Подсолнух

В городе было много цветов. Розы, хризантемы и прочая элита проводила время в специальных теплицах, откуда потом выезжала в свет для продажи. Лучшие специалисты заворачивали их в трендовый целлофан, повязывали соответствующими лентами, припудривали блеском, и даже вставляли в лепестки силиконовую росу.
Они никогда не пересекались с другими, менее замечательными цветами. После такого впечатляющего декорирования их покупали обеспеченные люди, украшали ими свой праздник лишь на несколько дней, а потом оставляли умирать на белом холодном окне.

Тем не менее, такая смерть была самой почётной в цветочном мире, потому что счастливцев ставили в красивые дорогие вазы, восхищались ими, был шанс, что после смерти их опустят в яркое пластмассовое ведро и с искренним печальным вздохом: “Ах-х-х, какой прекрасный букет был”, вынесут на помойку.

Большинство же цветов никогда не видели такого шика. Они росли себе в клумбах, на грядках, или дома в горшках – в строго положенных и предписанных местах, благоразумно не нарушая границ своего обитания. В этих границах они цвели, вяли и умирали, на следующий год их сменяли многочисленные собратья, в свою очередь, проживавшие, немудреный свой срок в дозволенном, отведённом людьми, месте.

Конечно, свои градации были и в этом обществе, например, ромашка растущая в клумбе на центральной площади, ни в грош не ставила подзаборную ромашку, также и василёк в небольшой оградке возле библиотеки, считал своего полевого собрата некультурной деревенщиной. Каждая маленькая петуния, хотела выделиться из пушистого ковра своих подружек, и все они, словно девочки группис, махали своими разноцветными помпонами, и пищали что-то вроде: “Посмотри на меня! Я хорошая, Я прикольная” – но голоса их были так слабы, что никто ничего не слышал.

Встречались среди цветов и свои отбросы общества. Всевозможные одуванчкики, вьюны, чертополохи, не хотели жить по закону, так и норовили вылезти в неположенном месте, забив на все другие растения. Поэтому, если эти отморозки нападали на законопослушные культурные насаждения, то безжалостно выпалывались.
Естественно, так было только в престижных центральных районах. На окраинах вся эта шпана цвела пышным цветом и всё было в её власти. Кого хотела того миловала, кого хотела – безжалостно душила. Даже оберегаемые людьми овощи их боялись, потому что, не уследи хозяин, эти сволочи, обязательно придушат какого-нибудь огурца или морковку.

Но вот, однажды, посреди одной мерзкой трущобы, где вообще никаких цветов не росло, а лежала только огромная двухметровая куча мусора, - случилось чудо. На самой верхушке этой мусорной кучи, вдруг вырос подсолнух. У него был настолько длинный стебель, что пронзая весь мусор, он уходил под землю. Зрительно, однако, создавалось впечатление, что растет подсолнух прямо из пластиковых пакетов, бутылок, пивных банок, оберток, сигаретных пачек.

Подсолнух, повернувшись к солнцу, впивал его. Он знал, что оно его породило, видел, как сам похож на этот дивный светящийся шар. Он захлёбывался светом, теплом, своими соками. Солнце обещало несравненное счастье.
Так и стоял он в глухом тупичке, полон солнечным светом не видя вокруг себя ничего, и верил, что такой замечательный цветок кто-нибудь оценит и утолит его жажду. Время шло, но никто так и не мог оценить его, напоить живительной влагой. Мусор мёртв, у него не было критериев для оценки цветка.
Мусор никогда не смог бы понять, как этот подсолнух был замечателен, как сильны были его корни, как много в его стеблях было могучих соков. Так много, что они даже смогли пробить всю эту огромную кучу.

Подсолнух ещё какое-то время надеялся, смотрел на солнце, ждал живительной влаги, а потом разочаровался и стал увядать, опустив голову, чтобы не видеть солнца – того высокого, сияющего, вечного, гнусно лгавшего, что оно с ним одной крови. Он все ниже и ниже опускал голову, все меньше видел солнечного света и все больше мусора. Да, он был чужой здесь. Хотя, где бы он был счастлив? Среди своих бодреньких огородно-промышленных колхозников-родственников, вечно сияющих, будто радующихся тому, что из них выколупают семечки и выжмут масло?

Лепестки жухли, голова опускалась, стебель вял, размякал, и однажды размяк совсем. Подсолнух покинули последние силы и он, с нескрываемым облегчением, упал на эту огромную кучу мусора, слившись, наконец, с ней, приняв, как единственно возможный выход.

Мёртвый подсолнух лежал на своём аляпистом мусорном постаменте, мимо, лениво взглядывая, проходили люди. Им не было никакого дела до смерти этого убогого чуда, случившегося напрасно.