II Портрет художника в юности

Кому из нас не довелось жить в общежитии? В общежитии жили все! Разве что Маяковскому не пришлось, а он так мечтал, бедняга! Но вот поди ж ты! Стихи его дожили до славных времен, а он сам помер, как безымянный рядовой на штурме, получив пулю в сердце: крепость, которую он пытался штурмовать с верой в победу, в тот день оказалась неприступной.

Вот только в общежитие попасть оказалось труднее, чем в институт. Декан филологического факультета Лидия Ивановна Державина объяснила нам с Юрой:
- Мест в общежитии на всех не хватает. А вы, ребята, из обеспеченных семей…

- Их каких таких обеспеченных семей? – со свойственной ему бесцеремонностью возразил Юра. – Мой отец не Рокфеллер, а дочку миллионера я не…

- Я поняла, можешь не продолжать! – быстро сказала Лидия Ивановна.

Но я уточнил:
- В нашей стране нет обеспеченных семей! Были да все вышли. В расход.

- Из небольших, не многодетных семей, - поправилась Лидия Ивановна. – К тому же ваши родители не пенсионеры, а пока еще работают. А мы в первую очередь предоставляем общежитие студентам, оказавшимся в трудных условиях. Так что ищите квартиру! А претендовать на общежитие вы не имеете морального права!

Мы и не претендовали. Дней пять мы не претендовали, пока как-то на лекции сама Лидия Ивановна, эту лекцию и читавшая, не спросила, нашли ли мы квартиру.

- Нет, - сказал я.
- Найдешь ее, как же! – подтвердил Юра.
- И где же вы теперь обитаете? – удивилась Лидия Ивановна.
- На вокзале ночуем, - не моргнув глазом, соврал я.
- Как бичи! – добавил Юра.

Бывшие школьницы, а ныне первокурсницы, прилежно сидевшие за партами, в ужасе ахнули.

- Как, девочки? – спросила Лидия Ивановна. – Поможем ребятам? Их ведь у нас мало, их беречь надо!

Девочки не возражали.

- Значит, так тому и быть! – подвела итог голосованию Лидия Ивановна. И обратилась к нам:
- После занятий зайдите ко мне в кабинет!

Правильно говорят, что путь в общагу лежит через сердце декана. И в тот же день комната под номером 320 находилась в нашем полном распоряжении. Позже, когда мы освоились, то поняли: не так уж и много здесь студентов из малообеспеченных семей. Видимо, Лидия Ивановна, не допуская нас в общагу, боялась другого: пьянства и разврата. Она давно работала деканом и прекрасно ориентировалась в обстановке.

Но пока что мы валялись на железных койках, курили, пуская дым в потолок, и наивно полагали, что сия роскошная обстановка с одним шкафом, столом и четырьмя стульями, предназначена только нам. А кого еще можно сюда втиснуть?

Но комендант общежития Клавдия Михайловна была, видимо, из тех, кто, как и мой бессмертный попутчик, хорошо знаком с пятым измерением – и ей ничего не стоило расширить помещение до желаемых пределов. И вскоре наша дружная компания увеличилась вдвое: к нам подселили Булата, который, как и мы, учился на филфаке, но только на третьем курсе, хотя и был младше нас, и Ертая, тоже третьекурсника, но уже с биофака.

- Больше, ребята, подселять я к вам никого не буду – некуда, - объяснила Клавдия Михайловна, осмотрев с сожалением нашу комнату. – Да, некуда! Поэтому вы список жильцов на дверь повесьте, пожалуйста! И обязательно укажите старосту комнаты!

И, грустно вздохнув, она ушла.

А мы с энтузиазмом принялись за дело. Я сочинил текст, Юра умел красиво писать, Булат давал никчемные советы, а Ертай, известный в общаге специалист по холодным закускам, готовил закуску.

Вскоре к нашей двери началось паломничество. Даже Клавдия Михайловна не поленилась подняться на третий этаж и вслух прочла:

«Кабачок четыре стула имени Остапа Бендера.
Трон – Чернышов Ю. (староста).
Кресло-качалка – Коваль О.
Мягкий стул – Мурзабулатов Б.
Табуретка – Муканов Е.»

