Верующий в бога - еще не Homo sapiens Глава 3

ВЕЧЕР С ФРИДРИХОМ НИЦШЕ

Предисловие:
«Моя проблема не в том, как завершает собою человечество последовательный ряд сменяющихся существ (человек — это конец), но какой тип человека следует взрастить, какой тип желателен, как более ценный, более достойный жизни, будущности.
Этот более ценный тип уже существовал нередко, но лишь как счастливая случайность, как исключение, — и никогда, как нечто преднамеренное. Наоборот, — его боялись более всего; до сих пор он внушал почти ужас, и из страха перед ним жалели, взращивали и достигали человека противоположного типа: типа домашнего животного, стадного животного, больного животного — христианина».
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»

Прежде чем отправить читателей в долгое путешествие по страницам книги, Уицрик решила провести вечер, посвященный тому, чей труд послужил канвой для написания «Верующего...». Герои романа уже собрались в уютной гостиной перед камином и, наслаждаясь хорошим вином, ведут беседу о Фридрихе Ницше и его творчестве. Здесь, конечно, первую скрипку играет Ольгерд, который увлекся Ницше еще в студенческие годы и с тех пор считает философа своим кумиром.
— Фридрих Ницше — один из самых великих философов ХІХ века. Он воспринимается разными людьми совершенно по-разному, его творчество неоднозначно, как и сама личность философа — противоречивая и сложная. Будучи романтиком, поэтом, филологом, христианином, он, тем не менее, яростно обличал и романтиков, и филологов, и христиан. Этого мыслителя можно либо принимать целиком и полностью, абсолютно разделяя его идеи, либо ненавидеть и отторгать все, что он пишет.
— Ты прав, Ольгерд, — вмешалась Уицрик. — Относительно Ницше в истории сложилось двойственное мнение. Его философию невозможно читать нейтрально, не испытывая каких-либо эмоций.
— Совершенно неоднозначный философ, — согласился с ними Паоло. — Человек, которого сегодня как-то пытаются реабилитировать и которого все равно не принимают, до сих пор обвиняют в том, что он стал основоположником фашистского взгляда на мир, что Гитлер активно использовал идею белокурой бестии и так называемой высшей арийской расы, считал философскую концепцию, которую преподносит Ницше в книге «Воля к власти», предтечей своей «Майн кампф». Неужели Ницше был таким апологетом фашизма, нацизма и прочего?
— И ты, Брут! — гневно перебил его Ольгерд. — Так сказал бы не я, а Фридрих, обвиняя тебя в заблуждении, которое просто преследует бедного философа.
— В чем же я, а со мной и добрая половина человечества, заблуждаюсь? — спросил Паоло.
Ольгерд вскочил со своего кресла и начал потирать чело, нервно шагая по комнате.
— Ну, началось... — шепнула Беатрис Леночке. — Узнаю Ольгерда. Сейчас он растерзает бедного Паоло. — И они весело перемигнулись.
Ольгерд тем временем готовился к атаке. Он не даст просто так в обиду Ницше, нет! Он будет за него сражаться. Резко остановившись, он спросил:
— Помните, Ницше сам говорил, что его начнут понимать только через двести лет после его смерти, что его сверхчеловек еще не родился, его нет еще даже в задумке у человечества, он родится postum.
— Как не помнить, ты повторяешь это каждый раз, как дело коснется Ницше! — фыркнула Беатрис.
— Фигура Ницше очень трагична, его творчество действительно оказалось под гнетом мифа. Да, его считали проповедником фашизма, адептом белокурой бестии, апологетом высшей расы, но сам Ницше ничего подобного не заявлял!
— Но постой, Ольгерд, — возразил Паоло. — А как же его «Воля к власти»? Или я что-то не так понимаю?
— «Воля к власти» — это фальшивка, Ницше этого не писал! То есть да, у него была задумка написать такую книгу, он даже сделал наброски, долго вынашивал саму идею книги. Но в его теории нет ничего о белокурой бестии, ничего того, что потом было взято фашизмом на вооружение, это целиком и полностью выдумка его сестры Элизабет Фёрстер. Это она написала книгу, надергав фраз и афоризмов у Ницше, придав им совершенно иной смысл и отсебятину!
Но это долгая история, чтобы ее понять, надо немного узнать Ницше: как он жил, кто его окружал, что подвинуло его стать на путь философии, ведь изначально он философом быть вовсе не хотел.
— Ну так расскажи, — попросил Паоло, — интересно узнать, как ты пришел к Ницше, что открыл для себя в его философии.
— Я разделяю в его философии отнюдь не все, тем не менее, я проникся его взглядами. Все в мире не случайно. Мое знакомство с Ницше состоялось в далекие студенческие годы, когда его творчество в Советском Союзе было, прямо скажем, под запретом и за чтение его «Антихристианина...» меня чуть не выгнали из университета. Об этом упоминается в «Петухах». Но, как вы знаете, запрет только провоцирует наш интерес к вещам, которые нам недоступны.
— И которые, когда мы их получим, оказываются, в общем-то, и не ­нужны.
— Это не тот случай, — заметил Ольгерд Олегу. — О Ницше писали в советское время всякие гнусности, в том числе, что он идеолог фашизма, что Гитлер использовал его философию, чтобы оправдать то, что он потом натворил, поэтому однозначно он был запрещен и не допускался для чтения советским читателем. Слова «Ницше», «ницшеанство» стали нарицательными.
— Логично, зачем советскому человеку, который вооружен самой передовой, самой научной, самой правильной и непогрешимой марксистско-ленинской идеологией, эти философские, сплошь лженаучные измышления? А что касается Ницше, то, кроме того, что он воспел белокурую бестию, о нем ничего толком не знали, — снова не удержался Олег.
— А узнать очень хотелось. Говорили, что его «Заратуштра» должен стоять на одной полке с Шекспиром, Гете, Кантом, а его задвинули подальше в хранилища библиотек. К сожалению, стандартный подход к философам, к книгам вообще очень часто становится своего рода железным занавесом, отсекает нас от того, что мы можем принять, обогатив себя.
Но когда я, несмотря ни на что, прочитал «запретный плод», то к стыду своему осознал, что ничего не понял. Но это меня не остановило, и я с еще большим рвением начал штудировать его труды, пока не понял, в чем дело.
— И это тебя прекрасно характеризует, — бросил шуточку Олег, но Ольгерд, увлекшись, не обратил на это внимания.
