Что пользы человеку

     В проёме двери он видел её тонкую фигуру и затылок с коротко остриженными волосами. Она громко рассказывала забавный случай из жизни в трамвае номер двадцать три и все смеялись. Её голос ни с кем не спутаешь, мелодичный, нежный, такой родной. Именно этот голос так его волновал, что все поры кожи открылись, выпустив влагу, по спине пробежала дрожь. «Ну, просто «кожный оргазм, – подумал он, – эротический аспект глубокого прослушивания музыки». Он прекрасно знал: во многих культурах давно признан факт его существования, этого «оргазма» или этой «дрожи». Когда-то давным-давно он испытал это чувство от второго концерта для фортепиано Рахманинова, который зазвучал в общаге, на втором курсе из радио и музыка мгновенно захватила его, хотя он ничего общего не имел с профессиональными музыкантами. Так, увлечение студенческой агитбригадой, да музыкальная школа за плечами…
     И вот сейчас мурашки бегали по спине от звука её голоса, а может быть, это глупое волнение совсем не связано со звуками, а дело в чём-то совсем другом. Каждую секунду она могла обернуться и увидеть его. Он ждал. Сердце колотилось, в ушах пульсировала кровь. Влажные ладони он вытер о джинсы. Осталось только отполировать о джинсы ботинки, встать по стойке «смирно» и вытянуть шею.
Она обернулась. На лице мгновенно менялось выражение: не узнавание, узнавание, недоумение, растерянность, страх и гнев. Какие красивые у неё губы, сегодня немного бледные. Сколько дней он её не видел? Всего три дня. А кажется, давно, может, целый месяц.
     – Какими судьбами? – голос её зазвенел и сорвался.
     – Вот, заехал повидаться. Как дела?
Этот дурацкий вопрос он терпеть не мог, но ничего более не пришло сразу, хотя была подготовлена целая речь и подобраны слова, а сейчас, кроме мурашек по спине, дрожи, прилива жара, потливости и сексуального возбуждения, полный ступор. Вот теперь вполне можно понять ненависть Пабло Пикассо к дамам: находишься под гнётом своих желаний именно к этой женщине, готов быть её рабом, физиология подавила весь разум, а хочется свободы ветра в поле, – ан нет. Женщины отнимают твою свободу, и ты их раб, вот отсюда и страстное неприятие этого чёртового противоположного пола. Где-то внутри сидели подобранные слова: добрые, мягкие, убедительные, позволяющие разрешить ситуацию и снять с души камень. Душа, стало быть, ещё есть и находится на месте, и камень обретался на ней до сих пор и давил круглосуточно.
    Тишина, ему казалось, длилась вечность. Ветерок её быстрой походки овеял его любимыми духами. Они вошли в кабинет.
     – Повидался? – Она стала перебирать какие-то бумаги на столе, давая понять, что больше разговаривать не намерена.
     – Давай пообедаем!?
Не успел он закончить фразу, как она схватила со стола дырокол и с силой запустила ему в лицо. Листы документов разлетелись по комнате. От неожиданности он не успел отвернуться, и острый штырь поцарапал нос до крови.
     – Спокойно, – он резко выкинул руку ладонью вперед, промокнул нос платком, озираясь, искал зеркало, царапина саднила. Он почувствовал себя в идиотском положении, нос наливался кровью. Какая глупость. Она хмыкнула. Напряжение обстановки спало.
     – Так мне и надо, – рассмеялись оба. Этот совместный смех так легко снял тяжесть с души, так сблизил и простил, всё пакостное исчезло, стало легко и тепло на сердце, всё тело наполнилось силой и теперь он мог морально и физически свернуть горы. Она овладела собой и уже говорила спокойно почти безразлично.
     – Ты зря зашёл, я не хочу говорить с тобой ни на какие темы.
