214]. В положительном решении этого вопроса как раз и заключался корень проблемы. Аксаков последовательно отстаивал мысль о том, что «этот вопрос может быть решен и Польша умирена только свободным воздействием на поляков и на нас самих духовных и органических сил русского народа, без всякого постороннего вмешательства, нашею собственною властью и соизволением!» [1, с. 220].

        Применительно к не терпящей отлагательств ситуации с межнациональным конфликтом Аксаков целенаправленно выдвигал критерий моральной оправданности необходимой и законной самозащиты во имя обеспечения действительной безопасности своего народа от враждебных действий агрессивных соседей, не только презирающих русскую культуру, исторический уклад жизни и государственность, но и покушающихся на территориальную целостность, стремясь захватить спорные пограничные земли Западного края [8]. При таком положении дел речь должна была идти, согласно Аксакову, не просто о материальной, но и о духовной борьбе с католическим полонизмом, резко противопоставившим себя православному славянству: «А теперь, силою судеб, вопрос польско-русский сложился именно так, что мы не найдем ему разрешения <...>, если не противопоставим полонизму всех наших нравственных сил, освободя их от внутренних недугов и плевел; если не будем так же готовы для гражданской и общественной борьбы, как и для военной; если не выдвинем в поле, рядом с военною ратью, крепких убеждений, личных нравственных подвигов и несокрушимой любви не только к единству и целости России, но и к тому, ради чего желанно единство и целость, – к высокому нравственному призванию русской народности!» [1, с. 235]. Таким образом, нравственное совершенствование и моральное самоочищение общества, а не одна лишь карательная военная мощь государства, должны были стать ключевыми факторами, определяющими окончательный успех борьбы двух народов за право первенства и дальнейшего приоритетного развития.

        Именно духовный подход к оценке проблемы национальной состоятельности России в столкновении с Польшей прежде всего характеризовал позицию Аксакова среди других отечественных публицистов того времени, предпочитавших оперировать преимущественно геополитическими, а не морально-этическими категориями [9]. Программа Аксакова не имела ничего общего с казенной ура-патриотической риторикой. Пафос милитаризма был ему совершенно чужд. Он по мере сил стремился разъяснить общественности, что «надо уметь стоять за Россию не только головами, но и головою, т. е. не одним напором и отпором грозной силы материальной, но силой нравственной; не одной силой государственной, но и силой общественной; не одним оружием вещественным, но и оружием духовным...» [10, с. 113]. Обсуждению этих сложных и непривычных для массового сознания вопросов он посвятил отдельную статью, названную предельно остро и проблемно: «В чем недостаточность русского патриотизма?»

        И здесь опять центральное место заняла его концепция «личного подвига для преуспеяния гражданской жизни». По сути дела, речь шла о миссии победителей продолжать поддерживать в послевоенном периоде моральный уровень общества на такой же высоте, какую он достиг перед лицом внешней угрозы государственной безопасности. Аксаков настоятельно призывал соотечественников: «Пора же понять, наконец, что способность патриотических жертв во время войны нисколько не освобождает нас от обязанностей нравственных во время мира...» [10, с. 118]. Увы, общественность оказалась в большинстве свое вполне безучастна к его призывам, и дух великодержавного высокомерия по отношению к побежденным полякам надолго возобладал в государственной политике после подавления восстания.

        Как это чаще всего бывало в отечественной истории, ведущие страны Европы, задававшие тон в мировой политике, поспешили занять открыто антирусские позиции, предприняв настоящий «дипломатический поход» на Россию и подвергнув в периодической печати крайне резким нападкам все мероприятия имперских властей, направленные на усмирение мятежа. Надо признать, что некоторые из их критических замечаний были действительно обоснованными, указывая на консервативность и даже реакционность правительственной политики в национальном вопросе, а также на охватившие широкие круги русской общественности шовинистические настроения. Естественно, что официозные публицисты постарались опровергнуть или хотя бы отвергнуть эти обвинения, преимущественно эмоционально-инвективно, а не логически-доказательно.