— Дело в том, — продолжил он, — что мы привыкли с системному подходу в изучении материала и в первую очередь в его изложении. Я читаю лекции студентам и придерживаюсь именно такого подхода, впрочем, как и вся профессура. Мы видим эту системность у немецких классиков от Канта до Гегеля, например. А вот Ницше читать системно невозможно, у него отсутствует система как таковая.
— Ты хочешь сказать, что постичь Ницше — это постичь непостижимое?
— Что-то в этом роде. Первое, что бросается в глаза, когда читаешь его работы, — это афористичность, неимоверная краткость того, что он формулирует, и еще есть ощущение, что это не работа как таковая, а какие-то планы, наброски, какие-то напоминания самому себе — не забудь сказать то и это. Просто теряешься — не черновик ли перед тобой. До конца расшифровать то, что хотел сказать Ницше, едва ли кто-нибудь сможет. Причем записывал он свои мысли и афоризмы на чем попало, поскольку посещали они его в самые неожиданные минуты. Ницше вообще мыслил спонтанно, мимолетными озарениями, вспышками и очень боялся упустить эти вспышки. Мысль накатывала стремительно, и он быстро набрасывал ее неразборчивым почерком, потом с трудом разбирал написанное, прибегая к помощникам, потому что страдал слабым зрением. Потом уже эти обрывки собирались в книгу.
— Вот почему, когда все это читаешь, тебя ошарашивает эклектика стиля: на одной странице высказывание одного плана, а через две три страницы — совсем противоположного. Например, о Шопенгауэре — от полного восхищения — до полного неприятия его мыслей. То же с Вагнером и со многими другими. Невольно задумаешься — а все ли в порядке с мозгами у этого человека, тем более что в один прекрасный день он просто сошел с ума. Может, эта болезнь развивалась в нем постепенно, поэтому и мыслил нетрадиционно, экспрессивно.
— Ты права, Леночка. Для эклектики характерно игнорирование логических связей и обоснования положений, использование многозначных и неточных понятий и утверждений, ошибки в определениях и классификациях. Используя вырванные из контекста факты и формулировки, соединяя противоположные воззрения, эклектика, вместе с тем, создает видимость последовательности и строгости. Кто не приемлет эклектический стиль, пусть не читает Ницше, потому что у него это на каждом
шагу.  Очень сложно принять концепцию этого писателя, мыслителя, философа.
— Писателя? — переспросила Беатрис.
— Я не обмолвился, писателя. Обратите на это внимание. Многие философы отнюдь не были талантливыми писателями. Некоторых просто очень трудно читать, с трудом продираешься до их мыслей, построений, поскольку стиль изложения сухой, скучный. Над Кантом заснуть можно, если все время не тонизировать себя чашкой кофе или еще чем-то. Я не хочу сказать, что мысли его не интересны, — очень интересны, но написано скучнейшим образом. У Ницше совершенно другое: он талантливый писатель. Даже порой не понимая, что он хочет вам сообщить, или, во всяком случае, не настроившись на соответствующую волну, не улавливая ход его мыслей, тем не менее, ты чувствуешь магию его манеры повествования.
Стиль Ницше скорее антифилософский, антинаучный, это стиль сугубо эссеистический, это яркая публицистика, если хотите, это меткое перо! Вообще скажу, что его творчество очень сложно систематизировать. Это запутанный клубок из разных нитей, разных цветов, переплетенных друг с другом самым причудливым образом: тащишь за один конец, а тебе попадается ворох других нитей. Но некоторые идеи можно искусственно выделить для себя, вычленить для учебников и книг, чтобы преподнести в виде научного мировоззрения.
— И это самое перо принесло Ницше невероятную славу еще при жизни, что не часто бывает. Признание гения обычно приходит после смерти, — констатировал Олег.
— Да, причем слава народная. Как он сам неоднократно шутил: «Я переспал почти с каждой домохозяйкой в Германии».
— Что он имел в виду? — сразу оживилась Бет.
— Он имел в виду, что его книги можно было найти в каждом немецком доме. Ими увлекались домохозяйки в качестве легкого чтения на ночь. Это не сложные тексты Гегеля, например, или Канта. Книги Ницше — это полухудожественные произведения, на страницах которых время от времени, как бы невзначай, вспыхивают его рассуждения о том, что есть такое мир, что есть такое человек, что есть такое жизнь.
— А как же быть с тем, что он оказался сумасшедшим?
— К сожалению, он всю жизнь испытывал невероятно мучительные головные боли, от которых в конце концов сошел с ума, это правда. Мало того, Ницше как бы напророчил себе свою судьбу. Это уникальный случай, ведь большинство философов ведут свою жизнь, которая никак не совпадает с их философскими установками.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Лена.
— В «Заратуштре» Ницше говорит о трех превращениях духа: поначалу этот дух — верблюд, которого можно нагружать и он несет свой груз. Потом этот верблюд перерождается, превратившись во льва — свободное сильное животное, которое может быть господином ситуации, господином над другими живыми тварями, но завершается эта эволюция, по мысли Ницше, тем, что лев должен превратиться в ребенка, поскольку лев не способен к духовному созиданию, он сила и только. Духовность у Ницше ассоциируется с младенцем. Жизнь Ницше закончилась именно так.
— Да, точно... — сказал Олег. — Ницше как-то сказал, что ни один философ не оказал на него такого сильного влияния, как Достоевский.
— Причем тут Достоевский? — спросил Паоло.
— Очень даже причем. Именно под впечатлением Достоевского, которого Ницше читал, любил, считал близким себе философом, хотя мы привыкли видеть его больше писателем, с ним происходит картина точь в точь, как в романе «Преступление и наказание». Вот этот эпизод: Раскольникову снится сон, что кучер жестоко избивает лошадь, которая не может сдвинуть с места нагруженную телегу, бьет страшно — по голове, по глазам, и Раскольников выбегает, обнимает голову несчастного животного, целует его, пытаясь защитить. Так вот, у Ницше буквально повторяется эта картина, но только наяву, а не во сне: однажды в Турине он выходит на улицу и застает ту же картину — кучер избивает лошадь, она падает на колени, и Ницше бросается к ней, начинает обнимать, целовать... и сходит с ума, впадает в детство. То есть те самые три превращения, о которых говорил Ольгерд, произошли с Ницше: сначала нагруженный знаниями, нагруженный массой информации, массой прочитанных книг он превращается в философа, повелевает умами, как лев, в конце концов, порывает с университетской кафедрой, порывает вообще с официальным миром философии и уходит в себя, становится ребенком.