Зазвонил телефон. Её голос, обсуждающий что-то по телефону, ровный и деловой, всё равно волновал его, и он опять почувствовал эрекцию. Смех, да и только! Вот она, женская магия! Ерунда. Это его собственные биологические процессы, это они делают его таким реактивным, это его фантазия будоражит его организм изнутри. Фрейд сказал, миром правят три вещи: жажда власти, секс и чувство голода, а неизвестный автор, то есть, видимо, народная мудрость, гласит: миром правят мужчины, мужчинами — женщины, а женщинами — гормоны! Что за ерунда лезет в голову? Зачем заварил эту гречневую кашу? Вот он, результат. Тоска. Сейчас она не могла уйти, убежать, вытолкать его из комнаты. В коридоре люди. Надежда поговорить ещё есть. Она повесила трубку.
     – Иди, пожалуйста. Тебе пора. И ещё. Я уже тебе говорила: не звони, не карауль, не приходи, не доставай меня.
     – Ну, зачем ты? Я вижу, ты рада меня видеть. Ведь согласись.
     – Оставь свои кривые улыбки. Рада, не рада… Ничего не может уже быть. Оставим всё это. Уходи…
     То, что она смягчилась после того, как он получил по носу в прямом смысле и даже рассмеялась, невольно говорило о том, что она тоже страдает и всё помнит. Какое отвратительное слово: страдает, но ведь он тоже страдает, именно так. Нет никакой возможности забыть. Никакой. И потом, с Татьяной просто ироничный случай.
     – Никого не хочу, кроме тебя!
     – Заткнись!
     – Ну, зачем так грубо! Пойми, поверь: это так и есть. Ты и сама знаешь.
     – Я всё знаю. Конечно, знаю, что мне еще остаётся? Прости, мне пора, освободи помещение.
Она направилась к двери с намерением открыть её, выставить напоказ его пониклую фигуру и продемонстрировать всем его поражение. Он резко догнал её. Не обнял, а заграбастал. Они молча принялись бороться. Со стола посыпались папки, документы. Они продолжали яростно возиться. Её волосы растрепались, на макушке встали дыбом, длинная прядь спереди закрывала ей глаза. Он попытался поцеловать её, она вывернулась, неловко ткнулась в ухо и больно укусила его за мочку. Он сдержанно, придушенно ойкнул. В дверь постучали и, приоткрывая, настороженно спросили:
     – Нина Михайловна, все в порядке?
     – Подождите, – громко крикнула она. Он резко повернул ключ и запер дверь, крепко сжимая её плечи. Она попыталась оттолкнуть его, он упал, увлекая её за собой, и сшиб журнальный столик. Огромная керамическая ваза с грохотом свалилась и разбилась вдребезги. Он еще крепче прижал её к себе и поцеловал в сомкнутые губы. Он чувствовал, что она плачет, беззвучно и отчаянно. Тело её обмякло, стало родным и податливым. Тут же на полу всё было как прежде, только еще лучше.
***
     «Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит». Екклесиаст.
     Помнится день длинный-длинный, солнечный, шумный, и его бесконечность и неутомимость истощала человека. Усталость от нерешенных проблем, сыпавшихся одна за другой, представилась в какой-то момент ватной бессмысленностью присутствующей вокруг бесконечной суеты, которая с минуты на минуту обещала превратиться в агрессивные последствия тупикового бездействия. Суета съедает всю жизнь без остатка и надежды. Эдакий «крокодил», пожирающий желающих жить именно так: пытаться решить проблемы по мере их поступления, а пытаться – не значит решить. Начиная с послеобеденного кофе, беспрерывно звонил мобильник. Сначала вкрадчивый голос Ксюши, обещающий уют, секс, но огромное желание женить его на себе перечёркивало весь шарм встреч. Потом Маринка весело и с юмором чирикала в надежде активно и динамично провести вечер, обещала уют, секс, но в итоге то же самое. Пришел Кирилл, тяжело вздохнул, хлопнул по плечу и устало произнес: «20.00.  Хватит. Пошли напьёмся, а заодно и поедим. Пятница же!!!».
