Белая ворона. Ника

Где-то с пятого класса девочка Ника, как ей казалось, смотрела на мир взрослыми глазами. Было ощущение, что она переросла своих сверстников - она не разделяла их радости, когда весь класс отправляли на уборку картошки или объявляли спортивный день. Она любила школу и была слишком серьёзной. Не понимала она и шалостей одноклассников, дразнилок и розыгрышей, издевательств над нелюбимыми учителями. Когда подружки вслух мечтали после школы найти такую работу, чтоб поменьше работать и побольше получать, Ника не вступала в беседу. Пустозвонства и безделья она не принимала, а потому не участвовала ни в подобных разговорах, ни в общеклассных проделках. «Ника - умная!» – написали девочки на ее парте, осуждая за то, что она была не такая, как все.

- Мамочка, - плакала Ника дома, прижавшись к самой родной на свете, - почему в школе меня никто не любит?

Все школьные годы девочка чувствовала себя среди ровесников белой вороной. Она искала для себя лазейки для сближения с одноклассниками, готова была поступиться какими-то принципами, чтобы сменить свое преступно белое оперение на темное. Но ничегошеньки у нее не получалось.

В старших классах среди девочек стало модным заводить так называемые эстафетные тетради – эдакие анкеты-вопросники, предполагающие откровенные ответы. Вопросы практически переписывались друг у дружки, а тетрадки передавались по кругу. Все одноклассницы имели такие тетрадки. Ника и тут отличилась. Один вопрос в своей эстафетке: «Любишь ли ты ничего не делать?» она совсем выбросила, а другой: «Что тебе нравится во владельце тетради?»  заменила своим вариантом, подставив перед глаголом частицу «не». Возможно, в ее позиции присутствовала некоторая напыщенность, объясняемая юношеским максимализмом, но и добрая доля правды тоже имелась. Благодаря изменению вопроса о владельце тетради, Ника единственная в классе узнала, что нужно в себе исправлять, над чем работать. Теперь, когда прошло много лет, она не помнила всего, что написали ей подружки, но вот устный ответ на этот каверзный вопрос, данный одноклассником Генкой, она помнила всю жизнь.

- Хочешь, я скажу тебе, что мне в тебе не нравится? – впрямую спросил Генка, заглядывая в Никину эстафетную тетрадь, и через паузу ответил. – Ты слишком добрая!

Эта Генкина оценка личности Ники имела отрицательную коннотацию и звучало как добренькая. Нике самой было противно быть для всех и вся добренькой, но стервозности от природы ей катастрофически не хватало. Ей мешал переизбыток любви, копившееся милосердие, желание каждого понять и простить, оправдать и приголубить. Люди относятся к подобным особям потребительски, считают их юродивыми и в глубине души презирают. К сожалению, с годами эта Никина особенность не переставала нести отрицательный заряд, в первую очередь, для нее самой. Понимая, что люди вокруг нещадно пользуются ее добротой, а в душе считают ее убогой, она продолжала кормить голодных, одаривать заботой обездоленных, предоставлять ночлег бездомным, устраивать судьбы и набивать чужие карманы дарами и деньгами.

У Вероники  кроме школьных и институтских подруг было масса приятельниц и знакомых, рвущихся в подружки. Все они друг за дружкой ходили в гости к гостеприимной и щедрой Нике, любили поведать ей о своих бедах, посоветоваться, не отказывались от чая или обеда, перехватывали немного денег до получки. Муж после ухода таких особ порой возмущался:

- У нас не дом, а общественная столовая, как ни приду –  всегда кто-то ест!

Даже соседки по дому, втеревшись в доверие – а с Никой это было нетрудно,  норовили ввалиться в Никину квартиру без приглашения, без зазрения совести расхаживали по дому, подсматривая, что где не так.  А хозяйка дома с открытыми дверями никогда не задумывалась о том, что посетительницы после разносят слухи и судачат о ней, преподнося какие-то факты в своем и не совсем приглядном свете.

Одна давняя Никина знакомая, журналистка Лида, мечтавшая прославиться на литературном поприще, выбрала её своей душеприказчицей и заодно бесплатным редактором. Она частенько приносила свои тексты на прочтение и ждала критических замечаний. Вероника, будучи профессиональным редактором и большой любительницей литературы, легко находила в произведениях приятельницы неточности, быстро делала правку, а при следующей встрече подробно объясняла каждое исправление. Вышло так, что Лида решила однажды попробовать себя в драматургии, написала несколько актов пьесы на современную тему и принесла их Нике. Приход новоявленной драматургини отягощался тем обстоятельством, что случился довольно поздно – в одиннадцать часов вечера, когда муж и дочь Ники уже спали.

- Вечер добрый! – бодро поприветствовала хозяйку пришедшая писательница.

- Добрый! – Ника, конечно, никого не ждала, время для визитов было, мягко говоря, неподходящее. – Ты так поздно. Мои уже спят, и я собиралась. Мне немного  нездоровится. Сейчас выпью молока с мёдом и в постель.