— Все именно так и произошло. После этого трагического случая он очутился в богадельне, откуда сестра забирает его домой, опекает, разные проходимцы пытаются вывести его из этого состояния. Как ни странно, именно этот момент стал переломным в его жизни. К нему начинает приходить известность, он становится популярным, но популярность эта сильно не соответствующая тем установкам, тем духовным исканиям, которые проповедовал в своей философии Ницше. И как раз в этот период на передний план выходит его сестра Элизабет Фёрстер и наносит непоправимый ущерб философии Ницше, фальсифицируя ее. Сам Ницше ­говорил о ней при жизни: «Она не перестает мучить и преследовать меня. Люди вроде моей сестры неизбежно оказываются непримиримыми противниками моего образа жизни и моей философии... Как можем мы быть родными, вот вопрос, над которым я часто размышлял».
Или вообще страшное высказывание: «Она — патологическая дура, антисемитская гусыня». «Она не имела хоть сколько-нибудь достаточного представления о том, что ее брат и чего он хочет».
— Он знал, что говорил, — продолжила Лена. — Отца Ницше потерял рано, тот умер в тридцать шесть лет. Мать и сестра были женщинами, умеющими, что называется, устраивать свою жизнь делягами и интриганками. Это делячество отталкивало Ницше — высокодуховного, высокоинтеллектуального человека, живущего в совершенно другом измерении. Известность Ницше сестра решила использовать в корыстных целях, взявшись опекать брата. Его принимает мир, и сестричка это очень здорово почувствовала. Еще при живом Фридрихе она прибирает к рукам весь его архив и разворачивает очень бурную деятельность, направленную на то, чтобы показать некую преемственность. Завладев архивом, Элизабет не спешила допускать туда людей, которые в этом действительно разбирались. Сама же начала ревизовать бумаги, убирая то, что ей не нравилось, подделывая адресатов писем, распоряжаясь корреспонденцией Ницше по своему усмотрению. Элизабет будет называть себя его последовательницей, превозносить собственную персону в лучах его славы.
Более того, Элизабет отлично уловила ситуацию Германии начала ХХ века, в которой набирала силу нацистская идеология с Гитлером на горизонте, а поскольку эта женщина тонко чувствовала корысть, откуда бы она ни происходила, то тут же превратила жизнь, философию, творческое наследие брата в предмет торговли. То есть она понимает, что надо сделать книгу вполне определенной идеологической ориентации. Элизабет начинает зазывать Гитлера в свой архив, более того, добивается его визита. Но беседа не клеится, она всячески изощряется, пытается завязать диалог и заканчивается все тем, что она дарит Гитлеру трость своего брата и после этого получает добро на создание по сути фальшивки, которая к Ницше не имеет никакого отношения. Вот как все было на самом деле.
— Значит, текст этой книги доводила до печатного станка сестра Ницше, женщина, прямо скажем, далекая от философии и не сильно талантливая, мыслящая категориями, которые действительно мог взять потом на вооружение фашизм, — уточнил Паоло.
— Да, Элизабет Фёрстер скомпоновала книгу так, что ее можно принять так, как ее и приняли. Можно взять любой текст и переделать таким образом, что мысль, в нем сформулированная, вывернется на изнанку. Именно это и произошло с Ницше. Эта книга состоит из надерганных цитат Фридриха, скомпилированных в угоду ситуации, которая складывалась в фашистской Германии, с целью угодить той идеологии, которая стала господствующей. Элизабет издаст, в конце концов, книгу «Воля к власти», совершенно не соответствующую мыслям и концепциям, которые высказывал сам Ницше.
Вступление и заключение тоже полностью написано рукой Фёрстер. Позже специалисты, которые серьезно изучили архив, поняли, что такой книги нет и быть не может в авторстве Ницше, что все заметки, использованные в тексте, относятся к разным работами.
Гитлер, конечно, не остался в долгу. Он создал музей Ницше, а когда Элизабет Фёрстер умерла, это были 30-е годы, ей устроили шикарные похороны со всеми почестями. К этому времени работа Ницше в ее переработке уже была издана, и каждый член фашистской партии мог сказать: да, у нас есть свой философ, Фридрих Ницше, и, так сказать, Адольф Гитлер, его продолжатель.
— Самое страшное то, что о Элизабет Фёрстер знает узкий круг людей, занимающихся Ницше, его философией, но рядовому читателю она не известна, не известно и то, что книга скомпонована другим человеком, человеком предвзятым и далеким от философии. Ведь автором «Воли к власти» на обложке значится Фридрих Ницше. Это подло вдвойне, — возмутился Паоло.
— Понятно, что основной текст в «Воле к власти» написан самим Ницше, — продолжил Ольгерд, — и отдельные мысли просто потрясающе интересны, но Леночка права, читая текст, надо в голове все время перекомпоновывать то, что изложено в этой книге, потому что с философией Ницше то, что здесь представлено, несколько расходится. Прочитав ее, человек, не знающий, какова предыстория написания книги, незнакомый с Ницше, воспримет ее совсем не в том ракурсе, в каком изначально она задумывалась, и, чего доброго, наденет каску со свастикой и поверит в то, что Ницше — идеолог фашизма, что Ницше человеконенавистник и творец белокурой бестии. А это совсем не то, на что претендовал философ.
Ведь на самом деле никаких расовых теорий Ницше не создавал. Он говорил о человеке вообще и если и делил человечество на какие-то категории, то только по общепринятым национальным признакам. Что касается сверхчеловека, то на ум сразу приходит супермен, и нас заносит в голливудские павильоны. Хотя человек, обладающий сверхвозможностями, — не изобретение Ницше. Загляните в сказки, фольклор, где у многих народов воспевались герои, богатыри, обладающие сверхсилой, сверхмужеством и т.д.
Более того, это словосочетание — «сверхчеловек» — Ницше берет не у кого-нибудь, а у Гете. В одном из своих писем он писал: «А вы представляете себе Фауста, который женился на своей Гретхен, обзавелся семьей, сидит у очага с детьми?»
— Да, правда, что-то не представляется, — произнес Паоло. — Фауст продал душу дьяволу, и от наградил его сверхчеловеческими возможностями.
