Изолента

У моего деда была странноватая и забавная привычка – никогда не сокращать слова. Он, казалось, совсем не признавал никаких  упрощений. Фотоаппарат, например, он не то что фотиком никогда не называл, но и собственно фотоаппаратом.

 “Где там мой фотографический аппарат" “Осторожно, не сломай фотографический аппарат" и даже: “Пойду пофотографирую фотографичеcким аппаратом” – говорил он.

Если хотел посмотреть телепрограмму то спрашивал: “А где программа телевизионных передач?”

Слушал он исключительно радиоприёмник, а не радио. Рубашек Х/Б у него не водилось, только хлопчатобумажные.

 Ближе к новому году, купив елку (вернее сосну, традиционно исполнявшую роль елки), он всегда затевал большую возню с гирляндами: зачищал и спаивал проводки, соединял несколько гирлянд в одну, разъединял одну на несколько, соединял последовательно, параллельно, и делал с ними еще кучу непонятных вещей, казавшихся мне маленькому чем-то вроде ритуального жреческого обряда, без которого новый год ни за что не наступит.“Принеси-ка мне изоляционную ленту” – говорил он, сидя на стуле, опутанный проводами гирлянд. Мне всегда почему-то было дико смешно, что старая знакомая изолента, которой были перемотаны многие мои игрушки (в частности, ствол оранжевого автомата Калашникова) в его устах превращалась в чопорную и значительную изоляционную ленту. Фыркая от сдерживаемого хохота, я приносил изоленту, а потом, незаметно для деда, прятал ее или ронял на пол, чтобы снова услышать: “А где то тут была изоляционная лента?”, “Ты случайно не брал изоляционной ленты?”, — и новый взрыв хохота обеспечен.

Однажды я спросил деда:

— Почему ты всегда говоришь изоляционная лента или фотографический аппарат?

— А как надо? – удивился он

— Изолента, фотоаппарат…

— Так говорить неправильно.

— Почему неправильно? Это же просто сокращения?

— Неужели так долго и сложно произнести изоляционная лента и фотографический аппарат?..

Чем на это можно было возразить? Но все-таки было непонятно почему дед так упорно навеличивает все предметы?

Из-за неправильно понимаемой грамотности? — не думаю. Будь ему так важна грамотность, он не менял бы ударения, не говорил бы: музЫка, англичанИн, доллАр, ненАвисть.

Причем он прекрасно знал, как нужно говорить и при посторонних всегда говорил правильно, но как только оказывался в кругу семьи, музыка снова превращалась в музЫку, ненависть в ненАвисть и т.д. что опять же смешило меня и порой злило домашних, особенно бабушку.

  — Ну что ты придуриваешься? — спрашивала она

— Что? – удивленно вскидывал брови дед

— Какая еще музЫка?

— А что? Что-то не так сказал?

— Ну какая к черту музЫка?

— А как надо?

— Не придуривайся, идик.

— Я не придуриваюсь. Чтож, если я неграмотный, тупой, так бейте меня за это – говорил дед с искренней обидой.

Обычно это было дико  смешно и я, чуть не катаясь по полу, призывал кого-нибудь из них двинуть другому в челюсть. Это сразу производило на обоих отрезвляющее действие, и они расходились по разным углам, сходясь снова, минут через десять, и начиная разговор, не относящийся к предыдущему.

Впоследствии у нас в семье появилась игра: “Как бы это слово произнес дед?”  Мы изощрялись в том, кто придумает более смешное слово. Унитаз превратился в универсальный таз, университет в универсальный тет, консерватория стала консервированной торией, журналистика – журнальной листикой, вентилятор – вентиляционным лятором, телевизор – телевизионным визором. Фотоаппарат был уже не только фотографическим аппаратом, но и графическим фотоаппаратом, и даже фототопографическим фотоаппаратом. В фотографе прятался фотографический граф, а в электрике, всего лишь электрический ик. Были в коллекции даже такие абсурдные экземпляры как книжная га,  карандашевый аш и горшочный ок.

Ударения в словах тоже нещадно тасовались и представали в самых невообразимейших сочетаниях.

Разумеется, больше всего в этом усердствовал я, а взрослые вяло, с улыбкой подыгрывали.

Шло время, как водится, я повзрослел, дед, как водится, умер, и универсальный таз снова стал простым унитазом, вентиляционный лятор – вентилятором, фотографический граф утратил свой чудесный титул, и только изоляционная лента почему-то, осталась для меня изоляционной лентой. Каждый раз, когда я беру в руки маленький черный или синий моточек, то до боли ясно вижу деда в роговых очках, опутанного проводами гирлянд, говорящего с улыбкой: Ну-ка принеси мне изоляционную ленту”, и себя фыркающего от смеха, бегущего к ящичку, где она лежит. Близится новый год, на кухне мама и бабушка стряпают плюшки и пирожки с курагой, по всей квартире разносится чудесный запах, и вот я приношу изоляционную ленту, дед что-то там изолирует, втыкает вилку в розетку и загорается, наконец, разноцветная россыпь огней.

— Ну вот, все нормально – говорит дед — работает.

Я представляю, как завтра мы всё это будем вешать на елку, а потом всю ночь не спать, и что я наверняка получу много подарков и….

И держа в руках моточек обычной изоленты, я, почему то, вдруг, сильно сжимаю его в ладони, то ли желая удержать свое воспоминание, то ли раздавить его.