Машины оставили на стоянке около работы, абсолютно уверенные в том, что желание напиться важнее последствий добираться до дома на чём попало. Клубная суета, грохот музыки и первые сто грамм не расслабили. Алкоголь поначалу обострял мысли, которые, как черви, ввинчивались в мозг, и напиться не получалось. Почему-то все раздражало и даже бесило, особенно рыжая, которую Кирилл подцепил полчаса назад. Высушенная сельдь, а ведет себя как фотомодель, при этом вещает как Эллочка-людоедка: одни междометия. Звонил мобильник как музыкальный калейдоскоп: все подружки в обиде: «Где ты, дорогой, почему не со мной?». Нарисовалась вацапеска от Жени: «Ты где?» Вопрос не только дурацкий, но и ответ однозначный… «Заехать ли, дорогой, за тобой?». Потом уют, секс… Как всё надоело. Завтра надо навестить родителей. Причём обязательно. Сто лет у них не был. Свинья! Теперь ясно, задача все же выполнена, так как, когда появляется желание костерить себя, следовательно, уровень выпитого зашкаливает.
Боже мой, лето на исходе! И что? И ничего! В отпуске еще не был, устал, всё надоело. Чтобы не мешать своим мрачным расположением духа тупой междометийной рыжей и своему другу, он церемонно раскланялся, обслюнявил руку рыжей от кисти до локтя и убыл в направлении «скорей домой». И вот тогда, когда мысли и дела пребывали почти в затмении и он не попадал носовым платком, которым яростно и грубо вытирал потное лицо, в карман, она и пошла к нему навстречу, наклонилась к самому уху и громко, перебивая музыку, сказала: «Валерий Сергеевич, проводите меня, что ли (тут он покачнулся), или я вас, видимо, провожу!» – и крепко взяла его под руку.
     Далее он помнил плоховато. Она смеялась и рассказывала потом, что он пел ей рэп, завывая, как голодный волк в лесу, грозил прыгнуть в Москва-реку и утопиться с горя потому, что она его не любит, а также творил всякие безобразия: стоял на коленях, на коленях же шёл за ней, прося её руки и сердца, икал, рыгал, лежал на парапете набережной и подбирал окурки, картинно выбрасывая их в урну, разглагольствовал о свинстве человеческом, не берегущем природу и засоряющем эфир, ведь эфир – это тоже часть природы, которую надо особенно беречь, так как тишина – это счастье, смешанное с коньяком «Реми Мартин» один к одному.  Брюки, в самом деле, пришли в полную негодность, но в реку он выбросил почему-то пиджак и носки, а брюки решил оставить. Потные ноги без носок не лезли в ботинки, и босиком, размахивая ботинками, он был так красноречив, что читал Пушкина из «Евгения Онегина», потом что-то неприличное, но очень трогательное, об измене. Предлагал ей освежиться виски и, извлекая плоскую бутылку из-за пазухи, неоднократно «освежался», пока не осушил её полностью до дна за её здоровье и свою неудержимую и последнюю на земле любовь к ней. Короче, был полной свиньёй, пока не потерял линию реальности от усталости и превратился в жалобную размазню, дрожащую и икающую на всю набережную.
Утро появилось в его сознании часа в два дня. Незнакомая комната, неудобный диван, совершенно измочаливший его нехилое тело. Осмотревшись вокруг и проверив реакцию конечностей на ответное движение импульсам головного мозга, он обнаружил, что раздет. Страшно болела голова, пульсируя при каждом движении.
     – Ниночка, принеси мне полотенце! – произнес где-то совсем рядом тонкий женский голос тихим шёпотом. Он с ужасом медленно пытался восстановить события минувшей ночи и ничего не помнил.
