Литературная пародия в политической полемике
Литературный процесс всегда тесно взаимосвязан не только с эстетическим, но и с общественно-политическим контекстом своей исторической эпохи. Зачастую использование тех или иных литературных приемов диктуется не одними лишь художественными соображениями, но также и злободневными требованиями момента, напрямую служа насущным задачам идеологической борьбы, подчиняющей себе творческую деятельность писателей-современников. Одним из наиболее показательных примеров такой политической ангажированности литературы является обращение к богатому потенциалу возможностей художественной пародии с целью создания негативно-сатирического образа идейного противника, чья общественная программа решительно отвергается, а сама личность подвергается язвительному уничижению и предостерегающему истолкованию. Русские литературные отклики на последнее польское восстание 1863 года демонстрируют несколько основных моделей полемического пародирования националистической идеологии, присущей значительной части участников вооруженной борьбы против владычества Российской империи над территорией Царства Польского.
Самым ярким образцом пародийного переосмысления идейной позиции оппонента может служить прием преднамеренного утрирования его мыслей и настроений, представленных в форме саморазоблачительного монолога, доводящего до гротескных крайностей сущность воззрений противника. Дополнительным средством усиления пародийного эффекта выступает иронический комментарий, акцентирующий внимание читателя на неблаговидных качествах характера антигероя, подчеркивая тем самым общую сатирическую направленность полемического воспроизведения речи отрицательного персонажа.
Так, в газете «Варшавский дневник», издававшейся русской администрацией польской столицы, в 1864 году была помещена анонимная политическая сатира «Два дня в господском доме: Сцены из деревенской жизни», в крайне непривлекательном виде изображающая деятелей польского повстанческого подполья. В ряду обличаемых сатирой персонажей выведен молодой офицер пан Феликс, показанный отъявленным трусом и хвастуном, что, по мнению шовинистически настроенного автора, соответствовало свойствам польского национального характера. Негативная оценка усугублялась пародийными псевдопатриотическими виршами, якобы сочиненными незадачливым горе-героем от лица представителей революционного движения Польши: «Пан Феликс, как мы узнаем из этого рассказа, сидел целый год в квартире пана Юзефа и нигде в банде не был. С панной Юлией начал чтением поэзии. Затем стал сам писать стихи, панна Юлия поправляла их. Все стихи, без исключения, были – патриотические. Приведем маленький образчик:
Если сабля загремит,
Враг наш трусит и бежит.
Дай мне в руки пистолет, –
Закричу на целый свет:
Вон из Польши! все – домой,
Или головы долой!
Поляк бьет и не щадит,
Перед ним москаль дрожит...
И бежит в леса, как зверь,
Польши торжество теперь... и т. д.» [1].
Другой продуктивной моделью полемического пародирования стало заимствование внешней формы польских повстанческих песен, сопровождавшееся радикальным изменением их внутреннего содержания – наполнением текста резкими антиопольскими выпадами, насмешками, конфронтационными выражениями, придававшими новосозданным сатирическим произведениями совершенно противоположный, по сравнению с исходным прообразом, смысл. Такая провокационная перелицовка литературного источника оказывалась наиболее действенным орудием идейной полемики, поскольку способна была стать вдвойне обидной для оппонента, весьма болезненно воспринимавшего глумление над его собственным национальным творчеством.
Красноречивый пример подобной пародии, доходящей по своему обличительному пафосу до памфлета, был помещен в 1864 году в русскоязычной газете «Киевлянин» в виде анонимных «Эпизодов из хроники 1863 года», повествующих о том, как русские солдаты лихо сбили спесь с заносчивого поляка: «Пан Коцемузицкий, видя, что солдат в самом деле не шутит, пошел назад в Варшаве, выделывая мыслете, и затянул вслух:
Еще Польша не пропала
И вовек не пропадет;
Капустняков возьмет дьявол,
Остальных поляк побьет.
Как вдруг его остановил какой-то солдат, тоже бывший навеселе, и обратился к нему со словами:
– Стой, мятежник, не так поешь; вот как пой:
Еще Польша не згинула,
Да загинуть мусит;
Что с холеры не померло,
То москаль додушит.
Опасаясь, вероятно, повторения катастрофы, недавно с ним случившейся, пан Коцемузицкий ничего не отвечал, и каждый пошел своей дорогой» [2]. Передразнивание польского языка, наряду с пародированием внутреннего содержания песни, предельно усиливало полемическое звучание такой издевательской перелицовки.
Наконец, еще один вариант эффективного использования пародийного потенциала литературных образов для реализации задач идеологической полемики представлен в известном антинигилистическом романе Н. С. Лескова «Некуда», впервые опубликованном на страницах журнала «Библиотека для чтения» в 1864 году. Кроме сатирического развенчивания авантюристических утопий русской молодежи, немало внимания в романе уделено и разоблачению так называемой «польской интриги», проявлявшейся в виде крамольных заговоров и злонамеренных козней законспирированных эмиссаров польских тайных революционных организаций. Два таких эмиссара колоритно выведены в четвертой и пятой главах второй книги романа под пародийными именами «патера Родена и аббата д’Егриньи» – персонажей романа Эжена Сю «Вечный жид», лукавых и корыстных иезуитов, охотящихся за ничего не подозревающими богатыми наследниками с целью незаконного завладения их капиталами.
У Лескова деятельность поляков-заговорщиков, хитро подталкивающих русскую молодежь на противогосударственную борьбу, демонстративно уподобляется преступным проискам иезуитов из французского романа. Тем самым литературная маска становится четким определением их политического лица. При этом масштаб скрытых подпольных интриг осторожных поляков не идет ни в какое сравнение с размахом дерзких махинаций героев Сю, вследствие чего новоявленные «патер» и «аббат» предстают в заведомо пародийном, комически-снижающем освещении.
Лесков не ограничивает диапазон пародийно-полемических средств одним лишь приемом использования контрастных литературных масок, но успешно сочетает его с критическим переосмыслением бездумного пародирования представителями революционной среды официальных идеологических текстов:
«– Вот еще, як это поется: “Ты помнишь ли, товарищ славы бранной!” – спросил Ярошиньский.
– Э, нет, черт с ними, эти патриотические гимны! – возразил опьяневший Бычков и запел, пародируя известную арию из оперы Глинки:
– Славься, свобода и честный наш труд!
– О, сильные эти российские спевы! Поментаю, як их поют на Волге, – проговорил Ярошиньский» [3, с. 307].
С точки зрения Лескова, посягательство умственно недалеких бунтарей-авантюристов на патриотическую оперу, проникнутую общенациональным монархическим пафосом, являлось совершенно недопустимым, играя на руку только польским интриганам, стремящимся исподтишка подменить в общественном сознании молодежи государственнический репертуар волжскими разбойничьими «спевами». В данном случае пародийная форма, доказавшая свою способность служить полемическим оружием в борьбе с внешними врагами, оказывалась направленной против внутренних заговорщиков, пытавшихся воспользоваться ею для недостойных и предосудительных целей.
Литература
1. Два дня в господском доме: Сцены из деревенской жизни // Варшавский дневник. – 1864. – 18/30 ноября (№ 5).
2. Эпизоды из хроники 1863 года // Киевлянин. – 1864. – 18 июля (№ 8).
3. Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 11 т. Т. 2. – М.: ГИХЛ, 1956. – 758 с.
Июнь 2007
Свидетельство о публикации №220101901555