Поглощение

Полагаю,  что  в  моём  мировоззрении  вы  не  найдёте  ничего  креативного.  Оно  незамысловато  и  вполне  доступно  для  понимания  среднестатистическим  обывателем.  В  течение  жизни,  не  мудрствуя  лукаво,  я  собирал  соответствующие  мне  максимы  и  афоризмы,  которые  можно  сравнить  с  элементами  пёстрого  пазла  под  названием  «Картина  мира».  На  сегодняшний  день  он  почти  готов,  и  те  малочисленные  пробелы  вовсе  не  влияют  на  его  целостность  и  выразительность.  Напротив,  они  внушают  оптимизм,  указывая  на  то,  что  мой  поиск  ещё  не  завершён,  и  сладостный  процесс  познания  продолжается.  Хотя,  едва  ли  можно  назвать  таковым  рутинный  подбор  и  расстановку  найденных  мною  чужих  мыслей.

Пожалуй,  слово  «чужих»  является  здесь  ключевым,  поскольку  собственно  моего  в  данной  картине  нет  ничего.  Кроме,  как  уже  было  сказано,  необременительного  размещения  на  ней  всего  мною  найденного.

Таким  образом,  вышеуказанная  «Картина  мира»  с  одной  стороны,  является  не  моей  (скомпонована  из  чужих  идей),  а  с  другой  стороны  –  моей,  ибо  идеи  эти  подобраны  мною  в  строжайшем  соответствии  с  моей  сутью.

Должен  признаться,  что  нисколько  этим  не  смущён.  Не  вижу  ничего  зазорного  в  том,  чтобы  пользоваться  плодами  человеческой  культуры  в  формировании  своего  взгляда  на  жизнь.  В  конце  концов  они  (плоды)  именно  для  этого  и  были  выращены…  Так  уж  заведено:  кто-то  их  выращивает,  а  кто-то  потребляет.  И  не  моя  вина  в  том,  что  мне,  как  и  подавляющему  большинству  людей,  Бог  не  дал  таланта  выращивания.  Зато  поглощаю  я  мастерски…
 
Чему  в  немалой  степени  поспособствовали  мои  родители.  Их  тотальная  забота  весьма  эффективно  сводила  на  нет  все  мои  несмелые  попытки  добиться  чего-то  самостоятельно.  В  итоге,  в  какой-то  миг  меня  потрясла  мысль  о  том,  что  всегда  найдётся  тот,  кто  позаботится  обо  мне,  кто  выполнит  вместо  меня  скучные  и  утомительные  действия,  предоставив  мне  право  нежиться  в  объятиях  блаженного  ничегонеделания.

Истолковав  буквально  старинную  мудрость,  я  глубоко  уверовал  в  то,  что  объективная  неизбежность  наступления  грядущего  дня  несёт  в  себе  такую  же  объективную  неизбежность  обеспечения  меня  не  только  пищей,  но  и  всем  необходимым  для  моего  безмятежного  существования.   «Будет  день  –  будет  и  пища»,  –  всякий раз  повторял  отец,  оказываясь   в  ситуации,  на  которую  не  был  готов  повлиять.  Отца  уже  давно  нет,  а  я  продолжаю  выхватывать  у  него  словно  эстафетную  палочку  эту  бессмертную  аксиому  всякий  раз,  когда  мне  не  хочется  напрягаться.  Не  помню  ни  одного  случая,  чтобы  данное  правило  не  сработало,  и  проблема  не  разрешилась  бы  сама  собой.  Это  происходило  настолько  явно,  что  стало  заметно  многим  моим  друзьям.  Первым  мне  сообщил  об  этом  неисправимый  диссидент  Сидор,  впоследствии  эмигрировавший  в  Америку.  До  сих  пор  хорошо  помню  нотку  завистливого  уважения,  прозвучавшую  в  его  голосе:

-  Ни  в  коем  случае  не  прилагай  усилий…  Так  уж  ты  устроен,  что  они  могут  лишь  навредить…  Спокойно  плыви  по  течению,  и  получишь  то,  что  тебе  нужно.  У  меня  же  всё  как  раз  наоборот:  чтобы  добиться  от  жизни  самой  малости,  я  должен  затратить  энергии  в  десять  раз  больше,  чем  затратил  бы  на  это  кто-то  иной.

Не  знаю,  задумывался  ли  он  над  тем,  отчего  так  происходит.  Мне  же  кажется,  что  причина  прячется  в  желаниях  человека.  Точнее,  в  их  количестве  и  качестве,  где  приоритетом  для  меня  всегда  являлась  умеренность.