В комнату вошла она. Конечно же, он сразу вспомнил выставку «Новое в энергетике». Молодая хрупкая женщина с огромными серыми глазами, с вежливой улыбкой получала диплом второй степени. Коротко остриженный затылок с длинной чёлкой спереди притягивал взгляд, пышно стоящие кудрявые волосы жили своей отдельной жизнью и подпрыгивали от каждого её движения. Кирилл сообщил, что эта фифа из нового отдела, как будто его кто-то спрашивал.  Он протиснулся к ней поближе, и когда она вернулась на своё место, прошептал ей на ухо несколько незатейливых поздравлений, надеясь добрать красноречием на последующем банкете. Банкет по поводу полученных наград не удался, так как её там не оказалось. Теперь, находясь во власти головной боли, раздражения и чужого дома, он был практически раздавлен, но это не помешало оторопеть от неожиданности.
     – Простите, бога ради, – едва разлепил слипшиеся губы, судорожно сглотнул. Вот это да! Он, конечно, не монах, бывал в разных жизненных ситуациях, но сейчас, лежа на диване в доме чудесной женщины, за которой два года назад хотел страстно приударить, ощущал себя довольно скверно. Было стыдно, а стыдно ему было последний раз очень давно.
     – Мы будем завтракать сейчас. Идите в душ.
     – Не думаю, что завтракать буду, но от душа не откажусь.
В просторной прихожей в полумраке в инвалидном кресле он рассмотрел сухощавую, почти невесомую пожилую женщину, похожую на призрак. Полотенцем она промокала лицо и грустно смотрела на него.
     – Простите, – его неповоротливость, смешанная с недоумением, сменилась опять стыдом. Вот, пожалуйста, «День Стыда» начался так неожиданно. Кто бы мог подумать, как неожиданно всё меняется «…И оглянулся я на все дела мои…» Господи, какой ужас. Он покраснел.
     – Ничего, ничего, проходите, пожалуйста, – она чуть откатила кресло и попала в полосу яркого солнечного луча. Её руки, шею и лицо покрывали мелкие морщинки. Слабо вздрагивающей рукой она указала ему направление движения. Лицо её светилось размытой улыбкой.
     – Мама, это сотрудник нашей компании Валерий Сергеевич.
Она протянула ему полотенце и, легко подхватив ручки кресла, вкатила его в комнату.
     – Ма, подожди. Тебе готов обед, а Валерию Сергеевичу еще завтрак. Я сейчас принесу.
***
     С этой минуты они не расставались. Бурный роман исключил из его жизни всех Ксюш, Оль и других. Нина смеялась, вспоминая, как он выбросил в реку вслед за пиджаком и носками звенящий мобильный телефон и пристрастно, со слезой в голосе обвинял её в том, что она перечеркнула годы счастья его жизни и не пришла вовремя на банкет, где он, изнывая от тоски, ждал её, искал её и печалился. Поэтому он до сих пор не женат и, заметьте, не был женат, а теперь он готов жениться немедленно, как же иначе. И всё было бы прекрасно, если бы…
     Следующий момент в жизни – полное дерьмо. Вспоминать не хочется. Надо быть честным хотя бы перед собой. Никак объяснить это с мало-мальски положительной стороны невозможно. Просто бес попутал. Бес-то, он всегда рядом. Сидит себе на левом плече. Его и не замечаешь, но он-то всегда начеку. Нина слишком положительная, нельзя быть такой непогрешимой. Это, кстати, человека в какой-то мере оправдывает. Вообще добродетельность и нимб над головой раздражает рано или поздно любого соседствующего со святым человека.
     «…Праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых,
а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников…» Вот куда денешься от вечных истин?
