Из истории противодействия католицизму в России

        Проблема межконфессиональных отношений между двумя основными Церквями христианского мира – Римской Католической и Русской Православной – всегда стояли достаточно остро, что существенно препятствовало процессам межцерковного общения и затрудняло возможность успешного достижения главной цели экуменического движения. Различные политические и культурные группы русского общества на всем протяжении дореволюционного периода истории России постоянно и многократно обращались к рассмотрению и обсуждению этой проблемы, стремясь совместными силами выработать действенные средства к ее взаимоприемлемому разрешению или, по крайней мере, суметь найти перспективные пути в продвижении к желаемым результатам. Наиболее заинтересованными в этом были представители славянофильских кругов [1–4]. Но, к великому сожалению, зачастую сугубо внешние, конъюнктурные и преходящие политические факторы властно вмешивались в процесс выработки диалога двух Церквей, сильно деформируя взаимоотношения, искажая их глубинный смысл, заменяя его поверхностной ситуативной конфронтацией.

        Одним из таких проблемных узлов с ярко выраженным внешнеполитическим составляющим компонентом оказалось длительное, охватившее несколько столетий, напряженное и драматичное русско-польское противостояние и противоборство [5–6]. Польша, классическая католическая страна, оплот западного типа цивилизации на славянских землях, всегда традиционно осознавалась значительной частью русского общества в качестве антипода православной России, выступая в роли заклятого исторического врага, непримиримого противника и соперника в борьбе за влияние на славянское население пограничных спорных территорий. В таком политически ангажированном контексте дополнительно происходило тесное переплетение геополитических факторов с этно-конфессиональными. И далеко не всегда русским общественным и государственным деятелям удавалось строго отделять и разграничивать одно от другого.

        Именно так и произошло в случае с ведущим представителем среднего поколения славянофильства Ю. Ф. Самариным [7–10]. В его философско-публицистических статьях, написанных в годы польского восстания 1863–1864 годов, последовательное и принципиальное обличение и разоблачение идей полонизма и идеалов католицизма неразрывно связаны друг с другом, образуя внутренне целостное единство, причем главный и наиболее сильный полемический удар наносится все-таки по католицизму (латинству, в терминологии Самарина), тогда как полонизм интерпретируется всего лишь в качестве добровольного клеврета и злонамеренного агента ватиканских интриг. Повстанец-поляк для Самарина – прежде всего католик, духовный враг православия, и уж только потом националист, политический ненавистник России. В сущности говоря, ярая русофобия польской шляхты обусловливалась, в глазах Самарина, как и многих других русских патриотически настроенных публицистов того времени, главным образом экзальтированной католической основой польского национального движения.   

        Неслучайно поэтому в статье «Как относится к нам Римская церковь?» Самарин резко и решительно отмежевался от всякой попытки найти общий язык с Ватиканом и инспирированной им шляхтой бывшей Речи Посполитой. Не забывая исторического драматизма русско-польских отношений в прошлом, Самарин все-таки ставит смысловой акцент не на политическом, а на религиозном аспекте проблемы. По его словам, «латинства мы чуждаемся всеми нашими помыслами и чувствами совсем не потому, что поляки когда-то осаждали Псков и взяли Москву, а потому, что дух латинства противен нашей вере, нашим убеждениям и всему строю нашей духовной жизни...» [11, с. 363].

        Аналогичный взгляд на внутреннюю сущность католицизма Самарин развивал и в статье «Современный объем польского вопроса», определяя полонизм «как просветительное начало, как представительство и вооруженная пропаганда латинства в среде славянского мира» [11, с. 335]. Согласно оценке Самарина: «Ни одно из племен славянских не отдавало себя на службу латинству так беззаветно, как польское» [11, с. 342]. Глубокое духовное сочувствие славянскому миру, мысленное единение с ним, присущее всем славянофилам, заставляло Самарина особенно негативно реагировать на пагубные, по его мнению, последствия искажающего и затемняющего изначальную славянскую стихию влияния католицизма на свежий и наделенный богатыми задатками народ, призванный к свободной исторической жизни, но чья миссия в семье других братских народов была роковым образом отравлена католическими соблазнами, что и привело к трагическим последствиям для судьбы польского народа и государства: «Глубокая несовместимость и непримиримость латинства со славянством доказана историческим опытом веков, хотя у нас многие не решаются еще признать ее. Всегда и везде, чем добровольнее и искреннее латинство принималось славянскою природою, чем глубже оно въедалось в нее, тем быстрее, под влиянием этого тонкого и всепроникающего яда, она чахла, разлагалась и гибла» [11, с. 342].