— Вот это Ницше и перенимает у Гете! И когда Ницше говорит о сверхчеловеке, то имеет в виду не того супермена, которого создали голливудские творцы, и даже не совсем то, что мы читаем в сказках. Для него это человек, наделенный некими качествами, действительно из ряда вон выходящими, но не подаренными дьяволом или Господом Богом, а теми, которые человек сам должен обрести. Он должен стать этим новым сверхчеловеком. У Ницше это проходит через все его творчество, когда он начинает рассуждать о переоценке ценностей, когда нападает на христианство, когда нападает на мораль, когда рассуждает о добре и зле, обо всем, — он все время подводит нас к тому, что такого человека, о котором он грезит, в реальной жизни пока нет. Он говорит, что этот человек появится через сто, а то и двести лет. Сверхчеловек, по Ницше, — это то, каким человек должен стать, это качества, которые вырабатываются не сами по себе, а трудом, усилием, интеллектом, душой, но для этого надо отречься от чего-то. Ницше в письме другу писал: «...меня на самом деле больше бы устраивало, быть славным базельским профессором, нежели Богом. Но я не осмелился зайти в своем личном эгоизме так далеко, чтобы ради него поступиться сотворением мира». Как видите, Ницше замахивается на построение нового мира, некой параллельной Вселенной. Для нового человека, сверхчеловека, должен быть и мир другим.
Это и потянуло меня к Ницше, ведь если этот мир для художника не приемлем, он создает свой мир.
— Браво, Ольгерд! — захлопала в ладоши Беатрис. — Ты, как всегда, не можешь без пафоса.
— Извини, Бет, вырвалось. Но мне необходимо выговориться, раз уж мы затронули Ницше. С вашего позволения я продолжу.
Судьба Ницше тем более уникальна, что свою жизнь, свое творчество он, как я уже говорил, никоим образом не связывал с философией, но его всегда влекло в сторону неизведанного, непознанного. Он родился в семье богобоязненной, получил достаточно хорошее по тем временам образование и воспитание. Мать прекрасно музицировала и привила сыну музыкальный вкус. К слову сказать, страсть к музыке не покинет его на протяжении всей жизни, он неплохо играл на музыкальных инструментах и даже сочинял. А начинал Ницше как обычный студент: учился в университетах Бонна и Лейпцига, где углубился в греческую и латинскую классику, и философом себя не видел, но в филологию вошел, громко ­заявив о себе. На третьем курсе, будучи участником литературного кружка, он напишет доклад под витиеватым названием «Последняя редакция элегий Феогнида», в котором сделал анализ творчества известного античного писателя. Работа ради шутки, ради смеха была отдана на прочтение ведущему в то время немецкому филологу Ричлю, который, к удивлению Ницше, оценит ее как очень профессиональную работу. Ричль скажет, что у Ницше будущее великого филолога, хотя сам Ницше не сильно увлекался филологией. Он бросался в разные отрасли науки, одно время даже занимался химией и другими естественными науками. Тем не менее, Ницше станет уникальным случаем в истории немецкого образования — без докторской, без кандидатской диссертации, ему будет предложена должность профессора Базельского университета. Ричль сильно ходатайствовал за него, говоря, что это несомненно талант, который требует профессиональной огранки. В 24 года Ницше становится самым молодым профессором филологии. Он имеет успех, получает какое-то признание, но все оказалось не так просто.
Ницше вообще очень трудный для понимания философ, который отрицал практически все философские завоевания до него. Он заявил, что вся философия, начиная с Платона, пошла не по тому пути, по которому должна была идти. Для Ницше последним настоящим философом был ­Гераклит, а что касается Сократа с Платоном, то их Ницше активно не воспринимал. Ругал и Аристотеля, на котором выросла вся философия.
— Кого же он признавал из философов, или таких не было? — съязвила Беатрис.
— Почему, были такие. Своим учителем он называл Шопенгауэра, знакомство с которым произошло совершенно случайно.
— Я читал об этом, — Паоло с готовностью принялся рассказывать историю знакомства Ницше с Шопенгауэром. — В лавке старых книг на окраине Лейпцига Фридрих однажды обнаружил книгу «Мир как воля и представление». Автором оказался немецкий философ Артур Шопенгауэр. Он прочитал книгу залпом, она произвела на него сильное впечатление и повлияла на дальнейшее творчество. Шопенгауэр стал его духовным учителем.
— Да, в самом начале Шопенгауэр станет для Ницше толчком со своим термином «воля к жизни». Но Ницше сформирует другое, то самое ключевое понятие — «воля к власти», что приведет его к развитию собственной, ницшеанской философии.
Понятное дело, он не останется с Шопенгауэром навсегда, через какое-то время он будет его критиковать и даже высмеивать в том, что тот хотел с точки зрения нерационального понять иррациональные механизмы, управляющие человеком. В его понимании философия, о которой есть смысл говорить как о философии, кончается сакралом, потому что сакрал, как он считает, начинает вводить логику, какие-то диалектические мо­менты.
— И что он предложил взамен?
— Ницше сумел подогреть к себе интерес своими смелыми заявлениями, и его приглашают на профессорскую должность в Базельский университет с тем, чтобы он предложил что-то свое. И тут оказывается, что лектор он плохой. Попав в университетскую среду, он оказался в рамках, которые он и хочет нарушить, но не может. Студенты ни морально, ни интеллектуально, ни духовно слушать то, что он им предлагает, не готовы.
— Но почему?
— Потому что принять его философию сложно. Ницше — мыслитель спонтанный, он может спонтанно задаться идеей, которая сразу вырывается наружу, без всяких предисловий и предпосылок. Его труды — это скопище афоризмов, записанных на каких-то листочках, промокашках, это беспорядочно набросанные отрывки мыслей, очень лаконичных, понятных только Ницше. Такая манера мышления никак не подходила к системному изложению позиций. Лекция должна быть логично выстроена, в ней должно одно вытекать из другого, а он не умел стройно преподнести свои идеи.
В конечном результате число его студентов убывает, Ницше теряет интерес к преподавательской работе и хочет бросить университет. Кризис разрешила франко-прусская война, которая началась в 1870 году, и Ницше просится добровольцем на фронт. Нейтральная Швейцария разрешила ему работать санитаром, и он очень самоотверженно трудится. Ницше прошел через всю боль, всю грязь взаимоотношений, начертанных на поле битвы, но через некоторое время заболевает дифтерией, причем в такой тяжелой форме, что доктора не надеются на его выздоровление. Тем не менее, он выжил. Через полтора месяца возвращается домой, возобновляет работу в университете, но головные боли, сопровождавшие его всю жизнь, усиливаются в связи с непомерной нагрузкой, и, на удивление своих коллег-филологов, он порывает с этой областью, говоря, что ему душно в филологии, он не может заняться творчеством, заняться тем, чего бы так сильно хотел — сочинительством. Его наставник Ричль напишет, что Ницше — потрясающий человек: с одной стороны он демонстрирует ум отточенный, профессиональный, ум настоящего ученого, с другой — он постоянно показывает карнавально-религиозную мистериальную оргию, то есть наблюдается момент карнавальности в его мышлении, когда он нарочито бросает эпатирующие фразы, ведет себя несоответствующе своему положению. И Ричль скажет, что да, Ницше для него невероятно высок, он это понимает. Понимает, что не может приблизиться к его уровню, что он скорей всего раздражает Ницше своей медленной ползучестью ­червя. В тридцать пять лет Ницше уйдет в отставку, будет жить на скромную пенсию и писать, продемонстрировав невероятные талант и трудоспособность. Уже через три года о Ницше-философе заговорит вся Германия.