И ушла, ничего не возразив. А что тут можно возразить, если мы исполнили ее указание?

Но украсили мы и комнату, повесив на стене плакат: «Если с утра у тебя появилось желание идти в институт, не спеши вставать: полежи еще немного – и это желание пройдет». Также мы прибили на стену небольшие коврики, тем самым завершив оформление жилплощади.

Итак, нас было четверо. Но часто захаживал к нам вечно пьяный Ильяс с эффектными, как у Пушкина, бакенбардами, только рыжими. Впрочем, Ильяс утверждал, что и Пушкин был рыжим – в общем, вылитый Ильяс! Разве что пил чуть меньше.

Кто-нибудь из нас обязательно у Ильяса спрашивал: «И где ты так сегодня набрался?», хотя ответ мы знали заранее: «О, я сегодня упал на пышный, пышный хвост!»

Но как радостно и вместе с тем как торжественно произносил Ильяс эти слова!

Случалось, что и сам Ильяс бывал при деньгах, и в эти дни он доставал из кармана скомканную трехрублевку и бросал ее на стол:
- Джентльмены, прошу делать взносы!

Мы не реагировали. Тогда Ильяс, забрав три рубля, швырял на стол пятерку:
- Джентльмены, я настаиваю на своем предложении!

После чего скидывались и мы, а Ертай начинал готовить закуску.

Изредка спускался к нам с пятого этажа, на котором жили студенты (но в основном – студентки) инъяза, и пятикурсник Арнольд, парень, впрочем, интеллигентный и спиртным не увлекавшийся. У него были иные увлечения - девушки. Поговаривали, что еще на первом курсе Арнольд поставил перед собой задачу: переночевать во всех комнатах пятого этажа – и почти добился этого. Правда, к пятому курсу Арнольд остепенился. Но навык-то куда денешь?

Как-то раз, войдя в нашу комнату, Арнольд предложил нам побаловаться чаем, дабы, по его словам, совсем не разучиться пить.

- Сахара нет, - ответили мы.
- Так нужно попросить у девчонок!
- Можно. Но, знаешь ли…

Арнольд сориентировался моментально:
- А где ваш магнитофон?
- Девчонки взяли послушать.
- Не девчонки, а бабы! – мрачно уточнил Юра. Магнитофон был его.
- Из какой комнаты?
- Из триста двадцать третьей.
- Будет сейчас сахар! – заверил Арнольд. Взял сахарницу и вышел из нашей комнаты.

Я увязался за ним: посмотреть, что из этого выйдет?

Арнольд постучал в двести двадцать третью и, спрятав сахарницу за спину, зашел в комнату.

- Девочки, вам магнитофон еще нужен? – спросил он.
- А вы хотите его уже забрать? – огорчились девочки.
- Нет, не хотим! Я всего лишь за сахаром пришел!

Ему насыпали полсахарницы. Арнольд печально посмотрел на жалкие плоды своих усилий и пришел к выводу:
- Я вижу, вам магнитофон еще не долго будет нужен!
- Нет! Еще долго! Где сахарница?
- Давайте заодно и хлеба!

Едва мы сели пить чай, как в дверях появилась красная физиономия Витька Ворошилова. Он тоже учился на инъязе, жил с Арнольдом в одной комнате, и Арнольд над ним постоянно подтрунивал: «Витек, ты будешь единственным человеком, который закончит институт – и ни слова не будет знать по-французски!» Но Витек отмахивался: «Ганс, не нози!»

- Мужики! Похрюкать ничего нет? – спросил Витек.
- В смысле?
- В смысле – пожрать!
- А-а…

После этого случая Юра, если оставалась у нас еда после ужина, отправлялся к Ворошилову и спрашивал:
- Витек, похрюкать хочешь?
- Хочу!
- Ну, иди, похрюкай!

Витек ходил в должниках у всей общаги. Но надо отдать ему должное: он не забывал тех, у кого занимал деньги. Долги, правда, не возвращал, но второй раз и не просил. А однажды даже вернул долг Ертаю! Ну, не весь, конечно, а только часть долга.