Впрочем,  исключение  составляли  книги.  Их  я  поглощал  сверх  всякой  меры.  Перечитав  всё, что  было  дома,  у  соседей,  друзей  и  знакомых,  я  записался  сразу  в  три  библиотеки  (в  центральную  имени  Владимира  Набокова,  в  железнодорожную  и  в  ту,  что  скромно  разместилась  в  одном  из  дальних  залов  Дворца  культуры  химиков),  посещения  которых  превращались  для  меня  в  праздники.  Хорошо  помню  тот  неповторимый  книжный  аромат,  осторожный  скрип  паркета,  тихие  голоса  посетителей   и  свой  едва  сдерживаемый  азарт…  Помню,  как  медленно  перемещался  вдоль  стеллажей,  как  укладывал  в  портфель  книги  и  как  всякий  раз  оказывался  перед  непростым  выбором  тех  четырёх  томов,  больше  которых  не  разрешалось  одноразово  брать  с  собой…  И,  собственно,  сам  захватывающий  процесс  чтения,  где  я  с  головой  погружался  в  сюжеты,  примерял  на  себя  симпатичные  мне  образы,  восторгался  красивыми  метафорами  и  необычными  оборотами,  выписывал  в  толстую  общую  тетрадь  умные  мысли.

Сейчас  я  затрудняюсь  сказать,  в  каком  из  миров  (литературном  или  реальном)  меня  было  больше.  Тогда  же  я  их  не  различал  и  охотно  делился  прочитанным  с  товарищами.  Мои  рассказы  об  индейцах  и  пиратах,  о  Шерлоке  Холмсе  и  Эркюле  Пуаро,  о  мисс  Марпл  и  комиссаре  Мегрэ  укрепляли  мой  авторитет  гораздо  эффективнее,  чем  статус  вратаря  школьной  сборной  по  футболу.  Защищать  ворота  меня  назначил  физрук,  заметивший,  как  я  пару  раз  удачно  отбил  мяч,  и  уверовавший  после  этого  в  мою  «молниеносную  реакцию».  Однако  истинное  удовольствие  я  получал  не  от  футбольных  баталий,  а  от  олимпиад  по  русской  литературе,  куда  меня  неизменно  направляла  моя  любимая  учительница  Софья  Лазаревна  Ривкина.  Там  мои  сочинения  были  лучшими,  но  выше  второго  места  (по  вполне  понятным  причинам)  мне  удалось  подняться  всего  один  раз.

Откуда  уверенность  в  том,  что  они  были  лучшими?

Она  появилась  после  того  курьёзного  случая,  когда  меня  не  допустили  к  участию  в  городском  конкурсе  сочинений  «Влияние  времени  на  понятия  о  добре  и  зле».  Не  допустили  именно  потому,  что  оно  было  слишком  талантливым  и  зрелым  для  девятиклассника.  И  поэтому  никто  кроме  Софьи  Лазаревны  не  поверил  в  моё  авторство.

-  Ну-ка  признавайся,  дружочек,  откуда  списал  текст?  –  сурово  пытала  меня  Директриса  в  своём  кабинете,  куда  она  вызвала  нас  с  Ривкиной.

-  И  кто  тебя  надоумил?  Уж  не  тот  ли  незадачливый  персонаж  из  «Зимы  тревоги  нашей»?  –  хищно  прищурившись,  продолжала  она.

Моё  недоумение  лишь  раззадорило  её.

-  А  нелепый  эпиграф  Гераклита  о  том,  что  добро  и  зло  суть  одно…  Ты  действительно  в  это  веришь?  А  само  содержание…  Неужели  ты  думаешь,  что  мы  не  способны  отличить  написанное  зрелым  человеком  от  сочинения  зелёного  юнца?

На  что  я  осмелился  возразить:

-  Антон  Павлович  Чехов  написал  «Скучную  историю»  от  лица  старого  умиравшего  профессора.  Да  как  написал!  Трудно  поверить,  что  ему  тогда  было  всего  двадцать  девять.  Что  же  до  Гераклита,  то  и  другое  его  высказывание  о  невозможности  дважды  войти  в  одну  и  ту  же  реку  только  на  первый,  поверхностный  взгляд  кажется  абсурдным.