— Чем же он так подкупил старушку Германию, которая славилась блестящей философской школой, вернее, чем сумел удивить?— спросила ­Беатрис.
— Тем, что его идеи были новы, оригинальны, необычны, его взгляды невозможно было не замечать, его работы не могли не будоражить устоявшееся болото философской мысли. Ницше выявляет кризис европейской культуры, падение человека и низменность его ценностей. Он опровергает, пересматривает и подчас уничтожает традиционные ценности европейской культуры. Ницше призывает преодолеть мораль, любовь, преодолеть самого человека ради сверхчеловека.
Именно в «Антихристианине...» Ницше призывает человечество провести тотальную переоценку старых ценностей, прежде всего ценностей христианской культуры. Христианская культура и мораль, христианская религия и сами христиане стали, что называется, костью в горле у Ницше.
— Что не нравится Ницше в христианстве?
— Ему не нравится очень многое, ему не нравится все, — ответил Ольгерд Беатрис. — Ницше говорит, что если мы можем поставить перед собой вопрос, может ли существовать равенство между людьми, то мы с неизбежностью сами себе ответим отрицательно, то есть равенства, согласно Ницше, нет и быть не может. Изначально кто-то может, знает, умеет больше, кто-то меньше и т.д. Можно проводить градацию в обе стороны до бесконечности. То есть идеи всеобщего равенства, пропагандируемые христианством, быть не может. По Ницше, выделяется два класса людей по своей сути, по своей основе: люди с сильной воли к власти — ключевая проблема, которую Ницше ставит на страницах многих работ, и люди со слабой волей к власти, которых намного больше, чем первых. Ницше скажет, что христианство воспевает и возводит на пьедестал именно ценности людей со слабой волей к власти, людей, которые не являются борцами, идеологами, катализаторами прогресса. Одна из самых главных заповедей, которая подвергается Ницше беспощадной критике, звучит так: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Эта фраза никак не устраивает философа. Он спрашивает, с какой стати я должен любить своего ближнего, ближнего, который, может быть, дурно себя ведет, от которого, может быть, плохо пахнет, который ленив, который может быть неразумен, который сам не понимает, что он делает, который сам разрушает свою жизнь? Почему я, спрашивает Ницше, должен любить этого ближнего? И он лоббирует одну идею: уж если я и должен, могу и хочу любить кого-то вообще в этом мире, то только дальнего своего. Почему? Потому что чем меньше знаю я о человеке, чем дальше он находится от меня, тем меньше вероятность разочароваться в нем. То есть я могу себе создать некий образ, некий идеал, который буду поддерживать, который буду любить, которым буду восхищаться, но чем ближе я буду знакомиться со своим идеалом, тем скорей у меня наступит разочарование, потому что невозможно восхищаться тем, кто ежедневно находится с тобой бок о бок, кто делит с тобой быт.
Еще одна идея, которая не воспринимается Ницше никоим образом, — это христианское милосердие. Так называемое милосердие к больным, нищим, убогим и слабым есть ничто иное, как лицемерная маска, которую надевает христианство, чтобы защищать те самые нежизнеспособные элементы, которые погибнут, конечно, если от них отказаться, тем самым показывая, что они не конкурентоспособны, не могут выживать и бороться за свое существование в этом мире.
Принцип, который выдвигает для себя Ницше, звучит так: страдая, ты сам слабеешь, то есть ты тратишь свои ресурсы, свои нервы, силы, время на совершенно бесполезное занятие. Ты делаешь то, что превращает тебя в такого же, как эти нищие и обездоленные, ты становишься одним из них. Ты должен понимать, что если хочешь быть сильной развитой личностью, то должен отказаться от такого рода поведения. Более того, поддерживая больных и умирающих, ты поддерживаешь то, что самой природой обречено на истребление, на исчезновение. Таким образом Ницше, хочет он того или нет, поднимает одну из самых сложных проблем современной действительности, современной нравственности, современной этики: как относиться к тем, кто не может сам себя в этой жизни реализовывать и обеспечивать?
— Но здесь очень все сложно, — прервала его Лена. — Взять хотя бы пример Стивена Хокинга, одного из ярчайших физиков современности. Его знаменитая краткая культовая история времени действительно поколебала до этого устоявшуюся теорию Эйнштейна, но физически он беспомощен, он парализован полностью. Как быть, с точки зрения Ницше, с этим человеком, ведь его интеллектуальное наследие невероятно велико, без него трудно представить себе современную физику? И таких примеров можно привести массу! Но если даже речь идет не о знаменитом человеке, а просто близком и любимом, как быть в этой ситуации? Боюсь, мы не готовы быть такими же категоричными, по крайней мере, пока.
— У Ницше много таких вопросов, которые заставляют нас задуматься о том, что есть я, что я понимаю в этом мире. И когда Ницше рассуждает о всех этих вещах, он невольно, в логике своего мышления, приходит к тому, что, в конце концов, вся западная европейская культура будет ослаблена именно из-за своей доброты, думая, что помощь слабым есть хорошо. Но, по словам Ницше, слабые и обездоленные подобны пиявкам — присосутся к западноевропейской культуре и будут пользоваться ею совершенно без зазрения совести.
Многие идеи Ницше безусловно парадоксальны, многие из них нам сложно принять. Но вот то, что христианство для Ницше является символом лицемерия и ханжества, — это факт. Одна из известнейших фраз Ницше, которую он будет проговаривать на страницах своих работ, звучит так: «Бог умер. Это мы убили его», имея в виду, конечно же, Христа. Здесь Ницше хочет нам показать следующую идею, что Бог, которому мы поклоняемся, во-первых — мертвый бог, то есть это бог, которого убили свои же соплеменники, поспособствовав тому, чтобы его распяли, всячески унижая этого богочеловека. Но с другой стороны, говорит Ницше, Бог умер второй раз в наших сердцах. Когда мы говорим о церкви, мы давно потеряли Бога в своем сердце, мы заменили Бога ритуалом, мы заменили его культом, мы заменили его внешним проявлением благочестия и наши отношения с Богом давным-давно переросли из области духовного, искреннего, живого, сердечного общения в область экономическую, в область, где господствуют правила сделок, где господствуют законы экономики по принципу «ты мне — я тебе». Мы проявляем внешнее благочестие, внешнее милосердие, говорит Ницше, но делаем это, во-первых, потому, что надеемся, что нам это зачтется, а во-вторых, хотим показать себя хорошими христианами в глазах других людей. И Ницше говорит, что это бессмыслица, потому что, если Бог на самом деле есть, то он есть в твоем сердце, тебе не нужно показывать его никому.