        Совершенно иную стратегию применил в данном случае Аксаков. Он, наоборот, согласился со значительной частью выдвинутых против российской стороны обвинений, но сделал это, конечно же, не под влиянием чувства национального самоуничижения, а как раз с противоположной целью – для более ясного и наглядного указания обществу на присущие ему объективные недостатки. Западная пресса, по замыслу Аксакова, должна была сыграть роль своеобразного зеркала для русского общества, чтобы оно получило тем самым дополнительный стимул к самосовершенствованию и работе над собой. Аксаков не скрывал своей установки, прямо заявив: «Впрочем, что нам за дело до иностранцев? Мы упомянули о них так только, кстати, для того, чтобы яснее и нагляднее представить в отражении иностранного зеркала, отражении, конечно, обидном для нашего национального самолюбия, тот действительный недуг, которым мы страдаем и который мы все еще плохо сознаем и видим» [10, с. 118].

        Вопреки негодованию официозных публицистов, Аксаков с готовностью признал существенную пользу, которую могли бы принести критические публикации в заграничной прессе русской общественности: «Мы, напротив того, чрезвычайно благодарны им за указание наших ахиллесовых пят, наших слабых сторон и признаем эти нападки настолько основательными, насколько мы сами, мы, русское общество и русская интеллигенция, подаем к тому повод» [10, с. 119].

        И вновь он не упустил случай привести свой постоянный главный аргумент о необходимости солидарных усилий общества в деле постепенного нравственного самосовершенствования и духовного роста: «Не скрывать, а раскрывать, напротив, для нашего собственного сознания со всей подробностью правды, недуг нашей общественной жизни – вот что теперь нам необходимо, вот в чем теперь гражданское мужество. Необходимо было бы нам отвлечь наши взоры от внешней политики к внутренней жизни, – наши симпатии от наружного вещественного нашего величия к нашим общественным силам, теперь скудным и бедным...» [10, с. 120]. Разве эти слова не могут быть с полным правом применены к нам, сегодняшним представителям так и не достроенного в России гражданского общества, иногда еще ностальгирующим по былой советской внешнеполитической мощи, но прилагающим явно недостаточные усилия для нравственного оздоровления внутренней жизни?   

        Приходится только сожалеть о том, что идейные заветы Ивана Аксакова как-то невольно упускаются из виду в наше время. А ведь глубокие мысли умного, честного и по-настоящему патриотически настроенного человека, каким, несомненно, был Аксаков  на всем протяжении его общественной деятельности, в том числе в качестве ведущего публициста славянофильской группы, заслуживают более чем пристального внимания, изучения и анализа. Если мы действительно заинтересованы в благополучии, безопасности и гармоничном развитии государства и общества, нам следовало бы почаще вспоминать опорное положение аксаковской концепции «о необходимости личного подвига для преуспеяния гражданской жизни». 

                Литература

    1.  Аксаков И. С.  У России одна-единственная столица... Стихотворения и поэмы. Пьеса. Статьи, очерки, речи. Письма. Из воспоминаний и мнений об И. С. Аксакове. – М.: Русский мир, 2006. – 512 с.
    2.  Цимбаев Н. И.  И. С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России. – М.: Изд-во МГУ, 1978. – 264 с.
    3.  Дудзинская Е. А.  Славянофилы в общественной борьбе. – М.: Мысль, 1983. – 271 с.
    4.  Пирожкова Т. Ф.  Славянофильская журналистика. – М.: Изд-во МГУ, 1997. – 221 с.
    5.  Карпович М. М.  Лекции по интеллектуальной истории России (XVIII – начало ХХ века). – М.: Русский путь, 2012. – 352 с.
    6.  Бухарин Н. И.  Российско-польские отношения в XIX – первой половине ХХ в. // Вопросы истории. – 2007. – № 7. – С. 3–16.
    7.  Ратников К. В.  Русская публицистика против европейской русофобии (Полемические статьи М. П. Погодина и С. П. Шевырева в газете «Le Nord») // Знак: Проблемное поле медиаобразования. – 2012. – № 1. – С. 89–95.
    8.  Теплов В. В.  Идеологизированная псевдоэтнография (Научная несостоятельность антирусской «теории» Франциска Духинского) // Известия высших учебных заведений. Уральский регион. – 2013. – № 2. – С. 80–83. 
    9.  Ратников К. В.  «Польский вопрос» в русской консервативной публицистике 1830-х – 1840-х годов (М. П. Погодин, С. П. Шевырев, Ф. В. Булгарин, Н. И. Греч) // Известия высших учебных заведений. Уральский регион. – 2013. – № 1. – С. 73–80. 
    10.  Аксаков И. С.  Наше знамя – русская народность. – М.: Ин-т рус. цивилизации, 2008. – 640 с.

         Июль 2013