Стихотворные отклики как исторический источник

                (Русские стихотворные отклики на польское восстание 1830–1831 гг. 
                как дополнительный исторический источник)

        Одним из существенных компонентов источниковой базы при исторических исследованиях событий, вызывавших широкий общественный резонанс, может стать анализ поэтических откликов современников на эти события. Являясь самой оперативной формой мобилизации общественного мнения, поэзия наглядно отражает господствующие настроения и служит объективным индикатором точки зрения образованных слоев общества на происходящие процессы. Удобные для публикации в периодике, благодаря своей компактности и эмоциональной выразительности, многочисленные поэтические отклики дают в своей массе своеобразный срез общественного мнения и дополняют официальные документальные источники, становясь уникальным свидетельством своей эпохи. Показательным примером исторической ценности анализа публиковавшихся в периодике поэтических откликов на острые внешнеполитические события в судьбе России может служить обращение к особенностям освещения русско-польской войны 1830–1831 гг. на страницах ведущих отечественных газет того времени. Совокупность частных мнений, высказанных авторами стихотворных текстов, воссоздает подробную картину общественных настроений, проявившихся в виде поэтической публицистики на злободневную тему.

        В восприятии общественным мнением причин разгоревшегося русско-польского конфликта преобладали резко негативные оценки восстания поляков против власти российского императора Николая I, являвшегося одновременно конституционным главой входившего в состав Российской империи Царства Польского, как преступной измены присяге, данной поляками в верности своему законному монарху:

                Я зрю: Варшава всколебалась –
                Гнездится в ней крамолы дух;
                На гибель собственну помчалась,
                К безумству преклонила слух.
                Мятеж, раздор, алчба возникли,
                Олтарь для жертв своих воздвигли.
                Их цель? – Злодейства совершать.
                Священный узел разрывают,
                Царя законна отвергают,
                Во тьме блуждают, яко тать [1]. (Анонимный автор)

        Многие авторы откликов акцентировали мотив польской («ляшской») измены, злонамеренно направленной против Русского государства: «Возмнил лях буйный, вероломный / Изменой россов устрашить...» [2] (Д. П. Рунич); «Восстал, дыша изменой, лях!» [3] (А. С. Норов).

        Перед лицом внешней измены особую актуальность приобретала необходимость внутреннего единства нации для отпора враждебным действиям коварных противников:

                Пробуждай, вражда, измену!
                Подымай знамена, бунт!
                Не прорвать вам нашу стену,
                Наш железный русский фрунт! [4] (В. А. Жуковский)

        Консолидация русского общества обеспечивалась за счет намеренного противопоставления моральных качеств двух народов:

                Кто устоит в неравном споре:
                Кичливый лях иль верный росс? [5] (А. С. Пушкин)

        Негативный образ внешнего врага при этом сознательно сгущался в полемических целях:

                Дерзкие, шумливы скопы
                Буйной вольности сынов
                Возмутили мир Европы,
                Мир полей и городов [6]. (О. М. Сомов)

        В таком контексте военная победа России над мятежной Польшей осмыслялась как моральное торжество правых сил над злым и безнравственным началом:

                Святая Русь! ворвавшись на штыках,
                Твои сыны не в первый раз сломили
                Измены рог на буйственных стенах
                И кровию клеймо стыда замыли [7]. (И. А. Бек)

        Крайне отрицательно оцениваемые качества польского национального характера отождествлялись с открыто антироссийской направленностью внешней политики восставшей Польши, поэтому силовой способ решения русско-польского конфликта получал у авторов стихотворных откликов не только политическое, но и моральное оправдание и обоснование:

                Где вы, исчадия коварства?
                Где вашей вольности закон?
                Среди бунтующего царства
                Орел наш снова водружен.

                Измена жертвою позора,
                Трепещет польская страна;
                Уж гидра буйства и раздора
                Главы последней лишена! [8] (Я. Папкович)

        Более того: сам факт военной победы, восстановление имперской власти над покоренной Польшей ощущался многими как новое проявление русской национальной и государственной славы, преподносясь в подчеркнуто пафосных тонах:

                Спор решен! дана управа!
                Пала бунта голова!
                И святая наша слава,
                Слава русская жива! [4];

                Мы не даром запятнали
                Кровью ляха свой булат,
                Склепы бунта раскопали
                И смирили буйный град.
                Долго, долго сын измены
                Будет помнить грозный час!
                Кровь врага в крутые стены
                Вековым клеймом впилась.

                Мы не даром исходили
                Воспаленный бунтом край...
                Нас с избытком наградили
                Слава, честь и Николай [9]. (В. Г. Бенедиктов)

        Немалую роль сыграла и опора на историческую традицию – актуализация воспоминаний о знаменитом штурме варшавских укреплений войсками Суворова в 1794 году. Новое, вторичное покорение польской столицы воспринималось в русском обществе как успешное развитие славных воинских традиций прошлого:

                Восстав из гроба своего,
                Суворов видит плен Варшавы;
                Вострепетала тень его
                От блеска им начатой славы! [10] (А. С. Пушкин);

                И грозну тень Суворова узнав, –
                Смирился бунт повинныя Варшавы [7].