— К слову сказать, — дополнила Лена, — Ницше был сам по себе религиозным человеком, верующим, вот такой вот интересный парадокс. Но он заметил проблемы, связанные с католическим миром, и не принял этот мир, пропитанный, как он говорил, лицемерием.
— Ключевая идея Ницше, то, что он пытается нам показать в своих работах, — это проблема человека, понимаемая им иначе, чем ее понимали Кант, Гегель, Шопенгауэр и др. Одно из ключевых высказываний Ницше звучит так: человек — это канат, натянутый между зверем и сверхчеловеком. Труден путь, всегда можно идти, поскользнуться и упасть в пропасть. И чем больше мы пытаемся думать о себе, чем больше мы пытаемся постоянно саморазвиваться и самосовершенствоваться, тем больше мы приближаемся к идее сверхчеловека. Чем меньше я думаю, чем больше я подвластен сиюминутным желаниям и устремлениям, тем больше я скатываюсь в сторону животного, тем меньше срабатывает сознательный, рациональный момент. И Ницше скажет, что по-настоящему сильным, в конце концов, может считаться только тот человек, который способен произвести полную и тотальную переоценку абсолютно всех ценностей прежней христианской культуры. Есть такое выражение — встать по ту сторону добра и зла, то есть оказаться вдалеке от всех общепризнанных норм морали и нравственности. Те понятия, которые мы наделяем некоторыми смыслами, например, добро, или зло, на самом деле давно потеряли свое содержательное значение и часто обозначают совершенно иное.
— Между прочим, — нарушил обет молчания Анахарсис, — это созвучно идеям Конфуция о том, что есть такое милосердие, гуманность, которая совсем не равна христианскому милосердию. Конфуций говорил: «Если к тебе дождливой ночью постучится человек и будет рассказывать тебе, что у него нет дома, потому что его обманули и обокрали, ты не должен пускать его к себе по одной простой причине: ты должен понять, что тот человек, который лишился своего имущества, не может претендовать на твою помощь, потому что он либо ленив, либо глуп, либо вообще не понимает, что с ним происходит, и помогать такому человеку — есть уже твоя глупость, то есть ты разделяешь и взгляды, и жизнь этого человека».
— Ключевая проблема Ницше, которую он разбирает на примере, что есть такое человек, каким образом он взаимодействует с этим миром, каким образом пытается его понять, есть проблема сознательного и подсознательного элемента. На самом деле все содержание нашего сознания, которым мы так гордимся, определяется некими глубинными жизненными устремлениями, некими неосознанными механизмами. Что это за механизмы такие? Ницше вводит в свой категориальный философский оборот термин, который будет впоследствии характеризовать его не с очень хорошей стороны. Этот термин послужит потом для того же самого фашизма основание видеть в работах Ницше теоретическую подпорку для себя. Этот термин — «воля к власти»: «Жизнь есть воля к власти, которая является основой мировой эволюции и фактом... не допускающим никаких объяснений», — писал Ницше.
Суть концепции «воли к власти» вытекает из критического требования философа к «переоценке всех ценностей» и начинает с осмысления «ложных» ценностей современного ему мира.
Воля к власти — это слепое, бессознательное, во многом инстинктивное движение, мощнейший импульс, который управляет этим миром. Ницше разделит волю на четыре вида: первый вид — воля к жизни. Конечно, это поклон в сторону Шопенгауэра, который говорил, что у каждого человека есть инстинкт самосохранения, от которого невозможно отказаться. Но, кроме этого, у каждого человека есть воля внутренняя, это второй вид, наличие внутреннего стержня, когда я знаю точно, чего я хочу, когда меня невозможно переубедить, когда мне нельзя навязать чужое мнение, с которым я не согласен. Третий вид — бессознательная воля: все страсти, аффекты, неосознаваемые влечения, которыми человек не всегда может управлять. И, наконец, четвертая, главная воля, по Ницше, — это воля к власти. Она с рождения присутствует в каждом в той или иной степени и характеризуется не только стремлением подчиниться чужой власти, но и стремлением подчинить себе другого. Это не то, что у нас есть, а то, чем мы есть на самом деле. И даже счастье — это не та цель, за которую люди борются, а это сама борьба за власть и воля к власти. Осознание в себе этого элемента воли к власти уже есть для человека счастье.
— Что такое счастье для человека — это стабильность, отсутствие проблем, а не воля к власти, мне кажется.
— Вот тут ты ошибаешься, Уицрик. Стабильность, отсутствие динамики, движения приводит к остановке в развитии и оглуплению. Процесс постижения должен быть бесконечным, иначе остановка, смерть. По этому поводу писал Юнг: «Проблемы жизни никогда полностью не решаются, если все же создается впечатление, что они решены, — это верный признак того, что что-то упущено, похоже, что цепь проблем состоит не в ее решении, а в нашей непрестанной работе над ней. Только это останавливает нас от оглупления и от остановки в развитии».
— Убедил. Ключевым произведением Ницше считается «Так говорил Заратуштра», если я не ошибаюсь.
— Действительно, это произведение впитало все, что было переосмыслено, передумано Ницше, написано, как он сам говорил, в четыре приема, с припиской: «Книга для всех и ни для кого». Произведение очень сложное, очень странное, чтобы его понять, нужно понимать Ницше.