- Как здорово, что твои спят! Значит, никто не помешает. У меня такое! – Лида таинственно замолчала, прижав к груди серую папку и одновременно разуваясь.
Ника, увидев знакомую папку, всё поняла и начала робко защищаться:

- Ой, у меня совсем нет сил…

- Тебе силы и не нужны. Я сама буду читать… вслух, а ты сядешь в кресло, будешь пить своё молоко и слушать. – Лида нисколько не смущалась и ни на минуту не засомневалась, что Вероника согласится. – Давай садись, я тебя пледом накрою. Вот так, будет уютненько.

Сама Лида по-хозяйски с ногами забралась на диван. И торжественно начала:

- Ты не представляешь, что я тебе  сегодня принесла! Это пьеса!

Ника от ужаса закрыла глаза.

- Ну, пока только два акта, – скромно уточнила Лида.

«Слава богу!» - подумала больная хозяйка дома, которая уже не чувствовала себя хозяйкой.

- В первом акте четыре действия, - журналистка гордо подняла голову и Нике показалось, что она в этот миг была жутко похожа на дамочку из чеховской «Драмы», как бишь её – вроде, Мурашкину.

Чтение пьесы в этот вечер было не просто мучением, а настоящей экзекуцией. Веронику сначала немного трясло, потом кинуло в жар, ей хотелось, наконец, вытянуть ноги, глаза её предательски закрывались, а подруга «Мурашкина» с выражением читала свое бессмертное произведение, посвящённое конкурсу красавиц в каком-то сельском клубе… Ника временами проваливалась в сон, в котором на крыльце сидели «поселяне и поселянки» и выбирали какую-то мисс…

«Убила бы чернильницей! – подумала Ника, - и присяжные меня бы оправдали». А пьеса никак не кончалась…

К половине первого ночи закончилась читка, но кошмар продолжался. Теперь Нике надо было держать слово, а она сама еле держалась. Лида не унималась:

- Ты, Никуля, моя первая читательница. Что скажешь?

Как она выдержала? Почему не выгнала незваную гостью? Зачем с головной болью напрягалась, анализируя явную графомань?

Вероника оставалась верной себе.

***

За деньгами люди ходили к Нике с завидной регулярностью.  У неё даже образовалась некая сумма, которой она не успевала попользоваться – только очередной заёмщик отдавал ей деньги, как тут же появлялся следующий желающий прокатиться за Никин счёт. Бывало, что долг не отдавали вовсе.

Доверчивость и безотказность определяли не только характер женщины, но и ее жизнь. И побороться с этими качествами ей удалось очень нескоро.

Однажды, отдав накануне накопленные на демисезонное пальто деньги своему брату-неудачнику,  она принимала дома приятельницу, которая трагическим голосом сообщила ей, что у нее украли общественные деньги, завтра их нужно отдавать, а у нее, якобы, такой суммы нет, Ника чуть не рассмеялась и, разведя руками, констатировала:

- А денег у меня нет. Вчера утром были, а вечером - уже нет.  В добрые руки отдала! Так что извини – я не при деньгах.

Ника уже решила, что благодаря обстоятельствам отшила назойливую охотницу за чужими деньгами – ведь это был не первый случай, когда та выпрашивала деньги в долг и потом их не отдавала. Но не тут-то было! Никина приятельница, имея высшее образование и будучи искушенной в вопросах человеческой психологии, прекрасно знала, что Вероника Поленова, добрейшей души женщина, не сможет ей отказать, а главное - она знала, что у Вероники есть счет в банке, где копится ее малюсенькая зарплатка за подработку в институте. И за год накоплено столько, что вполне хватит, чтобы восполнить утраченную безалаберной подружкой сумму. Во те на! Ника так и не смогла сберечь собранные на счете деньги – подружка  достала ее приставаниями, пока не дошла с ней до сберкассы и не заполучила-таки заветную сумму, затем надолго растворившись во времени. Добренькая Ника в который раз дала слабину.

Своих денег обратно она так и не получила. Она так сильно расстроилась, что решила, наконец, проанализировать, почему безденежная подруга пошла в магазин с сумкой, в которой давно сломалась застежка и в которой лежали чужие деньги – довольно весомая сумма. Заодно Вероника стала раздумывать, почему подруга приходит именно к ней, всегда без приглашения и всегда что-то просит. Может, дело не в подруге…

Следующий приход несчастной, вечно безденежной приятельницы стал для нее последним. Ника сама не поняла, как она выгнала настырницу. Наконец, вздохнув свободно и глубоко, она, добрая душа, как ни странно загрустила. Ей казалось, что в ней сломалось нечто важное, какая-то родная особинка безвозвратно ушла в небытие. Теперь она не бросалась огульно помогать всем, кто нуждался в помощи. Намучившись с одной наглой особой и освободившись от нее, она стала осторожничать с людьми, боясь новой добровольной закрепощенности. Однако, расставшись с белым оперением, быть вороной Вероника не перестала… Ворона теперь стала серой.