***
     Белое солнце, ослепившее тот жаркий день, теперь, кажется, переполнило сосуд его счастья. Получается, что согрешил от излишнего счастья. Известное дело: судьбы у всех разные и, быть может, именно женщина-стерва необходима некоторым мужчинам, а святая Бонетта только подливает масла в огонь измены. Валерий Сергеевич, а среди друзей ВаСер, был твердо уверен в том, что половая измена это ничто, главное – хранить верность в мыслях, а потом – мужчина есть мужчина… Если бы она не прискакала на этот маленький песчаный пляж и не увидела всё своими глазами, она так ничего и не узнала бы. И всё было бы и дальше так же хорошо… Кстати, Татьяна сама начала целоваться, первая, и он не виноват, что он живой человек и у него есть эрекция. Потом – лето, купальник никакой, а попка у неё круглая, как арбуз, и она ею так вертела когда плыли на лодке. К этому пляжу, такому камерному и закрытому ветвями ив, казалось, подход только со стороны воды, а оказалось – и с берега легко до ивочек добрести. Впрочем, Нина тоже хороша, почему в этот укромный уголок она пришла с Пашкой? Бадминтон наверняка только прикрытие. Поиграть они пошли! Чего им не игралось у костра!
Честно говоря, отношения, особенно в последнее время, практически превратились в ровную размеренную семейную жизнь. Разговоры о браке как-то исчезли сами собой. Эйфория прошла.
Когда Нина молча и быстро убегала с его «поля боя», он почувствовал такой подъём эмоциональных и физических сил, просто морской вал цунами. Он был уверен, что все устаканится, и он решит все эти глупости за пять минут. Уж с кем с кем, а с женщинами договориться он всегда мог легко. Он даже и не подозревал, что его проблемы только начались.
***
     Я был, конечно, не прав. И что теперь, казнить меня, четвертовать, что ли? Мы вернулись в город в этот же день. Пикник все считают неудавшимся, но не из-за нашей ссоры, её тогда никто и не заметил почти. Пашка никому ничего не сказал, а Толик сильно ранил руку ножом, когда рубил щепу для костра. Быстро свернули лагерь и поехали в травмпункт. У Паши не было прав с собой, и за руль Толиковой машины села Нина. Пока я развозил всех по домам, Толе зашили рану, и Нина отвезла его домой. Это мне Толя рассказал, когда я вернулся к ним в больницу и, не обнаружив их, прикатил стремглав к нему домой.
     – Что-то еще случилось? – спросил он меня, сверля зрачками мой тухлый взгляд.
     – Ничего, – соврал я. Но я чувствовал кожей, умом, интуитивно, влажным лбом, дрожащей рукой, всем собой целиком: что-то пропало. Тревожно, неприятно и никуда не могу деться сам от себя. Всё вздор! Ничего не пропало. Наоборот появилось. Этим появившимся была ложь. Я что, не врал в своей жизни? Конечно, врал. Миллион раз. Это были мелочи. Ложь во спасение – вообще святая ложь, но почему мне так плохо?..
     Вечером я не нашел дома Нину, мама ее сказала, что она у подруги. Это странно. Будучи уверенным в том, что она не оставит мать одну надолго, я прикатил в 22.00, но дверь мне открыла тётя Люся, сестра матери Нины, и сказала, что она в гостях и не знает точно, у кого, то ли у Татьяны, то ли  в театр пошли… Я еще не волновался, и дебри ревности еще меня не коснулись и не сломали. К этому времени, как я считал тогда, я полностью овладел собой и мог свернуть горы. Сила моего убеждения при необходимости могла возвыситься над Джомолунгмой. Единственное, что меня чуть-чуть волновало, это заблокированный мобильник, уже четыре часа как молчавший, но это я списывал на разрядившуюся батарею.
Нина жила на два дома, то у меня, то с мамой, и все чаще и чаще тётя Люся ночевала у них, собираясь переехать окончательно, когда мы поженимся. Я вернулся домой и обнаружил разбросанные вещи, в основном, мои, среди которых я с тревогой не увидел Нининых. Руки мои затряслись от злости, я наполнил стакан водкой и со словами: «Хочешь быть счастливым один день – напейся!» и выпил. Злобно взирая на покрасневшую физиономию в зеркале, я сто пятьдесят первый раз набрал её телефон и он откликнулся.