Этот  печальный  случай  наряду  с  уверенностью  посеял  во  мне  и  сомнение.  Выйдя  из  кабинета  Директрисы,  я  впервые  усомнился  в  том,  что  все  написанные  мною  сочинения  являются  моими…  И  тогда  я  робко  предположил,  что  это  те  самые  умные  мысли  из  вышеупомянутых  общих  тетрадей  каким-то  непостижимым  образом  обретают  подвижность  и  проникают  в  меня,  где  они  группируются,  выдумывают  новые  сюжеты,  прячутся  под  масками  синонимов,  меняют  акценты,  забавляются  играми  в  метафоры  и,  наконец,  материализуются  в  моих  текстах.  То  есть  делают  всё,  дабы  убедить  меня,  будто  я  их  автор…  Они  поселяются  в  пустотах  моего  организма  и  подобно  письмам  «до  востребования»  ждут,  когда  заботливая  рука  аккуратно  перенесёт  их  на  тетрадный  лист  под  моим  именем.

Данная  версия  показалась  мне  фантастической,  поэтому…

Прошло  немало  времени,  прежде  чем  она  дозрела,  став  моим  убеждением.  И  когда  это  случилось…

Я  испытал  несравненное  чувство  лёгкости  и  свободы.  Будто  оказался  внутри  наполненного  нежным  светом  пушистого  облака,  которое  в  нужном  направлении  бережно  несёт  дружелюбный  ветер.  Я  мнил  себя  хозяином  того  облака  и  был  уверен  в  том,  что  оно  непременно  защитит  меня,  своего  господина…  Оградит  от  возможных  неприятностей,  если  ветер  вдруг  закапризничает  и  выберет  сомнительный  курс.

К  счастью,  он  никогда  не  подводил.  Постоянно  дул  куда  надо.  Был  внимателен  и  чуток.  При  необходимости  сворачивал  в  сторону  или  же  и  вовсе  затихал.  Он  лучше  меня  знал,  куда  переместить  моё  насыщенное  чужими  мыслями  облако.  А  когда  в  стране  начался  бунт,  он  спас  нас  от  злых  и  колючих  революционных  вихрей,  уносивших  её  (страну)  к  неизбежной  гибели.

Помню,  глядя  на  тот  хаос,  на  ту  беспорядочную  круговерть  тёмных  смерчей,  жестоких  бурь,  подлых  сквозняков  и  пытаясь  понять,  как  моему  хлипкому  ветерку  удалось  ей  противостоять  и  увести  моё  облако  в  безопасное  место,  я  пришёл  к  выводу  о  том,  что  это  сделал  не  он…  Что  в  выборе  направления  он  лишь  подчинялся  облаку…  Точно  так  же,  как  подчиняются  бунтующие  ветры  глупым  мыслям  и  разрушительной  воле  бунтовщиков…  То  есть  главным,  ведущим,  решающим  всегда  является  наполненное  мыслями  облако…  Оно  приказывает  ветру,  куда  его  нести…

В  итоге,  не  прилагая  особых  усилий,  я  оказался  на  противоположном  берегу  моря,  где  чувствую  себя  абсолютно  счастливым.  По  утрам  гуляю  по  набережной,  купаюсь,  загораю…  Днём  бездельничаю…  А  вечерами  сижу  над  пустотами  пазла,  пытаясь  заполнить  их  мыслями  мудрецов,  которые  по-прежнему  продолжаю  коллекционировать.  Не  говорю  поглощать,  поскольку  уже  давно  понял,  что  на  каком-то  этапе  произошло  то,  что  неизбежно  должно  было  произойти:  я  перестал  быть  их  господином,  и  теперь уже  они  поглощают  меня.  Подсказывают,  хвалят,  ругают…  Иными  словами,  руководят  мною.  Должен  сказать,  что  мне  это  нравится.  Хотя…

Не  могу  понять,  отчего  тогда  вот  уже  пару  лет  мне  периодически  снится  один  и  тот  же  сон.  Будто  я  работаю  над  изобретением  велосипеда…  Подбираю  раму,  колёса,  привинчиваю  руль  и  седло…  И  наконец-то,  он  предстаёт  предо  мною…   Детский  трёхколёсный  велик.  Несмотря  на  то,  что  получился  он  нелепый  и  смешной,  испытываю  чувство  гордости.  Ведь  это  моё  творение.  Просыпаюсь  от  накатившего  вдохновенья…  Которым  наслаждаюсь  совсем  недолго,  поскольку  чьи-то  чужие  мысли  тотчас  начинают  внушать  мне,  что  глупо  изобретать  велосипед,  что  разумнее  следовать  широкой  столбовой  дорогой,  нежели  устало  карабкаться  по  каким-то  неизведанным  каменистым  тропам,  что  плыть  по  течению  гораздо  легче,  чем  против  него,  что…  В  общем,  я  покорно  слушаю  их  ночной  гипнотический  шёпот  и  постепенно  засыпаю…