Дело было так. Витек занял у Ертая червонец, а через неделю принес пятерку. И сказал:
- Остальное позже отдам! Да и вообще я тебе сейчас не пять рублей возвращаю, а только три. Так что давай два рубля сдачи!
- У меня нет два рубля! – ответил Ертай.
- Ладно, будешь должен! – великодушно объявил Витек.

Парней в нашем общежитии было мало – все больше девушки. И когда у нас не было ни сахара, ни Арнольда, мы одевались поприличнее и отправлялись в гости. Особенно тщательно за своим нарядом следил Юра: он надевал зеленую рубашку, красные спортивные штаны, расчесывал свой казацкий чуб, с тоской поглядывая на яркий свой галстук, очень модный (лет двадцать назад). Но с тех пор, как мы с Булатом высмеяли его вкусы, надевать галстук Юра не решался.

Брали мы с собой гитару, дабы отработать угощение: Булат знал многое из репертуара Макаревича, Юра любил блатные песни, а я играть не умел и потому был поклонником вкусной и здоровой пищи. Ертай, как правило, оставался в комнате, потому что скептически относился к женскому кулинарному искусству.

Первым знакомства заводил Юра. Мы же лежали на койках и с интересом наблюдали за ним. И когда он, побродив по комнате, останавливался перед зеркалом и доставал из кармана расческу, Булат первым вскакивал с койки и начинал энергично разминаться:
- Так, Балашка, все понятно! И куда мы сегодня идем?
- Что еще за «Балашка»?
- Балашка – это мальчик, - объяснял Булат. – Посуди сам: Ертай в нашей комнате самый старший, Олег старше тебя на целый месяц, а я старше тебя по жизненному опыту. Вот и получается, что в нашей комнате ты и есть бала.

Юра поглядывал на Булата с недоверием.
- Так в какую комнату мы идем? – настаивал Булат.
- В триста восьмую!
- И кто там живет?
- Да так – обыкновенные бабы! Из нашей группы.

Юра вешал на грудь гитару и спрашивал:
- Идем?
- А нас там ждут? – интересовался я. Когда я трезв, скромнее меня не найти человека.
- Меня всегда ждут! – весомо ронял Юра.

Но когда девушка, открыв дверь, делала большие глаза и спрашивала: «Вы к нам?», я понимал, что Юру ждут отнюдь не всегда.

Но Юра, впрочем, не терялся:
- К вам, к вам! А к кому же еще? Или вы не рады?

И девушки были вынуждены радоваться…

Но случались в нашей жизни и более великие дела – походы в ресторан «Целинный». Правда, первый наш визит туда закончился конфузом: за нами увязался Ильяс.

Начали мы бодро и, минуя всякие тосты, пропустили несколько рюмок. После чего я вдруг начал декламировать:

Пить - и пить до конца!
Только в этом спасенье от жизни
В нашей самой прекрасной Отчизне
С вечным ликом тирана-отца.

- Дальше я еще не сочинил, - сказал я.
- И не надо! - отозвался Булат. - Этого вполне достаточно!

В общем, сидели мы тихо, мирно, никого не трогали, хотя выпили уже изрядно, но тут Ильяс встал.
- Джентльмены, у меня тост!
- Ты хочешь объявить, что упал на пушистый хвост? – спросил Ертай.
- На пышный хвост, недотепа!

Все рассмеялись. Все, кроме Ильяса.
- Мне не смешно, когда фигляр презренный мне пачкает… Что ты сделал, Ертай, скотина! Ты мне водку разлил на брюки!
- Как же тост, Ильяс? Ты закончил?
- Ах, да! Тост! Итак, джентльмены!.. – сказал Ильяс – и свалился под стол.
- Надо его поднять! – разволновался Ертай. – Давайте его поднимем!
- Пусть лежит, - спокойно возразил Булат. – Он не джентльмен!

Булат был неправ, потому что моментально прибежала официантка и потребовала, чтобы мы покинули приличное заведение.