     – Ты где? – заорал я нечеловеческим голосом. Послышалась музыка, какая-то возня, телефон булькнул и отключился. Я озверел. Ну и пошла!!! Наполнил стакан. Подождем. Ждать я умею. Но я ошибся, ждать я не мог.
В одно мгновение я понял, наконец, что моё тривиальное приключение, казавшееся таким незамысловатым и банальным, трагично разрушает мою такую прекрасную жизнь. Я должен её срочно, немедленно увидеть, прямо сейчас. Промчавшись по всем её и своим друзьям и знакомым, а к этому времени мы уже два года были вместе и все наши друзья перемешались, я пребывал в растерянности. Никто ничего не мог мне сказать. Когда мой друг Толик стал молоть какую-то дребедень, типа ну ты даёшь, виноват и т.д., я отправил его по адресу и ярко нагрубил. Если бы не по телефону, то дал бы ему еще и в рыло. Утром около её офиса, а у нашей фирмы четыре здания и все на разных территориях, я ждал в машине и увидел подъезжающий АУДИ, мне не знакомый. Она выпорхнула, как птичка. АУДИ уплыл. На телефонные звонки она не отвечала, а когда я подъехал в конце рабочего дня к дверям её кабинета, она уже ушла. Дома её не было. Кирилл мне позвонил и долго морочил голову по поводу договоров, а потом, как бы невзначай, прокукарекал, что видел Нину в машине Никиты Катаева около гостиницы «Матрица». Дальше я минут двадцать приходил в себя. Я знал, что Никита два дна как в Москве. Мы собирались встретиться на этой неделе, но я не знал, что он знаком с Ниной. Я судорожно рылся в телефоне, отыскивая его номер, но номер не отвечал. Кирилл мне продиктовал этот же номер, что и у меня, и сказал, что другой связи с ним нет. Вечером я сидел с её мамой у них дома, мы пили чай. Вид мой, нервный и местами показушно спокойный, прорываемый клокочущей злобой непонятно на кого, – то ли на неё, то ли на себя – тревожил всё понимающую мудрую женщину.
     – Вы поссорились? – руки её мелко дрожали, а грустные глаза вопрошающе скоблили мне душу.
     – Так, ерунда, нам надо поговорить и всё. – Я ещё надеялся, что всё очень просто. Она извинится, я поломаюсь и прощу, может быть.
Щелкнул замок, леопард приготовился к прыжку, кровь медленно ускоряла свой ритм течения. Вошла тётя Люся. Я в бешенстве.
     – Где Нина? – почти заорал я.
Все растерянно смотрели на мою зверскую рожу. Тётя Люся что-то пыталась мне сказать вдогонку, я мчался к машине, чтобы стремглав очутиться в гостинице. Расширенными от ужаса глазами на меня смотрела администратор и долго объясняла, что господина Катаева сейчас нет в апартаментах.
Кирилл посоветовал мне лечиться, треснуть новопасситу и лечь спать. Дальнейшее помню смутно. Кирилл тащил меня, пьяного, домой, но я твёрдо знал, что мне в другую сторону. Поскольку я проснулся на том же неудобном диване, значит, Кирилл оказался бессилен перед моей волной, которую я бессознательно гнал к дому Нины. Рядом со мной в кресле спала тётя Люся. Около дивана стоял тазик из прошлого тысячелетия, моё лицо прикрывало влажное полотенце. Я не испытывал чувств последней скотины. Я был жестоко обманут и смертельно обижен, а также зол на весь свет. Вид спящей старушенции не смущал меня, а наоборот раздражал. Я сразу понял, что Нины дома нет. Идти на работу в таком виде невозможно, но и не идти тоже. Номер Катаева откликнулся, и я, прокашлявшись, хрипло, но весело спросил, когда же старый чёрт повидается с друзьями прошлых лет, или там, в Амэрике все евреи позабыли уже русский язык? Никита не был евреем, но я нарочно выделывался, пытаясь его задеть.