        Командовавший русской армией граф Паскевич-Эриванский, удостоенный за подавление польского восстания титула светлейшего князя Варшавского, прославлялся стихотворцами как достойный преемник Суворова:

                Се вождь победоносных сил –
                Суворова он воскресил [11]. (Граф Д. И. Хвостов)

        Радость победы сопровождалась чувством великодушного милосердия к побежденному противнику. В поэтических откликах активно декларировался тезис о пощаде, дарованной победителями в качестве особенного снисхождения и проявления гуманизма русской внешней политики:

                Варшава вновь у ног российского владыки!
                И нашей славы новый гул
                Покрыл безумия неистовые крики,
                И Запад нехотя вздрогнул.
                Уже Предания нелживая рука,
                Во славу русскую внесла в свои скрижали,
                Как дело славного штыка
                Мы делом разума и кротости венчали [12]. (С. П. Шевырев)

        Во имя установления прочного мира победившая сторона готова была предать забвению драматические эпизоды прежнего многовекового противоборства двух народов:

                В боренье падший невредим;
                Врагов мы в прахе не топтали;
                Мы не напомним ныне им
                Того, что старые скрижали
                Хранят в преданиях немых;
                Мы не сожжем Варшавы их... [10]

        Однако наряду с примирительными мотивами отчетливо звучали и нотки предостережения, преподанные в виде сурового урока, из которого полякам предписывалось сделать осмотрительные выводы:

                Варшаву буйную смирили:
                Урок наш – лях! запомнишь ли? [13] (Л. А. Якубович)

        По мнению авторов поэтических откликов на подавление польского восстания, самым надежным залогом дальнейшей покорности Польши и лояльности ее населения по отношению к России должно было стать насаждение среди поляков верноподданнических чувств – подобных тем, которые официальной идеологией предписывались русскому народу. Один из поэтов назидательно предостерегал Польшу:

                А ты! – Потомкам в поученье,
                Твое бесславное паденье
                В скрижалях мира будет жить,
                Уроком страшным для народа,
                Что только там цветет свобода,
                Где свято власть умеют чтить,
                Где не лжемудрствует крамола
                И где, владык боготворя,
                Народ на страже у престола
                За веру, верность и царя [14]. (А. А. Шишков)

        Но наиболее плодотворным результатом завершившейся русско-польской войны стало выразившееся во многих стихотворных текстах осмысление ее как рокового межэтнического конфликта двух братских славянских народов, волей исторических судеб втянутых в трагическое столкновение. Пушкин образно определил это противостояние русского и польского народов как

                спор славян между собою,
                Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою... [5]

        Характерной особенностью восприятия внутренней сущности этого затяжного спора явилось тесное сочетание примирительного этнического славянского самосознания с имперским агрессивным внешнеполитическим мышлением, причем оба эти ментальные дискурса выступали в качестве непримиримо антагонистических, взаимоисключающих вариантов решения русско-польского спора:

                Славянские ль ручьи сольются в русском море?
                Оно ль иссякнет? вот вопрос [5].

        В конечном счете, предпочтение было отдано имперской идее, подчинившей себе славянский аспект проблемы и вовлекшей этнический фактор в ареал своей политической экспансии. Не случайно поэтому будущий активный сторонник славянофильского движения Ф. И. Тютчев в молодые годы давал развернутое обоснование необходимости удержания Польши в государственном союзе с Россией:

                Грозой спасительной примера
                Державы целость соблюсти,
                Славян родные поколенья
                Под знамя русское собрать
                И весть на подвиг просвещенья
                Единомысленных, как рать [15].

        Большинство его современников также хотели видеть будущее Польши под мирной эгидой российской имперской власти:

                Но обновится бедный край
                Тобою, твердый Николай!
                В твоей деснице благотворной
                Забудет страх годины черной,
                Залечит ран глубокий след.
                И крепко свяжет две державы
                Родства и дружества обет
                Навеки для взаимной славы [16]. (И. Черкасов)

        Как показала история, надеждам этим не суждено было сбыться, и новое польское восстание 1863–1864 годов стало суровой расплатой за имперские поэтические иллюзии в сфере национально-государственной политики.    

                Литература

    1.  На взятие Варшавы. – СПб., 1831.
    2.  Рунич Д. П.  На победы русских в Польше // Московские ведомости. – 1831. – 3 окт.
    3.  Норов А. С.  Графу Паскевичу-Эриванскому // Северная пчела. – 1831. – 9 сент.
    4.  Жуковский В. А.  Старая песня на новый лад // Северная пчела. – 1831. – 8 сент.
    5.  Пушкин А. С.  Клеветникам России // Русский инвалид. – 1831. – 14 сент.
    6.  Сомов О. М.  Голос украинца при вести о взятии Варшавы. – СПб., 1831.
    7.  Бек И. А.  Русский в Варшаве // Русский инвалид. – 1831. – 18 сент.
    8.  Папкович Я.  На взятие Замостья // Русский инвалид. – 1831. – 11 нояб.
    9.  Бенедиктов В. Г.  К сослуживцу // Литературные прибавления к «Русскому инвалиду». – 1832. – 16 янв.
    10.  Пушкин А. С.  Бородинская годовщина // На взятие Варшавы. Три стихотворения В. Жуковского и А. Пушкина. – СПб., 1831. 
    11.  Граф Хвостов Д. И.  Надпись князю Варшавскому // Стихотворения графа Д. И. Хвостова. Т. VII. – СПб., 1834.
    12.  Шевырев С. П.  Отрывки из начатых пиес // РГАЛИ. Ф. 563, оп. 1, ед. хр. 4.
    13.  Якубович Л. А.  Песня русского // Русский инвалид. – 1831. – 12 сент.
    14.  Шишков А. А.  На взятие Варшавы // Русский инвалид. – 1831. – 20 окт.
    15.  Тютчев Ф. И.  «Как дочь родную на закланье...» // Русский архив. – 1879. – № 3. (Первая публикация)
    16.  Черкасов И.  На взятие Варшавы // Литературные прибавления к «Русскому инвалиду». – 1831. – 14 нояб.

         Май 2007