Возвращаясь в общагу и постоянно роняя Ильяса, мы распевали веселую студенческую песню:

Колумб Америку открыл,
Страну для нас совсем чужую.
Дурак! Он лучше бы открыл
На нашей Тарана пивную!

Историческая справка: Лаврентий Игнатьевич Таран – один из тех, кто установил Советскую власть в Кустанае. В 1919 году был расстрелян как враг народа теми, кого он сам считал врагами народа. На улице Тарана и был расположен наш институт.

Я остановился и прислонился головой к холодной стене недостроенного здания. Никто не знал, что здесь строят. Новую школу? Или здание полиции?

- Тебе плохо? – спросил Ертай.
- Напьются, а потом рыгают! – сказал Юра, а потом его стошнило.

Наш банкет продолжался уже в общежитии – водку нам в ресторане на вынос все-таки продали. И я, уже совсем пьяный, читал свои стихи:

Я так беспечно и легко
Жизнь промотал под звон стакана
И не оставил ничего –
Ни повести и ни романа.

Планировал, но не писал:
Успею, мол, еще не вечер.
Но вышел срок, окончен бал!
Съезжают гости, гасят свечи…

И молодость, душевный жар
Я растранжирил, как тупица,
А если был какой-то дар,
Я им не смог распорядиться.

Я был задорным, молодым,
Стал никому не интересным.
И вместо славы – только дым,
И предстоит уйти безвестным.

И все свои стремленья ввысь
Похоронил я слишком рано…
Бездарно прожитая жизнь,
И в памяти – лишь звон стакана.

- Странные стихи! – удивился Булат. – Такое впечатление, что их написал человек, которому уже не менее пятидесяти лет.
- Может быть, я их еще и не написал, - ответил я. – Может быть, я их и напишу, когда мне будет пятьдесят. Если, конечно, доживу…
- Если сейчас читаешь, то доживешь! – уверенно заявил Юра.
- Про роман не скажу – его ты вряд ли напишешь, не осилишь. А вот повесть – очень даже может быть! – поддержал его Булат. – И назовешь ее, например, «Время советское»…
- Глупое какое название! – не согласился я. – А какое еще может быть время? Оно советским было, есть и будет вечно!
- Как знать! – возразил Булат. – Страна, в которой нет мыла и сигарет, страна, в которой сахар по талонам, а водка с одиннадцати, может долго и не протянуть!
- Такую страну может спасти только диктатура! – подтвердил Юра. – А они объявили гласность и перестройку!
- Ты сейчас за диктатуру ратуешь?
- Нет, разумеется! Но гласность в такой ситуации равносильно самоубийству! Еще и водка с одиннадцати!
- Просто они решили столкнуть машину с холма, чтобы завести ее, - сказал я. – Но потом может оказаться, что и холм слишком крутой, и у машины не работают тормоза…
- Ну, хватит политики! – объявил Булат. – А вот познакомьтесь: к нам в гости пожаловал Иван Стружкин!  Историк, а с этими историками вечно случаются какие-нибудь истории! Стружкин перевелся к нам из Челябинска...
- Что еще за Стружкин? – спросил Юра.
- Интересная личность! Из челябинского института его, честно сказать, поперли! Представляете, он собрал с абитуриентов деньги на похороны декана. А те проявили инициативу и принесли в деканат венок. Но ведь декан и не думал умирать! Так что прохиндей, конечно, этот Стружкин, но как он красиво рассказывает различные истории! Словно романы пишет!..

Стружкин, признав, видимо, в Ильясе родную душу, тут же пригласил его в ресторан.
- Завтра же и идем! – объявил он.
- А деньги у тебя есть? – естественно, спросил Ильяс.
- Ну, ты и свинья! – возмутился Стружкин. – Я первый тебя пригласил, а потому ты и должен платить! Если бы у меня были деньги, я бы и без тебя пошел!..
- Что за общага! – сказал я. – Либо пропойцы, либо прохиндеи!

На что Булат резонно ответил:
- Какая страна, такая и общага!

И к сказанному добавить больше нечего. Разве что Стружкина послушать…