     – Привет, Валерка! – его ровный голос казался наигранным. – Давай заеду к тебе вечером часов в девятнадцать, ты там же, на Пресне? – тон такой деловой, голос бодрый, громкий. Как будто и не было у них там буйной ночи любви. Я тотчас вспомнил нашу первую ночь. Она ошеломила меня. Целые сутки я не выпускал Нину из рук в прямом смысле слова. Хорошо, что была суббота. 
      – Постой, отпусти меня, – смеялась она.
      – Ты куда? Я с тобой.
      – У тебя не все дома!
      – У меня одна ты. Я полон тобой.
Несмотря на головную боль, я прекрасно мог представить всё, что они там делали. Вот она, месть. Со мной никто так никогда не поступал. Я захлёбывался кровавой злостью. Я-то мог творить всё что угодно, но чтобы так нагло мне изменять, перечеркнуть всё, что было дорого и свято!? Подлейшая ситуация. Телефонный звонок выловил меня из крови моего соперника.
     – Валера, привет, это Таня… – она не успела продолжить, как я завопил, перебивая её.
     – Этого мне ещё не хватало, что ты там вообразила. Чёрт бы тебя побрал!
     – Что случилось? – спросила робко тётя Люся. – Тебе сделать чай?
Я принял душ, напугал своим видом двух старух. Они робко смотрели, как я яростно надеваю туфли, пожелали мне всего самого доброго. Можете себе представить? Вдобавок ко всему стало покалывать где-то с левой стороны. Такие стрессы до хорошего не доведут. В течение дня телефоны и Нины и Никиты не отвечали, а я только и делал, что звонил и отправлял  SMS-ки. Вечером позвонил Никита и сказал, что сегодня не сможет заехать, что позвонит на днях, что срочные дела, и он рад меня слышать. Отелло рассвирепело и убило Дездемону. Я раздавлен. Мне срочно нужно увидеть Нину. Около офиса Нины стоял этот АУДИ, пустой. Я припарковаться рядом не смог, и втиснулся за углом дома. Оттуда ничего не видно. Пришлось выходить и нарезывать круги в соседнем сквере. На лавочку в сквер выползла Елена Петровна покурить. Ей уже за пятьдесят, а она всё на каблуках ковыляет, и ехидно так промычала:
     – А Ниночка уже уехала. У них встреча с представителями регионов.
     – Где?
     – Я не знаю, еще до обеда уехали.
     – Кто это ОНИ?
     – Ну, Генеральный, и из отдела…
     – А это чья машина?
     – Это нового зама Игоря Петровича.
Привет, приехали. Значит она с каким-то Игорем Петровичем ещё…  Позвонил Кирилл и сказал, что меня уволят, если я не возьмусь за дела. Я послал его и засел около её кабинета в ожидании. Знакомый сотрудник Василий Геннадиевич хлопнул меня по спине и прошептал:
     – Давно тебя не видел, конец рабочего дня, пошли, я тебя «чаем» угощу. Хороший французский Courvoisier.
Я согласился.
     Корвуазье хоть и была литровая, но закончилась быстро, и когда мы приканчивали под хилую закуску литровую бутылку Царской водки и я рассуждал, размахивая руками, о бессмысленности жизни, со шкафа упала брошюра в красивом переплёте и, хлопнув меня по голове, раскрылась на странице сто пятьдесят три: Притчи Соломоновы, Екклезиаст. Какая потрясающая вещь. Я схватил эти страницы и увидел, какой убежденный фаталист мог написать такие вечные истины: «И обратился я, и видел, что не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благорасположение, но время и случай для всех их. Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них». Я представил кудрявого седовласого царя Соломона, окруженного женами, детьми, золотом, яствами и книгами. Соломон шевелил пальцами ног в золотых сандалиях и тяжело вздыхал.
Я читал вслух, с выражением, а Васька мне вторил, повторяя конец каждого предложения. Его пьяная умиленная морда лоснилась от жира и пота, а влажные глаза роняли слёзы.