Я уже говорил, что с детства он мечтал быть музыкантом, у него был замечательный слух. Именно это обстоятельство на определенном этапе жизненного пути свело его с Рихардом Вагнером. Это был 1868 год, Вагнер в это время уже был известным композитором и намного старше Ницше. У них завязалась дружба. Вагнер для Ницше тоже был бунтарем, тоже не шел традиционными путями, выводил на сцену мифологических героев — сильных и мистических. Ницше мечтал, что Вагнер напишет оперу, которая станет олицетворением его философии. Но это содружество окажется не очень долговечным. Одна из причин кроется в том, что Вагнер впоследствии отходит от своих изначальных идей, а потом станет ярким антисемитом. Он склоняется к арийским расовым идеалам еще задолго до Гитлера. Ницше начинает замечать, что его обращение к мифологии, с одной стороны, разрыв с официальной религией, которую Ницше тоже отвергает, с другой, Вагнер трансформирует совершенно иначе, а именно как воспевание арийской расы через мифологию, особую идеологию. Арийцы должны затмить Христа. Арийская раса должна подняться на первый план, а христианство и другие религии приведены к отрицанию. Античеловечные взгляды, оголтелый антисемитизм Вагнера вызывает у Ницше бурю негодования. Сам Ницше антисемитом никогда не был, он вырос в семье протестантского пастыря. Для него человек — это космическое понятие, не разделенное по цвету кожи и национальности. К тому же Ницше не принимал людей, корыстных и жаждущих славы, сам жил бедно, издавал произведения за свои деньги очень малыми тиражами, даже дома своего не имел. Он был искренним, чистым, не умел подстраиваться и всегда говорил то, что думал. Все это разводит его с Вагнером окончательно и бесповоротно.
Но влияние музыки на творчество Ницше осталось на всю жизнь. Воспринимать Заратуштру исключительно как литературный текст недостаточно, его надо воспринимать как текст музыкальный. Ницше выдвигает концепцию, идею которую назовет стилем. Его стиль написания самодостаточный, когда слова сами вытягивают мысли, которые автора еще не посетили. Эти слова, конструкции опережают мысль, автор не поспевает за ними. Так вырастает «Заратуштра». Если мы с вами не услышим, не почувствуем этот стиль, а понять и постичь его можно только через музыку, только уловив эти музыкальные тона, обертоны, мы начнем идти вслед за Ницше по тексту. А у нас отсутствует опыт восприятия подобных текстов. Если мы не подключим эту нашу способность, музыкальный слух, на который Ницше очень рассчитывает, мы ничего не поймем, потому что это производит впечатление Евангелия, где действует вместо Христа Заратуштра, он же Зороастр — божество, позаимствованное у древних персов. Это моноатеистический бог, параллель с Иисусом можно провести запросто, и это обескураживает. Ницше пишет Евангелие безбожника, поскольку на страницах этого Евангелия вы найдете строки: «Бог умер, нам надо научиться жить без бога». А кто же его должен заменить — Заратуштра?
— Он не просто безбожник, а воинствующий безбожник, — кинул ­реплику Паоло.
— Когда делается такое эпохальное заявление, хочется сделать паузу, чтобы подумать в тишине и осмыслить сказанное, — Леночка села у камина и уставилась на пламя.
— Что же, — подхватил Олег, — неплохо бы сделать паузу, послушать Вагнера и подумать о том, что говорил Заратуштра.
Но Ольгерда было не остановить. Собравшись с мыслями, он продолжил:
— Еще одна концепция, высказанная Ницше в книге «Так говорил ­Заратуштра», это учение о «сверхчеловеке».
Кто такой сверхчеловек? Рассуждая логически, это человек обладающий силой воли. Это так называемый господин, это хозяин не только ­своей судьбы, но и судеб и жизней других людей. Это носитель совершенно новых ценностей, норм морали. Он должен быть лишен ­общепринятых норм, милосердия в известном смысле, в христианском, у него должен быть свой путь, своя программа развития, свой взгляд на этот мир.
Ницшеанский образ «сверхчеловека» воплощает его критику морали — мораль играет разлагающую роль, предполагая послушание, терпение, совестливость: все это размягчает, расслабляет волю человека. «Большинство таких добродетелей, как, например, прилежание, послушание, целомудрие, уважение к авторитету и власти, справедливость — обыкновенно бывают вредны для их обладателей, особенно когда они бывают настоящими, полными добродетелями, а не маленькими „влеченьицами“ к добродетели». «Духовное просвещение — продолжает Ницше — вернейшее средство сделать людей неустойчивыми, слабыми волей, ищущими сообщества и поддержки, короче, развить в человеке стадное животное».
Но здесь есть один нюанс: сверхчеловек только тогда может назваться таким высоким словом, когда он избавится от самого фундаментального механизма, от глубочайших оков, в которых находится все христианское человечество, механизма, который помогает управлять, манипулировать другими людьми. Этот механизм — совесть. Вот как раз совесть есть тот невидимый господин, который управляет внутренней жизнью каждого человека. Действительно, у совести нет срока давности, мы можем мучиться угрызениями совести всю жизнь и даже сойти с ума от этих угрызений, покончить жизнь самоубийством. Но если мы будем готовы к тому, что наши действия могут показаться кому-то неправильными, нелепыми, ненужными, совершенно аморальными в чем-то и даже отклоняющимися от нормы, если мы не будем раскаиваться в своих поступках, и совесть утратит над нами свою власть, то мы можем мнить себя сверхлюдьми.
Вот он, тот неприглядный момент, когда Ницше принять сложно, а порой и невозможно.
Но с другой стороны, Ницше в «Заратуштре» скажет, что основные черты, характеризующие сверхчеловека, это: духовное творчество, это полная концентрация воли к власти, то есть полный контроль над собой, концентрация цели, сверхиндивидуализм, неприятие массы, неприятие толпы в любом смысле.
— Здесь есть рациональное зерно, — промолвил Олег. — Многие философы ХХ века занимались этим вопросом. Тот же Канетти, например, в книге «Масса и власть» выдвинул идею о том, что современный человек  — это массовый человек, который сам не знает, что он хочет, который понимает, что нужно быть, как все. Или взять работу Карла Ясперса
«Духовная ситуация времени», в которой говорится, что современный человек  — это просто винтик в огромной машине под названием государство, где нивелируется личность, где она стирается до нуля, исчезает совершенно. В этом плане я согласен с Ницше, когда он говорит: чтобы быть сверхчеловеком, нужно обладать яркой индивидуальностью, нужно отличаться от других людей тем, что у тебя есть внутренний мир, внутренняя жизнь, порой не совпадающая с общепринятыми нормами поведения. Кроме того, для сверхчеловека Ницше характерны такие идеи, как личное самосовершенствование и оптимистичная жизнеутверждающая позиция. В принципе, если абстрагироваться от того налета, который образовался на творчестве Ницше за столетие, то идеи, которые он предлагает, могут быть восприняты как некий идеал человека. Ницше об этом и пишет, что этого человека еще нет, его еще нужно вырастить; когда он появится, он не знает, но современное ему человечество еще не готово принять совершенно другой тип личности, другой тип сущности человеческой.