        По убеждению Самарина, эта глубокая и трагическая раздвоенность основополагающих начал внутри польской нации проходит через всю ее крайне неблагополучную историю и представляет реальную угрозу для полноценного осуществления ее будущего: «Как две души, заключенные в одном теле, славянство и латинство вели и доселе ведут внутри самой Польши борьбу непримиримую, на жизнь и смерть» [11, с. 351]. Этим представлением предопределялись и мысли Самарина о единственно возможном и желательном пути преодоления Польшей ее рокового внутреннего разлада, поскольку, как подчеркивал русский публицист, «будущность ее, если только для нее есть будущность, – в славянском мире и в дружном общении со всеми ей сродными племенами, а не в хвосте латинства» [11, с. 351].
   
        Столь же критически-негативный взгляд на вредоносную роль католицизма для ставших его обреченными жертвами народов славянского мира был присущ многим русским мыслителям от славянофилов до почвенников, а в ХХ веке отчасти еще и евразийцев [12–13], однако именно Самарин первым с такой отчетливостью и силой сформулировал главную претензию русской православной славянской культуры к враждебному ей духу полонизма, прямо указав, что «Польша – это острый клин, вогнанный латинством в самую сердцевину славянского мира с целью расколоть его в щепы» [11, с. 342]. Так геополитика обретала дополнительное и, пожалуй, главенствующее измерение в конфессиональном аспекте столетиями назревавшей проблемы, неоднократно прорывавшейся наружу в форме кровопролитных вооруженных столкновений двух соседних народов – носителей двух взаимоисключающих политических стратегий, культурных и образовательных начал.

        Кстати, именно ясное осознание коренной противоположности национальных ценностей Польши и России, обостренно чувствовавшееся многими еще после восстания 1830–1831 годов, послужило в некоторой степени основой для формирования доктрины так называемой «официальной народности» в начале 1830-х годов. Произошедшее же спустя три десятилетия восстание 1863–1864 годов выдвинуло на передний план уже не столько политические, сколько конфессиональные факторы дальнейшего резкого размежевания. И по-своему знаменательно, что никому иному, как именно Самарину суждено было стать глашатаем этого нового понимания скрытых корней ожесточенного противостояния двух непримиримых начал.      

                Литература

    1.  Цимбаев Н. И.  Славянофильство. Из истории русской общественно-политической мысли XIX века. – М.: Изд-во МГУ, 1986. – 274 с
    2.  Каплин А. Д.  Мировоззрение славянофилов. История и будущее России. – М.: Ин-т рус. цивилизации, 2008. – 448 с.
    3.  Дудзинская Е. А.  Славянофилы в общественной борьбе. – М.: Мысль, 1983. – 271 с.
    4.  Дудзинская Е. А.  Славянофилы в пореформенной России. – М.: Ин-т рос. истории РАН, 1994. – 278 с. 
    5.  Ратников К. В.  История русско-польских конфликтов XVIII – XIX веков в восприятии их современников // Сборник научных трудов Sworld. – 2008. – Т. 1. – № 3. – С. 52–54. 
    6.  Стыкалин А. С. Русские и поляки: стереотипы взаимного восприятия // Славяноведение. – 2001. – № 5. – С. 60–76.
    7.  Нольде Б. Э.  Юрий Самарин и его время. – М.: Эксмо, 2003. – 544с.
    8.  Воронин И. А.  Самарин Юрий Федорович // Общественная мысль России XVIII – начала ХХ века: Энциклопедия. – М.: Рос. полит. энцикл., 2005. – С. 482–483.
    9.  Христофоров И. А.  Самарин Юрий Федорович // Русский консерватизм середины XVIII – начала ХХ века: Энциклопедия. – М.: Рос. полит. энцикл., 2010. – С. 451–454. 
    10.  Каплин А. Д.  Самарин Юрий Федорович // Славянофилы: Историческая энциклопедия. – М.: Ин-т рус. цивилизации, 2009. – С. 473–490.
    11.  Самарин Ю. Ф.  Православие и народность. – М.: Ин-т рус. цивилизации, 2008. – 720 с.
    12.  Зеньковский В. В.  Русские мыслители и Европа. – М.: Республика, 1997. – 368 с.
    13.  Шапошников Л. Е. Консерватизм, модернизм и новаторство в русской православной мысли XIX–XXI веков. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006. – 327 с.   

         Октябрь 2014