     – «…Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?..» – оглашал я. 
     – «…трудится он под солнцем…» – всхлипывал Геннадиевич.
     – «…Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои», – стонал я.
     – «..на круги свои…» – вторил  Василий.
     – «Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Все вещи — в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…»
И я, и Геннадиевич рычали от восторга, оглашая кабинет менеджера по продажам, потому что рыдать мужикам неприлично.
     – «…И сердце мое видело много мудрости и знания... но узнал, что и это – томление духа. Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь…» – задыхаясь, закончил я.
Я увидел своё отражение в темноте компьютерного экрана и ужаснулся. Такой раздавленной жизнью рожи мне с детства не снилось даже в кошмаре, когда я болел скарлатиной и бредил видением страшного чудища в углу детской комнаты. Я понимал, что всё не напрасно. Так больно мне никогда не было. Моя готовность свернуть горы, покаяться, целовать её ноги, просить прощения, молиться за неё и за себя, отдать свою кровь, кожу, жизнь, я был готов. Зачем только отдавать кожу, мне было не совсем понятно, но такой посыл был! И я был готов на всё! Что-то внутри меня щелкнуло, квакнуло и преобразилось. Я понял, что я не могу без неё жить и что она моя так называемая половинка. Мне стало легко.
     – Валерка, я вызываю такси, – произнёс Геннадиевич заплетающимся языком, а потом шёпотом добавил: – Она завтра будет точно, прямо с утра!
      И я пришёл с утра.
В проёме двери я увидел её тонкую фигуру и затылок с коротко остриженными волосами…
***
     Боже мой! Прошла тысяча лет. Сейчас я живу в Мельбурне. Волею судьбы заброшен на этот чудесный континент. Из моего окна видно море, живое и могучее, оно плещется вдалеке, и я слышу этот шум и чувствую могучую стихию воды. Из моего многообразного и впечатляющего прошлого осталась мама, ротвейлер и две беспородные кошки.
В нашей семье всегда проживали собаки и кошки. Я обожаю ротвейлеров. Этот Джек третий в нашей семье. Со времён правления египетских фараонов главным качеством этих псов помимо охранников и охотников осталось: быть любимцем семьи. Так что городок Ротвайль осчастливил мир псиной суровой и страшной наружности, но переполненной преданностью и любовью. Они дарят мне любовь и поддержку без всяких условностей, а я обожаю его в ответ. Австралийцы тратят большие средства на содержание покрытых шерстью друзей, при этом стоимость похода к ветеринару дороже посещения доктора для людей.
Я был два раза женат, но эйфория моей первой настоящей любви, на которой я, кстати, так и не женился, больше меня не посещала. По главной сути истина проста: «никогда не возвращайся в прежние места», но я вернулся и позвонил Нине. Очень волновался, боялся внешних и внутренних необратимых перемен. Она совсем не изменилась, но почему-то её голос уже не волновал меня. Тонкие руки, короткая стрижка, милые губы – всё как прежде, а энергии чувства почему-то нет. Как сказал один знакомый после покупки дорогого речного катера: «Странно… мечта сбылась, катер есть, а радости нет». Моё переживание до встречи с ней ярче и волнительней, чем сама встреча. Где возникают чувства? В нашем теле? Оно их источник? Или наш разум, душа синтезируют их? Они рождаются даже от запаха, я это точно знаю. Рано или поздно приходит одиночество. Одни ищут его всю жизнь и с удовольствием погружаются в свой мир, и им там хорошо. Кто-то тяготится им и неистово страдает, ищет энергии чувств во внешнем мире. Так утверждали восточные мудрецы древности, и с ними трудно не согласиться: «Откуда приходит любовь и куда она уходит – не знает никто...» Пора покормить моего роскошного пса. Какими глазами он смотрит мне прямо в душу! Иди сюда, мой хороший! мой слюнявый! мой молодец!