Сверхчеловек противопоставляет себя «добрым людям», «добрым христианам». Добрые люди — это бездумные, а значит, бессмысленно верующие, не понимающие значения и сути того, что происходит; кто не обладает способностью к творчеству, у кого нет таких возможностей и кто всегда лжет, обманывает, лицемерит — вот это христианин, скажет Ницше, со своими знаменитыми крестовыми походами, когда во имя веры, во имя любви, во имя милосердия, во время абсолютной толерантности будут убиты сотни тысяч людей. Опять же ради какой-то абстрактной идеи.
— Ницше в этом плане прав. Он скажет, что сверхчеловек — это высший биологический тип, который точно так же соотносится с современным человеком, как современный человек соотносится с обезьяной. Здесь он перекликается с Достоевским, герой которого пытается «выйти из толпы», рвется стать сильным. Сверхчеловек — это человек с маниакальной волей к власти. Как только человек утрачивает волю к власти, он деградирует.
И вот тут хочу подчеркнуть: Ницше говорит, что господство сверхчеловека может быть только в сфере духовной, не в сфере экономики, политики или права, а как господство духа. По одной этой фразе понятно, что считать Ницше апологетом фашизма по меньшей мере некорректно, потому что Ницше понимает, что политика — довольно грязная область деятельности, там вращаются большие деньги. То же касается экономики и права. А вот дух, духовность — это то место, где должен прилагать свои усилия сверхчеловек. При этом Ницше скажет: да, величие души — удел очень немногих людей, но именно эти люди, обладающие величием души, и отличаются от всех других людей своей уникальностью, своей индивидуальностью, дают смысл самому существованию человека, который вырывается из серой, безликой массы и превращается в ярчайшую личность. Эти «необыкновенные личности» имеют право господствовать над окружающими, пренебрегая любыми моральными запретами. Кто крепок и силен умом и духом — тот и властелин. Судьба же огромного большинства — терпение и послушание, ибо люди по природе своей неравноценны.
Еще одна идея Ницше — разделение морали на два вида, на два класса — это мораль рабов и мораль господ. Вот как раз мораль господ, говорит Ницше, это высокая степень самоуважения. Если мы сами себя уважаем, если понимаем, что мы люди, что мы созидаем, постоянно самосовершенствуемся, тогда можем сказать, что да, я — аристократ духа. Это такое интересное состояние души, ради которого можно пожертвовать и богатством, и даже самой жизнью. Это ощущение того, что ты — человек с большой буквы, что ты есть личность. А мораль рабов, скажет Ницше, — это мораль полезности, малодушия, мелочности, покорно переносящего унижение от вышестоящего начальства ради своей карьеры, ради своей выгоды.
Ницше считает, что человечество как род не прогрессирует. Напротив, оно деградирует. Само общество, культура человечества находятся в состоянии упадка. Человечество испорчено, род человеческий теряет свои инстинкты, перестает сохранять и совершенствовать себя. Он выбирает, предпочитает то, что ему вредно. Ницше утверждает, что человечество самым пагубным образом пока распоряжается своим существованием. Он считает, что уже случившиеся и грядущие катастрофы — это расплата за тысячелетия, когда европейское человечество отдало себя во власть христианских религии и морали: «Близится время, когда нам придется расплатиться за то, что целых два тысячелетия мы были христианами: мы потеряли устойчивость, которая давала нам возможность жить».
Уицрик решила подвести итог всего изложенного, ведь читателю пора двигаться дальше.
— Пытаться охватить все наследие Ницше — это все равно, что пытаться охватить необъятное. Но ценность идей Ницше состоит главным образом в том, что он исследовал те истоки кризиса, которые приобрели резонанс в XX веке, предвосхитил тематику философской полемики нового времени. Сам философ часто признавал, что «он пришел слишком рано», возможно, это придавало его работам долю трагизма. Его философия не стала истоком течения, но сильно повлияла на мировоззрение многих деятелей культуры и искусства.
Мы попытались затронуть вопрос: как надо читать Ницше, когда вообще нужно прибегать к философии? Рано или поздно мы прибегаем к ней, когда начинаем задаваться вопросами, на которые не просто ответить: зачем рождается человек, зачем он живем, почему умирает и как с этим жить.
Шопенгауэр договорился до того, что жизнь — это что-то такое, чему бы лучше и не быть. Фрейд говорит, что мы эту мысль загоняем вглубь, на периферию сознания. Но рано или поздно эти мысли прорываются наружу, потому что подсознание не контролируется сознанием, — так мы, сознательно или нет, приходим к философии. Мы, люди, понимаем, что ответов на эти философские вопросы нет, хотя в глубине души надеемся их найти и, в конце концов, хватаемся за какую-нибудь философскую систему, открываем для себя мысли других людей, которые также задумываются над этими вопросами. По Бертрану Расселу, философия занимает промежуточное положение между религией и научным миропостижением, потому что не считает философию наукой (только марксистскую философию считали единственно научной). Это, как он говорит, ничейное поле между религией и наукой. А раз поле ничейное, территория не захвачена, то кто-то должен ее захватить. Философы и захватили, за нами же выбор — к какому из философских мировоззрений прийти, а какое отвергнуть.
В любом случае это лишь толчок к размышлению о жизни, о смысле, о себе и об окружающем нас мире.
— У Стругацких я встретил интересную фразу: «Жизнь есть болезнь материи, а разум есть болезнь жизни». Может, оно действительно так, может, действительно наш разум, которым мы так хвалимся и которым так гордимся, — это болезнь? — спросил Олег.
— На самом деле разум — это та палочка-выручалочка, которая выделила нас из животного мира, ведь всеми другими качествами и инстинктами мы уступаем животным. Инстинкт вместе с интеллектом помогают нам выжить, хотя очень часто инстинкт идет в противоречие с интеллектом, который говорит: зачем жить? Человек может осмыслить окружающий мир, и эти мысли идут часто в разрез с инстинктами, которые в нем просыпаются.
Почему же мы, поднявшись над животным миром, этот инстинкт сохранили? Благодаря этим двум противоположным началам высекается культура. Как раз из столкновения этих противоположностей, которые трудно понять, и проистекает ницшеанская эклектика, рассыпанная по  произведениям немецкого философа.
Что есть мысль человеческая? По Тютчеву: «Мысль изреченная есть ложь». Когда мы озвучиваем мысль, то обедняем ее смысл. Но Альберт Камю говорил: «Ложь изреченная приводит к правде».
— И напоследок: читайте наш роман, думайте, изрекайте мысль, ищите правду для себя и постигайте Ницше. Он стоит того, чтобы к нему прислушаться.