Мыслёнкин и искусы чинопочитания

Владимир Сабиров. С.П. МЫСЛЁНКИН И ИСКУСЫ ЧИНОПОЧИТАНИЯ

         Во время большой перемены С.П. Мыслёнкин испытал неприятное чувство унижения собственного достоинства из-за того, что с ним не поздоровался студент Семихин, которому в предыдущем семестре он кое-как из-за его нудного нытья и униженных намеков на бедность «натянул» до «5» оценку за экзамен по философии.
«Вот, тварь неблагодарная!» — подумал Стократ Платонович и стал размышлять, почему Семихин, да и другие студенты прошлых лет с ним не здороваются.
«Может быть, не заметил из-за темноты в коридоре? Но другие же поздоровались. Нет! Тут что-то другое. Может, какую-нибудь сплетню обо мне услышал? Тоже не причина, ибо сплетни, наоборот, в наше время повышают рейтинг преподавателя! Может быть, он решил, что я лох? Или лузер какой? Так вообще никто не станет здороваться и уважать! Надо что-то такое придумать, чтобы прекратить это безобразие!
А хорошо бы ввести форму для преподавателей вузов. Ведь вот в горных институтах форма есть, и там попробуй студент не поздоровайся с преподавателем, сразу получит выговор, а то и стипендии лишится. Как здорово было бы, если бы на мне была форма: фуражка с кокардой, китель с галунами и аксельбантами, на погонах звезда большая, доцентская, а на штанах – лампасы. А еще, — фантазии Стократа Платоновича уже вырвались из-под контроля, — на сапогах шпоры звенящие: иду важно по коридору, позвякиваю шпорами, все на меня озираются и оглядываются, а я строго на всех гляжу. Как же тут не поздороваться?! Как миленькие будут здороваться!
Впрочем, — тут мысль Мыслёнкина несколько споткнулась, — надо же тогда и другим преподавателям форму носить, да и студентам тоже. К тому же ведь есть иерархия преподавателей, а есть еще начальство разное: от зав. кафедрой до ректора. Тут ведь можно опять затеряться уже в «оформленной» толпе. Тогда нужно для каждой должности свои знаки отличия установить: у студента свои, у аспиранта – свои, у доцента – свои, у профессора…, — тут Мыслёнкина заколбасило, ибо сам он, будучи доцентом, тайно ненавидел профессоров, которых считал барским отродьем на ниве просвещения. – Этим лежебокам и тварям кровососущим надо такие знаки отличия и форму, чтобы их ваще никто не замечал! А вот доцентам, на которых все высшее образование держится, нужно особую форму и знаки отличия сделать, чтобы всем было понятно, кто есть главная фигура в вузе! – Тут воображение Стократа Платоновича опять пустилось в сладостные мечтания. – И надо, определенно надо даже цветом выделить форму доцента, чтобы никак не сливалась с общим серым преподавательско-студенческим фоном. Хорошо бы китель был красно-пурпурного цвета, с золотым позументом и погонами, а штаны – синие, синие с белыми, белыми лампасами! Так, а как мы оденем студентов? Пусть все будут одеты в темно-серую одежду: и парни, и девчонки. Они именно этого заслуживают в наше смутное информационно-беспредельное время. А вот аспирантов хорошо бы нарядить в одежду полосатых оттенков, отдаленно напоминающих и тонко символизирующих каторжный труд мучеников науки (сам, ведь, через это прошел!) и рабское, подневольное положение «на побегушках» и интеллектуальном «подхвате» у таких, как я, великих мыслителей совремённости. Старперов же можно одеть в форму с желтоватыми оттенками, подчеркивающую их еще желторотость в деле преподавания вузовских дисциплин, а также некоторую житейскую продажность при конфликтных и монетарноёмких ситуациях. А уж профессорам бы я такую форму предложил: китель и штаны в виде пижамы (с намеком на их крайнее сибаритство и как бы призыва в смысле удалиться на покой как можно раньше и уж не отравлять нам существование своими, якобы, достижениями), обуть их ( хрен с ними и пусть подавятся, так и быть: я добрый!) в расписные валенки, тоже не без намека…»
Тут Стократа Платоновича кто-то взял властной рукой за плечо и встряхнул: «Вы что это со мной не здороваетесь?»
Мыслёнкин мгновенно очнулся от своих грез: перед ним стоял его зав. кафедрой и он же профессор, лицо которого выражало крайнюю степень недовольства.
«Я…», — начал было оправдываться Стократ Платонович, но его уже никто не слушал…